Ниндзя-2. Имя тени

Глава 11

Дзюнъэй сидел в своей каморке, уставившись в пустоту. В ушах звенела фраза из письма: «…когда место упрямца освободится». Холодная, расчётливая жестокость этих слов обжигала сильнее любого железа.

Он знал правду. Теперь он понимал весь механизм заговора. Могущественный советник клана Уэсуги, Кайто Хирото — хотел посадить на место Мабучи марионетку Дзиро. Через Дзиро он мог бы разворовывать средства, предназначенные для армии Такэды, ослабляя союзника изнутри и обогащая себя. А клан Кагэкава, ведомый своим слепым прагматизмом, выступал в роли наёмных невидимок, устраняющих проблему.

Мысль о том, чтобы пойти к Мабучи или Такэде, была безумием. Письма? Их легко объявить подделкой. Слово немого писца против слова высокопоставленного советника союзного клана? Это был бы смертный приговор ему самому.

И тогда в его голове, отточенной на поиске нестандартных решений, родилась другая, опасная и безумная мысль. Убрать не симптом, а причину.

Если Кайто Хирото умрёт, заговор лишится своего мозга и своей движущей силы. Клан, получив известие о смерти заказчика, скорее всего, свернёт операцию. Зачем рисковать агентом и тратить ресурсы на дискредитацию генерала, который больше никому не мешает? Мудзюн, несомненно, будет взбешён провалом, его гнев обрушится на Дзюнъэя за невыполнение приказа. Но это будет уже личное наказание за непослушание, а не оперативное уничтожение невинного человека. Это был худший вариант, но он спасал Мабучи и Кэнту. Он принимал удар на себя.

Осталось самое сложное — осуществить это. Как убить советника клана Уэсуги, находясь в самом сердце замка Такэды?

Ответ пришёл сам собой, ироничный и циничный. Он вспомнил уроки старухи О-Судзу, преподавательницы ядов. «Самый лучший яд — это тот, который жертва принимает сама, будучи абсолютно уверенной в своей безопасности».

Идея оформилась в голове с кристальной, пугающей чёткостью. Он отправит Кайто Хирото подарок. От имени Дзиро. Подарок в знак благодарности за будущее покровительство. Нечто дорогое, личное, то, что нельзя просто выбросить.

Дзюнъэй поднялся и подошёл к своему скудному сундучку. На дне, запасённый на крайний случай, лежал маленький свёрток — его личная аптечка ниндзя, которую он с недавнего времени начал собирать. Там было немногое: обезболивающие травы, стимуляторы, паста для остановки крови… и небольшой бамбуковый контейнер с восковой печатью. Внутри — густая, почти чёрная смола, не имеющая запаха и вкуса. «Тихий рассвет» — яд медленного действия, вызывающий постепенное угасание, которое лекари диагностировали как внезапную чахотку или сердечную слабость.

Теперь нужен был подарок. Что-то, что Дзиро мог бы на самом деле послать своему покровителю. Дзюнъэй вспомнил дорогую лакированную шкатулку в доме чиновника. Идеально.

В ту же ночь он снова наведался в дом Дзиро, пока тот храпел, опьянённый сакэ. На этот раз он «одолжил» ту самую пустую лакированную шкатулку. В своей каморке он провёл кропотливую работу. С помощью разогретой иглы он нанёс на внутреннюю сторону крышки шкатулки микроскопические бороздки и вложил в них смолу «Тихого рассвета». При открытии и закрытии шкатулки частицы яда будут незаметно подниматься в воздух, оседая на лёгких того, кто ею пользуется. Этого будет достаточно.

Осталось самое рискованное — доставить подарок. Написать письмо от имени Дзиро было делом техники. Он подделал его размашистый, небрежный почерк с лёгкостью: «Многоуважаемому Кайто-сама, в знак глубочайшей признательности за Вашу мудрость и поддержку. С нетерпением жду возможности служить под Вашим началом. Ваш преданный слуга, Дзиро».

Упаковав шкатулку и письмо, он на рассвете покинул замок. Он не пошёл к официальным гонцам. Он знал, что у клана Кагэкава должны быть свои курьеры среди торговцев, идущих в земли Уэсуги. Он нашёл такого — старого, молчаливого погонщика мулов, — и сунул ему свёрток с положенной платой и без единого слова. Тот лишь кивнул, спрятал посылку в тюки и тронулся в путь.

Возвращаясь в замок, Дзюнъэй чувствовал ледяное спокойствие. Он перешёл Рубикон. Он не просто ослушался приказа. Он совершил акт прямой агрессии против высокопоставленного лица союзного клана. Если это раскроется, его ждала мучительная смерть.

Но он смотрел на тренирующихся на плацу самураев, на смеющееся лицо Кэнты, машущего ему рукой, и не сомневался в своём выборе. Он не дал тени поглотить свет. Он окунул свои руки во тьму, чтобы защитить чужой рассвет.

Теперь оставалось только ждать. Ждать, когда «Тихий рассвет» сделает свою работу, и надеяться, что весть о болезни или смерти советника опередит гнев Дзина.

Вернувшись после «прогулки», Дзюнъэй заперся в своей каморке. Сердце всё ещё колотилось от адреналина после рискованной операции с отправкой яда. Но на смену ему приходило новое, гнетущее чувство — необходимость завершить начатое здесь, у себя.

Он достал из тайника под половицей то самое, идеально поддельное письмо, обрекавшее Мабучи. Он развернул его и вновь пробежался глазами по безупречным строчкам. Это был шедевр. Доказательство его мастерства и его позора.

Он развёл в маленьком очаге для обогрева тлеющие угли. Присел на корточки, держа в руках хрустящий лист бумаги. Его пальцы не дрожали. Внутри было лишь холодное, выжженное дотла спокойствие.

Он вспомнил лицо Кэнты, его бестолковую, радостную ухмылку. Вспомнил суровую, но справедливую прямоту Мабучи. Вспомнил тихий сад Хикари и её глаза, полные доверия.

Он поднёс письмо к огню.

Уголок бумаги почернел, свернулся, и алое пламя жадно побежало по идеальным иероглифам, пожирая ложь, клевету и его собственную слабость. Яркий свет озарил его неподвижное лицо. Вскоре от шедевра подлога осталась лишь горстка пепла, которую он растер пальцами, смешав с золой.

Акт был символическим, но необходимый. Он сжёг мосты. Теперь пути назад не было. Он объявил тихую войну своему клану.

На следующее утро его настиг Кэнта, сияющий как медный таз.

— Дзюн! Вставай! Вылезай! Отец нас на охоту берёт! Соколиная! Брось свои кляксы, пора настоящим делом заняться!

Охота. Именно то, что нужно его скованным нервам. Возможность вырваться из каменных стен, вдохнуть полной грудью и… понаблюдать.

Поле за замком было пронизано пронзительным осенним ветром. Небо — высокое, серо-голубое, идеальное для ловчих птиц. Генерал Мабучи, облачённый в простое походное кимоно, выглядел спокойным и даже умиротворённым. На его руке в толстой кожаной перчатке сидел великолепный кречет, холодным взором окидывающий окрестности.

Кэнта, конечно же, всё превратил в балаган. Его ястреб, которого он так расхваливал по дороге, оказался упрямым и капризным. Птица то отказывалась взлетать, то, взлетев, усаживалась на ближайшее дерево и начинала прихорашиваться, начисто игнорируя подсадную утку, которой махал слуга.

— Эй! Давай же! В атаку! — кричал Кэнта, бегая под деревом и размахивая руками. — Я тебя кормил не для красоты!

Мабучи лишь качал головой, но в уголках его глаз таилась усмешка.

— Сын, иногда нужно не командовать, а понимать партнёра. Твой ястреб сегодня не в духе. Или просто умнее тебя.

Дзюнъэй наблюдал за этой сценой, и какое-то тёплое, щемящее чувство шевельнулось в его груди. Эта простая, обыденная сцена — отец и сын, их лёгкая ссора, общее дело — была тем, что он должен был уничтожить. И тем, что он теперь защищал.

Его внимание привлёк кречет Мабучи. Птица вдруг напряглась, её взгляд сфокусировался на точке вдали. Генерал почувствовал это мгновенно, его вид изменился, стал собранным и мощным. Он сбросил птицу с руки.

Кречет рванул в небо могучими взмахами, набрал высоту и замер в пике, превратившись в чёрный, едва заметный крестик против неба. И затем ринулся вниз. Это была молния, воплощение смертоносной грации и скорости. Зрелище было завораживающим.

И в этот момент Дзюнъэй увидел это. Едва уловимое движение. Тень на краю поля. Человек, скрывающийся в кустах у дальнего леска. Не охотник. Охотник не стал бы так прятаться.

Ледяная игла воткнулась ему в спину. Наблюдатель. Клан проверял его? Или это был кто-то от Кайто Хирото?

Не думая, действуя на чистом рефлексе, Дзюнъэй сделал вид, что спотыкается о кочку, и с громким (и абсолютно фальшивым) возгласом удивления швырнул в сторону незваного гостя подобранную ранее пригоршню мелких камней.

Камни с шумом упали в кусты, совсем не долетев до цели. Но этого было достаточно.

Человек в кустах резко дёрнулся и отпрянул вглубь леса, скрываясь из виду. Кречет же в это мгновение вонзил когти в утку.

— Вот это да! — крикнул Кэнта, отвлёкшись от своего непослушного ястреба. — Видел, отец? Дзюн так обрадовался, что даже камнями кидаться начал! Настоящий охотник!

Мабучи повернул голову, его пронзительный взгляд скользнул по лицу Дзюнъэя, потом в сторону потревоженных кустов. На его лице не было ни улыбки, ни гнева. Лишь лёгкая, задумчивая тень.

— Да, — медленно произнёс генерал. — Неожиданно. Очень неожиданно.

Дзюнъэй, делая вид, что смущён и отряхивается, опустил голову. Он предотвратил прямое наблюдение, но, возможно, привлёк к себе куда более опасное внимание. Его игра становилась всё сложнее.

Но когда он поднял взгляд и увидел, как Кэнта хлопает его по спине, смеясь над его «неуклюжестью», а кречет Мабучи гордо возвращается с добычей, он понял, что не жалеет ни о чём. Он будет защищать этот мир. Даже если для этого ему придётся стать не только самым неуклюжим писцом, но и самым внимательным охотником в мире.

Последующие дни были похожи на хождение по острию катаны, подвешенной над бездной. Дзюнъэй жил в состоянии перманентной, выматывающей готовности. Каждый скрип половицы заставлял его вздрагивать, каждый новый человек в поле зрения — пристально вглядываться, вычисляя в нём агента клана.

Он ждал. Ждал реакции Дзина на срыв задания. Ждал вестей о Кайто Хирото. Ждал чего угодно, что нарушило бы это зловещее, затянувшееся затишье.

Его нервозность не могла остаться незамеченной. Он стал тенью самого себя — бледным, взвинченным, рассеянным. На него постоянно «накатывало», как говорили в канцелярии.

— Эй, Молчун, опять в облаках витаешь? — ворчал старый писец, наблюдая, как Дзюнъэй пятый раз подряд переписывает один и тот же иероглиф, пока тот не превратился в бесформенную кляксу. — Или чернила твои забродили, и ты на пары хмельные подсел? Смотри, управитель заметит — заставит тебя всё за свой счёт переписывать! Бумага-то нынче дорогая!

Дзюнъэй лишь бессмысленно кивал, с трудом фокусируясь на происходящем. Он ловил себя на том, что замирает посреди коридора, прислушиваясь к отголоскам шагов, или подолгу смотрит в одну точку, пока кто-нибудь не толкал его локтем.

Однажды он так увлёкся наблюдением за слугой за окном (показалось, что тот ведёт себя подозрительно), что не заметил, как на него надвигался Кэнта с полным подносом еды для стражи. Столкновение было неминуемым и эпическим.

— Осторожно! — взревел Кэнта, пытаясь спасти летящие в воздухе миски с супом. — Дзюн, ну что ты как сонная муха!

Дзюнъэй, движимый инстинктами, отреагировал так, как не должен был. Он не отпрыгнул и не застыл. Он сделал молниеносное, пластичное движение, подставил плечо под падающий поднос и, провернувшись на месте, перераспределил вес так, что все миски мягко и бесшумно вернулись на свои места, не пролив ни капли. Всё заняло меньше секунды.

Они замерли. Кэнта с широко раскрытыми глазами смотрел то на поднос, то на Дзюна.

— Ты… ты как это сделал? — прошептал он. — Я даже не увидел!

Дзюнъэй очнулся. Ужас сковал его. Он жестами, сбивчиво и нелепо, начал изображать, что поскользнулся, закрутился на месте и ему просто невероятно повезло. Он даже сделал вид, что чуть не падает, для убедительности.

Кэнта смотрел на него с подозрением, которое медленно сменилось восторгом.

— Понял! Это же твой фирменный «танец неуклюжести»! Ты им от енотов спасаешься! Гениально! Надо будет и мне потренироваться! — Он кивнул Дзюнъэю и пошел дальше, оставив того почти в панике.

«Отлично. Теперь он будет специально на меня натыкаться, чтобы посмотреть на мои акробатические этюды», — с горькой иронией подумал Дзюнъэй.

Попытки предупредить Кэнту жестами ни к чему не привели. Как-то раз, увидев, что тот слишком беспечно болтает с кем-то из новых стражников, Дзюнъэй подошёл и начал показывать ему сложную пантомиму: изображал человека с коварным лицом (указал на стражника), потом показывал, как тот вонзает кинжал в спину (с выражением крайней боли на лице), а затем указывал на Кэнту и делал жест «опасность».

Кэнта смотрел, хмурясь, пытаясь расшифровать послание.

— Понял! — наконец воскликнул он. — Ты хочешь сказать, что этот парень… тайно подрабатывает массажистом и у него волшебные пальцы, от которых спина потом не отваливается! Но это опасно, потому что потом к нему привыкаешь и всё время хочется ещё! Да?

Дзюнъэй в отчаянии опустил голову и просто ушёл, за спиной слыша восторженные крики Кэнты: «Эй, стражник! Правда, что ты спину правишь? Сделаешь скидку другу?»

Юмор ситуации был настолько чёрным, что его можно было разливать по бутылкам и продавать как самое депрессивное сакэ в мире. Он, мастер шифров и скрытых посланий, не мог донести простейшее предупреждение до своего лучшего друга. Стены его тюрьмы были сделаны не из камня, а из доверия и глупости.

По ночам он не спал. Он лежал и прислушивался к звукам замка, каждый из которых казался ему зловещим. Ветер, завывавший в щелях, был похож на свист клинка. Скрип половиц — на крадущиеся шаги. Даже храп соседа по комнате звучал как код.

Он вёл свою тихую войну, и самым страшным врагом в ней была тишина. Тишина, которая тянулась и тянулась, грозя вот-вот разорваться оглушительным громом расплаты. Он был тенью, застывшей в ожидании удара, который никак не приходил. И это ожидание сводило с ума.

Тишина длилась ровно семь дней. Семь дней нервного ожидания, которые показались Дзюнъэю вечностью. И на восьмой день она была нарушена.

Утром, сдвигая циновку, чтобы сделать зарядку, состоявшую из максимально незаметных растяжек, он заметил, что одна из половиц под ней лежит чуть неровно. Сердце его ёкнуло. Он знал каждую щель в этой комнате, каждый сучок на дереве. Этого здесь не было.

Он бесшумно приподнял доску. Под ней лежал не свёрток и не письмо. Лежал маленький, криво обломанный кончик стрелы. Не настоящий, а словно вырезанный из твёрдого дерева. Знак был ясен и неумолим: «Провал. Срочно выходи на связь».

Игра была проиграна. Клан понял, что он саботировал задание. Теперь последует разбор. И наказание.

Место встречи было известно — старый храм у водопада. Шум воды, заглушающий разговоры. Дзюнъэй шёл туда, чувствуя себя приговорённым, идущим на эшафот. Он тщательно подготовился: написал на маленьких листках бумаги свои «оправдания» — те самые ложные причины провала, которые он придумал заранее.

Дзин уже ждал его. Он стоял спиной, глядя на низвергающуюся воду, и его неподвижная поза была красноречивее любых криков. Он обернулся, когда Дзюнъэй приблизился. Его лицо-маска было бесстрастным, но в ледяных глазах плескалось раздражение.

— Ну? — это единственное слово прозвучало как удар хлыста.

Дзюнъэй, не поднимая глаз, протянул ему первую заготовленную записку: «Усилена охрана. После инцидента с Дзиро везде двойные патрули. Невозможно подобраться близко».

Дзин бегло просмотрел её и отшвырнул. Бумажка упала на мокрые камни и тут же потемнела от воды.

— Охрана всегда усиливается после скандалов. Это не оправдание. Это отговорка.

Дзюнъэй подал вторую: «Мабучи сменил расписание. Работает только в присутствии адъютантов. Никогда не бывает один».

— Подкупи адъютанта. Или устрани его. Ты ниндзя или нет? — голос Дзина стал опасным, шипящим.

Третья записка: «Кэнта больше не имеет доступа к важным бумагам. Отец разгневан его некомпетентностью. Дверь закрыта».

Тут Дзин вздохнул. Звук был похож на шипение змеи.

— Нашел другого дурака для подставы? Или ты просто ищешь оправдания своей нерешительности?

И тогда Дзин сделал неожиданный шаг. Он резко схватил Дзюнъэя за запястье своими цепкими, холодными пальцами. Дзюнъэй едва сдержал инстинктивный рывок на освобождение.

— Твой пульс, — прошипел Дзин, прижимая свои пальцы к вене. — Слишком быстрый для того, кто просто боится. Он скачет, как загнанный заяц. Ты не просто боишься провала. Ты что-то скрываешь, Тень.

Ледяная волна страха прокатилась по Дзюнъэю. Это был конец. Его раскроют здесь и сейчас. Его тело кричало об опасности.

Но годы тренировок взяли верх над паникой. Он вспомнил уроки контроля. Вместо того чтобы вырываться, он наоборот, расслабил руку. Он заставил своё дыхание стать глубже и ровнее. Он поднял на Дзина глаза, полные искреннего, наигранного недоумения и обиды. Он даже слегка наклонил голову, как бы говоря: «Я всего лишь жалкий писец, чего ты от меня хочешь?».

Он не пытался скрыть страх. Он показывал его. Но он менял его причину. Не «я вас предал», а «я вас до смерти боюсь, и вы меня своими требованиями запугали».

Дзин прищурился, чувствуя, как пульс под его пальцами постепенно замедляется, становясь ровным и спокойным. Его собственная уверенность пошатнулась. Он ожидал сопротивления, лжи, попыток вырваться. Он не ожидал этой покорной, испуганной маски.

Он с силой отпустил его руку.

— Слабак, — бросил он с презрением. — Оябун не любит слабаков. У тебя есть ещё три дня. Не на информацию. На действие. Прояви инициативу. Или мы проявим её за тебя. И начнём с того, что отвлечёт тебя от работы.

Угроза Кэнте прозвучала вновь. Ясно и недвусмысленно.

Дзин развернулся и ушёл, не оглядываясь, оставив Дзюнъэя стоять под ледяными брызгами водопада с онемевшими от страха и облегчения руками.

Он выиграл этот раунд. Но цена была слишком высока. Три дня. Не на раздумья. На действие. Клан устал ждать.

Обратная дорога в замок казалась ему ещё длиннее. Он чувствовал себя загнанным зверем, на которого вывели свору. У него было три дня, чтобы придумать, как спасти Кэнту и себя, не предав Мабучи. И вариантов практически не было. Он должен был создать видимость деятельности, отчёт о «прогрессе», который успокоил бы Дзина на время, пока яд не сделает своё дело.

Он шёл, уткнувшись взглядом в землю, и не заметил, как буквально врезался в небольшую и шумную похоронную процессию. Несколько плакальщиков несли носилки с телом, завернутым в белую ткань.

— Осторожнее, чудак! — крикнул кто-то. — Уважай мёртвых!

Дзюнъэй попятился, бормоча беззвучные извинения. Его взгляд упал на лицо старого монаха, шёвшего впереди и монотонно бившего колотушкой. И в этот момент его осенило.

Он не может дать клану реальные данные. Но он может дать им нечто. Нечто, что выглядело бы как прорыв, как кропотливая работа, но на деле было бы бесполезным мусором. Ему нужно было создать легенду внутри легенды. Подготовить фальшивый отчёт о «сборе компромата» на Мабучи, состоящий из полуправд, слухов и откровенной чепухи, которую будет невозможно проверить, но которая покажет его «усердие».

Мысли неслись вихрем, когда он дошёл до замковых ворот. Стража, видевшая его столкновение с процессией, смотрела на него с жалостью.

— Эй, Дзюн, — сказал один из них. — Ты чего такой бледный? Встретил призрака? Или это твои еноты на тот свет отправились, и ты на поминки собрался?

Дзюнъэй остановился. Он посмотрел на стражника, потом обернулся, туда, где скрылась из виду похоронная процессия. На его лице медленно расползлась самая дурацкая, самая наигранная улыбка, которую он только мог изобразить. Он энергично закивал и сделал несколько торжествующих жестов, показывая, что «злые духи наконец-то побеждены и изгнаны».

Стражи переглянулись и рассмеялись.

— Ну слава богам! Значит, скоро опять чернила перестанешь лить через край!

Дзюнъэй прошёл внутрь, и улыбка мгновенно спала с его лица, сменившись сосредоточенной холодностью. У него было три дня. Три дня, чтобы сочинить самую убедительную ложь в своей жизни. Он должен был завалить Дзина таким количеством бесполезной информации, чтобы у того разбежались глаза, а у клана пропало желание что-либо проверять до получения вестей о болезни Кайто Хирото.

Он шёл к своей каморке, уже составляя в уме список «источников»: «старая прачка, которая стирает бельё генерала», «пьяный конюх, слышавший разговор», «тень на стене, показавшаяся подозрительной»… Это будет шедевр дезинформации. И это был его единственный шанс выиграть время.