Клодет Сорель

РАССКАЗ ТЕМНИКОВА. ЕКАТЕРИНБУРГ, 1918

— В общем, история, конечно, фантастическая! — возбужденно почти кричал Роман, разливая по граненым стопкам мутную жидкость. Девушка на диване заснула, судя по всему, ее не просто разморило в тепле, а какое-то сильное нервное потрясение просто выключило организм. Как щелкнуло: только допила чай с самогоном, выронила чашку из рук — та мягко стукнулась о коврик у дивана — и через секунду уже спала. Клодет даже испугалась сначала, что это обморок, но дышала она ровно.

Елизавета Андреевна охнула:

— Опять пьянствовать!? Андрей, Саша! Когда ж это кончится?! Я эту гадость вам приобретать запрещаю! Роман, да остановитесь вы уже!

— Мама — остановил ее Зеленин. — Извини, но сейчас это просто лекарство, понимаешь? Надо прийти в себя, потому что когда ты выслушаешь, что произошло, то сама захочешь выпить.

Елизавета Андреевна поджала губы и села на краешек дивана, рядом со свернувшейся под шалью в клубок девушкой.

— Мне тоже налейте! — решительно сказала Клодет. Все равно мать Андрея ее не любит, так какая разница.

— И мне! — неожиданно выступила тихоня Юлия.

— С удовольствием! — воскликнул Темников. — Так вот, дамы и господа, выехали мы, значит, со штабс-капитаном Зелениным за рождественской елочкой. Как-никак, сегодня сочельник.

— Это мы знаем, дальше-то что? — нетерпеливо сказал Александр Михайлович, внимательно рассматривавший сына с другом.

— Хорошо. Значит, взяли мы сани и потрусили рысцой в лес. Верст пятнадцать отъехали. Прекрасно! Елки в снегу, морозец легкий, небо — синее-пресинее, лошадка мохноногая торопится, бежит. Пастораль, буквально.

Елизавета Андреевна нетерпеливо поерзала.

— Тургенев! — шепнула Юлия на ухо сестре. Клодет прыснула.

— Все чудесно, настроение — великолепное, если бы не война, то о лучшем и мечтать не приходится. И ищем елочку, да не простую, а попушистее, не очень высокую, чтобы здесь в столовой поставить, но и не очень низкую, чтобы выглядела солидно. Первая наша елка за последние четыре года, как мы с господином штабс-капитаном выяснили. Поэтому к делу надо подходить ответственно. Барышням опять же радость доставить.

Натурально, с этими поисками сбились с дороги…

Они выехали к избушке путевого обходчика, когда уже решили, что все, заблудились окончательно. С одной стороны, потеряться в пятнадцати верстах от города довольно трудно, с другой — можно и в трех соснах заплутать. Оба были кадровыми военными, изучали топографию и ориентацию на местности, но когда вокруг тебя одни громадные ели и не менее громадные сосны, когда дорога в оба конца выглядит одинаково, а еще когда ты занят неторопливой дружеской беседой, то можно и не обратить внимания, куда ж ты забрался.

Дом путевого обходчика нашли по дыму, который от мороза тянулся вверх белым столбом и виден был издалека. Избушка как из иллюстраций к сказкам братьев Гримм, — смеясь, отметил Роман — толстый слой снега на крыше, да заметена чуть не по окна. Пошли к обходчику: надо было спросить дорогу и обогреться не мешало бы.

Роман с трудом откинул калитку — место было лишь чуть-чуть очищено от снега. Рукояткой кнута постучал в дверь домика, потом в окно. Прежде, чем открыли, прошло немалое время. Наконец, в проеме двери показался крепкий кряжистый мужик.

— Чего надо? — недружелюбный какой!

— Ничего не надо! — в тон ему ответил Роман. — Дорогу хотим узнать и погреться немного. Пустишь?

— Мы гостей не ждем! — мужик попытался закрыть дверь. Драгун никогда не отличался терпеливым и покладистым нравом, поэтому Роман крепко взялся рукой за дверь, а в проем вставил ногу в высоком кавалерийском сапоге.

— А мы тебе не гости, сиволапый, понял? Говорят тебе: пусти обогреться, да покажи, как выбраться. А мы тебе денег дадим, и разойдемся по-хорошему. Или ты хочешь по-плохому?

Тут мужик разглядел здоровенную кобуру парабеллума на поясе у штаб-ротмистра и аккуратную кобуру нагана на ремне штабс-капитана. Понял, что незваные гости чуть что шутить не будут. Наверняка у него у самого было в доме охотничье ружье, но до него ж еще добежать надо!

— Ладно, входи, — неласково сказал он, приоткрыв дверь в сени.

В избе было жарко натоплено. Зеленин подошел к печке, протянул к ней застывшие руки. Сразу закололо. Ну, слава Богу, не поморозил. Роман встал рядом, на всякий случай, не выпуская мужика из поля зрения. Иди-знай, что ему в голову взбредет. Ружья, правда, не видно. Уже хорошо.

— А чаем не напоишь, хозяин? — весело спросил Роман.

— Откуда его взять-то? Зверобой могу запарить.

— Ну, запарь! — согласился Темников.

На лавке у окна сидел какой-то парень, видно, сын хозяина. Неудачный, надо сказать, получился у него сын: одутловатое лицо идиота, горбатый да прыщавый какой-то. Еще и немой, похоже, только мычит, да слюни пускает. Из-за него, что ли, пускать не хотел?

Большая комната была отделена от второй выцветшей занавеской.

— Зовут-то тебя как, а, хозяин гостеприимный?

— Макаром, — буркнул мужик.

— А хозяйка есть у тебя? — продолжал любопытствовать Роман.

— Нету хозяйки, — мрачно ответил мужик.

— А что так?

— Померла. Вот чуду-юду эту родила, да и померла.

— Что, так бобылем и живешь?

— А кто сюда поедет? Собрался было взять каку-нито девку, да тут вы с вашей стрельбой. Кто ж сюда теперь поедет, одной-то тут страшно. А с этим вот — он кивнул на пускающего слюни сына, — еще страшнее. Ну, так что, настой пить-то будете?

Он говорил уральским говорком, знакомым Зеленину с детства. Вместо «так что» у него выходило «акщо», а вместо будете — «буите». В уральских деревнях вообще «ч» заменяли на «щ», говорили «щай» вместо «чай», например. Романа это ужасно забавляло.

— Буим, отец, обязательно буим, — весело подмигнул он обходчику.

Мужик выставил на стол кружки и медный, давно не чищенный чайник.

— Вот, попейте. А к городу — это вам надо было у столба не налево, а направо поворачивать.

— У какого столба?

— Там отметка есть, 102. У него, когда будете выезжать, теперь налево повернете и все прямо до ручья. А там направо и до дороги. Вот вам и ваш город.

— Понятно, спасибо, отец. Не обидим!

В это время из-за занавески раздался какой-то звук, то ли стон сдавленный, то ли еще что-то. Идиот на лавке заволновался, замычал, пуская слюни. «Что-то тут не то», — подумал Зеленин.

— У тебя еще кто-то в доме есть? — спросил он, беря со стола гнутую алюминиевую кружку с остро пахнущим кипятком. Горячо! Пришлось снова на стол поставить.

— Нет никого, — торопливо сказал хозяин.

— А что это там? — Зеленин хотел пройти за занавеску посмотреть, но хозяин перегородил ему путь.

— Ничего там нету. Давайте, пейте, а там — вот вам Бог, а вот — порог.

— Да что ты с ним разговариваешь, Андрей! — Роман взял мужика за ворот и резко отдернул от занавески. Зеленин вошел внутрь.

На деревянном топчане, покрытом какими-то тряпками, лежала обнаженная девушка и тихо стонала, глядя на Андрея. Он нагнулся к ней.

— Господин офицер, — прошептала она. — Заберите меня отсюда, пожалуйста! Я больше не могу! Умоляю!

Она закашлялась. Вот же сволочь этот мужик, подумал Зеленин. В это время в большой комнате раздался грохот и крик. Он кинулся туда.

Роман поднимался с пола, утирая с губы кровь, а хозяин метнулся за печку, вытащил ружье («Так и знал, что есть оно у него, как не быть!»), и если бы Андрей не успел, выскочив, моментально сообразить и с силой стукнуть по стволу снизу вверх, то все было бы очень плохо. Крупной дробью вышибло деревянную труху с потолка, комната наполнилась дымом и запахом сгоревшего пороха. Идиот завыл громко, бросился к Андрею, но Роман перехватил его, бросил обратно на лавку.

А Андрей, отвел в сторону ствол ружья, которое мужик так и не выпустил, с силой стукнул хозяина прикладом, не глядя, куда пришлось. Похоже в грудь. Тот охнул, отлетел, упал, выпустив оружие из рук. Роман вытащил парабеллум, подбежал, наклонился, сунул мужику в зубы. Тот плюнул кровью.

— Ты чего же, сукин сын, творишь?! А?! Смерти захотел? Андрей, что там? — спросил, не оборачиваясь.

— Девушка там. Совершенно нагая. Я не очень понимаю, кто она такая и что она там делает.

Зеленин поставил ружье подальше, подошел к портупее, брошенной вместе с шинелью у порога. Хорошо, что этот мужик к нему в кобуру не полез! Достал наган, сунул в карман — кто знает, что еще взбредет в голову этому негодяю.

— Ну, скотина сиволапая, рассказывай. Это у тебя там — кто? — Роман угрожающе повел пистолетом. Мужик молчал.

— Я ж тебя пристрелю, гад! — Роман старался говорить спокойно, чтобы навести побольше ужаса. — Но пристрелю не сразу, а по частям. Сначала ножки прострелю. Потом ручки. Потом сынка твоего, идиота мычащего, на твоих же глазах убью, понятно, Муций Сцевола[21]?

Кто такой Муций Сцевола мужик, конечно, не знал, но прозвучало это угрожающе.

— И только потом пущу тебе последнюю пулю в живот, чтобы ты, когда мы уйдем, умирал медленно и мучительно. Хочешь? Но есть другой выход.

Ай да драгун! Надо же, просто профессиональный палач какой-то! Весельчак Роман Темников, так вот вы, оказывается, что умеете!

— Ты мне сейчас, — ласково продолжал штаб-ротмистр. — Все подробненько расскажешь, а я за это оставлю в живых и тебя, и сынка. Какой вариант тебе нравится больше, сиволапый?

Мужик, глядя в сторону, помолчал, пожевал губами, всасывая кровь, затем сказал:

— Царевна это.

— Что?

— Царевна, говорю. Дочка царская.

Роман подтянул табурет, уселся напротив хозяина, держа парабеллум наготове.

— Не понял. Рассказывай по порядку. Что за царевна, откуда.

Летом к дому обходчика подлетел кавалерийский разъезд. Впереди на лихом коне красовался матрос, настоящий — в бескозырке и тельняшке, редкая птица на сухопутном Урале. Кавалеристы потребовали к полуночи выслать на дорогу подводу, чтобы взять груз. Какой — не сказали. И, в точности как господа офицеры, пообещали пристрелить, если не исполнить. Обходчик, хочешь — не хочешь, запряг лошадь и к полуночи выехал на дорогу к деревне. Там уже собирались и другие мужики на телегах, видно, груз был большой. Через какое-то время послышался шум мотора. Мужики потушили цигарки, расселись по подводам, приготовились. Тут к ним подошел кто-то пеший, без всякого автомобиля.

— Засел у нас грузовик, застрял. Давайте подводы туда, — он махнул рукой в темень. — Перегружать будем.

Действительно, в полуверсте по самые оси утонул в дорожной грязи грузовик. Страшно воняло сгоревшим топливом, видно, водитель безбожно газовал, пытаясь вытянуть машину из липкой жижи, да только глубже утопил его.

Шлепая по грязи, стали таскать груз из кузова — с десяток тел, мужских и женских. Видно, постреляли кого-то. Тела, судя по всему, покидали в авто в спешке, из карманов что-то сыпалось, приехавшие солдаты покрикивали на мужиков, да подбирали упавшее.

Обходчику досталась какая-то девушка в простом платье, вся в крови. А что делать? Положил ее на подводу, поехал, куда сказали. Вот только по дороге она взяла, да и застонала. Перепугался тогда до смерти. Присмотрелся. Нет, вроде, мертвая. Перекрестился — страх-то какой! Ночь, темень, холодные тела, а тут еще покойница стонет. Приложил ухо — не разобрать, то ли дышит, то ли нет. Пока разбирался, остальные подводы ушли вдаль, скрылись где-то, опять не поймешь, то ли их догонять, плутать по ночному лесу, искать, то ли взять, и попросту вернуться домой. В случае чего всегда отбрехаться можно: мол, не понял, кто куда, темно, не разобрать, домой поехал, думал так надо. А где девица? А вот — похоронил. Если надо — выкапывайте. Опять же дома Тишка один, еще натворит чего.

Вспомнил о Тишке и сразу подумалось: девку-то можно ему отдать. Кто на него, убогого, позарится? Так и проживет всю жизнь без женского хлебушка, сладенького не попробует. Жалко, какой ни есть урод, а ведь сын. Родная кровь. Да и сам уже сколько без бабы-то? В общем, обходчик тихонько повернул к своему домику, да шажком, шажком и скрылся. А сзади бухать начало, грохотать, будто пушки стреляют. Потом мужики в деревне рассказывали, что убиенных в старую шахту покидали, да бомбами забросали. И слава Богу, кто ж теперь разберет, десять их было или одиннадцать. А может и вовсе девять. Они ж по темному времени не заметили, что обходчика-то с ними не было, так с него теперь и взятки гладки. Мужики тогда со страху поскидали тела с телег, да и погнали скорей по домам. Теперь уж и не поймешь, был он там или не был. В общем, на руку ему вышла эта сумятица.

Мужики еще рассказывали, что вернулись утром к старой шахте любопытства ради, а там сокровищ — видимо-невидимо. Пока тела раздевали, видно, драгоценности-то и посыпались. Кой-чего успели подобрать, да тут опять служивые понаехали, стали орать, карманы выворачивать, отбирать законно найденное. В общем, нету мужикам счастья, как ни крути.

А еще говорят, что убиенные эти — царь с царицей, да с дочками, да с наследником, да с верными слугами. Постреляла их новая власть.

Ну, это-то Макар и сам смекнул. Девку-то он домой привез, растелешил, кровавое снял с нее, а что одеть не знал, нет у него в доме бабского, откуда взяться? Так и оставил голую на топчане, одеялкой прикрыл. А под платьем у нее оказался этот, женский… Ну, знаете, барыни такое носят, затягивают…

— Корсет, что ли? — спросил Роман, холодея от ужаса.

Во-во, корсет. Девка-то дородная была, это она сейчас тощая стала, на крестьянских-то хлебах не разжиреешь, а тогда вполне себе ладная была, в теле. Понятно, что затягивала себя, фигурку рисовала. Так вот, а в том корсете камешков зашито — не перечесть! Он их выковырял, конечно, да куда они ему? Хотите, господа хорошие, себе заберите. Там много, на целую жизнь хватит, только девку мне оставьте, а?

— Ты, скотина, рассказывай, что с ней сделал! — Роман боялся услышать то, о чем спрашивал. Но не спросить было нельзя.

Что сделал? Макар ее пару месяцев отварами отпаивал травяными. На голове у нее дырка была — глиной залепил. Особая глина, целебная. Дырки на теле тоже замазал. Похлебку ей варил каждую неделю, еле отходил. Вылечил. Живая она теперь.

— Я сам вижу, что живая, дальше давай!

А что дальше — как в себя пришла, соображать начала, даже вставать уже могла, тогда ее и распечатал, что ж он, зверь какой болезную девку еть?

— Ты что же?…

Ну а как? За просто так все, что ли? Ради чего он старался, ночей не спал, да от солдат бегал? Два месяца терпел! А потом дожди зарядили, делать особо нечего стало, ну, он и … Сначала сам, Тишка бы не справился. Девкам целку ломать — это уметь надо. Поорала, конечно, не без того, поплакала. Так они ж завсегда по этому делу плачут. Умоляла, просила. Ну, так они завсегда умоляют, а потом ничего, во вкус входят, сами просят. А потом уже, как разошлось, Тишке ее отдал.

— Идиоту вот этому? — Роман стоял бледный, ствол парабеллума ходил ходуном. Андрей взял его за руку, придержал — успокойся, в руках себя держи. Но и ему самому было плохо. Буквально плохо. Боялся, что вырвет прямо сейчас.

— Идиоту… Сын он мне. Мне его не жалко, как думаешь, а офицер? У тебя дети есть? Нет? Оно и видно, не понимаешь ты родителя. У парня целыми днями колом стоит, он чуть не каждый час на двор бегает, под крыльцом вон все залито, а я ему девку не отдам, себе оставлю? Понятно, что отдал. Показал, как надо, куда совать, чего делать. Так теперь его от нее не оторвать! Чуть что — сразу на Машку лезет.

Нет, Андрея точно сейчас вырвет! Роман тоже весь зеленый, но держится, выжимает обходчика до конца.

— Почему Машка?

— Так она сама сказала. Меня, говорит, Марией зовут, я царская дочка, не смейте меня трогать. Будто я испугаюсь.

— Ты кому-то сказал про нее?

— Я что, дурной? Нет, конечно. Меня б или красные постреляли б тогда, или белые. И девку-то точно отобрали бы. Я ей и одежду не брал ни у кого. Чтоб не догадались. И чтоб не убежала. Куда она по снегу голая?

Роман не выдержал, размахнулся и ударил мужика по лицу рукояткой парабеллума. Раздался противный хруст. Обходчик истошно взвыл. Завыл и Тишка, кинулся с мычанием на Романа, но тот и сынку двинул. Парень отлетел, забился в судороге.

— Что с ними будем делать, Андрей?

— С ними — ничего. Девушку надо забрать.

— Это понятно, само собой разумеется. Но этих как оставишь?

— А что они тебе сделают?

— А возмездие? Ты только представь, Андрей…

— Оставь, Роман. Что сделано, того уже не исправишь. А смертей сегодня по всей России с лихвой, еще и на будущие поколения останется. Готовь сани, я за ней.

Зеленин решительно шагнул в комнату, сорвав по дороге длинный тулуп, висевший у двери.

— Мария Николаевна?

У нее полились слезы, она только кивнула.

— Вы идти можете?

— Не знаю, — прошептала она. — Наверное, смогу. Не смотрите на меня, пожалуйста.

— Конечно, не беспокойтесь.

Он завернул ее в тулуп и поднял на руки.

— Вы босая, я донесу вас до саней.

— Спасибо! — она попыталась улыбнуться, и от этой улыбки Андрею снова чуть не стало плохо. Бедная девушка!

В это время в комнате снова раздался грохот, короткий вскрик, выстрел.

— Извините, Мария Николаевна!

Андрей опустил ее на топчан, ринулся в большую комнату. Макар лежал на полу, суча ногами, держась за живот, из которого хлестала кровь. Рядом валялся топор.

— Сволочь! Сунул мне вот это, — Роман показал небольшой кожаный мешочек, который держал в левой руке. — Мол, возьмите, господин офицер, царские драгоценности, только жизни не лишайте. А как только я отвернулся — кинулся на меня. Но я тоже хорош, так опростоволосился, чуть не пропустил! — возбужденно кричал Роман, размахивая пистолетом. — Давай, Андрей, поехали скорей, черт его знает, чего от них еще ждать!

Они подхватили девушку, закутанную в тулуп, выбежали во двор, положили в сани. Роман сорвал с себя башлык, накинул на нее.

В это время раздался выстрел.

Из ограды вокруг дома густым зарядом выбило тес. В проеме окна показалось лицо Макара, видно, перезаряжавшего ружье. Роман выстрелил в ответ. Выстрелил и Андрей. Внутри дома что-то звякнуло, завыл Тишка. Макар наконец загнал окровавленными руками патроны в ружье, приложил к плечу, прицелился. Роман и Андрей стреляли, не переставая. Обходчик откинулся внутрь комнаты, видно кто-то из них попал все-таки. Ружье выстрелило, но уже в доме. И тут из окна полыхнуло. Темников и Зеленин переглянулись. Судя по всему, звякнула тогда разбитая пулей керосиновая лампа, а ружейный выстрел дал искру. Через минуту дом уже ярко пылал, пуская под крышу густую волну дыма. Изнутри безостановочно тянулось громкое мычание. Андрей инстинктивно дернулся помочь, но Роман мягко удержал его за рукав шинели. Он был прав. Спасать надо было девушку.

Елизавета Андреевна плакала. Клодет и Юлия боялись пошевелиться. Весь этот рассказ, после которого Роман хлопнул без закуски очередную стопку самогона, казался чем-то невозможным. Прочитать об этом в романе — усмехнешься и не поверишь извращенной фантазии сочинителя. Но это был не роман. Девушка — вот она, спит на диване. Темников, хоть и любит приукрасить, но Зеленин же сидел и не возражал, значит, все верно. Так и было. Кстати, елку они так и не привезли, вот еще одно доказательство. Иначе бы еще и елочку притащили, не только великую княжну. Она что, в самом деле великая княжна? Невероятно.

— Да-с, ситуация! — процедил Александр Михайлович и задумался.

— Что будем делать, папа?

Инженер помолчал.

— Ничего не будем делать, — решительно сказал он. И добавил:

— С ума сойти! Следствие с ног сбилось, разыскивая царскую семью, а великая княжна все это время была здесь, под самым, можно сказать, носом.

— Нет, ну что значит «ничего не будем делать»! — вспылила Елизавета Андреевна. — Их действительно ищут, нужно немедленно сообщить следователю, что Мария Николаевна найдена, жива и здорова. Не совсем, конечно, здорова, обязательно нужно показать ее доктору, — добавила она. — Но ведь жива!

— А вот этого как раз делать не надо, — спокойно возразил Александр Михайлович. Андрей и Роман внимательно смотрели на него, ожидая пояснений. Клодет тоже было интересно, как же он обоснует. Первым порывом и у нее было бежать, кричать, что называется, бить в колокола. Как же так — ничего не делать?

— У нас, господа, на диване спит наследница престола российского. Только недавно обсуждали этот вопрос, правда? И, боюсь, что вы в тот раз не до конца поняли всю серьезность проблемы. А проблема действительно серьезна, несмотря на мою крайнюю симпатию к великой княжне Марии Николаевне. Я вам предложил тогда решить логическую задачу: кому сегодня нужна великая княжна? Большевикам — точно не нужна, даже для показательного суда над Романовыми. Иначе бы они венценосную семью не убили. А убили, похоже, всех, кроме Марии Николаевны. Если это она, конечно.

— Что значит «если»? Она же сама так отрекомендовалась! — пробормотал быстро захмелевший Роман Темников.

— Знаете, Роман, у многих людей от потрясений такое начинает в голове твориться… Но эта барышня и внешне напоминает великую княжну Марию. Лиза, будь добра, принеси портреты царской семьи, по-моему, у нас сохранилась вырезка со времен войны.

Клодет всмотрелась в спящую девушку. Как выглядят царские дочери она, конечно, по портретам не помнила, они тогда — да и сейчас — все были для нее на одно лицо. А девушка — хорошенькая, вон, ротик открыла, дышит спокойно, видно, впервые за долгое время может спокойно спать.

— Ну, а пока хозяйка ходит за портретами, еще по одной?

Собутыльники не возражали. Клодет и Юлия присоединились. Какая все-таки гадость этот самогон! Но бьет в голову не хуже коньяка. А может и лучше.

Клодет попыталась представить, что должна была пережить эта княжна. Она, кажется, ее ровесница? Да, точно, они же одногодки. Клодет в свои девятнадцать успела поиграть в театре (если это можно было назвать игрой), попеть в кабаре, переспать с парой десятков глупых, но красивых молодых людей и умных, но некрасивых стариков. Успела попробовать коньяк и кокаин, встретила любовь всей своей жизни, пережила страх и голод, счастье и опасность, острое наслаждение запретной и неприличной страсти. А что видела вот эта девушка, которая так сладко сопит на диване? Суровую регламентированную жизнь царского дворца — в газетах часто появлялись восторженные репортажи, в какой аскетической обстановке живет семья государя императора. Наверное, даже не целовалась ни разу — с кем там целоваться-то, во дворце? И сразу же была изнасилована грязным мужиком и слабоумным идиотом. Ужас какой! До восемнадцати лет, до поры, когда все девушки расцветают и становятся прекрасными от душевных — да и физических, чего скрывать-то — волнений, она жила в этом своем дворце, ни на шаг не отходя от матери и сестер, да нянча больного брата. А потом — полтора года под арестом, взаперти, ожидая своей участи и не представляя, какой ужасной она будет. И расстрел. Жизнь после которого оказалась хуже смерти. Выжить после гибели всей семьи, спастись исключительно по воле небес, каким-то чудом — и в результате стать рабыней двух грязных мужиков, без устали терзавших ее изуродованное пулями тело.

Кошмар! Клодет неожиданно для себя разревелась, так жалко ей стало бедную наследницу престола.

Вернулась Елизавета Андреевна. Все сгрудились вокруг вырванной из журнала страницы, где в овальные медальоны с виньетками были вписаны портреты царской семьи. Разобрать, конечно, было трудно, но девушка на диване действительно чем-то напоминала великую княжну Марию Николаевну.

— Ну что ж, будем считать, что это на самом деле великая княжна, тем более, что, скорее всего, так оно и есть, — произнес Андрей.

— За здоровье государыни? — заплетающимся языком спросил Темников.

— Тебе хватит! — строго сказала Юлия, но Роман отмахнулся и опрокинул в рот стопку.

— Так вот, друзья мои, — продолжил Александр Михайлович, зажевав самогон традиционным хлебом с солью. — Никому ничего говорить мы не будем. Верховный Правитель вовсе не обрадуется нашей находке, потому что она принесет ему столько проблем, что действия против большевиков отступят на второй план. Думаете, французская миссия при Верховном обрадуется? Или чехословаки? Нисколько, потому что окажется, что теперь именно этой милой барышне нужно будет вернуть золотой запас Российской империи, который они так тщательно от подданных этой империи охраняют. Нужно будет взять на себя ответственность за безопасность и неприкосновенность наследницы престола. Все мечты о том, чтобы стать диктатором огромной страны, рушатся как карточный домик, теперь она — единственная законная наследница трона, даже если следовать дурацкому закону о престолонаследии, придуманному Павлом I. И это при условии, что сохраняется монархия. А царь, как мы знаем, от престола отрекся. Значит, начнется битва за то, чтобы этой девушки снова не стало. Кому такая обуза нужна? Да никому не нужна. Большевики, узнав о недострелянной принцессе, наверняка начнут присылать бешеных агентов, чтобы довершить начатое. А господа либералы тут же начнут борьбу против великой княжны, потому что они уже срослись с мыслью о том, что правительство в России будет выбирать Учредительное собрание.

Кто остается? Монархисты, верные престолу люди? Не смешите меня! Здесь, в Екатеринбурге, с марта месяца была размещена академия генерального штаба. Три сотни блестящих офицеров, цвет армии. А против них — семьдесят красногвардейцев, охранников ипатьевского дома, которые плохо знают, как обращаться с винтовкой, зато очень хорошо знают, как обращаться с бутылкой. И ни одной — ни одной, господа! — попытки освободить венценосную семью. О чем тут говорить? Какие монархисты, кто их видел? Всем было, извините, плевать и на государя, и на его близких. Так с какой радости они вдруг сейчас начнут бережно заботиться о спасшейся княжне?

Родственники? Дядя Георг V? Тот самый, кто отказался в трудный час дать приют своему любимому кузену? Да еще как две капли воды на него похожему? Не шанс. Кто остается — дядя Вильгельм II, который от собственной революции удрал в Голландию? Есть, правда, Дания — родня вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Но туда еще добраться надо. Есть путь через Крым, где в данный момент находятся ее бабушка и тети, сестры царя. Оттуда уже, дай Бог, попадет заграницу. Но как в Крым-то попасть? Ехать через всю территорию Совдепа? Безумие. Да и если доберемся, там ли еще будут Мария Федоровна и великие княгини? Я пока вижу только слабую надежду на гостеприимство многочисленных родственников. А потом, глядишь, даст Бог, смута закончится, вот тогда можно будет и вернуться, и объявиться. А пока, господа, раз уж вы ее спасли, то начатое требуется довести до конца. Будете отвечать за нее, ничего не попишешь.

— Как же переправить, папа? Если не через Крым?

— Думаю, что наиболее реальный путь — Владивосток. Оттуда на корабле в Японию, или в Северо-Американские штаты. Мне так кажется. Что думаете, господа офицеры?

— Не знаю, — Андрей пожал плечами. — По-моему, проще было бы объявить о том, что великая княжна Мария Николаевна нашлась, вот и все. Но и в том, что ты говоришь, есть свой резон.

— Жалко, что мне с полком на фронт отправляться! — хлопнул ладонью по столу Роман. — Справитесь тут без меня?

— Куда уж мы без тебя, — улыбнулся Андрей. — Но постараемся справиться.