Княжна Мстиславская

Глава 15

Шестая глава. Шептало

Погрузку окончили накануне Макова дня, и Шерефединов утром хотел уже трогаться в путь. Яицкие казаки, ставшие бурлаками, в приметы не верили, так же как и хмурые боевые холопы дьяка. А Егору не было дела ни до чего - на последней встрече Ирина, вытирая слёзки с бархатной своей щёчки, сказала ему, что её хотят просватать вот уже в конце августа.

- Как хлеба сожнут, так тятя и разрешит сватов к нам заслать, - плакалась княжна на плече Егора. - Может, я с тобой уеду в Новгород, да там и останемся и в Литву убежим?

- Так быстро хватятся тебя, цветочек мой, - покусывая губу, ответил казак. - Я как только царскую службу исполню, сразу в Москву вернусь. На Марину Лазоревую или на крайний срок к Ильину дню. И тогда уж уйдём.

- А если меня просватают к тому времени?

- Не просватают! - уверенно сказал Егор. - Не поспеют.

А про себя подумал, сватовство пустой звук, ничего опасного, но поторопиться из Новгорода надо.

Отправку каравана задержал Елпидифор. Расчётливый эконом опасался, что иезуиты не успеют перехватить ладьи с библиотекой царя Ивана и рано утром, когда солнечные лучи ещё только чуть касались горделивых кремлёвских башен, спустился от монастыря к реке.

И бурлаки, и охрана, и сам Шерефединов спали в ладьях, намереваясь отойти пораньше. Дьяк уже проснулся и умывался, сойдя на берег - один из холопов черпал воду в реке и поливал дьяку в ладони.

- Господь сохрани, утро с добром! - Елпидифор, подворачивая рясу, спустился, недовольно морщась; трава уже покрылась росой и была скользкой.

- И тебе, - кратко ответил Шерефединов. Он недолюбливал монашеское племя, считал тех бездельниками.

- Отойди-ка, - велел Елпидифор холопу. Тот глянул на дьяка.

- Стой где стоял, да плесни на руки-то! - зло сказал Шерефединов. Ополоснув лицо, он вытерся расшитым куском холста.

- Зачем пришёл? - дьяк недобро глянул на Елпидифора. Тот, поняв свою промашку с холопом, только лишь молча глянул в его сторону.

- Иди, буди остальных, - сказал холопу Шерефединов.

Дождавшись, пока холоп залезет на ладью, Елпидифор чуть наклонился к дьяку и негромко сказал: «Сегодня Маков день, очень плохая примета нынче дела начинать».

- Ты же божий человек, а в приметы веришь, - сплюнул Шерефединов. - Бесполезный вы народишко, монахи!

Эконом стерпел, только носом дёрнул.

- Вдруг что случись, донесут царю, что ты в Маков день отправился, да истолкуют, что намеренно так сделал, чтоб потом на дурную примету свалить, дескать, по нечаянности всё получилось, - тихонько сказал он.

Приглаживая мокрые волосы, Шерефединов остро глянул на монаха. А тот правильно кумекал. Лучше подождать денёк, хотя Биркин царю вчера донёс, что сегодня с утра ладьи уйдут.

- Иди с богом, - только и сказал дьяк. - И не мельтеши тут, не зли меня, а то пришибу.

Елпидифор быстро полез в гору и обернулся только у кремлёвской стены. Шерефединов внизу что-то говорил казацкому есаулу и бурлацкой шишке. Те кивнули и ушли к своим. Вскоре на берегу задымили костры, караванщики не спеша готовили завтрак. Сегодня отплытия не будет, понял эконом и довольный, ушёл к монастырю. По дороге он вдруг остановился; под стеной собирался народ: и мужики, и бабы, некоторые даже ребятишек привели, несмотря на раннее утро. Люди толпились, негромко галдели меж собой, многие тыкали пальцами в ладьи Шерефединова.

- А чего вы тут толчётесь? - спросил Елпидифор у мужика в добротной одежде, видать, справный мастер какой.

- Так вся Москва знает, что сегодня царь-надежа Иван Васильевич казну свою отсылает на Вологду, - ответил тот.

Эконом оцепенел на секунду. Тайное дело, о котором мало кто и знал, а оказывается, вся Москва интересуется. Он засмеялся.

- Сам посуди, разве государеву казну на трёх ладьях увезти? - ухмыльнулся эконом. - Да и стрельцы где? Царь в Новгород дьяка Шерефединова посылает по делам шведским, а вы тут сказки болтаете о казне.

Посмеиваясь, Елпидифор зашагал дальше, а смущённый его словами народ начал шушукаться и вскоре все разбрелись. Одна баба всё подтыкала кулаком своего мужичонку, попрекая, что золота царского так и не увидела. А тот головой горестно мотал да в носу ковырял от нечего делать.

Бечёвник вдоль левого берега Москва-реки широк и утоптан. Сейчас, в межень, вода ушла и тащить ладьи сподручно бурлакам. Босыми ногами ступают они по твёрдой земле: жёсткая, твёрдая кожа на ступнях как панцирь, защищает от камешков и сучков. А кто и в лаптях бредёт – на три-четыре дня хватит липовой или берёзовой обувки. Шептало ведёт первую ладью. Дело привычное, и по Яику довелось атаману ходить, и по Волге, и по Дону. Десятка полтора путин за ним, да и остальные браты тоже бывалые. Лишь бы кормщик вёл ладью умело, тогда и бурлакам облегчение.

На рулях, сделанных из толстых смолёных досок, сидят работники хозяина лодий. Он сам хоть и получил залог в двадцать с лишним рублей, но без своего глаза никак не обошёлся. Да они и дело своё знают.

Ближе к полудню прошли Смоленский монастырь на Девичьем поле. Девять глав собора сияют золотом, бурлаки только покосились, некогда кресты им класть, работа не ждёт. Шерефединов и так недоволен, медленно идёт караван. С ним не спорит никто, дьяк злой, взгляд тяжёлый, а то, что ватаге бурлацкой разойтись надо, в шаг настроиться, и так все знают. Пусть орёт.

У речки Пресни караван встал. Глубока в устье речка, хоть и неширокая, по дну не перейти её. На душегубке, выдолбленной из цельной осины, завезли на правый берег Пресни бечёвы от лодий, бурлаки переплыли речку, подхватили лямки и дальше потопали. Немного прошли, ударила по судам внезапная суводь – обратное течение, видать, отбилась часть потока от главной струи Москва-реки, вверх пошло. Закружило ладьи, упёрлись бурлаки в берег, трещит бечёва, привязанная к мачтам, но держит, мачты скрипят. Кормщики рулями накидывают, ближе к берегу примечают. Аж белая пена у бортов закипела. Совсем к берегу ладьи вытащили, прошли суводь. Бурлаки дух перевели, дальше потопали.

Только миновали излучину, потянул ветерок снизу по реке. На ладьях закопошились, паруса поставили, бурлаки на борт залезли. И так под парусами и заскользили по гладкой Москва-реке. Кормщики следят, чтобы на стрежень не выйти, тогда течением обратно скинет. Неподалёку от берега одна за другой ладьи плывут, меж ними саженей пять-семь, чтоб ветер не закрывали друг другу. Мигом проскочили до деревеньки Хорошевской. Здесь уже два дня царские ладьи ждали волочане. По тутошней излучине бурлакам трудно тащить суда, берега крутые, даже в межень, да и мелей полно, река разливается, косы песчаные то тут, то там, каждый год в новом месте. Ещё великий князь Василий повелел тут волок устроить. Хорошевский тиун командует, ладьи на гладкие брёвна поставили, носом вперёд и покатили. Все из них повылазили, даже Шерефединов, рядом идут.

Бурлаки, когда ладьи на брёвна ставили, переглянулись. Тяжёловаты суда, и впрямь золото в ящиках, что просмолёнными рогожами обёрнуты. Хорошая добыча их ждёт. Только Вася Балабурда, казак из ватаги Шепталы, всё посматривает на Арефия. И тот на него нет-нет, да и глянет. Вроде они встречались где, а вспомнить не могут.

Уж полдень давно миновал, когда ладьи снова на реку поставили. Тиун дьяку кланяется, волочане хмуро посматривают, за царский груз им малая плата будет, да Шерефединову плевать на них. Рассчитался, как положено и дальше караван тронулся.

Отабориться решили за речкой Химкой, уж сколько за ней протащат бурлаки, там и встанут. Тут снова ветерок дунул, повезло каравану. До самой Сходни долетели ладьи под парусами, прошли болотину огромную в устье реки, и на поляне табор разбили.

В двух котлах варили пшенную кашу. Бурлаки весь день без еды, на ходу сухари грызли. Каждому по мисе жидкой пшёнки, которую выпили через край, поддувая, чтоб не обжечься, потом в те же мисы навалили крутой каши. В неё плеснули немного льняного масла, чтоб в горло пролезла. Наелись от пуза бурлаки, запили ужин водой из реки, и спать легли у костров, чтоб дым комаров да мошкару кусачую отгонял.

Казаки Егора, холопы дьяковские, да и сам Шерефединов с кормщиками на ладьях ночевали. Они по дороге себе варили кулеш с салом, да баранину. Все спят, кроме караульных. Те слушают каждый шорох. Перед самым отъездом слух прошёл, что шайка разбойничья под Москвой объявилась. Дерзкие и наглые. С Разбойного приказа стрельцы их ловить отправились, а то уж на Большой Серпуховской дороге окаянничать разбойники начали.

Котомки у бурлаков в ладьях хранятся, в них ножи да всякий мелкий скарб. Кто лапти чинит, кто пятки чешет, а почти все спать завалились. Шептало самый первый уснул. Вася Балабурда всё на ладью поглядывал, где Арефий шёл, думал, может, переговорят с ним, так вспомнит, где видались. Но казак дрых без задних ног. Сегодня караулили боевые холопы дьяка, а следующей ночью, по уговору, Егор со своими заступал на охрану.

Казаки яицкие всё зараньше обговорили. Караван на дуван пустят, когда к речке Рузе подойдут. Это третий ночлег получается. Там всех прочих свяжут, а кто противиться станет, по голове бадогами получат, самым упорным нож меж ребёр пустят. Потом на правый берег Москва-реки отвезут, да в кустах и бросят. А сами на ладьях вниз пойдут. Вечером у Москвы будут, проскочат мимо Кремля по старице, чтоб с башен сторожевых не заметили да не опознали суда. А там вниз по реке, и поминай как звали. Снаряжение - оружие да одежду казацкую и свой товар, что в Москве купили, с дюжиной оставшихся казаков ждёт их в Алёшихе, что на другом берегу чуть ниже Коломенского. Четыре расшивы там стоит. Да ещё три ладьи будет. Пока за ними погоню устремят, казаки яицкие уж на Оке будут, а там и до Волги недалёко. А Волга река казацкая, завсегда своих укроет. Там они как дома. Останется только Нижний проскочить, да Астрахань миновать, в Каспий выйдут, и родной Яик недалеко. За пару недель можно управиться, если повезёт. А не повезёт, значит, будут головы казацкие на кольях болтаться у ворот Разбойного приказа.

Утром, только посветлело, ещё туман над водой, а встали уже все, нечего разлёживаться, каравану идти надо. Бурлакам на каждую пятёрку по братине крепкой вонючей браги дали, чтоб взбодрились. Да ещё половину каравая ржаного на рыло. Разломали хлеб на куски, посолили, закусили им брагу, из реки напились, и в путь. За пазухой у каждого сухари да ломти каравая, по дороге перекусят, до вечера табориться не станут.

Шерефединов хмуро поглядывал на заросшие лесом берега Москва-реки. До реки Рузы оставалось не так уж далеко. День по ней идти, потом надо будет у встречных купцов узнавать, где лучше идти - по Озерне или Волоше. Хорошо, что в Москва-реке вода невысокая, бурлакам удобно ладьи тащить. А на маленьких речках плохо - могут обсохнуть суда, да на мелях застревать, затянется дело-то. Ну да ладно, как бы то ни было, добраться надо к Волоколамску, а там по речкам вниз ладьи сами покатятся. Бурлаков можно будет отпустить, всё экономия личной казне дьяка.

- Гей-гей! - заорал сидевший в носу холоп. Он схватил короткое, лежавшее рядом копьё и начал тыкать им за борт.

Сморщившись, Шерефединов поднялся и добравшись до левого борта ладьи, глянул на воду. А там, совсем рядом вертелся плотик с двумя оборванцами.

- Дайте хлеба! - кричал один - А то потопим!

- Я те потоплю, рвань кабацкая! - орал в ответ холоп и размахивал копьецом, не давая плотику ближе подплыть. - Ну-ка, я тебе башку-то разобью!

На последней ладье, где плыл Егор со своими, тоже кто-то высунулся поглазеть на попрошаек. Вгляделся и закричал: «Плывите сюда, боговые! Дадим вам хлеба!»

Шерефединов прислонил ко лбу ладонь, всматриваясь, кто это там казённый каравай готов сброду речному отдать. Присмотрелся, узнал. Казак здоровенный, Гойдой кличут. За словом в карман не лезет, никакого уважения не выказывает. Ну его к чертям! Сплюнув за борт, дьяк отвернулся.

А попрошайки уже у последней ладьи плетёными вёслами машут. Вот один ухватился за борт и замер. Сверху перевесился Гойда, подмигнул, сунул пару караваев и палец к губам приложил. Оборванцы как будто опомнились, начали весело, с матерками, благодарить, оттолкнулись от ладьи и дальше поплыли, на ходу вгрызаясь в караваи.

Егор сидел, откинувшись на борт, и полуприкрыв глаза, раздумывал, как ему уйти с Ириной и казаками. Вроде всё уже обдумал, но всё равно прикидывал и так и этак.

- Кудеяр здесь, - шепнул Егору на ухо Кирила-Гойда, подсев рядом.

- Откуда? - Егор удивлённо открыл глаза. И тут же огляделся. Но их разговор никто не слушал. Кормщик далеко, два холопа дьяковых в носу ладьи дрыхнут, его казаки тоже на шкурах, что поверх ящиков брошены - лежат, посапывают.

- Сейчас бродяги подплывали, - негромко сказал Кирила. - Узнал я их, и они меня. Им тут делать нечего, явно Кудеяр послал осмотреть караван. Один из них подмигнул мне, может, помнишь, Гриша Безнос, есаул он в шайке нашей.

- Надо свидеться с ними, - приподнявшись, Егор оглядел реку. Крики он слыхал, но внимания не обратил, а тут вон оно что было: - Неужели Кудеяр дуванить царский караван собрался? - он замолчал, прикусил нижнюю губу, глянул на брата: - А не за тобой он пришёл?

Сморщившись, Кирила махнул рукой.

- Он меня ждать должен был, с вестями от Скобы, - сказал он. - Договорились, что к Ильину дню я вернусь, да и что за мной гоняться? За караваном пришёл, и шайка тут. Как бы он в устье Рузы не кинулся, там место подходящее.

- Если тебя заметили, то встретятся сначала, - рассудил Егор. - Как иначе-то?

- И правда, - Кирила почесал затылок. - Тогда поспать надо как следует, чую, сегодня ночью делов много закрутится.

- Пообедаем, да и ляжем, - решил Егор. - Днём они нападать не станут, тут караван за караваном навстречу идёт, и везде оружных людей полно.

- Тогда сейчас таганок растоплю, - поднялся Кирила. - Узвар сделаю, да мяса погрызем, что вчера наварили.

Ладьи шли легко по гладкой воде, стрежень был у правого берега, бурлаки шагали без особой тяжести. Бечевник здесь низкий, чуть подтоплен водой, иногда босые ноги шлёпают по любопытным малькам, вьющимся на отмели. Бурлаки на них внимания не обращают, покрытые мозолями пятки и не чуют рыбной мелочи. С нетерпением ждут ночи яицкие казаки, когда начнут дуванить караван. До устья Рузы оставалось пройти около шести вёрст.

Берёза загудела от удара. Тяжёлый нож саксонской тёмной стали вонзился в бело-чёрную кору, пробил её и крепко застрял. Усмехнувшись, Отто цу Малхофф, имперский рыцарь и кавалер ордена Меча, одним рывком вытащил нож из дерева. Сорок четыре всадника, отбившиеся от войска де ла Гарди после перемирия с Москвой, под командой цу Малхоффа, промышляли в новгородских и соседних землях. Но добычи было мало, города и сёла почти все разорены. Имперский рыцарь уже хотел уводить своих сумрачных и жадных всадников в Польшу или Литву, как вдруг припомнил, что ему рассказывал Понтус де ла Гарди о торговых путях московитов.

- Если мы сумеем их занять, все деньги мира будут у нас, - оскалившись от жадности, бормотал пьяный барон. - Москву надо захватить, Москву! И реки, что текут рядом.

Путь из Новгорода по речкам приносил купцам огромные барыши. Цу Малхофф предложил своим бойцам ограбить пару караванов. Наёмники только поинтересовались, долго ли до них добираться. И вот уже четвёртый день вся шайка бывших солдат шведского короля болтается в пяти верстах от устья речки Рузы. Они ждут подходящего каравана.

За теми, кто ходит по тутошним рекам, следят пятеро бывших московитов. Давно они уже служат гессенскому кавалеру. Сейчас пригодились их знания местных обычаев. Оделись поплоше, скинули кожаные сапоги, и с утра до вечера на Москва-реке, у самого устья Рузы. Верши ставят, с неводом ходят - основу для него давно один из них возил с собой, жалко выбрасывать, а тут пригодилось, за пару часов довязали снасть рыбацкую.

Повезло отряду цу Малхоффа. Лагерь разбили на полянке у небольшой речушки с горластыми лягушками. До городка Рузы далеко, а деревень поблизости никаких нет. Но секреты дозорные имперский рыцарь выставил. И для охраны, и чтобы солдаты не расслаблялись.

Прошли несколько караванов. Но один гружёный пшеницей и овсом, утащился в Рузу. Ещё два, в них по десятку лодий и расшив в каждом, шли вниз по Москва-реке. Полны народу, сплошь стрельцы. Один караван заночевал, как из устья вышел, рыбу взяли у тех, кто с неводом тут отирался. Они тихонько выспросили, что да как. Оказалось, царь Иван велел стрельцам из Рузы в Москву идти, зачем? - неведомо.

Отто цу Малхоффу за четыре дня обрыдли жареные, варёные и запечённые в углях стерляди, судаки, белорыбицы, жерехи и форели. А его солдаты-московиты вошли в азарт, у тех же стрельцов, что ночевали здесь, выпросили пуд соли. Лещей и плотву засолили в трёх быстро выбитых колодах. Хотели потом завялить, да с собой взять. Наемники - шведы и датчане одобрили, рыбу они тоже любили, особенно протухшую. Имперский рыцарь раз на обеде у короля Эрика Сумасшедшего видел, как местные дворяне с удовольствием жрали вонючую селёдку. Сам цу Малхофф тогда долго блевал во дворе королевского замка и к солёной рыбе с той поры относился недоверчиво.

Он ещё раз метнул нож в берёзу и только шагнул за ним, как замер, прислушиваясь. Что-то зашумело в лесу, хотя ветра не было. Лошади со спутанными ногами паслись спокойно на лугу.

И тут на опушку выскочил один из дозорных, тех, что сидел в лесных секретах вокруг лагеря. Увидев командира, бросился к нему.

- Видели недавно восемь человек, с дубинами, копьями, саблями, кистенями, - запыхаясь, сказал он. - Прошли недалеко от нас, не таились, разговаривали. Направились к реке.

Не успел цу Малхофф обдумать новость, как на поляну бесшумно выбежал один из рыбаков.

- Караван идёт, уже пришёл, - тяжело дыша от бега, сообщил он и вытер пот с лица. - Встали как раз на берегу нашем, аккурат напротив устья Рузы. Костры разжигают. Рыбу у нас поменяли на хлеб. Три ладьи, в них короба шкурами накрытые, бурлаков-оборванцев два десятка, оружных мужиков полтора десятка. Что-то богатое везут. Дьяк важный с ними. Не бумаги же потащат в ящиках, кому они нужны.

Имперский рыцарь потёр руки, вот и добыча привалила! Но тут же вспомнил о прошедших по лесу мужиках с оружием, явно разбойники, как бы они не к этому же каравану поспешали. Надо зорко по сторонам посматривать. А сейчас оставить коноводов, остальным к месту стоянки каравана идти, ночью, как спать лягут, нападать. Лежки приготовлены, сам Отто выбирал, где людей расставить на такой случай.