Книга Песен

Она не станет читать твой диплом,

И ты не примешь ее всерьез.

Она не станет читать твой диплом,

И ты не примешь ее всерьез;

Но она возьмет тебя на поводок,

Возьмет тебя на поводок, и ты

Пойдешь за нею, как пес.

Она расскажет тебе твои сны,

И этим лишит тебя сна;

Она расскажет тебе твои сны,

И этим лишит тебя сна.

И она откроет своим ключом

Клетки всех твоих спрятанных птиц,

Но не скажет их имена.

Ты знаешь много новых стихов,

Где есть понятия "добро" и "зло";

А также много старых стихов,

Где есть понятия "добро" и "зло".

Но ты не бывал там, откуда она,

Не бывал там, откуда она —

Что ж, считай, что тебе повезло…

Она коснется рукой воды,

И ты скажешь, что это вино.

Она коснется рукой воды,

И ты скажешь, что это вино.

И ты будешь смотреть вслед ее парусам,

Ты будешь смотреть вслед ее парусам,

Ты будешь дуть вслед ее парусам,

Когда ты пойдешь на дно,

Когда ты пойдешь, наконец, на дно…

Что толку быть собой,

Не ведая стыда,

Когда пятнадцать баб

Резвятся у пруда;

Нагие поезда,

Пустые города,

Пришедшие, увы,

В упадок навсегда.

Что толку быть тобой,

Бесстыжая звезда,

Когда пятнадцать баб

Умчатся в никуда;

Чужая борода,

Горелая вода,

Пришедшая, увы,

В упадок навсегда.

Что толку быть в тебе,

Горелая вода,

Когда пятнадцать баб

Вернутся навсегда;

Чужая борода,

Жестокая орда,

Пришедшая, увы;

Пришедшая, увы.

Что толку просто быть,

Жестокая орда,

И бабы у пруда

Не ведают стыда;

Пустые поезда,

Нагие города,

Пришедшие, увы,

В упадок навсегда.

Я — трудовая пчела на белом снегу;

Трудовая пчела на белом снегу.

Я совершаю свои круги под стеклом;

Мы станем друзьями; я знаю, что будет потом.

Я знаю, что будет, и я ничего не могу.

Ты живешь здесь, твоя листва на ветру;

Я только гость здесь, я ценен тем, что уйду.

Мы рвемся к теплу, как дети в зимнем лесу;

Наши руки в огне, наши тела на весу;

Я скажу тебе "здравствуй", имея это в виду.

А в сотах ждет мед, трепещущий и живой.

В моих сотах ждет мед; ты знаешь его, он твой.

Так открой мои двери своим беззвучным ключом;

Мне сладко быть радостью, но мне страшно стать палачом.

Но одно идет вместе с другим, пока в сотах ждет мед.

Я — трудовая пчела на белом снегу;

Трудовая пчела на декабрьском белом снегу.

Я совершаю свои круги под стеклом;

Мы станем друзьями; я знаю, что будет потом.

Я знаю, что будет, но я ничего не могу.

Грустит сапог под желтым небом,

Но впереди его печаль.

Зеленых конвергенций жаль,

Как жаль червей, помятых хлебом.

С морского дна кричит охотник

О безвозвратности воды.

Камней унылые гряды

Давно срубил жестокий плотник…

Выстрел. Я проснулся в начале шестого;

Я наблюдал охоту на единорогов.

Но я оставался при этом спокойным,

Я много читал о повадках этих животных.

Никто не сможет поставить их в упряжь,

Никто не сможет смирить их пулей,

Их копыта не оставляют следа,

Они глядят вслед движущейся звезде.

Мне тридцать три, я принял достаточно ядов,

И мое поле битвы редко стояло без дела;

Теперь мимо движутся юноши в радужных перьях,

Но я никогда не слышал, о чем поют трубы.

Никто не сможет быть вечно слабым,

Никто не сможет сберечь от паденья;

Я оставляю себе право молча смотреть

На тех, кто идет вслед движущейся звезде.

Так спасибо, Мастер — ворота отныне открыты;

Я не смогу поднять руки для удара.

Но возьми меня в пламя и выжги пустую породу,

И оставь серебро для того, чтобы ночь стала чистой.

И сегодня ночью мой город лежит прозрачный,

Еще не соединенный мостами;

И в пригоршне снега, еще не заметно для глаз,

Мерцает отблеск движущейся звезды.

Боже, помилуй полярников с их бесконечным днем,

С их портретами партии, которые греют их дом;

С их оранжевой краской и планом на год вперед,

С их билетами в рай на корабль, уходящий под лед.

Боже, храни полярников — тех, кто остался цел,

Когда охрана вдоль берега, скучая, глядит в прицел.

Никто не знает, зачем они здесь, и никто не помнит их лиц,

Но во имя их женщины варят сталь, и дети падают ниц.

Как им дремлется, Господи, когда ты им даришь сны?

С их предчувствием голода и страхом гражданской войны,

С их техническим спиртом и вопросами к небесам,

На которые ты отвечаешь им, не зная об этом сам.

Так помилуй их, словно страждущих, чьи закрома полны,

Помилуй их, как влюбленных, боящихся света луны;

И когда ты помилуешь их и воздашь за любовь и честь,

Удвой им выдачу спирта, и оставь их, как они есть.

Джульетта оказалась пиратом,

Ромео был морской змеей.

Их чувства были чисты,

А после наступил зной.

Ромео читал ей Шекспира,

Матросы плакали вслух.

Капитан попытался вмешаться,

Но его смыло за борт волной.

Не стой на пути у высоких чувств,

А если ты встал — отойди,

Это сказано в классике,

Сказано в календарях,

Об этом знает любая собака:

Не плюй против ветра, не стой на пути.

Прошлой ночью на площади

Инквизиторы кого-то жгли.

Пары танцевали при свете костра,

А потом чей-то голос скомандовал: "Пли!"

Типичное начало новой эры

Торжества прогрессивных идей.

Мы могли бы войти в историю;

Мы туда не пошли.

Не стой на пути у высоких чувств,

А если ты встал — отойди.

Это сказано в классике,

Сказано в календарях.

Об этом знает любая собака:

Не плюй против ветра, не стой на пути.

Потом они поженились

И все, что это повлекло за собой,

Матросы ликовали неделю,

А после увлеклись травой.

Иван Сусанин был первым,

Кто заметил, куда лежит курс:

Он вышел на берег, встал к лесу передом,

А к нам спиной, и спел:

"Не стой на пути у высоких чувств,

А если ты встал — отойди.

Это сказано в классике,

Сказано в календарях.

Об этом знает любая собака:

Не плюй против ветра, не стой на пути".

И лес расступился, и все дети пели:

"Не стой на пути у высоких чувств!"

В моей альтернативе есть логический блок,

Спасающий меня от ненужных ходов;

Некий переносной five o'clock,

Моя уверенность в том, что я не готов.

И когда я был начеку,

Сигнал был подан, и выстрел был дан.

И меня спасло только то,

Что я в тот момент был

Слегка пьян.

В моей альтернативе ни покрышки, ни дна;

Я правда стою, но непонятно на чем.

Все уже забыли, в чем наша вина,

А я до сих пор уверен, что мы ни при чем.

И нелепо делать вид, что я стою у руля,

Когда вокруг столько кармы, инь и янь;

И в самом деле, пусть все течет, как течет;

Ну а я слегка пьян.

Мой друг критик сказал мне на днях,

Что мой словарный запас иссяк.

Но все же я попытаюсь спеть

О том же самом в несколько более сложных словах:

Я очень люблю мой родной народ,

Но моя синхронность равна нулю.

Я радуюсь жизни, как идиот,

Вы все идете на работу, а я просто стою.

И что мне с того, что я не вписан в план,

И даже с того, что я не растаман?

Вы заняты ссорами между собой,

Ну а я слегка пьян.

Когда мы будем знать то, что мы должны знать,

Когда мы будем верить только в то, во что не верить нельзя,

Мы станем интерконтинентальны,

Наши телефоны будут наши друзья.

Все правильно — вот наш долг,

Наш путь к золотой синеве.

Но когда все уйдут, Господи, оставь мне

Серые камни на зеленой траве.

Когда буря загоняла нас в дом,

Ветер нес тех — тех, кто не для наших глаз.

Когда небо над твоей головой,

Легко ли ты скажешь, кто убил тебя, и кто спас?

Наука на твоем лице,

Вертолеты в твоей голове;

Но выйдя за порог, остерегайся наступать

На серые камни в зеленой траве.

Ты знаешь, о чем я пел,

Разжигая огонь;

Ты знаешь, о чем я пел:

Белые лебеди движутся в сторону земли…

Мы вышли на развилку, нам некуда вперед;

Идти назад нам не позволит наша честь.

Непонятно, что такие, как мы,

До сих пор делаем в таком отсталом месте, как здесь;

Когда вы сгинете в своих зеркалах,

Не поняв, что дорог есть две,

Я останусь горевать, пока не взойдет солнце

Над живыми камнями в зеленой траве.

Когда пройдет дождь — тот, что уймет нас,

Когда уйдет тень над моей землей,

Я проснусь здесь; пусть я проснусь здесь,

В долгой траве, рядом с тобой.

И пусть будет наш дом беспечальным,

Скрытым травой и густой листвой.

И узнав все, что было тайной,

Я начну ждать, когда пройдет боль.

Так пусть идет дождь, пусть горит снег,

Пускай поет смерть над моей землей.

Я хочу знать; просто хочу знать,

Будем ли мы тем, кто мы есть, когда пройдет боль.