Ниндзя-2. Имя тени

Глава 13

На пятый день ультиматума Дзюнъэй был на грани. Нервы его были натянуты до предела, а бессонные ночи давали о себе знать тяжёлой свинцовой пеленой за глазами. Он следовал за Кэнтой как призрак, находясь от него на расстоянии не больше десяти шагов. Его мир сузился до одной цели: не позволить ничему и никому приблизиться к другу.

Именно в таком состоянии паранойи он сопровождал Кэнту на рынок. Тот собирался купить новые крепления для ножен и тащил Дзюнъэя с собой «для компании и чтобы носить покупки».

Рынок кишел людьми. Крики торговцев, гомон толпы, запахи специй, рыбы и пота — всё это сливалось в один оглушительный, отвлекающий гул. Для Дзюнъэя это был кошмар. Сотни людей, и за любым из них мог скрываться убийца.

Кэнта, ничего не подозревая, весело шёл впереди, разглядывая товары и затевая разговоры с торговцами. Дзюнъэй шёл за ним, его глаза метались по толпе, анализируя каждого человека.

И тогда он увидел его.

У лотка с рыбой стоял мужчина. С виду — обычный торговец, потный, заляпанный чешуёй. Но его движения были слишком точными, слишком экономичными. Его глаза, бегающие по толпе, были не тусклыми от усталости, а острыми, выжидающими. И они слишком часто останавливались на Кэнте.

Но самое главное — его руки. Пока он громко зазывал покупателей, его рука с невероятной скоростью и ловкостью орудовала длинным, тонким ножом, разделывая рыбу. Это был не грубый рыбацкий тесак. Это было лезвие убийцы.

Дзюнъэй замер. Это был он. Один из людей Дзина. Здесь. Сейчас.

Он видел, как взгляд «торговца» на мгновение встретился с его взглядом. В этих глазах не было ни угрозы, ни предупреждения. Была лишь холодная констатация факта: «Я здесь по делу. Не мешай».

Кэнта в это время увлёкся выбором персиков у соседнего лотка, подставив убийце спину.

У Дзюнъэя не было ни секунды на раздумья. Он не мог напасть открыто. Он не мог крикнуть. Он мог только одно — предотвратить убийство, оставаясь в роли неуклюжего Дзюна.

Его взгляд упал на телегу, стоящую рядом. Она была доверху загружена бочками с солёной сельдью. Огромными, тяжёлыми.

Не думая, действуя на чистом инстинкте, Дзюнъэй сделал вид, что поскользнулся на рыбьих потрохах. Он громко и нелепо шлёпнулся на землю, а его нога в это же время с силой ткнулась в колесо телеги. Расшатанное давним использованием, колесо поддалось. Одна из бочек с громким скрежетом съехала с телеги и покатилась прямо по пути «торговца», намеревавшегося сделать шаг в сторону Кэнты.

— Осторожно! — крикнул кто-то.

«Торговец», увидев несущуюся на него тяжёлую бочку, инстинктивно отпрыгнул назад. Но он поскользнулся на такой же слизи, на какой «упал» Дзюнъэй. Его ноги подкосились, он полетел навзничь, а из его руки выскользнул тот самый длинный нож и с лёгким плеском упал в сточную канаву.

Всё произошло за считанные секунды. Бочка с грохотом вкатилась в чей-то лоток с глиняной посудой, подняв крик и ругань. «Торговец» лежал в луже, отплевываясь и ругаясь уже совсем не как продавец. А Кэнта, привлечённый шумом, обернулся как раз в тот момент, когда Дзюнъэй, весь перемазанный, поднимался с земли.

— Дзюн! — Кэнта покатился со смеху. — Опять ты! Ну ты и катастрофа ходячая! Видел, этого раззяву? На собственной рыбе поскользнулся! Вот даёт!

Он подошёл к «торговцу», который пытался выбраться из лужи, и протянул ему руку.

— Эй, дружище, цел?

«Торговец», багровый от злости и унижения, что-то пробормотал, выхватил свою руку и начал шаркать по грязной воде в поисках ножа. Дзюнъэй уже видел, где тот лежал, и, зайдя в воду, ногой подтолкнул его ещё глубже в сточную канаву.

— Ладно, пошли отсюда, — Кэнта потянул Дзюнъэя за рукав. — Здесь сейчас разборки начнутся. А ты молодец! Настоящий борец с преступностью! Устроил диверсию прямо в логове врага! — он снова засмеялся, совершенно не подозревая, насколько он близок к истине.

Они ушли с рынка, оставив за спиной хаос и разъярённого неудачливого убийцу. Кэнта всю дорогу хвалил Дзюна за его «невероятную способность попадать в нелепые ситуации, которые почему-то всегда заканчиваются хорошо».

Дзюнъэй шёл рядом, отряхиваясь, и чувствовал, как по его спине бегут ледяные мурашки. Это была не победа. Это было первое предупреждение. Первая ласточка. Клан действительно начал охоту. Убийцы уже здесь, среди них.

Он не спас Кэнту. Он лишь отсрочил неизбежное. И следующий удар будет нанесён откуда не ждут. Часы тикали, песок утекал, а тень за спиной друга становилась всё длиннее и чернее.

После инцидента на рынке Дзюнъэй понял: он больше не может справляться в одиночку. Он был на грани срыва. Каждая тень таила угрозу, каждый шорох звучал как приговор. Он не спал, почти не ел, а его попытки незаметно охранять Кэнту стали настолько очевидными, что тот начал подшучивать:

— Что, Дзюн, опять за мной увязался? — кричал он через плечо, направляясь в туалет. — Боишься, что я в выгребную яму провалюсь без твоего присмотра? Или у тебя на меня виды, а? Предупреждать надо!

Шутки Кэнты, обычно поднимавшие ему настроение, теперь резали как нож. Доверие и простота друга были ещё одной стеной в его стеклянном колоколе. Он не мог больше молчать. Но он не мог и говорить. Оставался один человек.

Он дождался вечера, когда старый мастер Соко, как обычно, совершал свой неторопливый обход сада. Дзюнъэй вышел к нему, его руки дрожали, а в глазах стояла такая бездонная усталость и отчаяние, что Соко, увидев его, сразу перестал насвистывать.

Они молча прошли в чайный домик, стоявший в глубине сада. Соко молча поставил воду на огонь, достал две простые чашки. Он не задавал вопросов. Он просто ждал.

Дзюнъэй сел на циновку, сжав кулаки на коленях. С чего начать? Как объяснить всё, не раскрывая всего? Он взял тонкую палочку и на песке, рассыпанном в специальном подносе для медитации, начал рисовать.

Сначала он нарисовал себя. Маленькую, испуганную фигурку. Потом рядом — силуэт Кэнты, большего размера и с глупой улыбкой. Затем он провёл линию, отделяющую их от другого, угрожающего силуэта с глазами-точками.

Он показал на угрожающий силуэт, потом на Кэнту, и провёл пальцем по горлу. Потом посмотрел на Соко.

Старый мастер внимательно следил за рисунком. Его лицо было непроницаемым.

— За тобой охотятся, — тихо сказал он. — И твой друг — их мишень.

Дзюнъэй энергично кивнул. Он разгладил песок и начал рисовать снова. Теперь он изобразил себя между угрожающим силуэтом и Кэнтой. Он показал, как пытается закрыть друга собой, но при этом от него самого к угрожающему силуэту тянутся невидимые нити. Он пытался объяснить, что он и жертва, и часть угрозы одновременно.

Это было сложно. Слишком сложно. Он видел, как в глазах Соко мелькает недоумение. В отчаянии Дзюнъэй начал рисовать быстрее, линии становились рваными, неразборчивыми. Он изобразил мёртвую птицу, кость, зажатую в клюве. Он показывал на календарные отметки на стене, показывал десять пальцев, потом меньше…

Он понимал, что выглядит как сумасшедший. Его «исповедь» была хаотичным, бессвязным бредом. Он чувствовал, как слёзы злости и беспомощности наворачиваются на глаза. Он швырнул палочку и закрыл лицо руками, его плечи затряслись.

Последовала долгая пауза. Было слышно только шипение кипящей воды. Потом Соко медленно налил чай в две чашки. Аромат свежезаваренной хризантемы наполнил маленький домик.

— Иногда, — тихо начал Соко, — чтобы спасти сад, приходится выпалывать сорняки. Но садовник всегда пачкает руки. Важно помнить, ради чего ты это делаешь.

Дзюнъэй поднял голову. В глазах старика не было осуждения. Была лишь глубокая, усталая печаль.

— Ты просишь совета, но не говоришь всей правды. Это мудро. — Соко сделал глоток чая. — Но и я не могу дать совет, не видя всей картины. Кто твои враги?

Дзюнъэй замер. Это был момент истины. Он мог отказаться. Или он мог довериться. Он медленно протянул руку и на чистом месте песка с идеальной точностью вывел знак клана Кагэкава — стилизованную волну.

Соко замер. Его чашка остановилась на полпути ко рту. Он долго смотрел на знак, а потом медленно, тяжело выдохнул.

— О. — Это было не слово, а стон. — Это… глубокие воды. Очень глубокие. И опасные.

Он поставил чашку и некоторое время молча смотрел на знак, словто читая в нём целую историю.

— Бегство — не выход. Прятаться можно вечно. Иногда лучшая защита — это нападение. Но чтобы ударить, нужно видеть цель. — Он посмотрел на Дзюнэя. — Ты знаешь свою цель?

Дзюнъэй покачал головой. Он знал только исполнителей. Не командиров. Не мозг.

Соко кивнул.

— Тогда твой путь ясен. Ищи цель. И помни: тень не может существовать без света. Но она может выбрать, что защищать от палящего солнца. Ты выбрал свой свет. Теперь будь готов защищать его не только от лжи, но и от меча.

Он допил свой чай и вдруг, к удивлению Дзюнэя, его лицо озарила лёгкая, почти озорная улыбка.

— И в следующий раз, если будешь подделывать документы, — добавил он совершенно не к месту, — используй бумагу не из северных складов, а из южных. Она менее пористая и лучше впитывает чернила, не давая им растекаться. — Он увидел шок на лице Дзюнэя и усмехнулся: — Расслабься, мальчик. Я стар, а не слеп. Иди. И будь осторожен.

Дзюнъэй вышел из чайного домика со странным чувством. Он не получил готового решения. Но он получил нечто большее — понимание. И предупреждение. Соко знал. Возможно, знал больше, чем показывал. И его совет был ясен: чтобы спасти Кэнту, нужно атаковать источник угрозы. А для этого нужно выяснить, кто отдаёт приказы.

Его стеклянный колокол дал трещину. В него проник свежий воздух. И он был полон запахом грозы.

Возвращаясь от Соко, Дзюнъэй не чувствовал облегчения. Напротив, слова старого мастера легли на его плечи новой, тяжёлой ношей. «Чтобы ударить, нужно видеть цель». Цели не было. Была лишь тень Дзина и безликий клан где-то далеко.

Он заперся в своей каморке. Оставалось пять дней. Пять дней до казни Кэнты или его собственного разоблачения. Пять дней на чудо, которое не происходило.

Он сел на циновку и выложил перед собой всё, что у него было. Всё его «оружие».

Сначала — кинжал Кэнты. Простой, но добротный клинок в неброских ножнах. Подарок друга. Символ доверия, которое он предавал каждый день своим молчанием. Он был острым, прямым, честным. Как и сам Кэнта. Им можно было резать бумагу, разделывать рыбу или… убивать. Но кого?

Затем его пальцы нащупали под циновкой полосу закалённой стали. Длинную, узкую, с острым краем. Он отломал её от старой решётки в кладовке, когда ему понадобилось нечто, чтобы отодвинуть щеколду на окне. Она была грубой, необработанной, опасной. Как он сам сейчас. Она не была оружием. Она была его отчаянием, выполненном в металле.

И последнее — он сам. Его тело, его навыки, его ум, запутавшийся в паутине лжи и долга.

Он смотрел на эти два предмета, лежащие на грубом полу. Кинжал и железка. Честь и грязь. Друг и изгой.

Он мысленно перебрал варианты, которые уже сто раз обдумал. И снова пришёл к тому же выводу. Бежать — нельзя. Сдаться — нельзя. Ждать — смерти подобно.

Оставался один путь. Безумный, самоубийственный путь. Атаковать клан. Не физически — это было бы чистейшим безумием. Но вырвать у них инициативу. Заставить их играть по его правилам, пусть даже на мгновение.

Он должен был выманить Дзина. Захватить его. Выведать у него всё, что тот знает о составе группы и о том, где хранится его досье. Это был единственный шанс выйти из тени и нанести удар.

План был на грани. Он был один против целой машины клана. Но у него было два преимущества: во-первых, они всё ещё думали, что роль запуганного писца он будет отыгрывать до конца. Во-вторых, он знал, что Дзин примет его вызов. Его профессиональная гордость и презрение не позволят ему проигнорировать дерзкий вызов от «слабака».

Решение было принято. Ледяное спокойствие, знакомое ему по боевым вылазкам, наконец сменило лихорадочную тревогу. Он больше не был загнанной жертвой. Он был охотником, готовящим капкан.

Он взял полосу стали. Её край был неровным, тупым. Ему нужно было остриё. Настоящее, смертоносное.

Ночью он пробрался в полузаброшенную кузницу на территории замка. Она использовалась редко, только для починки инструментов. Угли были холодными, но нашлись старый точильный камень и немного воды.

Он вставил стальную полосу в тиски и начал работу. Скрип камня по металлу казался невероятно громким в ночной тишине. С каждым движением его рука становилась твёрже, его дух — холоднее. Он не вытачивал клинок. Он вытачивал свою решимость.

Он представлял себе лицо Дзина. Его ледяные глаза. Его плоский, насмешливый голос. И с каждым движением точильного камня он стирал с себя страх, оставляя лишь голую, острую как бритва ярость.

Через несколько часов работа была закончена. У него в руках был не клинок, а нечто среднее между стилетом и шилом. Грубое, уродливое, но очень острое. Оружие убийцы, сделанное из обломка. Идеально для него.

На рассвете он отправился к «почтовому ящику». Он нёс не отчёт, а вызов. На крошечном клочке бумаги он вывел всего несколько иероглифов: «Есть срочные данные. Не могу ждать. Встреча у старого святилища в горах, полночь. Опасно.»

Он не подписался. Вместо подписи он нарисовал тот самый сломанный наконечник стрелы — знак своего провала, который теперь стал знаком его бунта.

Он сунул записку в расщелину и отступил на шаг. Рубикон был перейдён. Он объявил войну своей собственной семье.

Возвращаясь в замок, он почувствовал странную лёгкость. Принятие неминуемой гибели было освобождающим. Он шёл по двору, и его взгляд упал на Кэнту. Тот с кем-то спорил о чём-то, громко смеясь и размахивая руками. Жизнь, льющаяся через край.

Дзюнъэй остановился и просто смотрел на него. Он защищал это. Этот смех. Эту глупую, беззаботную жизнь. И ради этого он был готов стать изгоем. Предателем. Убийцей.

Его лицо в последний раз за долгое время было спокойным. Не маска писца. Не тень ниндзя. А холодная, отточенная ярость загнанного в угол зверя, который решил умереть, но унести с собой как можно больше врагов.

Он повернулся и пошёл готовиться. У него был всего один день, чтобы превратиться из добычи в хищника. И он не собирался его тратить впустую.

Старое святилище в горах было идеальным местом для засады и ужасным местом для встречи. Заброшенное, полуразрушенное, оно стояло в полной тишине, нарушаемой лишь завыванием ветра в щелях стен. Луна, прячась за рваными облаками, бросала на землю неровные пятна света.

Дзюнъэй пришёл за два часа. Он проверил каждый угол, каждую тень. Он заложил капканы из почти невидимых верёвок на подходах, наметил пути отхода. Его самодельный стилет жёг кожу за поясом. Он был готов. Он был пустотой, ожидающей наполнения действием.

Ровно в полночь послышались шаги. Одинокие, уверенные. Дзин вошёл в руины святилища, его фигура чётко вырисовывалась в лунном свете. Он выглядел раздражённым и высокомерным.

— Ну? — его голос гулко отозвался под сводами. — Где твои «срочные данные»? Если это ещё одна твоя дурацкая выдумка, я…

Он не договорил. Дзюнъэй атаковал не со спины, а сверху, сорвавшись с полуразрушенной балки. Он не стал использовать стилет — ему нужно было живое тело для допроса. Его ноги с силой обрушились на плечи Дзина, а ребро ладони со всей силы ударило по основанию его черепа. Глаза Дзина закатились, и он без звука рухнул на каменные плиты.

Адреналин ударил в голову. Получилось! Теперь быстро — связать, заткнуть рот, привязать к чему-нибудь недвижимому…

Он наклонился над телом, доставая верёвку. И замер.

Из теней, абсолютно бесшумно, появились четыре фигуры. Они возникли словно из воздуха, окружив его плотным кольцом. В их руках не было видно оружия, но он чувствовал его — смертоносное напряжение, исходящее от них волнами.

Самый старший из них, мужчина с лицом, изборождённым шрамами, и спокойными, усталыми глазами, сделал шаг вперёд. Дзюнъэй узнал его. Кайто. Один из лучших командиров отрядов клана, легенда. Человек, который выжил там, где другие умирали десятками.

— Ну что, — произнёс Кайто спокойным, почти бытовым тоном. — Похоже, ты его таки приложил. Давно пора, если честно. Надоел он всем хуже горькой редьки.

Дзюнъэй стоял, не двигаясь, его мозг лихорадочно работал. Он просчитал все варианты прорыва. Все были смертельными.

Кайто вздохнул и, к изумлению Дзюнъэя, опустился на корточки у тела Дзина, пощупал его пульс.

— Жив. Ладно. — Он поднял взгляд на Дзюнъэя. — Ты чего встал в позу? Расслабься. Присядь, давай поговорим по-человечески. Он же тебе не друг, чтоб из-за него на ножи бросаться.

Один из ниндзя тихо фыркнул. Кайто обернулся:

— Вам что, скучно? Идите, проверьте периметр. Хоть погуляете, а то засиделись в засаде.

Трое других молча растворились в темноте, оставив их одних. Кайто махнул рукой на валяющийся рядом обломок колонны.

— Садись, говорю. Ноги устали.

В полном ступоре Дзюнъэй опустился на камень. Он не понимал, что происходит.

— Смотри-ка, — Кайто достал из складок одежды маленькую фляжку, отпил и протянул её Дзюнъэю. Тот машинально отказался. — Ну как знаешь. Так вот. Ты жив, парень, вовсе не потому, что ты такой ценный и незаменимый. Хотя почерк у тебя, да, божественный. А потому что на тебя есть приказ: «живым и невредимым». А я, в отличие от некоторых, — он пнул бесчувственное тело Дзина, — приказы выполняю. Чётко.

Он сделал ещё глоток.

— А знаешь, почему такой приказ? Потому что ты, парень, — говношпион. Извини за прямоту. Твоя конспирация — это пятьсот смеющихся над тобой человек и один серьёзно напуганный енот. Твои попытки саботажа — это анекдоты, которые, я уверен, уже по всей долине ходят. Мудзюн, я уверен, рвёт на себе волосы, что потратил на тебя столько лет. Ты должен сидеть в клане, в тёплой комнате, и делать то, что у тебя реально получается. Чертежи рисовать. Яды мешать. Планы операций писать красивым почерком. Кто тебя, спрашивается, на активку послал? Идиоты.

Дзюнъэй слушал, и его охватывала смесь дикого унижения и странного облегчения. Это была самая честная оценка его деятельности за всё время.

— Но обстоятельства, — Кайто вздохнул, — они, блин, меняются. Наш дорогой заказчик, тот советник… хм… внезапно заболел. Очень серьёзно. Врачи разводят руками, делают умные лица и советуют молиться. Так что, скорее всего, ему уже всё равно, будет генерал опозорен или нет.

Он помолчал, давая словам улечься.

— Но заказ-то оплачен. А репутация клана — дороже. Мы не можем просто взять и сказать: «ой, извините, заказчик помер, мы ваши деньги себе оставим, а работу делать не будем». Непорядок. Поэтому ты, парень, идешь и делаешь. Но.

Кайто поднял палец.

— Но поскольку заказчику уже пофиг, а нам главное — галочку поставить, ты можешь проявить… креативность. Нанеси репутации генерала ущерб. Но не обязательно смертельный. Сделай красиво, чтоб никто не придрался. Но так, чтоб всё можно было потом легко поправить. Понял?

Он встал, потянулся.

— Ладно, мне пора. Этого говнюка, — он снова пнул Дзина, — я заберу с собой. Скажем, он неудачно упал. У него это получается. А ты… иди и работай. Будь человеком. И брось эту железку, — он кивнул на самодельный стилет за поясом Дзюнъэя. — Себе же глаз выколешь, дурак.

Свистнув, Кайто вызвал своих людей. Двое из них без особых церемоний взвалили тело Дзина на плечи и исчезли в ночи. Кайто на прощание кивнул Дзюнъэю и тоже растворился в темноте.

Дзюнъэй сидел на холодном камне один, и в его голове царил полный хаос. Угроза миновала. Давление клана ослабло. У него появился шанс. Более того — ему приказали саботировать задание с умом.

Он медленно встал и пошёл обратно к замку. Его мысли уже лихорадочно работали, но теперь в другом направлении. Не «как уничтожить», а «как имитировать уничтожение».

Ему нужен был козёл отпущения. Кто-то, чьё падение выглядело бы как победа клана, но на деле не наносило бы реального вреда Мабучи. Нужен был чиновник достаточно высокого ранга, чтобы его падение выглядело серьёзно, но достаточно мелкий и неприятный, чтобы его жалко не было.

Идеального кандидата искать не пришлось. Дзиро. Тот самый заместитель Мабучи, жадный и амбициозный интриган. Его падение было бы логичным, его никто не стал бы особо защищать, и оно бы отлично отвлекло внимание от генерала.

План родился быстро, с кристальной ясностью. Он не будет подставлять Мабучи. Он подставит Дзиро, сделав так, как будто тот пытался подставить генерала, но был разоблачён. Это была изящная, многоходовая комбинация.

На следующее утро в канцелярии он выглядел преображённым. Синяки под глазами никуда не делись, но в глазах появился огонёк. Он снова взялся за кисть, но теперь не для создания бредовых отчётов, а для настоящей работы.

Он начал с анализа сплетен. Он слушал, запоминал, фильтровал. Он выяснил, что Дзиро уже давно был на плохом счету — завышал цены на поставки, пристраивал на тёплые места некомпетентных родственников, воровал по мелочи, но постоянно.

— Слышал, Дзиро опять с поставщиком леса ссорился, — ворчал старый писец. — Требовал откат, а тот, видите ли, принципиальный попался. Нашёл с кем принципы качать — с Дзиро! Лучше бы делом занялся!

Дзюнъэй слушал и мысленно отмечал: «Лес. Поставщик. Принципиальный. Отлично».

Он нашёл свою точку опоры. Ему предстояло создать шедевр подлога, который спасёт одного человека и уничтожит другого. И впервые за долгое время он чувствовал, что использует свои навыки не во зло, а во благо. Пусть и весьма своеобразное.

Охота на крысу началась. И Дзюнъэй чувствовал себя не жертвой, а хищником. Остроумным, безжалостным и наконец-то попавшим в свою стихию.