Ниндзя-2. Имя тени

Глава 16

Следующие несколько дней замок гудел как растревоженный улей. История с Дзиро обрастала самыми невероятными слухами. Дзюнъэй делал вид, что погружён в работу, но краем уха ловил обрывки разговоров: «…оказывается, годами воровал!», «…да у него целая сеть поставщиков-мошенников!», «…теперь ревизоры ко всем придираются!».

Он старался вести себя как обычно. Сидел за своим столом, переписывал бесконечные свитки и… избегал Хикари. Её отец, придворный поэт, был близок к чиновничьим кругам, и Дзюнъэй боялся, что его напряжение, его вина могут быть ей заметны. Но однажды она сама подошла к нему в саду, где он… просто отдыхал, прикрыв глаза.

— Ты совсем пропал, — сказала она, и в её глазах читалась лёгкая обида. — Все эти дни только и говорят о скандале, а тебя не видно. Ты не заболел?

Он покачал головой, стараясь изобразить лёгкую усталость от работы. Он взял её руку и на ладони написал иероглиф «скучно».

Она рассмеялась.

— Да, скучно не бывает, когда кругом такой переполох! — её пальцы оживились. — Отец говорит, ревизоры сидят днями и ночами, всё проверяют. Говорят, нашли у Дзиро столько всего, что хватит на десятерых. Но ты знаешь, что самое смешное?

Дзюнъэй поднял бровь, делая заинтересованный вид.

— Говорят, среди бумаг было письмо, где он кому-то жаловался, что… мыши в амбарах слишком шумные и мешают ему спать! И требовал выделить средств на кошек-крысоловов лучшей породы! — Хикари залилась смехом. — Представляешь? Воровал деньги мешками, но мыши ему покоя не давали!

Дзюнъэй застыл с каменным лицом, внутри него всё перевернулось. Мыши? Но он же не писал ничего о мышах! Он писал о рисе, о взятках… Значит, ревизоры нашли что-то ещё? Что-то настоящее? Его собственная искусная ложь тонула в море настоящей, жирной грязи, которую Дзиро за годы накопил сам.

Он заставил себя улыбнуться и кивнуть, изображая, что тоже считает это забавным. Но его мозг лихорадочно работал. Это было даже лучше, чем он планировал. Его подделки просто стали каплей в море реальных преступлений Дзиро.

В этот момент в сад влетел Кэнта, красный и возбуждённый.

— Дзюн! Хикари! Вы не поверите! Только что от отца! Экспертиза закончена!

Он рухнул на скамью рядом с ними, запыхавшийся.

— Так вот, понимаете, эти старые мудрецы-эксперты три дня всё смотрели эти дурацкие письма Дзиро под своими лупами! — он говорил громко, размахивая руками, и несколько проходящих мимо слуг замедлили шаг, чтобы послушать. — И знаете, что сказали?

Он сделал драматическую паузу.

— Сказали: «Всё чисто!» — Кэнта фыркнул. — Говорят, почерк его, печать его, чернила старые, бумага старая. Всё его, родное! Говорят, один даже пошутил, что «такой бред только Дзиро и мог написать, другой бы постеснялся»!

Хикари снова рассмеялась. Дзюнъэй сидел неподвижно, чувствуя, как камень падает с его души. Прошло. Прошло!

— Отец говорит, — продолжал Кэнта, понизив голос до конспиративного шёпота, который был слышен на другом конце сада, — что главное — это не эти письма, а всё остальное, что нашли! Оказывается, он там годы воровал так, что никому и не снилось! Эти письма — так, цветочки. Ягодки будут в суде!

Он снова перешёл на обычный тон.

— Так что дело закрыли. Дзиро сошлют, имущество конфискуют. В общем, справедливость восторжествовала! — Он хлопнул Дзюнэя по колену. — А тебе, друг, теперь работы прибавится — всё его хозяйство разгребать. Так что не расслабляйся!

С этими словами он вскочил и побежал дальше, очевидно, чтобы сообщить новость всем остальным.

Хикари посмотрела на Дзюнэя и улыбнулась.

— Вот видишь? Иногда и правда восторжествует. Жаль, конечно, что из-за такого подлеца все теперь нервничают.

Она взяла его руку и нарисовала на ладони солнце.

— Не пропадай больше, хорошо?

Она ушла, оставив его одного в саду. Дзюнъэй сидел и смотрел на свою ладонь, где ещё ощущалось прикосновение её пальца. Расследование было окончено. Его роль в нём осталась совершенно незамеченной. Он был просто немым писцом, который разве что случайно заглянул в архив.

Он поднял голову и посмотрел на небо. Облака плыли медленно и величественно. Всё было кончено. Он выиграл. Он спас Мабучи, спас Кэнту, спас себя. Он ожидал чувства триумфа, ликования. Но чувствовал он только опустошение и тихую, щемящую грусть.

Он встал и пошёл обратно в канцелярию. Ему и вправду предстояло много работы — разгребать последствия падения человека, которого он сам и толкнул. Ирония судьбы была настолько горькой, что он едва не рассмеялся вслух. Он точил камень, и камень рухнул. И теперь ему предстояло разбирать завалы.

Падение Дзиро стало главной темой для обсуждений, но Дзюнъэй не мог позволить себе расслабиться. Его цель была достигнута лишь наполовину. Да, Дзиро уничтожен, но тень подозрения, пусть и слабая, могла дотянуться и до Мабучи — ведь именно его хотели подставить изначально. Нужно было окончательно отвести любые намёки в сторону генерала и, по возможности, сделать это элегантно.

Его мозг, настроенный на многоходовые комбинации, начал работу над финальным, отвлекающим манёвром. Ему нужно было не просто обелить Мабучи, а представить его жертвой интриг Дзиро. Сделать, чтобы всем было очевидно, что генерал не только невиновен, но и пострадал от действий подчинённого.

Он начал с малого. Во время перерыва, когда писцы кучковались и вовсю обсуждали скандал, Дзюнъэй «случайно» уронил стопку черновиков рядом с самым болтливым из них. Среди бумаг была одна, на которой он с утра нарисовал простенький комикс: злая рожица с брюхом (Дзиро) плюёт в спину благородному самураю (условный Мабучи), а тот даже не замечает, потому что занят важными делами.

— Ой, смотри-ка! — болтливый писец поднял листок и рассмеялся. — Дзюн, это твоё? Точно! Дзиро ему всю жизнь палки в колёса вставлял, а генерал даже внимания не обращал! Хорошо нарисовано!

Смех поддержали другие. Простая картинка, но она засела в сознании как яркий и понятный образ.

Следующий шаг был тоньше. Дзюнъэй знал, что ревизоры ещё не закончили работу и периодически запрашивают из архива старые документы, связанные со снабжением. Он вызвался помочь архивариусу — его внимательность и скорость были известны.

Разбирая папки, он нашёл то, что искал: несколько старых служебных записок от Мабучи к Дзиро. В них генерал в резкой, нелицеприятной форме требовал отчётов, ругал за просчёты и недостачу. Тон был суровым, но абсолютно честным и прямым.

Дзюнъэй не стал ничего подделывать. Он просто положил эти записки поверх одной из стопок документов, которые готовились к отправке ревизорам. Он аккуратно разложил их, чтобы они не потерялись, и перевязал стопку простым узлом. Он сделал так, чтобы они выглядели не как подобранные улики, а как часть естественного потока бумаг.

Когда помощник ревизора пришёл за документами, архивариус, измученный работой, просто махнул рукой на подготовленные стопки.

— Бери, всё готово. Дзюн помогал, так что там порядок.

Молодой человек унёс бумаги. Дзюнъэй мысленно пожелал ему удачи. Теперь ревизоры увидят не только «преступления» Дзиро, но и доказательства того, что Мабучи годами пытался навести порядок в его отделе и был его главным критиком.

Финальный штрих был самым рискованным и самым изящным. Ему нужно было запустить слух. Но не просто слух, а «утечку» из якобы надёжного источника.

Он выбрал идеального кандидата — старого писца Гэна, который любил считать себя в курсе всех дел и обладал безудержной фантазией. Дзюнъэй дождался, когда Гэн пойдёт в таверну вечером, и пошёл туда же, устроившись за соседним столиком.

Когда Гэн был уже достаточно разогрет сакэ и начинал громко рассуждать о политике, Дзюнъэй сделал вид, что о чём-то оживлённо спорит со своим собственным отражением в чашке чая. Он покачивал головой, делал умное лицо и жестикулировал. Гэн, привлечённый странным зрелищем, притих и начал подслушивать.

Дзюнъэй, убедившись, что его «слушают», начал беззвучно «артикулировать» очень выразительно, складывая губы так, будто произносит: «…да, но ревизор сказал… что Дзиро… вёл двойную бухгалтерию… чтобы подставить именно Мабучи… хотел его место… фабриковал компромат… но не успел…»

Гэн сидел с открытым ртом, стараясь не пропустить ни «слова». Потом его лицо озарилось восторгом открытия. Он тут же повернулся к своим собутыльникам:

— А я вам что говорил! Это же очевидно! Дзиро вёл двойную бухгалтерию не просто так! Он Мабучи подставить хотел! Место генерала захватить! Ревизоры уже всё раскопали!

Его слова подхватили, обсуждение закрутилось с новой силой. К утру об этой «версии» знала уже половина замка.

На следующее утро Кэнта, сияя, влетел в канцелярию.

— Дзюн! Ты всё пропустил! Оказывается, этот гад Дзиро не просто воровал! Он против моего отца интриги плел! Хотел на его место взобраться! Ревизоры, говорят, прямые доказательства нашли! — Он гордо выпрямился. — Я всегда знал, что отец слишком честный для этих крыс. Его только подлостью можно было попытаться свалить!

Дзюнъэй смотрел на него и кивал, делая удивлённое и возмущённое лицо. Внутри он чувствовал странное спокойствие. Его манёвр сработал. Мабучи теперь выглядел не подозреваемым, а жертвой. Его репутация была не просто очищена — она была укреплена.

Он вышел в сад, чтобы перевести дух. Его план, рождённый в отчаянии, был выполнен до конца. Он не просто саботировал задание клана. Он переиграл их, превратив провал в победу. Победу для тех, кого он хотел защитить.

Он посмотрел на тренировочный плац, где Мабучи, как обычно, проводил учение. Его голос был твёрдым и уверенным. Его авторитет непоколебим.

Дзюнъэй понимал, что его война ещё не окончена. Клан не прощает неповиновения. Но в этот момент он в себе чувствовал не страх, а тихую, скромную гордость. Он был тенью, которая сумела защитить свет. И пока этот свет горел, его собственная тьма казалась не такой уж и непроглядной.

Воздух в замке был густым, как бульон после долгой варки. Слухи о падении Дзиро витали повсюду, смешиваясь с запахом старой бумаги, чернил и всеобщей нервозности. Дзюнъэй сидел за своим столом, делая вид, что с головой погружен в составление описи конфискованного у чиновника имущества. Его перо выводило аккуратные столбцы: «Шёлковое кимоно — 3 шт.», «Серебряная заколка для свитка — 1 шт.», «Подозрительно тяжёлая чернильница — 1 шт.».

Внутри же он был похож на струну, готовую лопнуть. Его план сработал — Дзиро был арестован, его кабинет опечатан, а ревизоры, рыская по замку, как гончие псы, нашли столько реальных доказательств его взяток и хищений, что три искусных подделки Дзюнъэя казались лишь бледными теневыми пятнами на грязном полотне его карьеры.

Дверь в канцелярию со скрипом распахнулась, и на пороге появился Кэнта. Его лицо было торжественно-возмущённым.

— Ну что, Дзюн? Видал, каким урожаем наш огород-то порадовал? — он громко спросил, присаживаясь на край его стола и смахивая на пол стопку ещё не обработанных бумаг. — Этот толстый жук, оказывается, не только казну обкрадывал, но и… — Кэнта понизил голос до драматического шёпота, — коллекционировал носки! Шёлковые! С вышитыми золотыми карпами! У мужика! Представляешь?

Дзюнъэй сделал самое невинное и слегка ошарашенное лицо, какое только смог, и развёл руками. Внутренне он отметил про себя, что «носки с карпами» — это прекрасная деталь, которую он обязательно использует когда-нибудь для чьей-нибудь легенды.

— Да уж, — Кэнта вздохнул, снова переходя на обычный тон. — Отец в ярости. Не столько из-за воровства, сколько из-за глупости. Говорит, будь Дзиро хоть чуточку умнее, он мог бы воровать вдесятеро больше, и никто бы не заметил. А он так жадно и топорно всё делал, что сам себя выставил на позор. Словно нарочно!

«Не нарочно, — мысленно поправил его Дзюнъэй. — Просто ему помогли». Он почувствовал лёгкий укол совести, но тут же подавил его. Дзиро был не невинной овечкой, а жирным, жадным котом, который годами таскал сметану из кладовой. Его вина была реальной. Дзюнъэй лишь… ускорил неизбежную развязку и направил гнев ревизоров в безопасное для Мабучи и Кэнты русло.

В этот момент в канцелярию вошёл старший ревизор, сухой и поджарый мужчина с лицом, не выражавшим никаких эмоций, кроме перманентной лёгкой брезгливости. В руках он нёс свиток с официальным вердиктом.

— Внимание всем, — его голос прозвучал как удар хлыста. Гомон моментально стих. — По результатам расследования деятельности чиновника Дзиро из отдела снабжения вынесено решение.

Он развернул свиток и монотонно зачитал длинный список прегрешений: злоупотребление положением, систематические хищения, фальсификация отчётов, получение взяток… Дзюнъэй слушал, и его внутреннее напряжение понемногу сменялось холодным удовлетворением. Его «письма» в списке даже не фигурировали — они растворились в море настоящих, вопиющих нарушений.

— …на основании вышеизложенного, — заключил ревизор, — чиновник Дзиро признаётся виновным. Вся его собственность конфискуется в пользу казны. Сам он лишается всех званий и привилегий и высылается в дальнюю горную деревню для принудительных работ на рудниках. Пожизненно.

В канцелярии повисла тишина. Пожизненно на рудниках. Это была медленная, мучительная смерть.

— Справедливо! — громко прошептал Кэнта, сжимая кулак. — Поделом вору!

Дзюнъэй не разделял его восторга. Да, он ненавидел Дзиро за его жадность и тупое чванство. Но мысль о том, что он, Дзюнъэй, стал прямым архитектором этой ужасной участи, заставляла его похолодеть внутри. Он не убил его мечом, но подписал ему приговор пером. Разница стиралась.

Ревизор свернул свиток и обвёл комнату ледяным взглядом.

— Пусть это послужит уроком всем. Никто не выше закона господина Такэды. Работайте честно.

С этими словами он развернулся и вышел, оставив за собой гробовую тишину, которая через мгновение взорвалась оглушительным гвалтом.

Дзюнъэй не участвовал в обсуждениях. Он встал и вышел в узкий внутренний дворик, нуждаясь в глотке свежего воздуха. Он прислонился к прохладной каменной стене и закрыл глаза, пытаясь заглушить голос внутреннего критика, который шептал ему о цене его победы.

Вдруг он услышал приглушённые голоса за углом. Один из них принадлежал всё тому же ревизору, а второй — его помощнику.

— …и с этими письмами странная история, — говорил помощник. — Такое ощущение, будто их специально подкинули. Слишком уж они… наглядные.

— Не морочь себе голову, — отрезал старший ревизор. — Почерк экспертиза подтвердила. Печать его. Дзиро был настолько глуп и самонадеян, что даже не скрывал своих делишек. Эти письма — лишь верхушка айсберга его идиотизма. Ищи, где остальное золото запрятал, а не призраков лови.

Шаги затихли. Дзюнъэй медленно выдохнул. Его непричастность была очевидной. Глупость и жадность Дзиро стали его лучшими союзниками. Они были настолько очевидны, что сама мысль о сложной интриге казалась абсурдной.

Вечером того же дня он совершил последний, ритуальный визит к «почтовому ящику». Он не нёс подробного отчёта. Вместо него он оставил в расщелине камня маленький, грубо обломанный кусочек угля — знак клана, означавший «Задание выполнено. Цель уничтожена». Пусть Мудзюн думает, что Дзюнъэй блестяще подставил Мабучи, и тот теперь в опале. Правда всплывёт позже, но к тому времени будет уже неважно. Главное — выиграть время.

Возвращаясь в замок, он увидел на мосту через замковый ров Мабучи и Кэнту. Они стояли, опершись на перила, и смотрели на первую вечернюю звезду. Кэнта что-то оживлённо рассказывал, размахивая руками, а его отец слушал его, и на его обычно суровом лице играла лёгкая, спокойная улыбка. Они были в безопасности. Их честь была не запятнана.

В этот момент Дзюнъэй понял, что не испытывает ни радости, ни торжества. Лишь горькое, щемящее чувство выполненного долга, за который пришлось заплатить кусочком собственной души. Он не чувствовал себя героем. Он чувствовал себя садовником, который, чтобы спасти розу, вынужден был утопить в навозе назойливого жука. И теперь от него пахло этим навозом.

Он повернулся и пошёл прочь, в сторону своей каморки. Его тень, отбрасываемая заходящим солнцем, легла перед ним длинной и очень тёмной полосой. Он смотрел на неё и думал, что у каждого падения есть своя цена. И за падение «козла отпущения» он только что заплатил частью своего имени.

Воздух в саду был прохладным и прозрачным, словно его тоже вымыли и отряхнули от пыли скандала. Дзюнъэй сидел на краю деревянной веранды, глядя, как ветер аккуратно снимает с клёна первые розоватые листья. Он не слышал приближения шагов — их и не было, лишь лёгкий скрип гравия под подошвой.

Рядом с ним на корточках опустился старый мастер Соко. Он не смотрел на Дзюнъэя, его взгляд был прикован к старому, покрытому мхом камню в центре сада.

— Сад после грозы всегда красив, — произнёс Соко тихо, его голос был похож на шелест сухих листьев. — Всё ненужное смыто. Остаётся суть. Видишь этот камень? Он всегда здесь был. И бури, и засухи, и глупые люди, пытавшиеся его сдвинуть, — всё это прошло. А он — остался.

Он повернул голову, и его мудрые, сощуренные глаза изучающе остановились на лице Дзюнъэя.

— Иногда, чтобы сад мог дышать, приходится выкорчёвывать старый, больной куст. Руки пачкаются в земле, спина болит. Но садовник не плачет о кусте. Он радуется за новые ростки, которым теперь хватит солнца.

Дзюнъэй не шевельнулся, но его плечи чуть расслабились. Казалось, старый мастер видел его насквозь — видел и ночные бдения над поддельными письмами, и тяжесть на душе.

— Тень отбрасывает всё, что стоит на свету, — продолжал Соко, возвращая взгляд к камню. — И высокое дерево, и маленький цветок, и… сорняк. Важно не то, какая тень длиннее. Важно — что отбрасывает её.

Он помолчал, давая словам улечься.

— Руки отмоются, мальчик. А совесть… она болит только у тех, у кого она есть. Это хорошая боль. Она не даёт засохнуть сердцу.

С этими словами Соко с лёгким стоном поднялся, поставил перед Дзюнъэем небольшую чашку с ещё дымящимся зелёным чаем и, не прощаясь, так же бесшумно удалился, оставив его наедине с садом, камнем и неожиданным умиротворением.