Клодет Сорель

УССУРИЙСК, ГРАНИЦА С КИТАЕМ, 1923

Китайский пограничник, кутаясь в тулуп, еле спасавший от пронизывающего ветра, всматривался в рощу на той стороне просеки, которая вот-вот должна была скрыться в сумерках. Русские не появлялись. Ну, это все равно. С одной стороны. С другой — проводник обещал, что заплатят они камушками удивительной прозрачности, а вот это упустить было обидно. У него в Харбине дядя ювелир, обещал дать хорошую цену, если камни окажутся тем, чем обещали.

А всего и делов-то — встретить группу русских, которым нужно пересечь границу по просеке, разделяющей два государства. У них там все время какие-то революции. То одни были у власти, потом другие, теперь вот пришли третьи. А вторые от них бегут. Голову сломишь. Переводить через границу — дело привычное, не первый раз оттуда бегут, дай бог не последний. Так хоть концы с концами свести можно, платят хорошо.

Китаец надвинул лисью шапку поглубже, постучал друг о друга обшитыми оленьей шкурой сапогами, перехватил винтовку. Ну, и где эти русские? Скорей бы, пока не замерз окончательно.

С той стороны показались темные фигурки. Китаец пересчитал — пять, как и договаривались. Наконец-то! Пограничник снова перехватил винтовку, достал фонарик и собрался было подать сигнал. Но в это время раздался резкий свист и крики — наперерез перебежчикам бросились несколько вооруженных человек:

— Стой! А ну, стой! Кому сказал!

Пятеро побежали, пытаясь быстрее пересечь широкое пространство. У них была хорошая фора, видно было, что преследователям их догнать не удастся. Тогда те начали стрелять. Вот глупые! Как в такой темноте попадут?! И зачем насильно держать тех, кто не хочет с тобой жить? Отпустили бы всех с миром, да зажили бы спокойно, без врагов. Хотя нет, наверное, русские тоже любят камешки, тоже хотят немножко хороших денег. Поэтому специально никого не пускают, чтобы платили им тоже.

Э, так дело не пойдет! На всех камушков может и не хватить. Китаец сунул фонарик обратно в карман, приподнял винтовку, прицелился. Надо помочь беглецам добраться до него, а то получится, зря он тут на морозе столько времени простоял, продрог весь. Снял варежку, подышал на ладонь, ухватил свой «маузер», — умеют немцы делать оружие! — и прицелился в черные фигурки, хорошо видные на снегу даже в сумерках.

Один из перебежчиков вытянул руку в направлении преследователей, сверкнуло, грохотнуло, но и сам тут же споткнулся, всплеснул руками, выронив револьвер, упал, смешно дрыгнув ногами.

Спутники кинулись к нему. Преследователи приближались к ним, кричали, раздалось еще несколько выстрелов. Упала еще одна фигурка, но тут же вскочила и снова бросилась к лесу. Смотри, какой живучий! Еще и за руку тянет кого-то. С тем, кто упал, остались двое, преследователи вот-вот до них доберутся. Убегавшие остановились, повернулись, раздался истеричный крик:

— Маша! Клава! Быстрее! Это — всё!

Что «всё» было понятно: упавший не шевелился. Преследователи добежали до трупа, схватили женщин, те стали вырываться. Эх, была не была! Китаец выскочил, стараясь не заходить далеко на просеку, закричал по-китайски, прицелился. Стрелять он бы не стал, зачем привлекать внимание? Просто хотел напугать, сбить с толку. Удалось: преследователи на секунду замешкались, тут одна из женщин и вырвалась, побежала к нему. Открыть огонь русские с той стороны не решились, опасались пограничника, тем более, что не знали, сколько их там. Не захотели связываться. Вторая-то женщина осталась у них в руках, так что, можно было считать, что не все так плохо.

— Хрен с тобой, китаеза! — проорал один из них, погрозив пограничнику кулаком. — Но больше нам не попадайся, убьем!

Двое скрутили женщину, безвольно сидевшую прямо на снегу, подле лежащего мужчины, подхватили, повели на свою сторону. Она все оглядывалась на труп, спотыкалась, время от времени порывалась вернуться, но держали ее крепко, и когда ноги отказывались идти, тащили так, что носки ее сапог прочерчивали две полоски, тут же засыпаемые мелкой снежной мукой.

Две женщины и мужчина, тяжело дыша, добрались до китайца. Мужчина был бледен до того, что казался зеленым, держался за живот. В темноте не видно было, что там, но, скорее всего, был ранен. Живот — это серьезно.

— Ради Бога, скорее! — закричала одна из женщин. — Помогите ему! Умоляю!

Вторая с безучастным лицом поддерживала спутника, сползающего время от времени по дереву. Она, казалось, вообще не отражала происходящее. Только постоянно оборачивалась, смотрела туда, где на белом снегу чернело тело убитого.

Китаец протянул руку, показал на ладонь.

— Что? — не поняла женщина.

Он потыкал пальцем в середину ладони. Та подняла на него глаза, внимательно посмотрела, наконец, до нее дошло.

— Ах, да!

Она что-то вытащила из кармана грубой солдатской шинели, положила на ладонь пограничника. Он присмотрелся. На ладони лежал прозрачный ограненный камешек, даже в темноте поражавший чистотой. Китаец удовлетворенно кивнул и махнул беглецам рукой: пошли, мол!

— Умоляю вас, скорее, пожалуйста, ему же больно, — хрипло сбиваясь на шепот, бормотала женщина.

Китаец махнул еще раз. Глупая женщина, он же как раз и торопится. Действительно нужно уходить, а то еще свои набегут, камешек отнимут, и всё, зря рисковал. Выведет он их сейчас на дорогу к городу, а там — пусть добираются, куда хотят, там уже не его дело.