Император

Глава 7

Амара

15 лет

Она не могла пошевелиться.

Амара, моргнула, открыла глаза и увидела незнакомую комнату, дежавю сильно ударило по ней, а сердцебиение учащалось от паники. Внезапный звуковой сигнал заставил ее взглянуть в сторону и увидеть какой-то монитор с проводами, который она видела только в фильмах.

Больница.

Она была в больнице.

Воспоминания нахлынули на нее, и она глубоко вздохнула, толкая их обратно в сейф.

Не сейчас. Не сейчас. Не сейчас.

— Муму?

Голос заставил ее глаза поднять вверх, чтобы увидеть свою маму в дверях, ее глаза были влажными и опухшими, и Амара почувствовала, как шум покинул ее грудь. Мать подбежала к ней, опасаясь трубок, проходящие через ее тело, и крепко прижала ее к груди, гладя по волосам, как делала всегда.

Амара сломалась.

Плача, ее тело вспомнило боль, а разум момент, когда она раскололась, Амара рыдала, когда мама обнимала ее, нежно целуя в голову, шепча нежные слова, которые не имели никакого смысла. В этом не было необходимости. Ее мать была с ней, и Амара находилась в безопасности и любима, и это единственное, что имело значение.

Она чувствовала, как мама плачет вместе с ней, и это заставило ее отодвинуться, чтобы по-настоящему увидеть ее. Ее зеленые глаза горели болью за дочь, губы все еще были сжаты в нежную линию, мама выглядела измученной, убитой горем и такой, такой любящей.

Амара глубоко вздохнула, когда ее мать вытерла слезы рукой.

— Мы справимся, Муму, — мягко сказала ей мама.

Она открыла рот, чтобы что-то ответить, но тут от двери откашлялись и в комнату вошла женщина возраста ее матери, явно врач.

— Я рада видеть, что ты проснулась, Амара, — мягко улыбнулась ей доктор. — Как ты себя чувствуешь?

Амара начала говорить, но доктор покачала головой.

— Нет, пока не говори. Просто кивни или покачай головой, хорошо?

Она почувствовала, как мама сжала ее руку. Смущенная, Амара кивнула.

— Ты знаешь, какой сегодня день? — спросила доктор.

Амара покачала головой.

— Сегодня шестое Января, — сообщила дама.

У Амары голова пошла кругом. Ее последнее воспоминание перед похищением было в Декабре. Как? Должно быть, ее смущение отразилось на лице, когда доктор снова заговорила.

— Тебя похитили больше чем на три дня. И ты здесь уже две недели в искусственной коме.

Шок просочился сквозь ее организм.

— Твоё тело было серьезно травмировано и нам нужном было начать процесс его заживления, — продолжала доктор. — Мы решили, что в сложившихся обстоятельствах будет лучше, если твой разум и тело немного отдохнут.

Амара стиснула зубы, обдумывая все, что ей говорили.

— Твоя мама упоминала, что у тебя низкий болевой порог?

Амара кивнула.

Она никогда не осознавала, насколько низким был порог, пока монстры не схватили ее.

Доктор продолжала с сочувствием в глазах:

— Возможно, именно поэтому некоторые из твоих ранений вызвали такую сильную реакцию. Я сожалею обо всем, что тебе пришлось пережить, Амара. Но мне нужно сказать тебе еще кое-что. Ничего, если я продолжу?

Амаре понравилось, что доктор задала ей этот вопрос, предоставив выбор. Она посмотрела на маму, сидевшую рядом с ней, и кивнула доктору.

— У тебя есть ожоги от кислоты и порезы на спине, боках и ногах, которые, скорее всего, останутся в виде шрамов, — продолжала доктор. — Больше всего шрамов останется на запястьях. Хорошая новость заключается в том, что они все очень хорошо заживают. Ты можешь сделать косметическую операцию, чтобы свести их к минимуму, если хочешь.

Амара посмотрела на свои запястья и ноги, обмотанные белой марлей. Вероятно, ей вводили обезболивающие, так как она не чувствовала ничего, кроме лёгкой боли.

— Амара? — позвала доктор, снова привлекая ее внимание к себе, и ее глаза стали еще более сочувственными. — Ты не сможешь использовать свой голос по крайней мере в течение следующего месяца. Твои крики сильно повредили твои голосовые связки, так что нам пришлось сделать операцию. Это случается в крайне редких случаях, но я чувствую, что твой низкий болевой порог привел к этому.

Амара сглотнула, паника снова наполнила ее, когда она сжала руку матери.

— Все в порядке, малышка, — утешала ее мама со стороны, ее тон говорил, что она обо всем знала.

Она открыла рот и снова закрыла его.

— Не волнуйся, ты снова сможешь говорить, когда все заживет, — успокоила ее доктор. — Но более чем вероятно, что твой диапазон высоты тона будет ограничен.

Амара глубоко вздохнула, впитывая все это.

Доктор продолжала:

— Мы также проверили тебя на предмет сексуального насилия и составили протокол, как и положено в подобных случаях. Полиция захочет поговорить с тобой, как только ты будешь готова. Но здесь никто, кроме твоей мамы, не знает. Ты хочешь, чтобы я сообщила кому-нибудь еще?

Нет. Нет, она совершенно не хотела, чтобы кто-нибудь знал. Стыд свернулся внутри нее, как змея, и она энергично затрясла головой.

Доктор слегка улыбнулась в понимании.

— Хорошо. Но я рекомендую тебе обо всем поговорить с психотерапевтом. Твоё тело исцелится, но разум тоже должен пройти восстановление. Ты пережила что-то травмирующее, и терапия может действительно помочь тебе. Я оставлю твоей матери контактную информацию специалистов, кто специализируется на таких случаях. Ты подумаешь над этим?

Она не знала, но тем не менее кивнула.

Доктор мягко улыбнулась ей и сказала, чтобы она отдохнула, прежде чем оставить ее с матерью.

Ей было интересно, связалась ли мама с отцом по этому поводу.

Ее мама откинула волосы с лица жестом, который Амара знала до мозга костей.

— Здесь несколько человек, которые хотели бы тебя увидеть. Вин тоже снаружи, — тихо сказала ей мать. — Хочешь, чтобы я ему что-нибудь сказала?

Он и так уже будет нести на своих плечах вину за случившееся. Ему не нужно знать, что ее также изнасиловали. Она покачала головой. Мама улыбнулась.

— Я отправлю его, когда он вернется, а потом ты отдохнешь, хорошо?

Она кивнула.

— Не падай духом, моя малышка, — сказала ей мама, и Амара почувствовала, как ее глаза загорелись, когда до нее наконец дошел смысл этих слов.

***

Когда через несколько минут дверь открылась, Амара повернула голову, ожидая увидеть своего друга, но вместо этого увидела мрачного, смертельно опасного парня с голубыми глазами, парня, который спас ее. Тристан.

Сглотнув, она смотрела, как он вошел в палату, закрыв за собой дверь, и подошел к стене напротив нее, возможно, чтобы она не чувствовала заполненность палаты. Он должен был знать, что после всего, что он для нее сделал, она доверила ему свою жизнь.

Он был одет в простую черную футболку и джинсы и, прислонившись к стене, засунул руки в карманы, спокойно рассматривая ее.

Она хотела поблагодарить его — за то, что он отправился на ее поиски, за то, что нашел ее, за то, что накинул куртку на ее спину, за то, что доставил в безопасное место. Она хотела сказать ему так много, но не могла, поэтому просто слегка улыбнулась.

Он мгновение смотрел на ее улыбку, прежде чем заговорить, его тон был таким же нежным, как и тогда, когда он нашел ее.

— Врачи рассказали тебе, что случилось?

Больше она от него ничего не слышала.

Амара кивнула.

— Твоя мама все знает?

Она снова кивнула.

— Они хорошо с тобой обращаются?

Он имел в виду больницу.

Это было почти мило с его стороны спрашивать об этом.

Амара молча кивнула.

— Хорошо, — он оттолкнулся от стены и направился к двери.

Амара, должно быть, издала какой-то звук, потому что он остановился, положив руку на ручку двери, и посмотрел на нее. Она не хотела, чтобы кто-то знал все, кроме ее мамы. Он знал об этом, и она молча умоляла его заверить ее, что он оставит это между ними.

— Я никому не скажу, — тихо сказал он ей, прежде чем выйти за дверь.

Она поверила.

Если он говорит, что будет хранить ее тайну, он ляжет с ней в могилу.

***

Вин вошел в ее палату после ухода Тристана, с пластырем на щеке, где его порезали, и Амара попыталась улыбнуться ему. И впервые она увидела, как ее друг рухнул к ее ногам, снова и снова повторяя «прости».

Амара хотела сказать ему, что это не его вина, что ему не о чем сожалеть, но она просто сжала его руку, пока он не успокоился и не сказал ей, что она восстановится, даже если это убьет его.

Она почти улыбнулась этому.

Теперь, оставшись одна в палате, Амара смотрела в потолок и пыталась не позволить воспоминаниям проникнуть в ее разум. Это было тяжело. Очень тяжело. Она чувствовала себя грязной, будто ее кожа больше не была ее собственной, словно вина, боль и стыд, которые она чувствовала за то, что не было ее виной, никогда не оставят ее в покое.

Было трудно игнорировать воспоминания, но она пыталась. Возможно, доктор была права. Может, разговор с психотерапевтом поможет ей держать демонов на расстоянии.

Дверь в палату открылась, и Амара продолжала смотреть вверх, ожидая, что лекарство снова усыпит ее. Вероятно, это была просто медсестра, приходившая проверить ее жизненные показатели, поскольку она появлялась каждые два часа. После долгой минуты, когда она ничего не услышала, Амара повернула голову в сторону.

И почувствовала, как у нее остановилось сердце.

Данте Марони сидел на стуле в палате, выглядя совершенно разбитым. Галстук у него косо висел, рубашка помята, волосы растрепанны, глаза дикие. У неё перехватило дыхание. Она никогда раньше не видела его таким.

Ее сердце заколотилось, и монитор запищал, подстраиваясь под ритм, смущенно сообщая им обоим, что на нее подействовало его присутствие. Она не хотела, чтобы он видел ее такой, лежащей на больничной койке, раненой и сломленной, а не самой собой. Она даже не знала, кто такая «она». Наверное, хорошо, что сейчас она не могла говорить. Она не имела понятия, что сказать. Воспоминания о нем на протяжении многих лет переплетались с воспоминаниями о вопросах, которые ей задавали о нем, снова и снова, вопросы, на которые она отказывалась отвечать.

Он целует розововолосую девушку — есть ли у него кто-нибудь, кого можно использовать против него?

Он хоронит ее мертвое тело — мы должны сказать ему, что его маленькая подружка здесь?

Он стоит без рубашки ранним утром у своей двери — он говорит с тобой о каких-либо делах?

Он держал ее за руки, спрашивая, что случилось — есть ли у Данте Марони слабость?

Воспоминания следуют за воспоминаниями, связывая, сдвигая, меняя. Амара сосредоточилась на его взгляде, пытаясь укорениться в палате, чтобы не потеряться в своих мыслях. Буря в его глазах сосредоточилась на ней — не на бинтах, не на шее, а на глазах.

Она не знала, что он пытался найти в ней, что он видел в этот момент. Возможно, ее собственный шторм. Она была на расстоянии удара сердца от того, чтобы раствориться в разреженном воздухе, где ее части навсегда потеряются на ветру.

— Они мертвы.

Его голос вернул ее к реальности.

Слова проникли в пространство между ними.

Они были мертвы.

Они. Были. Мертвы.

Мертвы.

Она не знала, как. Она не знала, когда. Ей было все равно.

Они заплатили.

Ее зрение затуманилось.

Что-то грубое, интуитивное застряло у нее на груди.

Они заплатили.

Ее дыхание участилось, губы задрожали от крика, застрявшего в поврежденном горле. Ей хотелось выть в агонии, в оправдание, так громко, чтобы все в мире услышали ее.

Они. Заплатили.

У нее задрожали руки.

Он увидел это. Заметив это, он быстро встал со стула и в три шага подошел к ней. Опустившись на корточки, он взял ее маленькую, завернутую в марлю руку в свою большую, удерживая ее взгляд с такой силой, какой она никогда не чувствовала в своей жизни.

Он посмотрел на ее руки, проследил за бинтами, затем на ее ноги, обернутые в то же самое, прежде чем снова поднять на нее свои темные, дикие глаза.

— Ты не будешь идти по жизни, Амара, — грубо произнес он, каждое слово было клятвой, которая крепко засела в ее сердце. — Ты будешь танцевать сквозь это. И я, блядь, уберу любого, кто попытается нарушить твой ритм. Я обещаю тебе.

Амара почувствовала, как из уголка ее глаза выкатилась слеза, его слова просочились в ее душу, окутывая ее яростным, теплым, защитным коконом.

Она не знала, почему он здесь, или почему чувствовал необходимость оправдать ее, или почему она была достаточно важна для него, чтобы дать это обещание, или почему он сам пришел сказать ей об этом, но в этот момент она была просто девушкой, а он просто парнем, и каким-то образом их разбитые кусочки совпали.