Великовский летел в Сан-Франциско на сессию Американской Ассоциации для Прогресса Науки в подавленном состоянии. Нет, он еще ничего не знал о готовящемся «современном суде инквизиции». Ровно неделю назад, 17 февраля 1974 года, умер Гораций Кален. Умер во время работы над книгой. Человек, увы, не бессмертен. Горацию шел 91-й год. Но от понимания этого не становится легче.
Пустеет мир. Ушли отец, Эйнштейн, Адамс. Пфейфер, Федерн, Гесс… А сейчас — Кален.
Летом Великовскому исполнится 79. Он еще полон сил, у него еще масса идей. Но время не обманешь. Жизнь — это не реактивный самолет, летящий из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Пять часов полета. Разница во времени между Атлантическим и Тихоокеанским побережьями — три часа. Он прилетит через два часа после вылета.
Великовский грустно улыбнулся, вспомнив, что на обратном пути прибавятся эти три часа. Даже здесь работает своеобразный закон сохранения — природу не перехитришь!
Сессия началась утром в среду 25 февраля 1974 года. Как отмечали потом сторонники и противники Великовского, ни одна из сотен сессий ААПН не привлекала к себе такого внимания ученых и средств информации, как эта, февральская.
Первым выступил профессор-социолог Норман В. Сторер, который попытался объяснить яростную атаку ученых на «Миры в столкновениях». Две первых трети его доклада были попросту переливанием из пустого в порожнее. О докладе Сторера напишут: «Странные пути науки в „деле Великовского“ были скрыты в тумане социологических „объяснений“».
Сторер пытался оправдать неэтичное отношение многих ученых к Великовскому тем, что, мол, он, Великовский, писал о вещах, которые не были предметом его формального образования.
И, словно демонстрируя абсурдность этого оправдания, на кафедру поднялся второй докладчик, Ритер Хубер, профессор математической статистики Швейцарского Федерального технологического института, говоривший о ранней клинописи, не имевшей ни малейшего отношения к его специальности. Он пытался доказать, что уже во времена Исхода Венера была на нынешней орбите.
Слушая доклад Хубера, астроном профессор Мулхолланд нервно ёрзал в своем кресле, реагируя таким образом на абсолютно неправильные утверждения швейцарского ученого. Мулхолланд заметил, что именно на эти же положения реагирует Великовский, делая заметки в своих бумагах. Три года назад Мулхолланд обратил внимание на те же аспекты в древних астрономических наблюдениях, о которых абсолютно точно написал Великовский. Но ведь он здесь присутствует как эксперт ААПН, защищающий Ассоциацию от Великовского. Сейчас он представит соответствующий доклад. Конечно, как ученый, он должен был бы показать, где ошибается Хубер. Но это значит — выступить против «своего ученого» и поддержать этого «выскочку» Великовского. Нет, он не выступил. Он ограничился ёрзанием в своем кресле.
Через несколько лет Рансом напишет по поводу поведения Мулхолланда: «Его бездействие соответствовало представлению Кинга о том, что должно быть сделано, так как Кинг дал ясно понять, что собрание не намереваются считать научным».
Третьим докладчиком был Великовский. Аудитория уже имела возможность услышать его, когда своими вопросами он загнал в угол профессора Хубера. Цитируя наизусть переведенные на немецкий язык строфы древнеассирийского гимна, Великовский убедительно продемонстрировал, чего стоит доклад швейцарского профессора. Сейчас он был докладчиком.
Великовский коротко изложил содержания своих работ и рассказал о некоторых реакциях на них представителей ученого мира. Только чуть более заметный русский акцент в этой части его доклада мог выдать тщательно подавляемые эмоции. Но, то ли потому, что каждая фраза казалась обвинительным заключением, то ли аудитории передалось его скрытое волнение, то ли облик старого пророка, большого, с копною белых мягких волос, с глубоко посаженными черными глазами, гипнотизирующими, когда он снимал очки или сдвигал их на лоб, так магически влиял на аудиторию, какой-то ток, какое-то силовое поле держало огромный зал в напряжении, необычном для научного собрания.
Он снова подчеркнул, что никогда не считал себя непогрешимым, что никогда не допускал даже мысли об отсутствии ошибок в его работах. «Те. кто предпочитают аргументам навешивание ярлыков, неторопливому обдумыванию — остроты, те, кто триумфальным пальцем тыкают в намеренно извращенные ими детали и на этом основании заявляют, что все мои работы должны рухнуть, те, кто хвастается исключительностью касты специалистов, а сейчас утверждает, будто бы я говорю о своей исключительности и непогрешимости, о безошибочности моих якобы святых книг, — они не первые в своем искусстве. Истории науки уже известно подобное».
Великовский поднял очки на лоб и процитировал наизусть строки Джордано Бруно: «Они участвуют в диспуте не для того, чтобы найти, или даже искать Истину, а ради победы, чтобы предстать наиболее образованной и нерушимой опорой противоположного мнения». Он сделал паузу, словно снова обдумывая слова цитаты, и продолжал: «Не важна роль Великовского в научной революции, совершающейся в различных областях знаний. Распространяют слухи, будто бы Великовский выступает против всего научного мира. Эго неправда. Великовский — всего лишь инструмент для формулировки определенных положений. Его работа сделана на основании труда многих сотен ученых. Поиски ошибок в моих книгах и статьях для утверждения, что вся моя концепция ошибочна, не отличаются от поисков ничтожной ошибки в какой-нибудь статье по поводу статистики Бозе-Эйнштейна для утверждения, что можно пренебречь всем в теории относительности. Я очень надеюсь на то, что это собрание явится поворотным пунктом в поведении научного истеблишмента. Мне хочется надеяться на то, что собрание явится запоздалым признанием того, что наклеиванием ярлыков вместо проверки, жестами вместо чтения и размышления ничего нельзя достигнуть.
Естественно, у меня могут быть ошибки, и я буду глубоко признателен ученым, которые укажут мне, где я ошибся. Но, когда извращают то, что я написал, а потом атакуют извращенное, это — нечестный прием для доказательства того, что я ошибаюсь. Никто не может изменить свидетельств, подтверждающих мою теорию. Никто не может изменить ни одной фразы в моих книгах. Критиковать можно только то, что написано».
Великовский ошибался. Критиковать можно и то, что не написано и не сказано.
Профессор Карл Саган убедил своих дружков-репортеров написать, будто бы Великовский заявил, что в его книгах нельзя изменить ни одной фразы, потому что его книги непогрешимы.
Умышленно или случайно Великовский закончил свой доклад на очень спокойной ноте, просто поблагодарив аудиторию. И, тем не менее, какая-то непонятная сила, какой-то импульс поднял одновременно 1400 человек, наградивших докладчика неслыханной овацией. Даже его противники, даже враги поддались общему порыву. Люди долго стоя аплодировали старому ученому, убежденные в том. что — прав он или ошибается — мир нечасто одаряется личностями подобной величины.
Вслед за Великовским с докладом о небесной механике выступил профессор Мулхолланд, астроном из Техасского университета в Остине. «Является ли объяснение Великовского правдоподобным?» — спросил Мулхолланд. — «…да, безусловно. Если объект величиной в планету прошел бы вблизи Земли, поднялись бы гигантские волны, были бы глобальные землетрясения, изменилось бы местоположение Северного полюса, изменились бы день, месяц, сезоны, год. Вера не примешана к этому: это неизбежные последствия законов движения, известных нам ныне. Мы должны отметить, что динамические аспекты видения Великовским ада на Земле вполне приемлемы… Сегодня небесная механика сэра Исаака Ньютона и Симона Ньюкомба больше не является предельной мерой. Сегодня небесная механика — развивающаяся живая наука, признающая негравитационные эффекты, электромагнитные взаимодействия… Несмотря на наше новое знание, однако, могут оставаться некоторые неопознанные влияния».
Не об этом ли говорил Великовский более четверти века назад? Не это ли было предметом, вызвавшим яростный гнев астрономов? Нет, Мулхолланд ничего не сказал об этом. Зато он пытался доказать, что теория Великовского противоречит ньютоновской механике, в рамках которой никаких коллизий между планетами быть не могло. Его утверждения были настолько неубедительными и даже ошибочными, что профессор Роберт Басс тут же попросил дать ему слово на вечернем заседании.
Имя профессора Басса, физика и астронома, было хорошо известно в научных кругах.
За несколько лет до этой сессии он показал профессору Мотцу, где именно тот ошибается, не соглашаясь с теорией Великовского. В статье, опубликованной в 1972 году, опираясь на веские доказательства, профессор Басс писал: «…астрономы, утверждавшие, что центральная гипотеза Великовского противоречит ньютоновской динамике, действовали под влиянием радикально неправильного представления об объективных фактах». Он так заключил эту статью: «Труд всей жизни искреннего и истинного ученого, который опубликовал все свои источники для внимательной критической проверки, не должен быть торопливо отброшен на основании просто группового соглашения о ценности устаревших идей, которые настоящие специалисты давно отмели, как иллюзии».
У председателя не было сомнения, что скажет Басс по поводу доклада Мулхолланда.
Председатель не дал ему слова, недвусмысленно объяснив, что его выступление может произвести неблагоприятное впечатление на публику. Шутка ли, виднейший специалист в области небесной механики не согласен с мнением эксперта, которому ААПН поручила опорочить Великовского!
Ударной силой ААПН по замыслу организаторов конференции был профессор Карл Саган из лаборатории Планетарных исследований Корнельского университета. Его «ударная сила» объяснялась отнюдь не научными достижениями. Карл Саган — это зрелищная империя США. Он автор и ведущий научно-популярных программ и шоу на телевидении и в кино. Личные знакомства и приятельские отношения с сотнями журналистов делали Карла Сагана еще более популярной личностью. У американского обывателя, оглушаемого Саганом, могло сложиться представление, что без него вообще невозможно движение планет по орбитам.
Отлично владея лекторским искусством, Саган построил свой доклад именно по образцу, о котором упомянул Великовский, процитировав Джордано Бруно. Саган критиковал положения, о которых у Великовского не было и речи. Саган говорил полуправду и часто опускался до явной лжи.
Физик профессор Рансом напишет по этому поводу: «Большинству аудитории не было известно и благодаря его (Сагана) захватывающему изложению не было дела до того, что многие его положения были нерелевантными, неправильными или. вводящими в заблуждение».
Саган допускал в своей речи не просто неуважительные замечания в адрес Великовского, но даже явно издевательские насмешки в стиле Шапли и его последователей.
Многие из присутствовавших потом обратились в ААПН с требованием рассмотреть поведение Сагана, не имеющее ничего общего с этикой ученого. Но это поведение не было исключительным. Оно вполне соответствовало линии поведения астрономов гарвардской школы.
Дональд Голдсмит напишет, что «случайно» большинство противников Великовского связаны с Гарвардом. В этом, мол, нет ничего исключительного, так как Гарвард считался ведущим центром астрономических исследований в течение последних ста лет. Считался… О бывшем гарвардском астрономе Рансом напишет следующее: «Сагана, постоянно поддерживающего неправильные предположения и заявляющего, что это факт, можно было бы считать заблуждающимся ученым, пытающимся способствовать прогрессу науки. Но когда он фабрикует и увековечивает фальшь по поводу теории оппонентов, легче сказать, что прогресс, который он имеет в виду, персонального характера, в отличие от научного».
Сагану не нужна была истина. Считая, что аудитория не знает деталей книги «Миры в столкновениях» и пытаясь восстановить слушателей против Великовского. он опустился до таких трюков, как заявление, будто бы в книге предсказано, что в атмосфере Юпитера обнаружат лягушек. Писал ведь Великовский, что одна из «казней египетских» — наводнение страны лягушками — связана с космической катастрофой.
Саган только «забыл» процитировать точное объяснение «казни», так и другой — нашествия саранчи.
У Рансона были основания написать то, что он написал. Саган безаппеляционно заявил, что ретроградное (Вращение в направлении противоположном вращению планет Солнечной системы) вращение Урана — исключительный случай в Солнечной системе и его не следует принимать во внимание. Когда обнаружили ретроградное вращение Венеры, астрономы поняли, что этому нет объяснения в рамках ортодоксальных теорий. Появились работы о катастрофической природе необычного вращения Венеры.
Саган выступил со спекулятивной теорией приливного трения, которая вообще никем не была воспринята всерьез. Незадолго до февральской сессии ААПН Саган писал: «…недавно установлено, что облака Венеры безусловно состоят, из воды». Сейчас, выступая против Великовского, Caгaн уже поддерживал предположение о том, что облака Венеры состоят из серной кислоты.
В своей книге «Век Великовского» профессор Рансом приведет множество «перлов», характеризующих «научное» творчество Сагана, бывшего адьюнкт-профессора кафедры астрономии Гарвардского университета.
Но оставим в покое научные качества оппонента Великовского. Как обстоит дело с простым человеческим качеством — порядочностью?
Саган убедил журналистов (и многие из них написали об этом в отчете) в том, что Великовский считает себя непогрешимым, что именно это он имел в виду, заявив, что ни одна буква в его книгах не может быть изменена.
Выступая, Саган сказал, что вероятность событий, описанных Великовским, всего лишь один к 10–23.Такие события статистически не вероятны. Эти цифры широко цитировались журналистами, которых проинструктировал Саган. Снабжая журналистов информацией, он отлично знал, что говорит неправду.
Сразу же после доклада профессор Басс с удивлением спросил Сагана, каким образом он подсчитал вероятность. Саган обиженно ответил, что он не ожидал от своего коллеги, более сильного в статистике, такого сложного вопроса в такой аудитории при таких обстоятельствах. Кроме того, Саган полагал, так он ответил Бассу, что события, описанные Великовским, «были независимы друг от друга». По этому поводу профессор Басс заметил: «Это предположение Сагана до того нечестно, что я не колеблюсь отнести его к категории либо умышленной публичной лжи, либо к проявлению невероятной некомпетентности, или необдуманности в комбинации с безрассудством и отвратительным суждением».
Еще более резко написал по этому поводу Рансом: «Когда обращают внимание на то, что у Сагана предельно плохая репутация, он, защищаясь, говорит, что ученому свойственно быть непредубежденным и способным менять мнение. Он создает впечатление, что лучше быть неправым, чтобы, изменив мнение, доказать, что ты — ученый, чем быть правым, но подвергать свой статус сомнению людей. Если быть неправым — значит, считаться ученым, то Саган — безусловно, ученый».
Вот кто был «ударной силой» ААПН в борьбе против Великовского. Кстати, ударная сила покинула сессию не только до начала дискуссии, но даже не выслушав всех докладов: Саган торопился на запись «Джонни Карсон Шоу».
Фиксированные доклады заключил своим выступлением профессор механики и авиакосмической инженерии — Иллинойского технологического института Ирвин Михельсон. Его доклад, снабженный точными математическими выкладками, был посвящен физическим механизмам космических коллизий, описанных Великовским.
Профессор Михельсон безоговорочно поддержал теорию миров в столкновениях.
Стараясь дискредитировать профессора Михельсона, ортодоксальные ученые распространили слухи о том, что он был приглашен докладчиком на сессию ААПН с тем, чтобы хоть кто-нибудь сказал доброе слово о идеях Великовского. Михельсон категорически опроверг это. «Если здесь были слепо фиксированные „за“ и „против“, — писал он, — моей целью не было исполнение акта веры, а только акта объективной научности — и я все еще не рискнул бы оценить, до какой степени мои заметки „Механика поддерживает свидетельство“ были хороши или плохи для этого».
Профессора Михельсона попытались дискредитировать и другим образом. Во время его доклада Мулхолланд с места заметил, что энергия солнечной вспышки, пока она достигнет Земли, уменьшится в 108 раз. В это время Михельсон говорил не о солнечной вспышке, а об энергии геомагнитной бури. Физику это было настолько очевидно, что Михельсон даже не ответил, чтобы не дискредитировать коллегу в глазах аудитории. Но журнал «Science» упомянул выступление Михельсона только одной фразой, в которой говорилось, что подсчитывая изменения ротации Земли, Михельсон ошибся в 1018 раз. Ошибка Мулхолланда была приписана Михельсону и с 108 увеличена до 1018.
Михельсон написал в «Science», но журнал отказался опубликовать это письмо.
Группа канадских ученых, узнав об этом позорном инциденте, обратилась в «Science» с требованием либо опубликовать письмо Михельсона, либо объяснить свое недостойное поведение. Редакция «Science», по-видимому, решила, что второе будет более болезненным и, сжав зубы, опубликовала письмо Михельсона.
В 1974 году ученый истэблишмент оставался верен четвертьвековой тактике преследования Великовского и поддерживающих его ученых.
После доклада Михельсона началась бурная дискуссия. Великовский припер к стенке Хубера и продемонстрировал недостойные приемы Сагана, Докладчики пытались обороняться против выступлений ученых из аудитории. Страсти накалялись.
Председатель закрыл сессию на два часа позже намеченного времени. Он явно опасался реакции подавляющего большинства присутствовавших, поддерживавших Великовского.