Ниндзя-2. Имя тени

Глава 3

Идиллию, как это всегда и бывает, разорвал крик. Не боевой клич и не предсмертный хрип, а полный праведного гнева вопль пожилой дамы, эхом прокатившийся по замку.

Пропала брошь. Не простая, а коллекционная, нефритовая, в виде цикады, подарок жене генерала Мабучи на годовщину. Исчезла из её личных покоев.

В замке поднялся переполох, сравнимый разве что с внезапной тревогой. Управитель Танака, бледный как полотно, метался по коридорам, заламывая руки.

— Позор! Позор на мою седую голову! — причитал он. — Воры под крышей самого Такэда-сама! Ищите! Обыскать всё! Всех!

Начался повальный, унизительный обыск. Солдаты вваливались в комнаты слуг, перетряхивали их жалкие пожитки, заглядывали под татами. Дзюнъэя обыскали с особым пристрастием — его немота и отстранённость делали его идеальным подозреваемым. Он покорно поднимал руки, позволяя грубым рукам шарить по складкам своего кимоно, и думал о том, как смешно это выглядело бы со стороны: элитного ниндзя обыскивают на предмет пропавшей безделушки.

Ничего, конечно, не нашли.

Хакари привела его в покои пострадавшей дамы, воспользовавшись суматохой и своим статусом. Узнав о краже, она вспомнила, что накануне заходила к жене генерала с новыми стихами отца и видела ту самую брошь. Ее охватило любопытство и желание помочь — ведь пропажа порочила честь всего замка.

— Дзюн, пойдем со мной, — сказала она, едва улучив момент, когда стража отвлеклась на обыск в дальнем конце коридора. — Ты внимательный. Может, увидишь то, что другие пропустили.

Она, как дочь уважаемого человека, имела некоторую свободу передвижения. Солдаты у дверей, видевшие ее ранее и знавшие о ее дружбе с семьей генерала, смущенно пропустили их обоих.

Войдя в опустевшие покои, Хакари огляделась.

— Вот здесь она лежала, — показала она на низкий столик у окна. — В лаковой шкатулке.

Именно там, пока Хакари осматривала шкатулку, Дзюнъэй позволил своему взгляду ненадолго стать взглядом ниндзя. Он не искал — он просто отмечал все, что видел. И его мозг, настроенный на паттерны и несоответствия, сразу выделил три детали:

1. Крошечная царапина на медной защелке шкатулки — свежая, оставленная чем-то твердым и острым, но не отмычкой;

2. Комочек засохшей грязи на полированном полу рядом с ножкой столика — тот самый, что впоследствии указал путь в сад;

3. Следы — не от обуви, а скорее от мокрых босых ног или подошв таби, ведущие от балконной двери, приоткрытой для проветривания.

Хакари, увлеченная поисками, не заметила этого. Но она заметила его сосредоточенность.

— Ты что-то нашел?

И его кивок стал началом их общей, нелепой и опасной, детективной истории. Дзюнъэй остановился у сундука. Он указал на царапину на замке, потом на комок грязи на полу. Затем он изобразил, как кто-то неуклюже поддевает замок, и проследил взглядом воображаемую цепочку грязных следов. Они вели не к выходу, а вглубь покоев, к потайной задней двери, ведущей в маленький внутренний садик.

Хикари поняла. Её глаза расширились.

— Ты думаешь, он там? — она жестом показала на сад.

Дзюнъэй пожал плечами — «возможно». Он не мог раскрыть все карты, но направить её было достаточно.

Они вышли в сад. Было тихо, лишь шуршали под ногами опавшие листья. И тут из-за большого камня, украшавшего сад камней, донёсся сдавленный всхлип.

За камнем сидел молодой служка с испуганными глазами. Он сжимал в руках ту самую нефритовую цикаду и плакал.

— Я не хотел! — всхлипывал он, увидев их. — Он сказал, что заберёт мою сестру в публичный дом, если я не достану денег! Я должен был вернуть долг сегодня утром!

Он был всего лишь мальчишкой, запуганным и загнанным в угол местным ростовщиком.

И тут в его глазах вспыхнула паника. Он потянулся за садовым ножом для подрезки кустов, лежавшим рядом. Блеснуло лезвие.

— Отойдите! Я не хотел! — он замахнулся, и его движение было неуклюжим, отчаянным. Но нож был направлен прямо на Хикари.

И всё. Сомнения кончились. Мозг Дзюнъэя отключился. Сработали инстинкты, выработанные годами. Время замедлилось. Он видел траекторию удара, напряжение в плече мальчишки, расширенные от страха зрачки Хикари.

Его собственное движение было стремительным и абсолютно точным. Он не стал убивать. Он даже не стал калечить. Он просто… обезвредил.

Он не бросился вперёд, а сделал короткий шаг в сторону, под углом. Его правая рука — та самая, что выводила идеальные иероглифы — взметнулась вверх и ударила по запястью служки. Шлепок. Нож со звоном отлетает в сторону.

Инерция движения служки понесла его вперёд, прямо на Дзюнъэя. Тот не стал уворачиваться. Он пропустил его мимо себя, просто подставив ногу. Левой рукой он мягко, почти по-отечески, толкнул его в спину, направляя падение.

Служка грохнулся на землю, не успев понять, что произошло. Всё заняло меньше двух секунд. Тишину нарушал только его тяжёлый, прерывистый вздох.

Дзюнъэй застыл на месте, осознавая ужас происходящего. Он стоял в стойке, которую нельзя было спутать с позой испуганного писца. Его тело было готово к любому действию, его глаза видели всё вокруг на 360 градусов. Он поймал на себе взгляд Хикари. В её глазах был не испуг, а… изумление.

На шум прибежала стража во главе с Кэнтой.

— Что тут происходит?! — прогремел он, выхватывая меч. Его взгляд перескакивал с рыдающего на земле служки на Дзюнъэя, замершего в неестественной для него позе, и на Хикари.

— Он… он всё понял! — выдохнула Хикари, первая опомнившись и находясь под впечатлением. — Дзюн нашёл вора! Тот бросился на меня с ножом, а Дзюн… а Дзюн… споткнулся! Да! Он споткнулся и случайно толкнул его, и тот упал! Это было так… нелепо!

Кэнта опустил меч и расхохотался.

— Что?! — он посмотрел на Дзюнъэя с восторгом. — Вот это да, дружище! Ты, выходит, не только с иероглифами, но и с ворами управляешься, только методом спотыкания? Это твоя фирменная техника? «Стиль неуклюжего писца»? Ха-ха-ха!

Он подошёл и грубовато потрепал Дзюнъэя по плечу. Тот, наконец, выдохнул и позволил себе расслабиться, снова вжав голову в плечи и изобразив дрожь.

— Ну ничего, — весело говорил Кэнта, пока стража поднимала вора. — Зато цикаду нашли! Мабучи-сама будет доволен! Молодец, Дзюн! Тебе бы не пером махать, а меч в руках держать! Из тебя вышел бы… гм… своеобразный воин!

Но его смех немного затих, когда он увидел выражение лица Хикари. Она смотрела на Дзюнъэя не с насмешкой, а с глубочайшим изумлением.

А через плечо Кэнты Дзюнъэй поймал ещё один взгляд. Из-за угла коридора за всей сценой наблюдал Хосидзима. Его лицо было каменным. Но его глаза, холодные и всевидящие, были прищурены. Он не улыбался. Он анализировал.

Тишина, наступившая после поимки вора, была гулкой и многозначительной. Всего за несколько часов история обросла невероятными подробностями. По замку ползли слухи: одни говорили, что немой писец оказался скрытым мастером боевых искусств, другие — что он просто невероятный везунчик, который падает всегда в нужную сторону. Версия о «спотыкании» стала самой популярной, обрастая новыми комичными деталями.

Но за этой шумихой последовала тихая, куда более опасная реакция. На следующий день, когда Дзюнъэй пытался раствориться в привычной рутине, переписывая бесконечные списки соли и соевых бобов, к нему подошел младший служащий из канцелярии Хосидзимы.

— Тебя зовут, — буркнул паренек, даже не глядя на него. — К адъютанту. Немедленно.

Ледяной ком сжался в груди Дзюнъэя. Он отложил кисть, встал и, не поднимая глаз, поплелся за посыльным.

Кабинет Хосидзимы был таким же безупречно-стерильным, как и в прошлый раз. Сам адъютант стоял у окна, спиной к входу, наблюдая за тем, как в замковом дворе тренируется новый набор рекрутов.

— Закрой дверь, — прозвучал его ровный, лишенный эмоций голос.

Дзюнъэй повиновался, оставаясь стоять у самого входа, съежившись, как будто ожидая удара.

Хосидзима медленно повернулся. Его взгляд был тяжёлым, как свинец.

— Вчерашняя история… довольно занятная, — начал он, подходя к столу и беря в руки нефритовую пресс-папье. Он перебирал её пальцами, не сводя с Дзюнъэя глаз. — Служка плачет, говорит, что его поставили на ножи. Генеральша счастлива. Кэнта хочет написать о тебе балладу. «Песнь о спотыкающемся герое». — В его голосе прозвучала тонкая, как лезвие бритвы, ирония.

Он сделал паузу, давая словам повиснуть в воздухе.

— Но знаешь, что меня интересует? — он поставил пресс-папье на стол с тихим, но чётким щелчком. — Не результат. А… техника. Видишь ли, я много видел людей, которые спотыкаются. Они падают. Ломают руки, разбивают носы. Иногда — свои, иногда — чужие. Но я никогда не видел, чтобы кто-то спотыкался так… — он поискал слово, — …целенаправленно. Одно точное движение. Один результат. Ничего лишнего.

Хосидзима сделал шаг вперёд.

— Где ты научился так… спотыкаться? — его голос упал до опасного шёпота.

Вопрос висел в воздухе, отточенный и смертельный. Дзюнъэй чувствовал каждый мускул своего тела, кричавший о необходимости среагировать, защититься, исчезнуть. Но он заставил себя остаться на месте. Он поднял на Хосидзиму свой самый пустой, самый непонимающий взгляд. Затем он пожал плечами и жестом, которому научила его Хикари, показал: «Не знаю. Произошло».

Он изобразил лёгкую дрожь в руках и снова опустил голову, делая вид, что полностью подчиняется и ждёт дальнейших инструкций.

Хосидзима молчал, изучая его. Секунды растягивались в минуты.

— Иди, — наконец произнёс он, разворачиваясь к окну. — И будь осторожен. В этом замке скользкие полы. Можно не только споткнуться, но и… упасть. Очень больно.

Дзюнъэй поклонился в спину и, пятясь, выбрался из кабинета. Его спина была мокрой от холодного поста.

Вечером он не пошёл ужинать. Он сидел в своей каморке на жёстком татами и проводил мысленный разбор произошедшего. Он прошёл первую проверку клана. Он обрёл первые, хрупкие связи. Но и себя он выдал. Его навыки, как клыки зверя, прорвали тонкую ткань легенды. Теперь за ним будут наблюдать. Все. И клан, и люди Хосидзимы.

Он подошёл к узкому оконцу своей конуры. Оттуда открывался вид на тренировочный двор самураев. Даже сейчас, в сумерках, там горели факелы, и слышны были крики инструкторов, лязг деревянных мечей, тяжёлое дыхание людей, оттачивающих своё мастерство.

Его рука непроизвольно сжалась в кулак. Мышцы спины и плеч напряглись, вспоминая давно забытое чувство — чувство силы, скорости, полного контроля над своим телом. Он слышал ритм их движений, видел огрехи в стойках, мысленно исправлял их.

И тут его осенило. Он больше не хотел быть там. Его не тянуло в этот шум, пот и дисциплину. Он хотел остаться здесь, в этой тихой, душной каморке, где пахло старым деревом и бумагой. Где его ждали Хикари и её тихий язык жестов. Где Кэнта мог вломиться с какой-нибудь нелепой историей. Он хотел быть Дзюном. Неуклюжим, немым переписчиком. Эта жизнь, такая хрупкая и ненастоящая, стала для него дороже всех триумфов в мире теней.

Он отвернулся от окна. В сумерках на грубом деревянном столе поблёскивал осколок зеркала. Он взял его в руки.

В потрескавшемся стекле на него смотрело бледное, худое лицо с пустыми глазами. Лицо слуги. Лицо Дзюна.

«Кто ты?» — спросил он себя беззвучно, вглядываясь в отражение. «Тень? Или человек?»

Ответа не было. Было только лицо. И в его глубине, за маской покорности, жила твёрдая, холодная решимость. Решимость защитить эту новую, хрупкую жизнь. Ценой чего угодно.

Он поставил осколок на место. Глава его испытаний подошла к концу. Но итог был не подведён. Он стоял на развилке, и оба пути вели в неизвестность. Он был больше не орудием в чужих руках. Он стал игроком. Очень опасным игроком, который только что осознал свою силу и свои приоритеты. И это пугало его куда больше, чем любой приказ Мудзюна.