70. ДИСКУССИЮ МОЖНО СВЕСТИ К ФАРСУ

Летом 1975 года Великовский, уступая настойчивым требованиям Элишевы, согласился почти полностью отвлечься от работы. В апреле была прочитана последняя лекция в университете Юнгстаун. Следующая — в Нассау Коммюнити-колледже запланирована только на конец сентября. Можно отдохнуть. В Оушен-кантри у них был небольшой летний дом на берегу океана, на Томас Ривер бич. Отдых… Даже если он запишет несколько мыслей для «Человечества в амнезии», даже если тайком от Элишевы просмотрит верстки готовящихся к изданию книг — «Люди моря», «Рамсес II и его время», «Темные века Греции», это — не в счет. Отдых: музыка, поэзия, детективное и научно-популярное «чтиво», не требующее напряженной работы мозга…

Великовский любил искусство, особенно музыку. В литературе предпочитал поэзию и испытывал неприязнь к историческим романам. Великовскому претили в них надуманные ситуации, гипотетические мысли и фразы исторических личностей. (Работая над книгой о Великовском, автор никогда не забывал об этом).

Какую-то идиосинкразию испытывал он ко всей этой «околонаучности». Не потому ли. что в исторической науке он обнаружил такое множество надуманного, не имеющего ничего общего с истинной древней историей человечества?

Обстоятельность, обоснованность, точность, добросовестность были у Великовского неизменными требованиями к себе и к другим. Даже во имя дружбы или благодарности он не мог отказаться от этих требований.

В 1967 году в «Йельском научном журнале» была опубликована большая статья профессора Мотца, доказывающая, что гипотеза Великовского о рождении кометы, ставшей впоследствии планетой Венерой, из Юпитера, не имеет под собой научной основы. Профессор Мотц обосновывал это рядом математических выкладок.

Профессор Мотц консультировал Великовского зимой 1949–1950 годов, когда тот писал эпилог к «Мирам в столкновениях». Профессор Мотц вместе с профессором Бергманом в 1962 году написал письмо в «Science» по поводу приоритета Великовского в ряде выдающихся открытий. Все годы Великовский и Мотц состояли в дружеской переписке. Казалось, из чувства благодарности и в знак дружбы Великовский мог бы закрыть глаза на ошибки в статье Мотца, допущенные им, безусловно, не умышленно, как делали это недоброжелатели. (Спустя несколько лет профессор Рансом напишет: «Ряд астрономов и физиков подсчитали энергию, необходимую для выброса Венеры Юпитером. При этом большинство из них допустили ошибки, за которые они провалили бы на экзаменах студентов, начинающих изучать физику».) В ответной статье Великовский безжалостно «расправился» с профессором Мотцем. продемонстрировав все его ошибки, вытекающие из убежденности в правильности ортодоксальной теории, хотя мог бы ограничиться только принципиальным ответом на критику. В этом можно было бы усмотреть неблагодарность, даже жестокость, если бы точно с такой же меркой Великовский не относился к своим работам.

Точность, безусловное подчинение факту, — это всегда оставалось неизменным требованием Великовского к себе самому, к своим оппонентам и вообще — ко всем ученым.

Великовский взял с собой на Томас Ривер бич верстки книг — продолжение «Веков в хаосе». В 1952 году он пообещал читателям, что в свет выйдет продолжение этой книги. «Эдип и Эхнатон» можно считать продолжением. Но оно описывает очень короткий период истории, а Великовский обещал продолжение до времен Александра Македонского. Вот уже несколько лет у него верстка этого продолжения. Но работа так разрослась, так детализировалась, что из одной книги получились четыре.

Ближе всего к завершению оказалась книга «Люди моря».

Много лет назад, когда он работал над «Веками в хаосе», «адвокатом дьявола» был замечательный египтолог доктор Вальтер Федерн. Будучи на ортодоксальных позициях, Федерн, тем не менее (а может быть, благодаря этому), оказал Великовскому огромную услугу. Уже незадолго до смерти он полностью принял реконструированную хронологию. Сейчас у Великовского больше друзей и возможностей. В Принстоне он сдружился с ориенталистом Принстонского университета, крупным специалистом по истории древнего Ирана профессором Мартином Диксоном. Последняя книга продолжения «Веков в хаосе» ближе всего к его интересам. …Прошло лето. И снова работа над книгами, непрерывные поиски в библиотеках, подготовка к лекциям. И обширная переписка, отнимающая массу времени и сил, — переписка на английском, на иврите, французском, немецком и даже на русском языках. Странно, но спустя столько лет ему легче всего писать по-русски. В Советском Союзе только один корреспондент. К сожалению, только один… написал ему письмо еще во времена Сталина. Не испугался. Профессор полностью и безоговорочно поддерживал его реконструкцию событий в космосе. Шапли распространял слухи, что ни один профессиональный астроном не относится всерьез к Великовскому. Первым, кто мог бы опровергнуть очередную ложь Шапли, был профессор Всехсвятский, заведующий кафедрой астрономии Киевского университета, крупнейший специалист по кометам. Не он ли в 1962 году организовал серию статей в трех выпусках советского научно-популярного журнала «Наука и жизнь»? Статьи в завуалированной форме излагали теорию Великовского, правда, ни разу не упомянув его имени.

Удивительная страна. В науке у них такая же грязь, как и на Западе, но ко всему еще приправленная особенностями системы. Здесь, на Западе, даже гонимый, он, по крайней мере, на свободе. Ночью, если переутомление не доводит его до бессонницы, он спит, не опасаясь, что вдруг нагрянут незваные гости, распотрошат весь дом, а его заберут туда, где может бесследно исчезнуть даже имя человека… Конечно, Америка — тоже не райские кущи. Но это, если рассматривать безотносительно. А поскольку в мире нет ничего абсолютного, то, сравнивая с Советским Союзом, Америку вполне можно отнести к разряду райских кущей. Какая грустная философия…

Еще одно отделение NASA пригласило Великовского прочитать лекцию. На сей раз в Ландли. Он выступил там 10 декабря 1973 года, отказавшись от нескольких других приглашений.

Тем временем назревало чрезвычайно важное событие.

Несмотря на постоянное сопротивление власть предержащих в науке, популярность Великовского в университетах и в исследовательских учреждениях росла неуклонно.

Еще пять лет назад, когда он приехал в Дентон, чтобы прочитать лекцию в Северо-Техасском университете, ему, смущаясь, сообщили, что руководство университета в последний момент запретило официально оповестить о предстоящей лекции и вообще о его приезде. Тем не менее 80 человек с трудом втиснулись в зал, где он выступил с лекцией. Во время публичных и частных семинаров считалось удачей попасть в помещение и, стоя, прислонившись к стенке, слушать Великовского. Перед первым рядом и в проходах люди сидели на полу. Что же говорить о лекциях, о которых объявлялось официально! В университете Мак-Мастера не было ни единого свободного места не только в аудитории, но еще в шести залах, где установили телевизоры.

Сейчас Великовский не был так одинок, как тогда, когда на него впервые обрушился гнев научного истеблишмента. Сотни ученых, среди них люди со всемирно известными именами, поддерживали теорию Великовского, открыто выступали в его защиту.

Догматики должны были предпринимать отчаянные усилия, чтобы хоть как-то поддерживать огонь в «костре» критики идей Великовского.

Один из его противников, профессор астрономии Дональд Голдсмит напишет об этом, стараясь продемонстрировать свою объективность: «Обе стороны остаются убежденными в значительности обсуждаемых идей; одна — поскольку они представляют усилия целой жизни; другая — поскольку принятие этих идей потребовало бы кардинального пересмотра нашего подхода к Солнечной системе и, в более широком плане, — ко всей небесной механике. Идеи Великовского были бы чрезвычайно важны, если бы они были правильны: хорошо обоснованные представления во множестве дисциплин упали бы, как листья на ветру».

С точки зрения воспитанника Гарварда речь шла о «хорошо обоснованных представлениях». Но все большее количество серьезных ученых к этому времени убедились в справедливости утверждения Великовского: ни в астрономии, ни в геологии, ни в эволюции представления никогда не были обоснованы объективными доказательствами.

Еще в 1972 году бывший президент Американской Ассоциации для Прогресса Науки (ААПН), астроном, профессор Вальтер Орр Робертс пытался убедить своего коллегу Ивана Кинга, профессора астрономии Калифорнийского университета в Беркли, посвятить сессию ААПН дискуссии с Великовским. Кинг упорно сопротивлялся. Но он изменил свое отношение к этому вопросу, когда к нему обратился профессор Карл Саган (в свое время он тоже был астрономом в Гарвардском университете) и убедил в том, что дискуссию можно будет свести к фарсу, подобному истории с «летающими тарелками» и таким образом полностью дискредитировать Великовского в глазах публики.

В июле 1973 года Кинг посетил Великовского и предложил ему принять участие в симпозиуме ААПН. Великовский с радостью согласился, не подозревая подвоха. Зная научный мир так досконально, накопив папки, содержащие грязную продукцию этого мира, Великовский все еще оставался доверчивым, как ребенок. Это вполне естественно.

Мелкий воришка вовсе не должен обладать интеллектом Великовского, чтобы очистить его карман.

Когда в «Science» появилось объявление о предстоящей сессии ААПН и ее повестке, в адрес профессора Голдсмита, руководившего организационным комитетом сессии, посыпался поток предложений. Ученые хотели выступить на сессии. Но все они получили любезные извещения о том, что программа загружена до предела, время ограничено, поэтому они, к сожалению, не смогут выступить. Организационный комитет подготовил своих докладчиков.

Голдсмит в письме сообщил Великовскому, что сессия ограничена обсуждением только одного вопроса: природа движения планет, в частности. Юпитера и Венеры.

Но Голдсмит не сообщил, а потом лицемерно попытался увильнуть от честного рассказа о том, что стало известно ученому миру благодаря Фредерику Б. Юенеману. директору Исследований для Ассоциации новаторских идей. Оказалось, что Кинг, Саган, Голдсмит и другие запланировали сессию как современный суд инквизиции, дискуссия на сессии предназначалась для убеждения публики в том, что она должна игнорировать ученых, тратящих драгоценное время на анализ работ Великовского.

Кинг, по крайней мере, не лицемерил. Он скажет потом по поводу этой сессии: «Никто из нас в научном истеблишменте не верил, что о дебатах по поводу взглядов Великовского на Солнечную систему даже отдаленно будут судить как о серьезном научном собрании». А если это «не серьезное научное собрание», то докладчикам все дозволено, они могут говорить все, что им заблагорассудится, представляя явную ложь как истину. Это ведь — «не всерьез».

Загрузка...