Капитали$т: Часть 3. 1989

Глава 24

Признаюсь, что был слегка выбит из колеи словами Люси. Даже растерялся немного. Партнеры мои тоже удивились. Уж чего иного, а звонка Рогова прямо сейчас мы не ожидали.

— Так что мне ответить? — спросила Люся, которая тоже выглядела озадаченно.

— Подойду, — сказал я.

Телефонная трубка в этот раз показалась мне какой-то тяжелой. Будто и не пластмассовая.

— Слушаю, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал безразлично.

— Алексей Владимирович? — прозвучал спокойный и тихий голос.

— Да.

— Предлагаю встретиться, — сказал Рогов. И замолчал. Ждал ответа.

— Готов встретиться, — сказал я. — Где, когда?

— Через пятнадцать минут подъеду, — сказал Рогов. — Подъеду один.

— Хорошо, — ответил я. — Встретимся.

Ответом мне были короткие гудки. Ну вот, кажется, наступает момент истины. Мои компаньоны ликовали.

— А я говорил! — торжественно объявил Серега. — Сами прибегут, с белым флагом! Сейчас ему деваться некуда, со всех сторон обложили!

— Сегодня пойдем победу отмечать! — радовался Валерик.

Я же был задумчив. И даже немного грустен.

— Сейчас он приедет, — сказал я, — поговорить хочет. Ну что же, если хочет, поговорим. Есть о чем…

— Да не гони! — возмутился Серега. — Нужно ментам звонить! Чтобы приехали и повязали его. Звони своему ментовскому другу!

Я медленно покачал головой.

— Нет, Серег… Ментам я звонить не буду. Хотят его закрыть — пусть закрывают, это их дела. Но без моей помощи…

— Так ты им уже помог, — усмехнулся Валерик. — Заяву на Рогова кто накатал?

В словах Валерика была доля правды, и я не стал спорить. Только дипломатично сказал, что Рогов подъедет прямо сейчас. И что я к нему выйду, и вообще — нехорошо заставлять ждать пожилого человека…

— Псих… — задумчиво сказал Серега, глядя на меня.

Я вышел на улицу и спрятался в тени дуба, который рос рядом с крыльцом ДК медиков. Душный июльский вечер, проклятый тополиный пух летает, гонимый слабым ветерком. Прохожие немногочисленны, разморены, ленивы. Но народ у гастронома толпится — вероятно, ждет какую-нибудь еду. Вообще, еда в магазинах появляется, но эпизодически. Невозможно прийти в магазин и купить все необходимое. Максимум — два-три наименования, и то, если «выбросят». Какое омерзительное слово — «выбросят»… Над ним уже поиздевался Задорнов — он еще почти не лыс и шутки его не перестали быть смешными. Родителям нравится, особенно матери. Отец же недолюбливает юмористов. Я заметил, что у ответственных работников с чувством юмора обстоит так себе.

Олег Николаевич Рогов подъехал ровно через пятнадцать минут после нашего разговора. Как и пообещал, приехал один. Он вылез из новенькой черной «Волги» и приветливо махнул мне рукой. Олег Николаевич был элегантен — в легком светлом костюме явно иностранного производства, в фирменных солнцезащитных очках, идеально выбрит…

Мы уселись здесь же, на облезлой скамейке под дубом. Рогов вытащил платок и промокнул обширную лысину.

— Не люблю жару, — сказал он.

— Тоже недолюбливаю, — ответил я. — Больше люблю умеренность.

— Похвально, — кивнул он. И тут же, безо всякого перехода: — Я не собирался тебя убивать, парень.

Я кивнул.

— В курсе, мне уже рассказали. Хотели просто попугать?

Он с интересом посмотрел на меня.

— А ты сам как считаешь?

— Я не знаю… — пожал плечами я. — Мы больше ни с кем не конфликтовали особо, в последнее время. Я не думаю, что моя смерть что-то принципиально решила бы в этой ситуации… Но люди часто поступают не так, как им выгодно, а так, как им хочется. Я допускаю, что вам могло захотеться… сделать что-то такое.

Рогов улыбнулся.

— Верное замечание, — подтвердил он. — Если бы люди поступали так, как им выгодно, то мир был бы намного проще. Это был бы совсем другой мир…

— Если не вы, то кто? — спросил я.

— Молодой человек, — ответил он медленно, будто с трудом подбирая слова. — У меня есть все, о чем мог бы мечтать простой смертный. И непростой тоже. Я большую часть жизни варюсь в этом говне. Боюсь, что вы плохо представляете себе… глубину проблемы. Вы хотите знать о ситуации с заводом?

— Было бы интересно послушать, — ответил я. Мне было действительно интересно.

— Мой зам был настроен решительно по отношению к вам, — сказал Рогов с улыбкой. — Натравил на вас каких-то бандитов… Потом оказалось, что они ваши товарищи. Забавно вышло… Я пытался его отговорить, но не слишком усердно.

— Бывает, — развел руками я. — А почему вы пытались его отговорить?

— Потому что я понял, что бороться бессмысленно. Наша славная номенклатура почуяла запах денег. И теперь она на все пойдет, чтобы их получить. Они считали себя хозяевами жизни, имея пару сотен в кармане, служебную машину и квартиру-дачу… А теперь запахло миллионами…

— Это все очень интересно, — сказал я вежливо, — но вы хотели рассказать о ситуации на заводе.

— Старею… — вздохнул Рогов. — Становлюсь многословен. С заводом получилась некрасивая ситуация. Начнем с того, что прежний директор повел себя по отношению к партнерам… то есть к нам, не по-джентльменски…

— Скрысятничал? — не сдержался я.

— Это можно назвать и таким словом, — кивнул Рогов. — Нам пришлось снимать этого директора и ставить другого. Вменяемого. Такие должности продаются за хорошие деньги, полагаю, вы имеете представление об этом?

Я кивнул.

— И мы уже почти все сделали, — продолжил Рогов, — как невесть откуда, будто черт из коробочки, появляется этот дурак Бубенцов. Его выперли из обкома по собственной же его дурости, и он знает, что на заводе — хорошие деньги. Ему предлагают работу в Москве и даже в загранке, по линии МИДа. Нет, он хочет простым директором завода и получает эту должность. А на заводе сплоченный коллектив. Никто не хочет перемен, и это товарищу Бубенцову было популярно объяснено. И тогда он решил действовать при помощи силы, то есть с вашей помощью.

— Его можно понять, — сказал я. — Он — директор. И он хочет контролировать ситуацию. И денег хочет, да…

Рогов грустно усмехнулся.

— Мне не денег жаль, — сказал он задумчиво, — мне дела жаль. Труда, времени. Этот дурак развалит за месяцы то, что мы делали годами. Ты — молодой парень, но ты должен понять…

— Я понимаю, — кивнул я. — Но я пока не очень понимаю, кто в меня стрелял, если не вы?

Рогов испытующе посмотрел на меня.

— Кто тебе предложил влезть в это дело в самом начале? Ведь не Бубенцов же?

— Не Бубенцов… — сказал я. — Другой товарищ…

— Товарищ, скорее всего, из органов?

Я молча кивнул.

— Обещал прикрытие, обещал, что поделятся, когда на завод зайдете?

Я снова кивнул. А в голове пронеслось молниеносно — Николай Николаевич⁈ Неужели⁈

Рогов понимающе улыбнулся.

— А после вчерашней пальбы он, наверное, уже имел с тобой беседу?

— Все верно, — сказал я. — Вас, скорее всего, арестуют.

Рогов поморщился и махнул рукой.

— Я им мешаю. Раньше был полезен, а сейчас мешаю. Раньше им не нужны были деньги… большие деньги. Им хватало привилегий, всяких мелких номенклатурных радостей. А сейчас… времена изменились. Сейчас они хотят всего и сразу. Управлять всем не от лица страны и народа, а от своего лица.

— Что вы думаете делать дальше? — спросил я.

— Можешь передать им, — сказал Рогов, — что у «Золотой зари» нет претензий к ликеро-водочному заводу. Пусть забирают. Есть договора, по которым завод имеет обязательство перед нашими структурами. Мы готовы их расторгнуть. В любое время. Единственное, о чем бы я попросил, так это о том, чтобы людей, которые работали со мной, не трогали.

— Я передам, — сказал я.

— Только боюсь, что все это уже не имеет значения, — с какой-то скрытой обреченностью в голосе сказал Рогов.

— А можно вопрос? — спросил я.

Рогов коротко кивнул.

— У вас не очень хорошая репутация в среде ваших, так сказать, коллег по теневому бизнесу, — сказал я. — Почему так?

— Все эти цеховики, спекулянты, перекупщики… — сказал Рогов. — Милые люди, но… мещане и стяжатели. Мне никогда не было с ними интересно. Их цели сводятся к тому, чтобы набить трехлитровую банку золота и закопать на даче у тещи… Это очень скучно. Меня всегда интересовали большие дела. Спекулировать штанами и отщипывать какие-то крохи от государственного пирога — мне неинтересно. И еще, я никогда не играю в чужие игры. Только в свои. Чего и тебе желаю, парень.

Я молчал. Думал.

— Поеду я, наверное. — Рогов тяжело поднялся со скамейки. — Не могу сказать, что рад был знакомству, но… как уже есть. Удачи тебе, парень. Будь осторожен.

Руки друг другу на прощание мы пожимать не стали. Не тот случай. В контору я вернулся в состоянии задумчивом и даже мрачном. Все как-то не так. Неправильно! Какая-то нечеловеческая бильярдная партия, где вместо шаров — люди. Нас используют, мы используем, и все ради чего? Ради денег, которые так и лежат у нас в конторе в спортивных сумках? Вот Рогов — сильный и битый жизнью человек, но и он сломался — по нему явно было видно, что он сломался, выгорел, что ему надоело… Лучше всего ему сейчас спрятаться в какой-нибудь глухой деревне с фальшивыми документами, пересидеть, переждать, а затем — на заслуженный отдых в Ялту или Сочи… Но ведь нет, не пойдет в бега, не тот человек… Так неужели все это ради денег⁈

— Что, опять не договорились? — удивился Валерик, неверно оценив мой мрачный вид.

— Нет, отчего же… — пожал плечами я. — Рогов уходит. Все, вопрос закрыт. И вот что, парни…

— Что такое? — насторожились мои компаньоны.

— Если Григорий Степанович попробует нас кинуть, — сказал я, — то поступить с ним нужно будет максимально жестко.

— Прям максимально? — криво усмехнулся Серега.

— Без непоправимого, — поправился я, — но так, чтобы понял — шутить с нами нельзя.

— О каком кидке может идти речь, если вы еще ни о чем конкретном не договорились? — спросил Валерик.

— Разговор был о том, что мы частично заменим структуры Рогова, — сказал я. — Если этого не случится, то… будем поступать соответственно. И плевать мне, что он отцов кент и коллега. У них свои дела, у нас — свои…

— Ты чего жесткий-то такой? — удивился Серега.

— Не люблю, когда меня используют в темную, знаешь ли, — сказал я.

Серега махнул рукой.

— В темную, в светлую… Результат важен, остальное до лампочки! А результат — мы выиграли! Ведь так же?

— Получается, что так, — согласился я без особого энтузиазма.

— Ну и ништяк! — оживился Серега. — Можно было бы в кабак поехать, обмыть это дело!

— Нет, — сказал я, — нет настроения.

Серега не стал настаивать.

— Нет, так нет!

Мы разошлись по домам. Компаньоны в приподнятом расположении духа, а мне было уже пофиг. Если Николай Николаевич организовал фейковое покушение для меня только для того, чтобы подставить Рогова, то… вообще, насколько далеко может зайти этот человек⁈

Дома я включил магнитофон и врубил новинку «Индиану Джонса»… Голове необходимо было отдохнуть…

Утро началось с телефонных звонков. Сначала позвонил помощнику Григория Степановича — Зайцеву.

— Алло! — услышал я вкрадчивый голос.

— Петров из «Астры»… — сказал я. — Есть новости для Григория Степановича.

— Слушаю. — Зайцев был немногословен.

— Передайте Григорию Степановичу, что вопрос с Роговым решен положительно. И полностью закрыт.

— Я передам, — пообещал Зайцев.

— А кстати, — спросил я, — сотрудники, с которыми вчера беседовали наши люди… как они?

— Некоторые уже написали заявления на увольнение! — обрадованно заявил Зайцев. — Ждем решений товарища директора. Я полагаю, что он в ближайшее время вернется, не догуляв отпуск…

— Было бы замечательно, — сказал я.

После этого я набрал номер Николая Николаевича. Ответил секретарь, который недовольно сообщил, что Николай Николаевич занят и когда освободится — неизвестно.

Я был зол на Николая Николаевича, но мне нужно было выслушать его. Его, так сказать, версию событий.

В контору идти не хотелось, но усилием воли я заставил себя собраться. Было жарко. У бочки с квасом — очередь. Из интереса я зашел в ближайший продуктовый — тяжелая металлическая дверь, запах пыли. Из ассортимента присутствовали графины с теплым соком, мороженное в картонных стаканчиках, молоко в бутылках, консервы. Орудия труда — замызганные весы и деревянные счеты. Интересно, усмехнулся я про себя, что они взвешивают? Морскую капусту? Мороженное? Томатный сок? Грехи человеческие? Тетеньки-продавщицы мирно перекидывались ничего не значащими фразами, не обращая на меня никакого внимания. Я купил мороженное и пошел дальше. Мороженное мне не понравилось. Во-первых, слегка подтаяло. А во-вторых, не радует…

День был пыльный, пахший раскаленным асфальтом, выхлопными газами. Где-то в отдалении, на бывшей городской окраине, дымят во всю трубы — станкостроительный и механический заводы, вокруг которых когда-то появился поселок, позднее ставший уездным городом и доросший уже в советские времена до областного центра. Трубы дымят, но директор механического уже, по слухам, купил «семьсот сороковой» Вольво и строит коттедж за городом. Но пока… пока изношенный механизм советской экономики работает, пока все крутится, десятки тысяч людей приходят каждое утро на проходную и работают — выполняют и перевыполняют план, производят продукцию — очень нужную, а иногда и вовсе не нужную. Это сейчас, думаю я, люди чувствуют себя на своем месте и при деле, но скоро все изменится… Иногда знание будущего становится невыносимым и сегодня как раз такой день.

Вот школа, закрытая на каникулы, но стайка пацанов лет пятнадцати украдкой курит за школьным углом. А вот строгий пенсионер — пожилой крепкий мужик несет в авоське батон и бутылку кефира. Он неодобрительно смотрит на пацанов, но ничего не говорит… Лет пять назад обязательно выругал бы, думаю я. А сейчас не станет. Потому что время меняется. Восемьдесят девятый год. Что-то изменилось, что-то невидимое, но очень важное, оно то ли исчезло, то ли стало другим. И пацаны тоже чувствуют изменения, они отворачиваются, чтобы не встречаться взглядом со строгим пенсионером, но сигареты не бросают. Пацаны не осознают, конечно, они чувствуют, что перемены в их пользу, в пользу их свободы курить за углом школы…

А вот ребята постарше, лет по семнадцать, и у них из потертого магнитофона «Весна» гремит заклинание: «Перемен!» Ребята семнадцати лет не знают, что заклинания иногда срабатывают, правда они могут сработать не совсем так, как хотелось. Они слушают, будто завороженные:

'Вместо тепла зелень стекла

Вместо огня дым.

Из сетки календаpя выхвачен день.

Кpасное солнце сгоpает дотла,

День догоpает с ним,

Hа пылающий гоpод падает тень'.

Цой жив — это не мем, это реальный факт, он разобьется на машине в девяностом, точной даты я не знаю, а Википедия появится нескоро. Жил легендой и уйдет легендой, на пике славы… Может быть лучше так, чем… я вспоминаю некоторых деятелей шоу-бизнеса из своего времени.

В конторе все в порядке. Продаем остатки электроники, наличные прибывают и это становится напряжным. Наличные доллары в нужном количестве в нашем захолустье купить невозможно, их просто физически нет. Ехать в Москву с крупным налом, мягко говоря, опасно. Солнцевские, люберецкие, таганские, чеченцы уже успешно работают — молодые, голодные, хотят денег и власти. Я лениво думаю о том, куда деньги девать. Решаю задачу, которую не смог решить Остап Бендер. Вот уж действительно — «что я могу, кроме нэпманского жранья?»

Из конторы я снова звоню Николаю Николаевичу и снова натыкаюсь на секретаря. Николай Николаевич занят. Когда освободится — неизвестно. Да, секретарь докладывал о моем звонке, Николай Николаевич перезвонит, когда сможет. Я тихо матерюсь. Николай Николаевич не перезванивает.