— У вас руки в крови, — отец Матвей указал глазами на красные перчатки Макса. — Не обижайтесь, но чему вы можете научить?
Макс едва сдержался, чтобы не улыбнуться с облегчением.
— Раскаянию, — сказал он, пожав плечами. — Больше ничему.
Отец Матвей взглянул на Макса и промолчал.
— Знаете, пастор, мне кажется, Христос пришёл не для того, чтобы дать новый закон, а чтобы объяснить старый.
— Вы правы, Иисус так и говорит об этом.
— Значит, он считал, что люди созрели для понимания его объяснений.
— И они их поняли. Разве нет?
— Да, пожалуй. Но не последовали им.
— Многие последовали.
— Но не все, — возразил Макс.
— Не все праведники. Есть и грешники, их легионы.
— Почему грешники? Возможно, многие просто верили в других богов. Или вовсе не слышали о Христе. Почему же он осудил их? В чём их вина? И разве не ради всего человечества взошёл Христос на крест, а только ради евреев?
— Нет, конечно, не только. Но ведь у него были ученики. Они должны были разнести весть о пришествии Бога и его учении. И так произошло.
— Значит, виноваты они? Ученики не справились с заданием?
— Они старались, но не все их слушали.
— Может, они плохо рассказывали?
— Возможно. Но имеющий уши, да услышит.
— А не имеющий — в ад? — Макс вновь не смог сдержать ехидного тона.
Отец Матвей сложил руки, соединив кончики пальцев.
— Речь идёт о готовности воспринять добро, — сказал он назидательно.
— Значит, христианство только для избранных?
— Христианство для всех. Но оно не заставляет людей верить в Господа насильно. Иисусу нужен от нас свободный выбор.
— А кто не выбрал любовь, того в геенну огненную, так что ли?
Пастор помолчал, явно не зная, что ответить.
— Ладно, святой отец, давайте вернёмся к убийцам. Ветхозаветный Бог, насколько я понял, наказывать грешников не стеснялся. Содом и Гоморру уничтожил, вселенский потоп устроил, египетские казни насылал. А какую альтернативу придумал Христос? Не прощать же их в самом деле! Или он и их любить предлагал, и им другую щёку подставлять?
— Боюсь, что так, — отозвался отец Матвей тихо
— Боитесь? Значит, не согласны? Получается, вы вынуждены это защищать только потому, что так заповедовал Иисус?
— Да, наверное.
— А где же свободный выбор? Приятие Бога сердцем?
— Никто из нас не совершенен, — отец Матвей развёл руками. — Я ещё не готов постичь весь божий замысел, но верю в его бесконечную мудрость и не сомневаюсь в истинности его заповедей.
— Сомневаетесь, святой отец, ещё как сомневаетесь. Не кривите душой, вам её ещё спасать. Вам, как и мне, как и всем, я думаю, не понять и не почувствовать, как можно возлюбить убийцу, растлителя детей или насильника. И не простить нам его и не увидеть в нём человека. И каждый из нас способен определить степень тяжести совершённого преступления и решить, отринуть от себя преступника или дать ему шанс искупить свою вину, так ведь?
— Кто мы такие, чтобы судить других?! — воскликнул отец Матвей, начиная заводиться. — Разве мы сами без греха?!
— Грех греху рознь, — возразил Макс. — Украсть и убить — не одно и то же.
— И то и другое — преступление против Господа! Что может быть страшнее?!
— Однако и Бог разделил грехи на смертные и нет. Значит, есть разница.
— Нет! — воскликнул отец Матвей торжествующе, — Фома Аквинский сформулировал этот список, но не Всевышний! В Библии приводится только один грех, который не простится человеку — хула на Святого Духа!
— Вот как? — Макс слегка смутился. — Этого я не знал.
Священник кивнул.
— Многие пребывают в этом заблуждении.
— Хорошо, пусть так! — Макс решительно махнул рукой. — Но Бог ведь взял на себя обязанность, так сказать, отделить зёрна от плевел и решить, кому идти с ним в новую жизнь, а кому вечно пребывать в огненном озере.
— Он — всевышний судия! — воскликнул священник. — Он единственный вправе решать, кого, за что и как покарать!
— Не по своему ли образу и подобию Бог создал человека? Почему же мы не должны подражать ему в праве судить?
— Да потому что вначале нужно научиться быть милосердным, как Он! — почти закричал отец Матвей.
— Но Бог сначала дал людям Ветхий завет, в котором он карал за грехи, и лишь потом — Новый, где учил любви и прощению. Значит, начинать нужно всё-таки с наказания.
— С вами невозможно разговаривать! — отец Матвей возмущённо всплеснул руками. — Вы хуже атеиста!
— А вам не хватает терпения, святой отец, — улыбнулся Макс.
Отец Матвей смутился.
— Простите, — пробормотал он, краснея. — Я, кажется, накричал на вас.
— Нет, это были просто эмоции. Вы увлеклись спором.
— Всё-таки прошу меня простить.
— Прощаю. Забудьте.
— Спасибо. Не знаю, что на меня нашло. Должно быть, я действительно невоздержан.
— Забудьте, святой отец. Скажите лучше, как вы относитесь к войне?
— К той, что происходит сейчас или вообще?
— Разумеется, к той, что сейчас.
Пастор задумчиво почесал щёку.
— Мне трудно судить об этом, — сказал он. — Ведь мотивы сепаратистов неясны для меня. Я знаю только, что они хотят отделиться от Федерации. Я не могу ни осудить, ни одобрить этого желания — оно слишком политическое. И, в общем-то, понятное. В то же время стремление Федерации сохранить целостность границ более, чем закономерно — ни одно государство, за редкими исключениями, никогда добровольно не отдавало своих территорий.
— А если я вам скажу, что республиканцы хотят не просто отделиться?
— Чего же тогда? — священник внимательно посмотрел на Макса.
В его взгляде появился интерес.
— Возможно, они хотят изменить мир.
— В каком смысле?
— Республиканцы считают, что общество Федерации слишком лицемерно. По их мнению, оно утратило духовную составляющую и остановилось в развитии.
— Что же конкретно они хотят?
— Освежить его. Дать толчок к развитию.
— Насилием?
— Нет, свержением власти Федерации и установлением новой формы правления. Думаю, они рассчитывают внедрить в общество свою религию.
— Вы говорите о Пентаклизме?
Макс кивнул.
— Но это богопротивное учение! Я бы даже сказал: сатанизм!
— Ну и что?
— Как «что»? Сатана — это зло! — на лице отца Матвея было написано искреннее удивление: похоже, этот человек не понимал, что люди уже давным-давно сами решают, во что верить.
— Вы говорите о сатанизме из-за оккультности религии сепаратистов? — спросил Макс. — Из-за пентакля на их знамёнах?