Измена (не) моя любовь (СИ)

Глава 24

Матвей

— Игнат, Терёхину адрес отправил?

— Так точно, Матвей Романович. Будет без опоздания.

Я смотрел в окно. Водитель мягко фланировал в плотном потоке, вечерело.

— Игнат, хозяина кабака предупредили?

— Всё подготовлено, босс.

Я не сомневался, что Игнат смонтировал всё в лучшем виде.

Уже внутри помещения вдохнул коктейль из алкогольных облаков, табачного дыма и спёртого воздуха. Не могу понять, что тянет сюда людей. Ну дыра дырой, а молодёжи дохрена. И ведь ещё не вечер, представляю, какое месиво будет к ночи. Однако, такие места самые безопасные для щекотливых переговоров. В серьёзных ресторанах прослушка от конкурентов (или лиц, заинтересованных с другой стороны) может оказаться под любым столиком или светильником над головой. А здесь, куда вваливаешься неожиданно, в худшем случае плохо вымытые стаканы.

Игнат проводил меня на второй этаж. Здесь, в полумраке нависающего над залом антресольного этажа было пусто. Резкие всполохи неоновых лучей от светомузыки шарились по потолку, визгливые аккорды непонятного попурри метались по залу. Самое то, что надо. Никому в голову не придёт зачем тут адвокат поджидает своего клиента.

Именно так, сейчас Терёха был клиентом, а не другом и не «братом».

Откуда то сбоку, покачивая бёдрами ко мне плыла дива. Сбоку вынырнул Макс, мой телохранитель. Невидимый и незаметный, (всего то под два метра ростом и килограмм сто двадцать прокаченной стали умел быть невидимым). Отгородив от меня местную шлюшную звезду, Макс тучей отодвинул соискательницу любви, я молча смотрел вниз, на входную дверь.

Стоило мне остаться с собственными мыслями наедине, перед глазами вставала она. Моя Оля-Маша. В груди трепетало тёплое, давно позабытое ощущение радости.

Думал, после вчерашнего поцелуя забуду о ней, да куда там. Завела она меня.

С утра вкалывал папой Карло, перелопатил гору бумаг, лишь бы не думать о той, что сцепила моё сердце одним единственным поцелуем. Стоило отвлечься и снова наваждение.

Вспоминал, как она то и дело отводила глаза, не смотрела на меня. Чувствовал, её колотило от нашей близости. Бархатистая, нежная кожа у виска, припухлые губы манили, сводили с ума. Я видел, чувствовал, как вершинки её груди рвали бюстгальтер, дыхание стало глубоким. Маша сдерживалась, чтобы не проявить свою тягу. А мою так вообще было не унять. Руки тянулись облапать, подмять женщину под себя. Помнил, как невзначай касался её острых коленок. На секунду зажмурился. Твою ж мать, все мозги свалились горячим комом вниз живота.

Голая она сто процентов — разрыв аорты.

Женщина за один вечер собрала, скрутила меня в пружину. Движения кошачьи, мягкие, бесконечно приятные, повороты головы игривые

Ах, как её ресницы дрожали, щёки пошли пятнами. Нависая над ней потянулся к шкафу, достал вино. Надо было отвлечься, чтобы просто не разложить её на этом столе. Содрать все тряпки, выпустить на волю рвущуюся на свободу троечку из тесного бюстгальтера, тянуть в себя, сжимать губами клубничную свежесть соска.

Эта женщина просто нереальная.

Удивительная, загнанная тайной красотка. Горничная из неё как из меня балерина и тем не менее эта английская шпионка носится с псиной, чистит, моет. Что она делает в моём доме. Зачем она здесь. Она имя своё толком не может назвать. Странная, то что врёт это однозначно, но зачем? Хороша, врушка, чертовски хороша. Да уж, жизнь меня к такому не готовила: я влюбился без памяти в девчонку, которая врёт каждым словом.

Бля, как понять женщину, как? Да мне понятнее любой медведь или крокодил. Потому что кто сильнее, тот и прав, тот съел, взял. А вот с женщиной как? Ну как мне выяснить её тайну. Я целую, меня прёт, она дрожат, включилась с первой секунды. Тело оно же не врёт, если ты не Мата Хари.

Женщина, которая уже стала моей судьбой (причём, мне совершенно неважно, что она думает по этому поводу) — вдруг мне ясно и чётко забивает гвоздь в печёнку: «больше меня не трогай». Почему?

Не влюбилась, не разглядела мои чувства к себе? Значит расшибусь, расстараюсь, стану для неё лучшей версией. Хотя лучше меня никого нет.

Рассмотрел её ещё там, в кафешке, где местные ухари пытались добраться до неё своими пивными глотками. Такие девочки всем нравятся. Трое распустили слюни, потянули к ней свои хоботы и дело бы плохо кончилось. Похотливые козлы не слезли бы с неё, она бы не сдавалась.

Бил я тех уродов в кафе насмерть, не убил, а жаль. Не остановился, пока треск костей не услышал. Быстро отвалили, вовремя решили со мной дальше не связываться. Может, наукой будет им на будущее — нельзя девочек обижать.

Машка такая милая была, перепугавшись горной козочкой сидела на самом краешке стула, готовая сорваться в обрыв.

Принесли кофе, а наваждение Машкой никуда не делось. Я думал о ней, стараясь не оторвать приклеенный мысленный взгляд от туго затянутой тряпкой её груди. Воображение рисовало обнажённую Машу. Представлял себе бархатистую кожу, ложбинку, спускающуюся по позвоночнику вдоль спины. Крепкую, гладкую, круглую задницу, так и зовущую сжать её ладонями.

Она не понимает, что ли, какого терпения стоило мне сегодня не затащить её в угол, не распять на стене и не впиться в неё всем, что каменеет при одном только взгляде на точёную грудь и крутые бёдра. О, чего стоит ее круглая, крепкая задница, так соблазнительно трещит на ней ткань, когда она приседает перед псиной. Всё, бля, щас сдохну.

В дверь кабака вошла пара. Парень не глядя шёл первым. даже не подумал придержать дверь для своей спутницы. А вот перед такой как моя Маша приятно открывать дверь и пропускать женщину вперёд. Оглаживать взглядом её фигуру сзади, знать, что всё это принадлежит только тебе…

Такая женщина движением плечика, милым наклоном головы отблагодарит тебя, сразу вознесёт тебя на пьедестал принца, сделает из тебя героя своего дня и ты уже готов для неё горы свернуть.

Стоило подумать о Маше, зверел просто. Стойкое желание всё бросить, лететь туда, домой, найти её, схватить, забрать себе.

Снова закрыл глаза, вспомнил её всю, когда касался руками её бёдер, сжимал спину, чувствовал колени. Запах. Сумасшедший запах чистой кожи, тонкий флёрчего то запретного.

Ей бы подошли духи от Тома Форда. Что то пряное, с ванилью, замешанное на на восточной страсти.

Думая об этой женщине просыпалось желание жить, скакать козлом, делать подарки.

Кстати, насчёт подарка — поискал глазами помощника.

Маякнул Игнату:

— Духи, — написал на листке, протянул помощнику, — доставь. Вот эти — написал на бумаге.

— Проверь, чтоб оригинал, не дай Бог реплику подсунут.

Игнат что то писал в телефоне, я, довольный, откинулся на спинку стула. Конечно, аромат кожи моей избранницы украшу букетом из табака и ванили, плюс нотка какао, ммм… Зажмурился, предвкушая мой следующий поцелуй.

С моего столика мне хорошо была видна дверь. Она открылась, в просвете показалась фигура Терёхи. В эту минуту подошёл Лёва:

— Босс, входящее из дома.

— Мать?

— Мажордом, Дмитрий. Быт.

— Позже.

Если не здоровье мамы, всё остальное может подождать.

Тёрёха поднимался ко мне наклонив голову, смотрел исподлобья. Водил языком по пересохшим губам. Грузно сел напротив меня, деланно-бодро протянул руку:

— Привет, Романыч. Что то случилось?

Я сжал его руку чуть сильнее, придержал в кулаке, посмотрел ему в глаза.

Володька заёрзал, махнул официанту, я остановил его:

— Остынь. Жрать будешь дома.

— Да что случилось то, Матвей. Ты меня пугаешь.

— Рыло у тебя, Вова в пуху. Что ж ты мне, адвокату своему вовремя про пух не докладываешь?

Вова побледнел, в свете неоновых вспышек лицо его стало серым.

— Вова, блять, что творишь? — я кивнул Игнату, он подал папку, положил её на стол.

Терёха несмело открыл её, уставился на фото, в хронологическом порядке разложенным по файлам.

— Откуда у тебя это, Матвей…

— Тебе лучше не знать. Мой ты харизматичный сексапат.

Терёха продолжал всматриваться в картинки перед собой. Там он с юной мамзелькой в кровати занимался явно не переговорами. Оба голые и совершенно невменяемые запечатлены в разных позах. И кроме этого они то в машине, то в ресторане.

Вова взмок:

— Если Люська узнает…

— Люська? — меня накрыло, Вова даже не понимал во что вляпался: — Ты сейчас вспомнил о Люсе? О папе её вспомни. Вот кого надо опасаться, Вова. Сейчас тебе реально нужен будет не коньяк, а капельница от инсульта.

Вова поднял на меня глаза, беззвучно шевелил губами, пытаясь что то сказать.

— Эти фото, Вова, мои ребята стащили у твоего конкурента. Ты не переживай, у него ещё есть. Так вот, та судебная тяжба между вами, как видишь, приобретает совсем другой коленкор. Это их девка. Она в обмен на свою задницу притащила от тебя все сведения твоим врагам. Поздравляю, Вова, ты кретин. Твоё извечное блядство сплясало кадриль.

— Что мне может помочь?

— Блять, пистолет. Засунь его себе в штаны и выстрели.

— Ты чего, Матвей. Ну ты же меня знаешь, слабый я на передок. Стоит потереться об меня жирной жопой и я себя не помню.

— Зато об этом помнят твои враги, Вова. Моли бога, чтоб вот этой девушке на фото было восемнадцать.

— Что⁈

— Теперь по делу, друг мой Вова. Сегодня-завтра эти картинки тебе подарят в самый неподходящий момент. Но, ты уже предупреждён. Первый выход до картинок — во всём признаться Люсе, (тогда исчезает возможность шантажа). Уже отсюда плясать к судебным разборкам. Вторая — собирать деловые мозги в кучу и переть к тестю. Третья — заворачивай ключики от своего заводика в хрустящую подарочную упаковку.

— Нет, — Вовка тряс головой, как китайский болванчик, — нет, это мне смерть.

— Иди и подумай какая смерть тебя устроит больше. Возьми себя в руки. Я рядом.

Терёха откинулся на спинку стула. Мертвенно-бледный. с посеревшими губами сидел молча уставившись в одну точку.

— Как твой адвокат предлагаю ехать к тестю. У меня есть бумаги, которые заинтересуют его в твоём браке с его дочерью. Я помогу. Но решение ехать к нему или нет — за тобой, Вова.

Вовка встал, на него жалко было смотреть. Постарел, сразу сник. Ничего, сейчас шок пройдёт, выкарабкается. К слову сказать, Терёха постоянно маневрировал на своей блядской полосе. Не понимаю, как его Люська, ревнивая до чёртиков бабенция до сих пор не узнала о его похождениях. Впрочем, это их дело. С Вовой мы крепко дружили, а вот с семьёй его у меня не заладилось. Я бывал у них редко.

Проводив друга глазами, нашёл Игната, кивнул ему:

— Присядь.

Написал на листке всё, что считал нужным. Достал телефон, показал фото Маши.

— Найди мне всё по этой девушке. От слова «Всё». Возможно, имя вымышлено, возможно, она скрывается. Документов нет, зато есть контора, которая её сюда прислала. Нанимала её моя мать.

— Матвей Романович, передать дело отделу безопасности?

— Нет. Никаких отделов. Ты займись. Лично. Само собой, чтоб не напугали девочку, короче, не мне тебя учить. Работай.

Меня прям распирало заорать: действуйте нежно, аккуратно. Я влюбился, Маша будет моей независимо от того кто она и от кого прячется.

Поднялся, повернулся к Лёве:

— Что за входящее сообщение было от Димы?

Лёва протянул мне текст: «Прибыла Милена Аркадьевна».

В первую секунду промелькнуло: «Кто?» А во вторую вся куча «зачем? почему?» перекрылась единственным «На хера!»

Домой добрался ближе к полуночи. По привычке направился в кабинет. Привык все деле заканчивать сразу. Надо было перечитать документы.

В кабинет наведалась мать. Последнее время она приведением ночами бродила по комнатам. На второй этаж давно не поднималась и её появление было сюрпризом. Ошарашила новостью:

— Матвей, я так рада, что ты помирился с Миленочкой.

— К счастью, мама, тебе приснился дурной сон. Я с ней не мирился и вообще позабыл кто это.

— Сынок, значит иди и помирись сейчас. Ты без моего присмотра никогда не женишься.

Я промолчал. Спорить бесполезно. Да и зачем, Почувствовав моё упрямство, мать продолжила:

— Нет, нет, не обижай девушку. Оставь прошлое в прошлом.

Я промолчал. Болезнь матери прогрессировала, прогноз не оставлял надежд. Альцгеймер надёжно забирал в свои объятия пышные плечи матери, всё меньше оставляя шансов на мало мальски дельные переговоры.

— В выходные на благотворительном вечере будут Давыдовы. Миленочка договорилась с ними, они будут ждать Софи на случку. Ты же знаешь, щеночки мой девочки на вес золота.

Вот про случку это в самую точку про Милену. Я давно знал, что эта прохиндейка посматривала на всё, что двигалось мимо неё в штанах. Вероятно, даже вариант без члена в них её бы устроил, «лишь бы денежка гремела».

Я не ответил матери, смотрел с бумаги.

— Мэтью, ты такой никакой сегодня.

Я чуть не взвыл. Стоило маме обозвать меня «Мэтью, Мэт», мне сразу хотелось заткнуть уши.

— Мне не нравится, сынок, твоё молчание. Ты обычно любезный, а сегодня напряжённый. Ты не любишь маму?

— Маму люблю, — я приобнял её, про себя буркнув (а вот Милен, собак, давыдовых не люблю от слова «совсем»). То, что сюда прикатила Милена, это означает, они с матерью что то задумали.

Мать коснулась моих волос:

— Сынок, ты такой напряжённый.

Напряжённый? Я? Не то слово. Я взвинченный, я вздрюченный и диагноз моему состоянию — Маша. Красивая, яркая, знойная, как Сахара. Её губы — спелые вишни, сладкие, медовые, терпкие, упругие. Не мог не думать о ней, снова внизу живота вспыхнул костёр. Да что же это. Собачья Мэри Поппинс просто свела меня с ума.