История жизни Лестера Самралла

12. Противостояние силам тьмы

Демоническая активность в нацистской Германии была не такой явной, как в других частях Европы. Силы зла работали в этой обманутой нации намного более тонким и зловещим образом.

Когда мы приехали в Берлин, тайная полиция стала

Когда мы приехали в Берлин, тайная полиция стала следить за нами с того момента, как мы вышли из поезда. Нам пришлось зарегистрироваться в гестапо, и каждый раз, когда мы проповедовали, нам нужно было получить новое разрешение. Обычно пастор шел к властям и получал это разрешение для себя. Таким образом, полиция всегда знала, где мы находимся, и всегда могла прислат ь к нам на собрание информаторов.

В те дни не было миниатюрных записывающих устройств, но тайные агенты весьма искусно владели скоpoписью и записывали практически все, что мы говорили. Конечно, наши проповеди совершенно не касались политики, поэтому им не о чем было докладывать. В отличие от Советской России, там можно было говорить об Иисусе, и это не считалось противозаконным делом. Гитлер до этого еще не дошел. Правительство не возражало против нашей деятельности, пока дело касалось только церковных богослужений, однако нам нельзя было проповедовать на улицах.

В Гитлера верили далеко не все пасторы из тех, в чьих церквях мы проповедовали. Мне было трудно понять тех, кто верил в него. Они могли часами рассуждать о том, какой у них чудесный фюрер.

Некоторые из них гордились тем, что Гитлер избавил страну от цыган и других нежелательных элементов, и рассуждали о том, что скоро он очистит страну от коммунистов. Полагая, что он стабилизировал правительство Германии, они верили, что вскоре он стабилизирует всю Европу.

Особенно им нравилось то, как он выступил против католиков и против евреев, которых они считали богатыми и нечестными гражданами. Некоторые прихожане церквей были членами нацистской партии, носили коричневые рубашки и нацистские знаки отличия. Это было страшно.

Я человек чувствительный, как и брат Картер. Когда мы видели, как бандиты взрывают дома евреев, нам хотелось плакать.

Очень отчетливо я помню наше последнее воскресенье в нацистской Германии.

Когда мы уезжали на вокзал, чтобы сесть на поезд из Берлина в Данию, пастор, вызвавшийся довезти нас на вокзал, сказал:

— Брат Картер и брат Самралл, я знаю, что сегодня вы получили хорошие пожертвования.

— Да, — сказали мы осторожно, зная, что он симпатизирует новому правительству.

— Я не могу позволить вам вывезти эти деньги из страны. Наше правительство не разрешает вывозить немецкую валюту за пределы Третьего рейха. На границе у вас эти деньги отберут в любом случае, так почему бы вам не оставить их мне?

Я хотел сказать, что мы успеем потратить эти деньги на железнодорожном вокзале, но брат Картер опередил меня. Он ответил:

— Думаю, это хорошая мысль. Брат Самралл, пожалуйста, отдай деньги, которые его церковь пожертвовала нам.

Я неохотно отдал деньги пастору.

— О, большое спасибо, — обрадовался пастор. — Гитлеру нужны эти деньги. Очень мило с вашей стороны так благословить его.

Мы уже подъезжали к вокзалу, когда брат Картер попросил остановить машину, чтобы купить марку для почтовой открытки. Он всегда посылал своим друзьям открытки. И на этот раз он написал своему брату Джону в Англии и сказал мне:

— Я хочу отправить открытку прежде, чем мы приедем в Норвегию. Я хочу, чтобы она была отправлена из Германии, но мне нужна марка.

— А у вас остались немецкие деньги? — спросил пастор. Он знал, что немецких денег у нас нет. Мы отдали ему все.

Брат Картер ответил:

— Нет, немецких денег у нас нет.

— А американская или британская валюта есть? — спросил пастор.

Я сжался, но брат Картер вытащил свой бумажник. Он достал британскую банкноту, равную примерно пяти аме риканским долларам.

С широкой улыбкой пастор сказал:

— Я могу разменять британские фунты на немецкие марки.

Я был страшно зол. Этот человек забрал все наши деньги, но не может расстаться с двумя или тремя пфеннигами, чтобы купить нам марку. Зато как у него загорелись глаза при мысли о том, что он может заполучить британскую валюту.

Я собрался сказать брату Картеру, что мы скоро будем в Дании и что он сможет отправить открытку оттуда, — но брат Картер такой деликатный. Он отдал пастору и эту банкноту.

Пастор сказал:

— Я могу дать вам сдачу, но при проверке у вас все равно отнимут немецкие деньги.

И он дал брату Картеру мелочь для покупки почтовой марки, а банкноту оставил себе.

Позже я спросил:

— Брат Картер! Почему ты сделал это?

— Библия говорит, что если у тебя просят, отдай, — ответил он. — Господь воздаст нам во много раз больше.

У брата Картера был такой чудесный дух. Я никогда в жизни не встречал никого, подобного ему. Как всегда, брат Картер был прав. Бог действительно обильно восполнял наши нужды, но я часто думал, что же случилось с тем пастором.

Очень скоро нацизм Гитлера стал единственной религией, разрешенной в «новой Европе». Протестантские церкви закрылись, и даже нацистские пособники сели в тюрьмы вместе с другими протестантскими лидерами. Насколько я знаю, ни один пастор, с которым мы встречались в Берлине, не выжил в этом кошмаре.

Пасторы, которые не стали защищать евреев и проявили равнодушие во время преследования католиков, теперь сами подверглись гонениям. Гитлер послал их в угольные шахты, рудники и соляные копи, и они поняли, что происходит, когда начинаешь уповать на кого угодно, кроме Иисуса Христа. Они поддались и поверили ужасному обману со стороны сил зла.

Я увидел, что демоническая одержимость — явление достаточно распространенное в Европе. Мне постоянно приходилось противостоять силам зла. Сотни людей освобождались, но я не искал столкновения с тьмой, не хотел этого и никому не рассказывал о своей борьбе.

В то же время я понял, что не могу оставаться спокойным, когда на мои служения приходят угнетаемые и одержимые люди, которым нужно освобождение. Они нарушали ход собраний, и я выступал против нечистой силы. Бог освобождал их, и свидетелями этого становились тысячи людей, убеждаясь в силе Божьей и обретая спасение.

Я не имел ни малейшего желания сделать этот аспект служения центром всей моей деятельности. Вернувшись в Соединенные Штаты, я не хотел бы видеть рекламные листки, где Лестера Самралла называли бы «охотником за демонами». Мне не нужна была такая репутация.

Помню, я думал: «Значит, и в Европе есть эта болезнь. Надеюсь, Господь сохранит меня от этого места».

Мне скоро должно было исполниться двадцать три года, и я понял, что стал не только старше, но и мудрее, чем был несколькими годами ранее. Я действительно становился служителем Евангелия, хорошо подготовленным братом Картером.

Вернувшись в Соединенные Штаты, я подумал: «Слава Богу, я вернулся в Америку. Теперь я смогу просто проповедовать Иисуса и жить нормальной жизнью, и все». Я боялся, что если в Америке узнают, что я изгонял бесов по всей Европе и Азии, то мое служение может пострадать.

Когда я был в Сент-Луисе, местный пастор попросил меня приехать к нему в церковь, чтобы провести служение. Поэтому в воскресное утро я уже был у него. Днем он попросил меня сходить вместе с ним к одному из членов его церкви. Я согласился.

Когда мы вошли в маленький скромный домик, я увидел человека лет двадцати шести или двадцати семи, сидевшего в кресле-качалке с бессмысленным выражением лица.

Его мать стояла рядом с ним на коленях и говорила: «О, сынок, поговори со мной. Пожалуйста, поговори со мной». Посмотрев на него, я увидел в его глазах некоторую странность. Про себя подумал: «Я уже видел такие глаза раньше — на Яве, в Китае, Японии и в Европе!»

Я прыгнул к нему через всю комнату, как тигр, зажал голову парня между ладонями и сказал:

— Ты, нечистый дух, выйди из него немедленно! Затем я посмотрел на него и сказал: — Я освобождаю тебя Божьей всемогущей силой. Говори с матерью прямо сейчас.

Он повернулся к ней и сказал:

— Мама, прости, пожалуйста, что я так вел себя. Пожалуйста, прости меня.

Когда я спросил, каким образом он оказался в таком положении, он рассказал, что ходил на сеанс общения с духами мертвых. И хотя он вырос в христианской семье, вера автоматически не проявилась в нем так же, как преданность моей матери не сделала меня рожденным свыше верующим.

Он сказал, что не знал, что там было, но во время сеанса он просто сошел с ума. Позже мать нашла его на крыльце их дома. Его одежда была разорвана, и он был весь в кровоподтеках, словно его сильно избили.

В течение полугода он не вымолвил ни слова. Его поведение также было очень странным. Если кто-нибудь поднимал ему руки, то он мог остаться в таком положении в течение целых суток, не уставая, продолжая смотреть прямо перед собой. За ним пришлось ухаживать, переносить его с места на место. Он оставался недвижимым, куда бы его ни посадили или положили, словно он был мертвым.

Когда в тот день я покидал эту семью, молодой человек ходил по комнате и говорил:

— О, слава Богу. Я буду жить для Иисуса, я больше никогда не пойду на спиритические сеансы, я никогда не отдам себя дьяволу. Я всегда буду жить для Бога. Я всегда буду служить Господу. Я так рад, что вы пришли.

Он был полностью и чудесным образом освобожден Божьей силой.

Тогда я вздохнул и сказал про себя: «Значит, эта проблема существует не только на Востоке и в Европе, но и в Америке тоже».

Когда я приехал навестить родителей, меня там ждал сюрприз. Прошло семь лет с тех пор, как я покинул свой дом.

Мой отец сказал:

— Я спасен, и я хочу проповедовать.

Он отдал свою жизнь Господу. Я не знаю, как это произошло, и никто мне об этом не рассказывал. Он не посвящал меня во все подробности, но я видел, что он сильно изменился. Мы не обнимались и не вспоминали «добрые старые дни», но я был сильно благословлен, узнав, что мой отец хочет жить для Господа.

Он много ездил и проповедовал, пока не стал совсем старым. Тогда он переехал, чтобы постоянно жить с моим братом Хьюстоном, а мама проводила собрания пробуждения вместе с моей сестрой Леоной.

Мы с отцом примирились, но нам так и не удалось сблизиться, даже теперь, когда я стал взрослым. Конечно, я очень любил его. Когда он решил путешествовать как евангелист, я даже купил ему машину.

Он умер христианином в Мобиле, штат Алабама, у прекрасного залива, который так любил.

Я с радостью жду встречи с ним в вечности.

Он был моим отцом.