Император

Глава 4

Данте

19 лет

Единственное, что было хорошим в становлении взрослым, — это переехать из главного дома в свое крыло.

И хотя его пятнадцатилетнему брату это не позволялось, Данте был чертовски уверен, что не оставит его.

Не так уж много людей за пределами лагеря знали о Дэмиене. Причина этого была довольно проста, Дэмиен был несовершенным ребенком Лоренцо Марони. Каким-то образом пуповина была обернута вокруг его шеи во время рождения, что лишило его кислорода на несколько драгоценных секунд, на несколько слишком много секунд. Это стоило Дэмиену его способности оценивать мир.

Данте был уверен, что он находится на каком-то спектре аутизма, особенно потому, что его ум был слишком высоко функционирующим для его возраста, в то время как его социальные навыки не были хорошими. Правда, диагноз так и не был поставлен, так что он не был уверен.

Ищейка Марони не смог смириться с тем, что его младший сын может иметь психические отклонения, требующее некоторой помощи. В то время как у него было достаточно ресурсов, чтобы оказать любую помощь Дэмиену в любое время, он закрывал глаза на своего младшего сына.

Несмотря на то, что он был отличным ребенком, Данте знал, что у него имелись проблемы с выражением себя, определенные формы поведения, которые не были уместны в мире, но были уместны для него. Данте знал, что Дэмиен никогда, никогда не найдет признания и любви в мире, в котором живет, а он заслужил и то, и другое.

Данте даже не был точно уверен, что это — травма от рождения или тот факт, что он находился в комнате, когда Данте нашел их мать в луже собственной крови или просто одна из этих вещей. Часть этой крови была на пятилетнем Дэмиене, а Данте, которому было всего восемь лет, ступил в кровь, подхватил брата и вышел из комнаты. Каким-то образом он понял, что его мать умерла, просто взглянув на неё. Бывали дни, когда он так ненавидел ее за то, что она бросила своих детей.

Данте глубоко вздохнул, его пальцы зачесались достать сигарету, но он сдержался. Согнув пальцы, он наблюдал за зданием из-за своих дорогих очков, оценивая, как его розововолосая подруга Рони цепляется за его руку.

Домашняя Утренняя Звезда для Потерянных Парней

Он слышал об этом месте по слухам.

У одного из их солдат был племянник, у которого был диагностирован низкофункциональный спектр аутизма, и он сказал, что это место помогло мальчику. Хотя Данте был достаточно взрослым, чтобы заботиться о своем брате, как это было в течение долгого времени, он хотел, чтобы Дэмиен получил помощь, в которой он нуждался и заслуживал.

Что еще более важно, комплекс не был хорошим местом для любого из них. Данте уже начал выезжать из города в командировки и по делам, и каждый раз его мысли возвращались к Дэмиену и его безопасности. Даже несмотря на то, что он уперся камнем ему в грудь, это было к лучшему.

— Это жуткое место, — пробормотала Рони, ее тонкие пальцы сжали его мышцы.

Она не ошибалась.

Несмотря на то, что это был ухоженный каменный особняк с красивыми газонами, он выглядел, как будто из триллера. А может, это просто туман, надвигающийся с приближением зимы.

— Пойдем, — Данте стряхнул с себя это чувство, толкнув кованую железную калитку одной ладонью, от холода металла по спине пробежала легкая дрожь.

Другой рукой он провел через порог свою девушку, с которой был уже три года. Рони была маленькой, почти как пикси. Едва доходила до его шеи, волосы были ярко-розового цвета и коротко подстрижены, полные жизни. Она была посторонней, которая знала о нем и его семье, и почему-то ей было все равно. Возможно, это бунтарь в ней, трепещущий при мысли о нем. Данте знал, что для него это именно так.

Он провел так много ночей, тайком встречаясь с ней, приводя ее в лагерь. Однажды один из людей его отца поймал их, и он показал ему палец, смеясь над случившимся. Было ли это незрелым? Да. Заботился ли он? Не совсем. Он заботился о Рони, испытывал к ней нежность, определенно любил заниматься с ней сексом, но он не был влюблен. Рони всегда бунтовала против отца, и тоже это знала, поскольку не раз сопровождала его, когда он тайком приводил ее в лагерь. У них были отношения взаимного бунта.

Идя по узкой дорожке к главному входу, Данте зорко огляделся, заметив в окнах несколько детей разного возраста, которые смотрели на них-одни с любопытством, другие с легкой враждебностью. Данте задумался о том, какую картину он должен им представить, высокий, подтянутый, одетый в черную дорогую водолазку, кожаную куртку и джинсы, волосы небрежно обрамляют его лицо, с розовой пикси на боку.

Он ухмыльнулся мысленному образу, когда дверь открылась и пожилая женщина поприветствовала их, уже ожидая, и повела на экскурсию.

***

Одной из лучших сторон присутствия его крыла на территории комплекса было уединение.

Зия всегда приходила в дом раз в неделю с прислугой, чтобы сложить продукты и убраться, в основном, когда он был на тренировке или в городе, изучая бизнес. Кроме того, он жил один, и ему это нравилось.

Он устроил на верхнем этаже своего дома художественную комнату, точно так же, как его мать сделала в главном доме. Вид оттуда был чертовски впечатляющим. Отсюда открывался прямой вид на озеро, коттедж Тристана и раскинувшиеся за ним холмы, покрытые лесом. Этим ранним утром, когда небо было огненной тенью, поглощающей черную ночь, он любил приходить в комнату.

Поставив дымящуюся кружку с кофе на рабочий стол, Данте посмотрел на детали, которые сделал за последние несколько лет. Самыми ранними предметами были гончарные изделия, практиковавшись до тех пор, пока его техника не была усовершенствована. После этого он начал играть с масками, с лицами людей, которых он видел, которые каким-то образом привлекли его внимание. Большинство из них были довольно ужасны, и он хотел разбить их, но видеть их было пыткой. И Данте был полон решимости совершенствоваться.

Усевшись на скамейку, он достал новую глиняную коробку, купленную в городском магазине, и начал ее мочить, пока на заднем плане играла Аудиокнига о Гарри Поттере и Принце-полукровке.

Ему нравилось работать ранним утром под звуки слов и естественный солнечный свет, наполнявший его студию, в одних боксерах. И он чертовски любил Гарри Поттера. Он долго не читал эти книги, но в конце концов сдался и теперь попался на крючок. Одна из вещей, которые ему больше всего нравились в фильме, — это то, что он был человеком, даже в волшебном мире.

Например, дружба Гарри и Гермионы. На самом деле это очень напоминало ему отношения, которые он видел между юным Вином и дочерью Зии. В течение многих лет он видел, как она сопровождала Вина, когда они тренировались на открытом воздухе, и он был доволен этой дружбой.

Он хотел иметь такого друга для себя.

Несмотря на то, что он был окружен людьми, у Данте не было ни одного человека, который был бы его. Брат, хоть и любил его до смерти, не был ему другом. И Рони тоже. И хотя он работал над Тристаном много лет, он тоже не был таким. Тристан в лучшем случае терпел его, в худшем был равнодушен — хотя после того, как сломал ему нос, он немного смягчился, когда дело касалось его. Его фамилия не позволяла ему иметь друзей в лагере. У королей, как постоянно напоминал ему отец, друзей не бывает. У них бывают враги.

Черт, он говорил как жалкая маленькая сучка.

Покачав головой, Данте положил перед собой кучу мокрой глины, прежде чем размять ее руками, сосредоточившись на растянутой массе между пальцами. Она все еще была слишком тугой, и одной из самых важных вещей было определить, когда она освободится достаточно, чтобы отлить.

Стук в заднюю дверь заставил его остановиться. Было не так уж много людей, которые подошли бы к его двери так рано утром, если только это не было чрезвычайной ситуацией. Быстро поднявшись со скамейки, Данте вымыл руки и схватил джинсы, прежде чем спуститься вниз.

Спустившись по лестнице, он откинул волосы с лица, прошел через просторную кухню и открыл заднюю дверь, замерев при виде дочери Зии, стоящей на холоде.

Ее глаза блуждали по обнаженной груди, вниз по животу, прежде чем она покраснела и посмотрела ему в глаза. Данте подавил смешок, вызванный ее реакцией. Он знал, что девушка влюблена в него. У нее была привычка пялиться на него всякий раз, когда он оказывался поблизости. Это было лестно, но только забавляло его. Она была слишком молода, а у него уже была девушка.

Но ему нравилось дразнить ее. Иногда, поймав ее взгляд, он подмигивал ей, а она краснела и отводила глаза. Иногда, когда он замечал ее сидящей с книгой, он просто спрашивал название, потому что знал, что она любит читать романы, и это заставляло ее краснеть. А иногда она смеялась вместе с Вином, и он просто смотрел на нее, думая о том, какой она вырастет, и какой потрясающей станет. Он не сомневался в этом, особенно с ее глазами.

— Прости, что побеспокоила тебя, — произнесла она сладким голосом, и ее нервы немного взвинтили тон.

Данте почувствовал, что смягчается, желая успокоить ее нервы.

— Все в порядке, — он намеренно говорил успокаивающим тоном, который всегда помогал успокоить Дэмиена. — Ты в порядке?

Она моргнула, прежде чем кивнуть.

— О да, да. У меня все в порядке. Мама велела передать тебе это перед уходом в школу.

Она замолчала и протянула ему завернутый в фольгу поднос.

Данте взял его, стараясь не задеть при этом ее руки, и поднял фольгу. Запах свежеиспеченного печенья ударил ему в нос, почти заставив закатить глаза.

— Обычно она приносит их сама, — прокомментировал Данте, оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что она тоже пришла.

— Хммм, — девушка нервно прикусила губу, ее кожа приобрела более темный оттенок красного. — Я хотела сама их принести. Это, ну, это мой день рождения.

Данте усмехнулся.

— С Днем рождения, эммм, — его улыбка дрогнула, когда он понял, что не знает ее имени.

— Амара, — застенчиво улыбнулась она.

Наглый ребенок, которая однажды спросила его о возрасте, спряталась за молодой девушкой, в которую она росла.

С годами она смягчилась.

— Ну, с Днем Рождения, Амара, — мягко сказал он и увидел, что она снова покраснела.

Боже, ее страсть была сильной, но он не собирался вызывать ее на это. Его мать не воспитывала его таким придурком по отношению к девушкам, пока была жива.

Слегка кивнув ему, она быстро спустилась по низким ступенькам на лужайку, направляясь обратно к штабным помещениям, расположенным примерно в нескольких сотнях метров. Сколько ей теперь? Четырнадцать? Пятнадцать?

Данте смотрел ей вслед, ее фигура уже была высокой для ее возраста, ее черные волосы были собраны в высокий хвост, который покачивался на утреннем ветру.

Он уже собирался закрыть дверь, когда увидел, что Тристан тихо направляется в лес. Ну и кто он такой, чтобы отказываться от такого приглашения? Даже при том, что он не должен был оставлять свои инструменты и глину, Данте не мог упустить такую возможность.

Схватив кожаную куртку, которую он бросил на кухонный стул прошлой ночью, и сунув ноги в тяжелые ботинки у двери, Данте запер дверь и побежал в лес, решив выяснить, что задумал его маленький приятель. Хотя на самом деле он уже не был маленьким.Тристан в свои шестнадцать лет уже довольно основательно набрался сил, его тело свидетельствовало о суровых тренировках.

Иногда Данте задавался вопросом, почему он не был таким же. Несмотря на то, что он тренировался годами, Данте еще не сделал свой первый шаг в убийстве. Он видел, как казнили людей, он сам допрашивал многих из них, но каково было настоящее убийство? Он все еще должен был отнять жизнь. Может, это оставит след в душе. Возможно, именно поэтому Тристан был таким. Убить его собственного отца, в таком молодом возрасте после потери сестры. Иногда Данте хотелось обнять этого ублюдка. Но он был почти уверен, что вернется без конечности, если даже попытается.

После нескольких минут поисков Данте понял, что потерял парня. Скорее всего, Тристан сбил его со следа. Вздохнув, он решил вернуться и съесть немного печенья, прихватив немного Дэмиену. По крайней мере, брату нравилось его общество.

***

— Тебе нравится печенье? — спросил Данте Дэмиена, когда они сидели в беседке за особняком и играли в шахматы.

Дэмиен любил играть в шахматы, и Данте любил играть с ним. Нога Дэмиена постукивала по три раза, когда он двигал рыцаря, кивая.

— Это печенье вкуснее, чем было в прошлый раз. На этот раз содержание сахара ниже.

Тук, тук, тук.

Тук, тук, тук.

Данте усмехнулся. Довериться его брату, чтобы он обратил внимание на технические детали в печенье.

— Зия хорошая. Ее дочь принесла мне печенье сегодня утром, — сообщил ему Данте. — У нее очень красивые зеленые глаза, которые, я думаю, тебе понравятся.

Дэмиен посмотрел на шею Данте. Ему не нравился зрительный контакт.

— Ты знаешь, что зеленые глаза самые редкие в мире? Они есть менее чем у 2% всего населения. Какой у нее оттенок?

Данте вспомнил глаза, которые видел утром.

— Хм, я думаю, зелёного леса? Как цвет деревьев тропического леса.

Какое-то движение сбоку заставило его посмотреть на Тристана, выходящего из леса. Парень остановился, наблюдая за Данте и Дэмиеном в течение долгой минуты, прежде чем направиться к своему коттеджу.

— Это единственный цвет глаз, который может менять оттенки в зависимости от настроения и света, — продолжил Дэмиен, когда Данте снова сосредоточился на шахматах, передвинул свою фигуру, вынимая пешку. — Это называется эффектом Рэлея. Это случилось с твоей Девушкой С Зелёными Глазами?

— Ее зовут Амара, — услужливо подсказал Данте, но его брат уже нашел свою новую маленькую страсть.

— Девушка С Зелеными Глазами...

— И нет, я не думаю, что ее глаза меняют цвет.

— ....имеет еще более редкий оттенок даже в спектре зеленых глаз. Если у нее те, которые не меняют цвет или следуют методу Рэлея, это еще реже. Очаровательно..

Данте улыбнулся, когда Дэмиен продолжил играть в шахматы рассказывая о зелёных глазах.

***

Что-то было не так.

Данте сделал все так, чтобы его брат прожил в приюте год под присмотром психиатров, которые, как он надеялся, помогут ему понять самого себя и дадут навыки, необходимые для того, чтобы ориентироваться в мире. Он провел последний час, разговаривая об этом с Дэмиеном. Хотя люди недооценивали ум Дэмиена, он был проницательным мальчиком. Он понимал, что ему необходимо больше помощи, чем он получал в лагере, и согласился на небольшую поездку из этого места, если Данте обещал регулярно навещать его. Не было ни малейшего шанса, что он этого не сделает. Он любил этого маленького придурка.

Но что-то было не так. Он не знал, что именно, и не мог понять. Но в животе у него была тяжесть, вековой безмолвный крик защитных инстинктов.

Может, это тревога разлуки?

В конце концов, это первый раз, когда он находился вдали от своего брата.

Твое сердце всегда будет знать правду, Данте. Доверяй ему.

Неужели он лгал самому себе? Боже, это полный бардак. Нет, для его брата было лучше всего уехать отсюда и попытаться начать нормальную жизнь.

Звонок телефона вывел его из мыслей.

Отец.

Замечательно.

— Да, отец? — Данте обратился к нему, как всегда, с трудом подавляя отвращение к этому человеку.

— Приходи в хижину.

Звонок оборвался.

Стиснув зубы, Данте вышел из особняка, спустился с холма и направился к хижине в лесу.

Когда-то эта маленькая хижина была охотничьим сараем. Он был едва больше нескольких квадратных футов и почти заброшен. На самом деле туда никто не ходил, так что это было довольно хорошее место для его маленьких свиданий на протяжении многих лет.

Нахмурившись, не понимая, почему отец зовет его так далеко, Данте ровно вздохнул и надел маленькую маску, которую обычно носил в обществе старика. Как бы он ни презирал его, Данте признавал, что он был могущественным лидером, и он не добрался до этого места, будучи глупым. Он был острым и учуял слабость еще до того, как кто-либо об этом узнал. В нем чувствовались и гордость, и стыд за то, что в его жилах течет эта кровь.

Он увидел своего отца, стоящего у хижины, одетого в костюм, в бороде которого то тут, то там начинали появляться маленькие седые пряди. И он курил сигару. Не очень хороший знак.

— Ты звонил? — спросил Данте, присоединяясь к нему, понимая, что теперь он был выше, чем другой мужчина, хотя и гораздо более небрежно одет.

Отцу не нравился его наряд. Он не хотел, чтобы Данте в рваных джинсах и кожаных куртках выглядел как типичный плохой мальчик. Нет, он хотел, чтобы Данте был в костюмах и галстуках и выглядел как хороший плохой человек.

Ищейка Марони улыбнулся.

— Да. Время пришло.

Желудок Данте сжался, хотя лицо его оставалось спокойным. Пришло время убивать.

Достав из кармана сигарету, он закурил и выпустил облако дыма, увидев, как оно клубится в облачном небе. Обычно Данте любил зимы Тенебре. Становилось холодно, сыро и снежно, и это заставляло его любить лето еще больше. Но не сегодня. Сегодня тучи казались мрачными, зловещими. Это чувство вернулось десятикратно.

— Кто это?

Лоренцо Марони снова улыбнулся, улыбкой, от которой у Данте по спине побежали мурашки, и направился к двери хижины.

Данте отбросил сигарету в сторону, раздавив ее ботинком, прежде чем медленно приблизиться к двери, чтобы посмотреть, кто внутри.

Рони.

Нет.

Блядь, нет.

Она сидела, привязанная к стулу, с заклеенным скотчем ртом, ее глаза покраснели и опухли от слез, а Эл и Лео стояли позади нее.

Напряжение сковало его плечи, он повернулся, чтобы посмотреть на отца, его спина напряглась, а руки сжались в кулаки.

— Что это за чертовщина? — спросил он.

— Это, — сказал отец с театральным размахом, — То, что ты создал, сын мой. Ты думал, что свяжешься с посторонней, с обычной девушкой, а я ничего не сделаю?

Он не думал о действиях его отца. Он мог быть незаменимым, но она, нет. Он должен был подумать об этом. Черт, он должен был.

— Отпусти ее, — сказал он, и голос его дрогнул. — Я больше ее не увижу.

Лоренцо Марони покачал головой, наконец-то потушив свою сигару.

— Это урок, сынок. Урок, который ты должен запомнить. Любви нет места в нашем мире.

Данте сжал челюсти.

— Ты любил маму, — напомнил он мужчине.

Отец рассмеялся.

— Нет, не любил. Я хотел ее, поэтому взял. Вот что делают такие люди, как мы. Ты слишком мягок, и я позволяю этому продолжаться слишком долго.

— Что значит, ты ее взял? — Данте уставился на отца с удивлением, за которым последовало отвращение.

Он и представить себе не мог, на что намекает отец.

— Взял. Украл. Я увидел ее и забрал прямо из машины, привез сюда, женился на ней, — сказал отец почти гордо.

Данте подумал о своей матери, красивой, теплой, но всегда грустной, и в животе у него закипела кислота.

— Ты ее изнасиловал?

— Какое это имеет значение?

Имеет. Для него имеет.

Отвращение наполнило Данте, желчь подступила к горлу, когда он проглотил ее. Он отвел взгляд от человека, который произвел его на свет, возможно, насильно, и по его коже побежали мурашки.

Рони всхлипнула, заставив его взглянуть на ее маленькую фигурку. Она этого не заслужила. Она действительно этого не заслужила. Она была удивительной девушкой и самым близким ему человеком. Его первая любовница. Она заставляла его смеяться. Она не заслуживала этих веревок и скотча.

Его сердце сжалось, переваривая все, что ему говорили, и все, что он видел. Он должен был вытащить ее. Как-то.

— Лео сказал мне, что ты отлично управляешься с ножами, — голос отца прорезал отчаяние, наполнявшее его.

Данте сосредоточился на своих словах, его сердце бешено заколотилось, когда до него дошло.

— Отпусти ее, отец, — он посмотрел на мужчину горящими глазами. — Я клянусь тебе в верности. Клянусь следовать каждому твоему приказу. Клянусь никогда больше ее не видеть. Только, пожалуйста, отпусти ее. Я тебя умоляю.

— Не умоляй! — крикнул ему отец, хватая за руку. — Ты Марони! Марони не просят милостыню, даже на смертном одре. Ты понял?

Данте кивнул, позволив отцу пожать ему руку. Страх наполнил его от того, как развивалась ситуация. Тяжело вздохнув, отец успокоился и снова посмотрел на Данте.

— Прими это как еще один урок, — продолжал он почти ласковым голосом. — Всегда будь впереди, когда торгуешься. Прямо сейчас у тебя ничего нет. Я тот, кто держит власть. То, что происходит с этой девушкой, находится под моим контролем. То, что случится с твоим братом, находится под моим контролем. Ты хочешь, чтобы он получил необходимую помощь? Убей девчонку. Жизнь за жизнь.

Данте медленно выдохнул, его разум лихорадочно пытался найти способ, найти лазейку, что-нибудь, что угодно.

Ничего.

Блядь.

Должно же быть что-то.

Рони снова захныкала.

Данте опустился перед ней на колени, как делал это бессчетное количество раз, и увидел, как ее лицо заливают слезы, а слова застряли между ними. Его голова упала ей на колени, а руки вцепились в спинку стула.

— Ты не убьешь ее, — все тем же ровным голосом произнес отец, — Я отдам ее людям, которые сначала овладеют ею, а потом убьют. Она будет страдать. С другой стороны, ты можешь предоставить ей пощаду, мой мальчик.

Нет.

Нет.

Он не мог. Это его вина. Ему не следовало связываться с ней. Столько лет они провели вместе, и вот к чему это привело.

— У тебя есть две минуты на выбор.

Две минуты.

Сто двадцать секунд.

Внезапно Данте услышал каждый удар своего сердца, бьющегося в голове, кровь прилила к ушам, тикала, как бомба замедленного действия, с каждой секундой приближаясь к взрыву.

Он посмотрел в широко раскрытые испуганные голубые глаза молодой девушки, которая осмелилась остаться с ним, зная, что он выберет. Он не мог позволить ей страдать от рук людей своего отца. Он не мог позволить ей умереть вот так. Он ни хрена не мог сделать. Он был беспомощным маленьким придурком, который думал, что ему сойдет с рук игра с огнем, не обжигая ни себя, ни свою возлюбленную.

— Ублюдок! — закричал он в беспомощном отчаянии, поднимаясь, чтобы поднять пустой стул и швырнуть его через всю комнату.

Он оглянулся на отца, сердце его бешено колотилось.

— Не заставляй меня делать это.

— Одна минута, — последовал ответ.

Схватившись кулаками за волосы, Данте затрясся, воя в потолок от беспомощности, не желая делать то единственное, что он должен был сделать, чтобы пощадить ее.

— Тридцать секунд.

Напряжение в комнате нарастало.

Глубоко выдохнув, Данте медленно позволил чувству спокойствия овладеть собой. Не говоря ни слова, он подошел к отцу и достал из внутреннего кармана пиджака нож, чувствуя в руке небольшой вес, похожий на камень.

— Ты освободишь этого зверя, отец, сделаешь это, зная, что однажды он убьет и тебя. Это твой последний шанс остановить это безумие.

Отец почти гордо улыбнулся. Этот человек был чертовски трахнут на голову.

— Время вышло, сынок.

Закрыв на мгновение глаза, Данте испытал искушение порезать его ножом. Но это ничего не решит, Рони все равно умрет, и подземный мир погрузится в хаос, с которым он еще не был готов справиться.

Взяв нож, он снова опустился на колени и снял скотч с ее рта, мокрого от слез.

— Должен быть какой-то выход, Данте, — голос Рони дрожал, она тряслась всем телом. — Пожалуйста, не делай этого.

Данте посмотрел ей в глаза, его собственные горели, горло сжалось.

— Прости меня, Рони, — услышал он свой огрубевший от боли голос.

С этими словами он вонзил клинок ей прямо в сердце.

Ее крик пронзил воздух, в горле забулькала кровь, сочащаяся из колотой раны. Дрожащими руками он вытащил клинок и приставил его к ее шее, той самой шее, которую целовал столько раз, — перерезав сонную артерию, подарив ей мгновенную смерть. Она этого не заслужила. Это останется отпечатком на всю жизнь.

Несмотря на все это, он смотрел ей в глаза, видя, как жизнь медленно вытекает из ее тела, а его собственное меняется с каждой секундой, его сердце ожесточается.

— Дан... — она в последний раз поперхнулась кровью, прежде чем обмякнуть.

Все было кончено в считанные секунды.

Данте продолжал смотреть на ее пустое лицо, чувствуя, как ее кровь растекается вокруг них, что-то холодное поселилось в его сердце. Он не смог защитить ее. Его первая любовь, его первое убийство.

Кто-то хлопнул его по спине. Его отец.

Данте посмотрел на свои руки, испачканные ее кровью, почувствовал, как в нем закипает ярость, и глубоко вздохнул.

Сейчас не время.

Однажды. Он заставит его заплатить за мать, за брата, за Рони. Однажды. Ему оставалось только ждать. Ему оставалось только ждать и терпеливо копать его могилу. Он просто должен был играть не на открытом месте, как раньше, а в тени, где Ищейка Марони не учует его.

Однажды.

— Похороните ее, — услышал он приказ отца, но Данте покачал головой, его сердце было тяжелым, тело покрыто ее кровью.

— Нет. Я сам сделаю это.

После паузы отец кивнул мужчинам, чтобы они убирали хижину, и ушел.

Данте встал, его руки слегка дрожали, когда он разрезал веревки, связывающие ее, и поднял ее. Ее тело казалось тяжелым, тяжелее, чем когда он поднимал ее раньше.

Не глядя на мужчин, он вышел из хижины и углубился в лес, тишина, холод и ее тело были его единственной компанией. Он почувствовал, как первая слеза скатилась с его глаз, и сжал челюсти, моргая, чтобы прояснить зрение, когда приблизился к озеру. Нет. Он не заплачет. Его отец был прав, это урок, урок никогда, никогда не показывать свою слабость, все, что может быть использовано против него, по крайней мере, не там, где кто-то мог видеть. Вот тут-то он и подвел Рони. Он был умен, он был резким, и был хитрым. И в будущем он собирался использовать каждую из этих вещей в свою пользу, позволяя отцу думать, что он на поводке. Маска. Он наденет маску.

— Держи.

Данте обернулся на голос и увидел Тристана, стоящего на небольшой поляне с лопатой и кучей одежды рядом с ним, между ними была вырыта яма в земле. Он удивленно посмотрел на младшего, но промолчал.

Тристан тихо достал хлопчатобумажную простыню и положил ее на землю, показывая Данте, чтобы тот положил на нее тело Рони. Данте сделал это почти на автопилоте, в последний раз взглянув на еще одно безжизненное тело девушки, о которой он заботился. Тристан завернул ее труп, связав простыни в аккуратные узлы, которые заставили Данте сжать челюсти.

— И твоя одежда тоже, — быстро сказал мелкий.

Данте понял, что он был прав. Одежда была вся в крови. Им нужно будет уйти.

Сняв кожаную куртку, Данте секунду подержал ее в руках, понимая, что, вероятно, больше никогда не наденет, и бросил в яму. Раздевшись догола, стоя на ледяном ветру, он чувствовал, как холод проникает глубоко в кости, в самое сердце.

— Иди умойся, — Тристан кивнул на озеро, и Данте почему-то прислушался к мальчику.

Его мозг не работал. Вода была холодной, но холод не проникал в мозг. Когда он взял воду и потер кожу, он понял, что внутри него что-то меняется. После всего, что произошло за последний час, Данте уже не был прежним. Хотя он смывал кровь с кожи, она уже просочилась в поры, смешиваясь с венами, оставляя шрам на сердце каждый раз, когда оно билось.

Каким бы чистым он ни был, Данте вернулся к могиле и увидел, что Тристан почти закончил ее закапывать. Эта маленькая помощь была неожиданной. Даже внимательной. Он никогда бы так не описал мальчика.

Наклонившись, чтобы собрать одежду в кучу рядом с ним, Данте нашел свой собственный белый свитер, джинсы и ботинки. Нахмурившись, он посмотрел на семнадцатилетнего юношу, самоотверженно закапывающего землю.

— Ты вломился в мой дом? — спросил он, слегка удивленный.

Тристан пожал плечами, на его лице блестели капельки пота.

— Вломиться было нетрудно.

Данте покачал головой. Быстро одевшись, он сел на берегу озера и, разминая пальцы, посмотрел на особняк на холме, венчавший лес. Через несколько минут Тристан подошел и сел рядом с ним, отбросив лопату в сторону и протянув ему бутылку Джека Дэниэлса из тайника Данте.

Данте чуть не рассмеялся, но тут же протрезвел.

— Мы теперь друзья?

— Нет.

— Так что же это? Ты прикрываешь мою спину, а я прикрываю твою?

— Отвали, придурок.

Чего он и ожидал.

Сделав глоток из бутылки, он передал ее Тристану, хотя они были несовершеннолетними. Они были несовершеннолетними за много дерьма, которое они совершили. В конце концов, в каком возрасте можно кого-то убить?

— Этого не должно было случиться, — сказал Тристан после долгого молчания.

— Нет, — согласился Данте. — Этого не должно было случиться.

— Ты собираешься что-то с этим делать? — спросил другой парень, самое большее, что он сказал в разговоре с Данте.

— Да, — кивнул Данте, не сводя глаз с включившихся огней особняка. — Но не сегодня.

— Хорошо.

По мере приближения ночи тучи становились все темнее, ветер холоднее минут.

— Как ты с этим справляешься, — тихо спросил Данте. — Как ты забываешь?

— Я не забываю.

Да, он не думал, что они смогут.

— Спасибо, — пробормотал Данте, сделав еще один глоток из бутылки. — Я ценю это.

Его встретили молчанием, но на этот раз оно было дружеским. И так они сидели в ту ночь, два молодых убийцы, один свежий, а другой закаленный, глотая алкоголь, заглушая хаос внутри себя, и зная, что любви действительно нет места в их жизни.