Со сложным чувством, основным компонентом которого была грусть, приближался Великовский к двухэтажному каменному дому с зелеными ставнями на улице Мерсерстрит, 112.
Дверь отворила мисс Элен Дюкас. Эйнштейн встретил Великовских у порога.
Несколько первых фраз были адресованы Элишеве. Он вспомнил ее проникновенную игру, когда они исполняли моцартовские квартеты, поинтересовался ее успехами в скульптуре. Он усадил Великовских и начал сражаться с тяжелым массивным креслом, резко отличающимся от скромной обстановки комнаты. Он пытался приблизить его к стульям гостей. Великовский встал и поспешил помочь. Эйнштейн поблагодарил кивком головы и, улыбнувшись в свисающие усы. сказал:
— Это мое юпитерово кресло.
Эйнштейн обратился к Великовскому так, словно сегодня утром они на полуслове прервали беседу:
— Сперва вы подняли шторм вашей книгой «Миры в столкновениях», а сейчас только и слышишь о лекции Великовского. Конечно, ваш хитрый рассказ о странном госте, оказавшемся Ньютоном, — блестящий лекторский прием, но он вовсе не доказывает вашу правоту.
— Вы так считаете?
— Уверен. Признаюсь, ваша книга увлекла меня. Но мне кажется, что ваши критики правы. Зачем вам понадобились электромагнитные взаимодействия?
— Зачем вам понадобилась теория относительности? Разве вы обнаружили ошибку в ньютоновской теории?
Эйнштейн ничего не ответил, воспользовавшись тем, что именно в этот момент подали чай.
— Кстати, вы упомянули, что сидите в кресле Юпитера, — продолжал Великовский. — Не допускаю, что кто-либо может не согласиться с этим. Но задумывались ли вы, почему Юпитера? Почему не Солнца, которое ярче и важнее? Представьте себе, что однажды вечером я бы остановил любого студента или профессора и спросил бы их, какая из сияющих над головою звезд — Юпитер? Нашелся ли бы хоть один, кто смог указать мне планету? Как же произошло, что Юпитер стал величайшей святыней в Риме, точно так, как Зевс — в Греции, Мардук — в Вавилоне. Маздра — в Персии?
Всё это названия планеты Юпитер. Можете вы объяснить, почему эта планета обожествлялась народами древности, почему ее имя было на устах у каждого?
Движение планеты не представляет собой чего-либо исключительного — раз в двенадцать лет она пересекает небо. Это яркая планета, однако, она не доминирует в небесах. В то же время Аполлон — Солнце — источник света и тепла, был только второй святыней.
— Действительно, я никогда не задумывался над этим.
— Помните, как в «Илиаде» Гомер рассказывает о том, что Зевс сильнее всех богов, вместе взятых, что он своей цепью может притянуть их всех вместе с Землей?
Византийский ученый Евстахий прокомментировал это описание буквально в современных терминах: сила притяжения планеты Юпитер больше, чем всех остальных планет вместе взятых, включая Землю.
— Невероятно! Выходит, древние знали уйму вещей, до которых человечеству потом пришлось добираться, сражаясь с Аристотелем и догматизмом католической церкви?
— Как и глубоко уважаемый мною профессор Адамс, вы недооцениваете древних. Они действительно знали уйму вещей. Аристотель сделал все возможное, чтобы человечество забыло о них. Но это — особая тема.
Великовский украдкой посмотрел на часы. Эйнштейн сидел в своем «юпитеровом кресле» сорок пять минут. Великовский подал знак Элишеве. Они встали, чтобы поблагодарить гостеприимного хозяина и попрощаться с ним. Эйнштейн запротестовал:
— Нет, нет, я вас не отпущу! Мы только начали беседу, а вы уже собираетесь меня покинуть.
Великовский не возвращался к теме, связанной с его работой. Он повернул беседу в другое русло. Эйнштейн заговорил о вещах, которые явно были постоянным предметом его размышлений. Разговор шел об относительности времени. Затем они заговорили о случайном и совпадении. Чувствовалось, что даже сейчас Эйнштейн продолжает философский спор с представителями копенгагенской школы. Он посмотрел на Великовского и очень серьезно сказал:
— Конечно, это редкий случай, когда мое кресло занимает нынешнюю позицию в пространстве. Но нет ничего случайного в том. что мы сейчас сидим и беседуем, потому что мешугоим притягиваются друг к другу. Эйнштейн применил ивритское слово «мешугоим», что означает «сумасшедшие», бывшее в его лексиконе самой высокой оценкой нестандартного, выдающегося интеллекта.