Капитали$т: Часть 3. 1989

Глава 5

В следующую неделю случилось несколько событий, которые я бы назвал вполне в духе времени. Так, к нам в контору заявился человек профессорской наружности — в очках, с бородкой и очень прилично, хоть и без роскоши, одетый. Человек очень вежливо поинтересовался у Люси — может ли он видеть руководство организации, на что Люся, в полном соответствии с инструкцией, отвечала, что руководства нет на месте, но она может передать ему, отсутствующему сейчас руководству, суть дела. Руководство же, в лице меня и Валерика (Серега находился в цеху) сидело в соседней комнате, слушало проходящий в приемной разговор и старалось не шуметь. Также, руководство было готово в любой момент выпустить Кракена, то есть — охранника Борю.

Человек профессорской наружности расположился в кресле и начал излагать суть дела.

— Я, видите ли, являюсь представителем демократической платформы в нашем регионе, — важно сказал гость. — Вы понимаете, о чем я говорю?

— Понимаю, — ответила Люся.

— Ну вот, — довольно сказал гость. — Тогда, очевидно, вы понимаете и цель моего визита?

— Не совсем, — ответила Люся.

— Ну как же! — с болью в голосе воскликнул он. — Демократические силы делают все возможное для того, чтобы… Чтобы изменить все к лучшему! Но у нас мало возможностей по сравнению с партийной номенклатурой!

— Ага, — покорно сказала Люся.

— Меня зовут Борис Борисович, — сказал гость. — Борис Борисович Пантелеев.

— Очень приятно, — пискнула Люся.

— Да… — продолжил Борис Борисович. — И на меня (лично на меня!) сейчас возложена миссия — призвать ответственных коммерсантов, которым не безразлична судьба Отечества… Призвать к решительным действиям. Вы, конечно же, спросите — к каким?

— М-м-м… — сказала Люся.

— Охотно поделюсь своими соображениями! Во-первых, у нас острая необходимость — донести нашу позицию до широких народных масс! У партийной номенклатуры — все! У них телевидение, радио, газеты, агитаторы… Кино и литература! Все! А у нас?.. На сегодняшний день необходимо донести, наконец, слово правды до широких народных масс! А для этого нужна пресса. Нам, дорогая… как вас?.. очень нужен печатный орган! Жизненно необходим! Чтобы никакой цензуры, чтобы вся правда, все как есть! А для этого нужны деньги, знаете ли…

Люся вздохнула так, что нам в соседней комнате было слышно. Валерик беззвучно смеялся. Охранник Боря с напряженным лицом ждал команды — гнать тезку взашей.

— И сколько нужно? — обреченно спросила Люся.

— Детали, с вашего позволения, я хотел бы обсудить с руководством, — гордо сказал Борис Борисович.

— Угу, — ответила Люся. Такой вариант ее тоже устраивал.

— Очень скоро все поменяется, — сказал Борис Борисович назидательно. — И если кто-то считает, что номенклатуре удастся усидеть на своих теплых местах, то такого не будет! Нет! К власти наконец-то придут честные и порядочные люди, искренне болеющие за страну!

— Угу, — сказала Люся.

— И новая власть должна будет опереться на честных коммерсантов, которые тоже искренне болеют за свою страну. Я надеюсь, что ваше руководство искренне болеет за страну?

— Искренне, — сказала Люся со спокойствием, достойным далай-ламы.

— В таком случае, передайте, пожалуйста, мою визитную карточку вашему руководству.

— Я передам, — стоически сказала Люся.

Борис Борисович Пантелеев вежливо попрощался и покинул стены нашего кооператива. Я помнил этого человека еще по «своему времени». В моей реальности он займет весьма высокое положение в девяностых годах, вплоть до губернаторского поста, с которого, впрочем, вылетит со скандалом. Но сейчас Борис Борисович никто и звать его никак. Просто щепка, которую ветер перемен прибьет к нужному берегу. Сейчас он беден, жаден и полон амбиций. На этом можно хорошо сыграть, при необходимости…

Убедившись, что посетитель ушел, мы с Валериком вышли в «приемную».

— Ну что, Люся, как тебе показался проситель? — спросил я.

Люся скорчила брезгливую гримасу.

— Скользкий. Неприятный. Высокомерный, хоть и вежливый. На барина похож, на такого… самодура!

— Пошел он нахрен, — сказал Валерик. — Денег ему, ага, вот прям сейчас…

— Это твое мнение? — спросил я Валерика.

Он с удивлением посмотрел на меня.

— Ага. А чего? Обычный кидала, такие каждый день ходят. Демократическая платформа, ага! Гнать в шею.

— А я считаю, — сказал я сказал я очень серьезно, — что с ним нужно связаться и встретиться. И бабок ему дать, небольших, конечно. Штуку, может две. И обязательно под расписку.

Мои сотрудники в лице Люси и Валерика с изумлением смотрели на меня.

— Да с хрена ли⁈ — выразил общее негодование Валерик.

Я вздохнул.

— Ты, Валера, думаешь, что наша партия и наша власть — вечны? Не чувствуешь, чем в воздухе пахнет?

— Говном, — мрачно сказал Валерик.

— Это да, — согласился я. — И еще — переменами. Ты представь, мы в один прекрасный день просыпаемся — и нет горкомов и обкомов, нет ЦК КПСС, руководящей и направляющей!

— И кто же тогда есть? — скептически спросил Валерик. — Вот этот, что ли… как его там?..

— Борис Борисович Пантелеев, — подсказала Люся.

— Во-во… Ты думаешь, что этот Пантелеев твоего батю сменит, что ли?.. Ты чего, Леха? Вроде трезвый, а несешь чушь…

— Валер, — сказа я терпеливо, — вот прямо сейчас мы можем завязать отношения с этими людьми. Получить на них влияние — буквально за копейки! Чтобы в будущем они плясали под нашу дудку, а не под чью-то еще! Глупо такой возможностью не воспользоваться.

— Смотри сам, — пожал плечами Валерик. — По мне так обычный проходимец, но если считаешь нужным…

— Вот и договорились, — подвел итог я.

А вечером следующего дня родители впервые заявились ко мне на квартиру, чем я был слега озадачен. Маменька рассматривала мою довольно убогую обстановку и вынесла вердикт — не квартира, а гостиничный номер какой-то!

Что же, подумал я. Маменька не так уж далека от истины. Я действительно не воспринимал эту квартиру как свой дом. Вообще, в этом времени у меня еще не было «своего дома», если уж на то пошло. Только условные «гостиничные номера», в которых нужно пересидеть и перекантоваться до лучших времен.

Отец достал из портфеля бутылку коньяка, чем озадачил меня во второй раз. А маменька посетовала, что в этом гостиничном номере, наверное, и выпить не из чего. Это маменька зря, коньячные бокалы у меня нашлись и даже очень приличные — купил, сам не знаю для чего, в комиссионке по случаю.

Мы чинно расселись и чинно выпили «за все хорошее», как полагается приличным людям. Я ждал, когда мне расскажут, наконец, что случилось. И маменька начала рассказывать:

— Неприятности у отца могут быть… — сказала она похоронным тоном.

— Не у меня, — поправил отец, — у Гриши Бубенцова. А рикошетом уже по всем остальным. По мне в том числе.

Григорий Степанович Бубенцов был непосредственным начальником моего отца — первым секретарем горкома, а отец при нем — вторым. Затем номенклатурная фишка поперла — Григорий Степанович скакнул в обком на должность первого секретаря, взяв высшую планку провинциальной партийной карьеры. Отец занял его бывшее место и стал первым секретарем горкома. А теперь Григорий Степанович где-то накосячил.

— Что случилось? — спросил я, изображая максимальное участие.

Случилось страшное — то, о чем еще лет пять назад никто и вообразить не мог. Журналист из какой-то мелкой газетки, еще и из соседней области, написал о работе обкома нечто неприятное. Собственно, ничего ужасного в том материале не было — самая обычная критика, при том довольно мягкая. Но Григорий Степанович взъярился. Обком критикуют! Происки врагов! Интриги! И понятно — говорить с трибуны о гласности это одно дело, а вот когда этой гласностью тебя от души приложили — это другое… Милицейскому генералу был отдан приказ — сделать так, чтобы негодяй-журналист дал опровержение в ближайшее время. Генерал взял под козырек (полный идиот, как сказала моя маменька).

И громоздкая и неповоротливая чиновничья машина закрутилась. Проклятого журналиста, естественно, отловили, упаковали, привезли к нам в город и стали шить дело — опера подкинули ему пару патронов, а один из обкомовских работников предложил сделку — дать в газете опровержение, а милиция в свою очередь уничтожит материалы, которые сама и сфабриковала. Но журналист оказался на удивление крепким и духовитым. Он категорически отверг предложенную сделку и все время требовал адвоката. Да еще и начальство журналиста подсуетилось — о происшествии узнали в ЦК.

И вот, усталый и раздраженный голос уже спрашивает из телефонной трубки у самого Григория Степановича:

— А что у вас там за ситуация с этим журналистом?

И Григорий Степанович поспешно отвечает:

— Я разберусь! На личный контроль возьму! Милицейское самоуправство…

Но раздраженный и усталый голос не дал договорить, перебил:

— Мы уже сами разбираемся…

Проклятого журналиста пришлось отпустить. И ко всему прочему — местная номенклатура ждала проверяющих из ЦК и соответствующие оргвыводы. Григорий Степанович с горя запил — он прекрасно понимал, что скорее всего лишится должности. Под большим вопросом была и должность моего отца, как креатуры Григория Степановича.

— Такие дела… — сказал отец, рассказав эту грустную историю.

— И что думаешь делать? — спросил я.

Отец откашлялся.

— А знаешь, — сказал он с внезапным подъемом, — я даже и рад, в какой-то степени. Облегчение чувствую. От нас народ уходит. Из горкома и из обкома даже. Сначала понемногу уходили, а теперь… Многие идут в этот ваш… бизнес.

— Немыслимо, — сказала маменька, качая головой. — Чтобы человек уволился из системы… Да еще самостоятельно… Люди годами работали, только чтобы туда попасть… А теперь все разбегаются.

— Да… — сказал отец.

— Так что делать-то думаешь? — снова спросил я.

Отец отхлебнул еще из бокала и сказал:

— Есть возможность получить землю. Десять соток, под строительство дома. Хорошее место «Золотая роща» — речка, чернозем и до города рукой подать…

— Место, действительно, неплохое… — сказал я.

А папенька-то, оказывается, не такой уж нестяжатель, каким всегда хотел казаться…

— Построим дом, сад посадим… — сказал отец. — Не нам, так детям, внукам… — он испытующе посмотрел на меня. — Средства на постройку… мы кое-что скопили с матерью, стройматериалы достанем… А у тебя как идет эта… коммерция?

— Нормально идет, — сказал я. — На стройку хватит, за это не беспокойся.

— Хорошо. — Он кивнул и разлил по бокалам остатки коньяка. — Если я чем-то смогу помочь… Ты меня понимаешь?

Я кивнул.

— Я не очень разбираюсь в этой вашей деятельности, но сейчас, когда все заканчивается… Если чем-то могу помочь — скажи. А теперь давайте выпьем за новую жизнь.

И мы выпили за новую жизнь.

— Генерала тоже снимут? — поинтересовался я, как бы между прочим.

— Уже отстранен, — сказал отец. — За грубое нарушение социалистической законности. И районный прокурор тоже, он ордер на арест журналиста выписал. Городской не захотел, отказался — битый мужик, так они районного уломали. И завотделом, который с журналистом договориться пытался — тоже отстранен. Полетели головы…

— На ровном месте, — вздохнула маменька. — Такие неприятности, столько горя…

А я напряженно думал. Железо нужно было ковать пока горячо.

— Сколько ты еще проработаешь? — спросил я отца.

Тот неопределенно мотнул головой.

— Пока комиссия… Потом пленум обкома. Пока определятся… с новой кандидатурой. Сейчас это все не так быстро… Может два месяца, может больше. Но минимум — два месяца.

— Хорошо, — кивнул я. — Скажи, а в финансовой сфере, в госбанке у тебя есть товарищи? Люди, которые бы помогли решить вопрос!

— Я подумаю, — сказал отец. — Подумаю, посоветуюсь. И тебе позвоню. И еще…

— Да… — сказал я устало.

— Я надеюсь, что ты очень хорошо понимаешь, что делаешь.

— Я очень хорошо понимаю, — сказал я.

Мы пристально посмотрели друг на друга, и отец сказал:

— Знаешь, Алексей… последнее время я тебя не узнаю.

— Да просто вырос, — улыбнулась маменька.

И она была, конечно, права…

Орловский позвонил через неделю после нашего разговора с Петром Петровичем. Его звонок застал меня в нашей конторе, где я скучал, разгадывая кроссворд. Александр Сергеевич был деловит и загадочен.

— Алексей? Не занят? Через час подъезжай в банк, если не занят. Есть хорошие новости для вас!

— Подъеду, — сказал я, сильно сомневаясь, что у Саши есть хорошие новости. По всему видать — обложил его чекист Петр Петрович незримыми ленточками, так что Саше не с чего особо веселиться…

В банке Орловский был само обаяние.

— Садись, старик! Чай, кофе, может чего покрепче?

— Спасибо, — сказал я. — Ты рассказывай, чего стряслось.

Орловский самодовольно улыбнулся.

— Есть хорошие новости для вас! Просто отличные!

— Ну так говори уже… — Я начинал терять терпение.

— По компьютерам мне удалось договориться с Юриком. Отдаст без наценки. Компьютер за девятьсот баксов выходит, можешь себе представить⁈

— Офигеть, — сказал я безразлично.

Орловский немного подвис. Я должен был изображать бурную радость, но не изображаю. А вообще — сообразительный малый, умеет считать. Делает скидку на компьютеры тысяч на сорок, а взамен — попросит о содействии в сделке на два миллиона. Партнер хренов. Я кипел благородным негодованием, и, похоже, что это было видно.

— Я не понял, старик, ты что, не рад, что ли? — озадаченно спросил Орловский.

— Да рад, рад… — ответил я мрачно. — Ты извини, день сегодня такой… Магнитные бури, наверно.

— А-а-а… Бывает. Кстати, компьютеры через два дня приедут, готовьтесь встречать. И бабки готовьте.

— Всегда готовы, — сказал я. — Саш, если у тебя все, то я поеду, ладно? Башка чего-то совсем того…

— У меня анальгин есть, — заботливо предложил он. — И хотел еще один вопросик обсудить. Если ты не против…

Ага, вот оно самое начинается.

— Спасибо, не люблю анальгин,- отказался я. — А вопросик… Если срочно, то обсудим, конечно.

— Вообще-то срочно, — сказал он. — То есть, не то чтобы горит, но…

— Я тебя понял, Саша… Говори.

И Саша стал говорить.

— Слушай, старик, — сказал он, заговорщицки снижая голос, — тут нарисовалась одна тема… Есть возможность взять металл у нас на меткомбинате и продать в загранку. Продавец есть, металл хоть завтра отгрузит. Покупатель есть — «финики», там фирма серьезная, европейского уровня. Тонна выходит сто пятьдесят долларов. Тонн пятьсот загоним на пробу, на первый раз, а от них привезем те же компьютеры, видики, телефоны фирменные. Как тебе перспектива, а?

— Сильно! — сказал я. — А зачем ты мне все это рассказываешь, Саш? В долю взять хочешь? Я — всегда пожалуйста. Мы же партнеры?

— Партнеры, — озадаченно подтвердил Орловский. — Только все не так просто, дружище. Кто-то нам усердно мешает, по линии Внешторга. Какая-то сука… — со злостью сказал Орловский.

— Нехорошо, — согласился я. — Только я не очень понимаю, чем могу помочь?

Орловский тяжело вздохнул. Кажется, этот разговор представлялся ему совсем иначе.

— Леш, ты можешь поспрашивать у своего бати — есть ли у него выходы на уполномоченного Внешторга? Или у его друзей? Я в долгу не останусь, сам понимаешь.

— Про скандал в обкоме слышал? — спросил я. — Мой батя сам на нитке висит. Не сегодня — завтра, в отставку, на какой-нибудь завод, парткомом командовать.

— Слышал, — сказал Орловский. — Все слышали, конечно. Но связи-то у него в любом случае останутся. Да и не факт, что его с должности попросят. Это же обкомовские накосячили, причем тут горком?

— Ну хорошо, — сказал я. — Допустим. Допустим, нам удастся решить эту проблему. Как прибыль делить будем, Саш? Ты сколько заработать на всей этой схеме вообще собираешься?

Орловский молчал. Он был мрачен.