Я всё ещё держала маску приличия на лице, но, кажется, она собиралась свалиться с меня.
Странное влечение исходило от этого, по сути, совершенно незнакомого мне человека. Он вроде стоял спокойно, руки держал в карманах. Но тот воздух, что собрался между нами уже был заряжен чем то особенным, волнительным, тревожным. Я не решалась посмотреть ему в глаза.
От этой двухметровой скалы тянуло ночным жаром, бесстыжей лаской, мужской наглостью. Я всегда такое чувствовала. И со студенческой поры знала, такую грань не стоит переходить. Одно неверное движение, хищник считает твою покорность, схватит и уже не выпустит. Сопротивление мужчина сразу приравняет к флирту, это ещё больше его раззадорит и пиши «прощай» — игра в кокетство заканчится погоней. Эпилог такой погони в постели.
Женская интуиция однозначно считала хищника напротив меня и только правила приличия, воспитания и всего прочего защищали меня от его прямого нападения. Это всегда становится ясно в первые 15 секунд знакомства. Надо признать, я свою партию проиграла. Мужчина очаровал меня и победил. Ощущение нереального притяжения к Матвею мешало держать оборону.
Но, к счастью, (а, может, и наоборот), кроме инстинктов в моей мудрой голове очухалась честь и выплыла ледоколом. Пока все эти страсти закручивались спиралью, пока начиналась гусарская осада на мои окровавленные раненые коленки, пора было сматываться. Приключения, а тем более на любовном фронте, мне не нужны. Этого мне ещё не хватало.
Я для себя уже выяснила: боль от раздробленного сердца изменой в прошлом отлично отрезвляет от всех симпатий в будущем!
Мне показалось, Матвей хотел задержать меня, вроде бы пошёл вслед за мной в одном направлении. Я, чтоб избежать дальнейших любезничаний, сморозила:
— Ой, вам, Матвей, пора к себе в кабинет руководить нами и считать дебет с кредитом. Желаю сэкономить на зелёнке!
Я гордо развернулась, подхватила не унимающуюся Софи на руки и похромала к себе. Подальше от опутавшего меня обаяния.
Меня всегда подбешивала, даже пугала моя собственная реакция на мужское внимание. Или она у меня вызывала резкое отторжение, желание нагрубить, прогнать, отмыться. Или…А вот это «или» было пострашнее.
Необузданная жажда получить своё — тело клещами рвало из меня желание понравиться, требовало кокетничать. Грудь вздымалась кузнечными мехами, соски вставали горошинами-пуговицами и вот что с этим всем делать? Причём, моё тело не собиралось со мной советоваться и если бы вон тот здоровенный мордоворот сцапал меня в объятия, он, конечно, получил бы по морде. Потом. Но сначала я бы растворилась в его нежности.
Я набирала скорость по направлению к дому, мне будто прожгло шею, я оглянулась. Румянец рванул по щекам, вот зачем я повернулась! Конечно, Матвей смотрел на меня. Это внешне я вышагивала непокорённой хромоножкой. А вот внутри меня было странное оцепенение. Что со мной, в чём дело? Неужели в нахально разглядывающем меня взгляде широкоплечего верзилы?
Нет, нет, надо немедленно выкинуть всё это из головы. Никаких взглядов, верзил и брожений в голове.
У меня, вернее у Софи в будуаре прозвенел зум. Готов ужин для Софи.
Я верным вассалом четвероногой красотки явилась на кухню, мне подали никелированный поднос с серебряными шпажками и с милой фарфоровой миской. А там… что это… нет, нет, нет. Какая гадость.
—. Что это? — я брезгливо спросила у повара.
— Свежая сырая гусиная печень со снятой плёнкой, нарезанная кубиками. Что не так? — повар удивлённо посмотрела на меня: — нанизываешь на шпажку и кормишь Софи фон Греаль.
Розово-пурпурная зефирная масса кисельными сгустками лежала на драгоценном фарфоре. Меня чуть не вырвало.
Принесла еду в комнату, Софи уже прибежала к её столику, нервно крутилась. Голодная, бедняга. Поставила миску перед ней, а она не ела. Облизывалась, смотрела в миску, вертелась и снова смотрела на меня. Я охнула: — бедняга ждала, когда я подам ей кусочки на шпажке.
Ну, раз у меня работа такая, значит сделаю её в лучшем варианте. Спустила миску на пол, туда же опустила собаку. Она покрутилась, повертелась и что? Правильно! Спокойно съела из миски всю ту дрянь, что там была. Самым обычным собачьим образом.
Не успела я выдохнуть, меня ждал новый сюрприз.
— Софи, что это такое? — Я во все глаза смотрела, как собака пытается поудобнее расположиться в лотке, чтоб нагадить. Ещё этого не хватало. Схватила собаку вместе с лотком и вытащила её через балконную дверь на улицу, на газончик. Поставила всё сооружение под кустик. Софи с одуревшимии глазами сидела этаким нераспустившимся рыжим бутоном в своём наполнителе. Как всегда, стала дрожать мелкой рябью.
Я присела перед ней, погладила, заглянула в глазки бусинки:
— Софи, я не умею говорить по собачьи, зато я умею говорить матом. Как только тебе придёт в голову гадить в комнате, я гавкну матом так, что ты навсегда передумаешь это делать.
Следующий час я не спускала с Софи глаз. Как только она подбегала к месту в комнате, где стоял лоток, я подхватывала её и тащила на улицу. Опускала в лоток. Упрямица выпрыгивала из него. Так продолжалось ещё три раза. Однако, на четвёртый всё получилось. Я расцеловала свою умничку, выдала ей печеньку-косточку и сама счастливая своим педагогическим талантом выдохнула. Ес!
Оставалось разобраться с заполнением протокола по собаке. Однако, я заметила, что форма протокола есть, а заполнения нет. Как я поняла, если у Софи есть нянька, бумаги заполнены. Если нет, Светлана Ильинична сама возилась с Софи. Ясно.
С собачьей канцелярией разобралась.
Осталось разобраться с собственными чувствами к новому знакомому. Они во мне засели искрой, собираясь разгореться костром.