Княжна Мстиславская

Глава 8

Утром, ещё до рассвета, в подвал казакам принесли два жбана с пивом, хлебные караваи, копчёную кабанятину.

- Вас отпустим сегодня, - сторожевой литвин вытащил нож и бросил его на солому, покрывавшую земляной пол. – Режьте мясо с хлебом. А с купцом власти будут разбираться. Так что ешьте, пейте, а уж вечером поедете отсюда, но втроём.

- До ветру отведи, друг, - попросил Арефий, почёсывая живот. Он сегодня хорошо выспался. Казакам вчера притащили несколько большущих снопов соломы, дали пирогов, мяса и пива. Они, понимая, что помочь Егору ничем не могут пока, от души налопались. Хватило и Егору, когда привели.

Яша принялся расспрашивать было, что да как, но тот махнул рукой, дескать, сам ничего не понимаю. Долго не спал, ворочался, скрипел соломой, потом угомонился. А казаки всю ночь беззаботно храпели.

Вчерашние подвойт с писарем, Лютый и Максим сидели за столом. Писарь разложил бумагу, перья и зевал, глядя в потолок.

Два литвина из хоругви Лютого привели Егора и поставили посреди комнаты. Тот огляделся. Сегодня комната была большая, светлая, в два окна. Одно раскрыто, там шумит улица, скрипят возы, звенят подковами лошади по каменной мостовой, кто-то зовёт кого-то. Слева высокая, разрисованная цветами шелковая ширма, отгораживает целый угол.

Один литвин уселся на подоконник, отколупнул от него щепочку и принялся её жевать, искоса поглядывая то на Егора, то на улицу. Второй охранник сел у дверей на короткой лавке, саблю поставил меж ног и опёрся на неё руками.

Подвойт глянул на Лютого, тот кивнул.

- Обзовись, кто таков? – спросил чиновник. Писарь широко зевнул, захлопнул рот и обмакнув перо в чернильницу, приготовился записывать.

- Егор Калашников, московский купец, - ответил казак и покосился на Лютого. Тот видал его перед Москвой, вместе с Иваном Кольцо и знал, что купец он липовый. Но ротмистр ничего не сказал, только поморщился и угрюмо посмотрел на литвина у дверей.

- Зачем приехал в Литву?

Егор рассказал, что хочет начать новое дело – вино курить из зерна, а ячменя и ржи на Москве не хватает. Сговорился со знакомцами, те помогли тамгу на выезд получить и поехал по Литве искать зерно.

- У меня контракты есть с ковельской шляхтой, - сказал Егор. – В мешке лежат. Я им задатки оставил.

Подвойт кивнул.

- Ротмистр ковенской хоругви, слуга каштеляна виленского обвинил тебя в убийстве своего отца, - громко сказал он. – Сознаёшься в убийстве?

Он взял в руки жёлтый, обтрёпанный по краям лист бумаги и вглядываясь, начал медленно читать: «Душанка, дочь угорского плотника Горгина, показала, что с утра пришла к шляхтичу Доментовичу печь хлеба. Увидела, как шляхтич лежит в корчах на полу в зале, из рота бежит кровь, лицо синее. Душанка ведала, что Доментович собирает травы и снадобья, чтобы лечить лошадей и людей. Ему помогал Егорка, жилец старухи Упракойты. Когда Душанка закричала, то в дверях пришёл Егор. Она крикнула, что это он отравил пана. Егор притворился, что ничего не знает и хотел подойти к пану, но Душанка не пустила его и позвала помощь. Прибежал сын Доментовича, молодой пан. Душанка сказала, что Егор отравил его отца. После этого Егор убежал, а молодой пан схватил саблю и погнался за ним. Но не догнал».

- Так было? – подвойт отложил бумагу. На неё уселась муха и замерла. Подвойт щелчком сбил её. Муха отлетела в сторону и ударившись об стену, упала на пол. Все, кто был в комнате, внимательно посмотрели на гудящую и крутящуюся на полу муху. Литвин, сидевший у дверей, молча поднял саблю и раздавил кончиком ножен незваную участницу дознания.

- Говори, купец! – чиновник посмотрел на Егора.

- Это всё враки! – ответил тот.

Лютый начал закручивать правый ус в шило. Сторожевые литвины напряглись, они знали, что командир вот-вот закипит.

- Душанка ко мне приставала, чтобы я с ней спал, - Егор посмотрел на Лютого. – Уговаривала отравить твоего отца и деньги у него украсть. Я отказался, хотел рассказать об этом, пришёл утром, но она меня опередила. А молодой пан, - Егор усмехнулся: - Молодой пан разбираться не стал, а сразу за саблю взялся. Если бы я остановился, сейчас бы давно догнивал в земле.

Чуть опустив голову, Лютый внимательно слушал и двумя пальцами разворошил ус. Литвины расслабились. Но ротмистр тут же начал скручивать в шило левый ус. Стражники опять напряглись.

- Твой отец меня учил, как людей лечить травами всякими, хотя и шляхтич он был, да не гнушался этого, - Егор посмотрел на писаря, тот быстро черкался пером по бумаге, брызгая чернилами на подвойта. Седой пан брезгливо вытирал пятна с драного кунтуша.

- А отравила Душанка его мышьяком, - подвойт оторвался от своего кунтуша и испуганно посмотрел на Лютого. А Егор продолжил: - Он по заказу старосты ковенского отраву для крыс готовил. Я как зашёл, увидел его на полу, сразу смекнул, что к чему. Пан Доментович мне говорил, над чем работает и предупреждал, чтоб я берёгся. И посоветовал, если, мол, отравишься, сразу молоко пей. Он и Душанке сказал, чтобы не трогала ничего в его кабинете. Особенно мышьяк, он ядовитый очень. А та, видать, и сыпанула ему в пиво. Он же его по утрам целый ковш выпивал.

Снова посмотрев на Лютого, Егор добавил: - Если бы ты за мной с саблей не бегал, спасли бы твоего отца, отпоили молоком. А деньги-то нашёл, что от него остались?

Подвойт с писарем и стражники уставились на ротмистра. Тот закусил нижнюю губу.

- Два пустых кошеля на полу валялись в кабинете, - нехотя ответил он. – Хотя вечером они полные были. Мы с отцом пересчитывали деньги накануне, собирались мне сбрую справить новую, как раз война с Москвой снова загорелась.

- Как бы я деньги взял, если накануне меня в доме не было, а пришёл только утром? – хмыкая носом, спросил Егор.

Лютый встал, разгладил усы.

- Пан подвойт, я сердечно заявляю, что не хочу обвинять московского купца Калашникова в смерти своего отца, пана Доментовича, - сказал он и сел.

Писарь быстро заводил пером по бумаге, приоткрыв рот.

Седой пан почесал затылок, поддёрнул рукава кунтуша и поглядел на Егора.

- Коли так, тогда ратуша Ковно тоже не имеет никаких претензий, - он замолчал на пару секунд, подняв глаза к потолку и шевеля губами. – Однако, за въезд в город купец московский купец должен уплатить два талера подати.

К нему качнулся писарь и что-то прошептал.

- И ещё за казаков, - подвойт пошевелил губами. – Восемь грошей.

За дверями раздался шум, кто-то загрохотал сапогами. Литвин у дверей вскочил, но тут в комнату ворвались Ефим Пятница и Арефий. В руках сабли и пистолеты. Сшибив стражника на пол, они взяли на прицел Лютого и литвина, сидевшего на подоконнике.

- Бежим, Егор! – закричал Арефий. – Яшка коней держит!

Лютый даже не пошевелился. Как сидел на скамье, теребя усы, так и остался.

- Не надо, - Егор повернулся к казакам. – Меня отпускают по-хорошему.

Лежавший на полу литвин умудрился пнуть под зад Арефия, тот выругался, но саблей махать не стал.

- Как отпускают? – изумился Ефим. – А мы из подвала сбежали, стражу повязали.

Лютый встал, оправил кафтан.

- Скажи своим разбойникам, чтоб оружие убрали, никто драться с ними не будет, - глухо сказал он. – А вы не бойтесь, вылезайте! – ротмистр заглянул под стол, куда забились подвойт с писарем.

Арефий сунул пистолет за пояс, саблю в ножны и подал руку лежащему литвину. Тот сперва оттолкнул её, но потом всё же ухватился и поднялся.

- Что ты со спины нападаешь? – заворчал он, отряхиваясь.

Ефим стоял, свесив руки, сабля упёрлась в пол.

- Прибери, - кивнул на неё Егор. – Сейчас поедем, только пошлину в ратушу заплатим.

- Я оплатил уже, - Лютый угрюмо посмотрел на испуганного подвойта.

- Так пеня набежала, вовремя надо было, - быстро протараторил писарь.

- Десять грошей, ясновельможный пан, - подвойт быстро складывал бумаги в мешок. – Десять грошей и пан купец может спокойно жить в Ковно и делать свои дела.

- Ждите на крыльце, вам вынесут, - сказал Лютый. – А сейчас бегом отсюда!

В комнате остались он, Егор, Максим, казаки и два стражника. Оружие все убрали, но смотрели друг на друга с недоверием.

- Ладно, с отцом моим вроде понятно, - Лютый расстегнул кафтан на горле и покрутил головой. – Потом ещё поговорим. Есть дела поважнее. Расскажи нам, казак или купец, как ты в Ковно жил тогда и с кем?

Поднялся Максим, сжал ладони вместе, и не дыша уставился на Егора.

- Откуда у тебя этот крест? – спросил он, выдохнув. – Крест с камешком красным у ног Иисуса?

Егор подошёл к столу, поддёрнул к себе скамью, уселся, поводил плечами и пригласил присесть казаков.

- Там Яшка с лошадьми, - напомнил Арефий.

- Сходи с ним, - распорядился Лютый, взглянув на одного литвина. – Пусть коней отпустит, и сюда идёт.

- Без меня ничего не говори! – крикнул Арефий Егору и поторопил литвина: - Что ты ползёшь, как вошь по гаснику?! Давай быстрее!

Пока казаки и литвин не вернулись, все молчали.

- Говори! – велел Лютый и снова принялся накручивать усы.

- Много лет назад мне пришлось бежать из Москвы, - начал Егор. – Приехал в Ковно, сказался, что разбойники убили родителей. Пустила на жильё старуха Упракойты, что у сенного базара жила. Работал конюхом, потом познакомился с паном Доментовичем. Он лошадей осматривал. Увидел, что мне интересно, в помощники взял. Так четыре года с ним – помогал, сам настои всякие делал. Потом ты из Семиградья приехал. Пан Доментович сказал, что тебя жена его увезла, когда уходила от него.

Лютый кивнул. Они тогда с Егором виделись несколько раз, но даже не разговаривали, не о чем было. Лютый презирал занятие отцовское, как неподобное для шляхтича, а слугу его и вовсе не замечал.

- А когда ты меня зарубить хотел по навету Душанки, я убежал, - окончил Егор.

- С кем ты из Москвы приехал?! – крикнул Максим.

Казак замялся, искоса поглядев на него.

- Были со мной племянница Мариночка, и дядя её, - тут он осёкся и заговорил медленней. – Дядя, брат её матери, его Максимом звали.

Егор посмотрел на Максима, тот обхватил плечи руками.

- И что с ними стало? – спросил Лютый.

- Мы тогда переехали от старухи на новую квартиру, - ответил Егор, и задумчиво погладил себя по щеке. – Я купил дом на берегу Немана. Деньги у меня были с Москвы, да ещё и зарабатывал я. Соседи там хорошие были, я их иногда просил присмотреть за Мариной с Максимом.

- Пилявские, столяр он был! – не выдержал Максим. – А тётка Саня нам пироги пекла! А крест твой я сразу узнал!

Казаки и литвины открыли рты. Яша перекрестился.

- Так это ты!? – встал Егор и развёл руками. – Так я же в Ковно приехал вас искать!

- Вот и нашёл! – Лютый тоже поднялся. – Ты Марине-то кем приходишься?

- Дядя, как и он, - Егор кивнул на Максима. – По отцу только.

- Стало быть, вроде деверя мне будешь, а я тебе зять, - ротмистр захохотал. – Моли бога, да Марину, что не дала голову тебе вчера снести. Максим успел ей про твой крест рассказать.

- А Марина …? – растерянно спросил Егор.

- Жена мне твоя племянница, - ответил Лютый. – Выходи, голубушка моя.

Он повернулся к ширме. Та отодвинулась и в комнате показалась белокурая красавица в синем бархатном платье, усаженном жемчугом.

- Вот он, брат твой или дядя, - начал объяснять ротмистр, показывая на Егора.

- Я всё слышала, - улыбаясь, сказала Марина и подойдя к Егору, обняла его и расцеловала: - Спаситель ты наш! Как мы горевали, когда ты пропал! Искали тебя, но никто не знал, куда запропастился. Слышали про смерть пана Доментовича, но ведь и не подумали, что тебя ищут за это. Пилявские нам пропасть не дали, своих-то детей у них не было, так мы родными стали для них.

- Они живы? – только и спросил Егор.

Марина покачала головой и заплакала. Не выдержал и Максим, захлюпал носом. У Егора покатились слёзы. Вслед за ним начали сморкаться и вытирать глаза казаки с литвинами. Один Лютый мотал головой, потом не выдержал, отвернулся в угол и высморкался.

- В доме в платок надо! – тут же среагировала Марина. – Не в поле, чай, с коня плеваться!

- Прости, - сипло сказал Лютый. – Сейчас пировать будем. Чудеса с тобой, моя ненаглядная. Бог привёл тебе родню, а мне в приятели доброго казака. Слава богу!

Все начали креститься и славить Иисуса.

Третья глава. Кудеяр

Егор решил разбить стан на берегу неширокой речки. Разожгли костёр, сварили кулеш – в кипящую крупу бросили мелко порезанного сала да копчёного мяса. Егор углядел на берегу кусты чёрной смородины, ягод ещё не было, только мелкая зелёная завязь висела на веточках, но листьев он нарвал. Нашёл ещё донника. Заварили во втором котелке и его, и смородинные листья. Аромат поплыл над тихой речушкой.

- Подружки твои замолчали, принюхиваются, не угостишь их? – серьёзно спросил Арефий у Яши. Тот опять попался и недоумённо прислушался.

- Какие подружки? – он приподнялся и покрутил головой.

- Жабы да лягушки, - только и ждал вопроса Арефий.

- Ну я тебя! – только и погрозил кулаком Яша. Он даже вставать не стал – занят был, доедал кулеш, когда остальные уже от души наелись.

- Скоро темнеть начнёт, костерок притушить надо, - Ефим ковырялся травинкой в зубах. – Чтоб не увидел кто-нибудь. Места тут известные, разбойничьи.

- Да какие уж разбойники, - Арефий снял с костра кипящий котелок с настоем и накрыл лопухами, пусть постоит немного. - Тут недалеко Крапивный городок был, так его крымчаки лет десять назад спалили дочиста. Народишко разбежался. С утра ни одной жилой деревни не видали, всё порушено.

В речке заплескалась рыба. Видать, жерех гонялся за мелочью. Солнце уходило на закат, и обрадовавшись наступающей прохладе, в прибрежных кустах зачирикали птички.

- Я тогда насилу ушёл из Крапивны-то, - Арефий снова улёгся на траву. – Две стрелы в меня всадили татары, да бог миловал, зажило всё.

Егор опёрся на локоть и сорвав травинку, принялся её жевать. Сейчас чаю попить, да надо будет переходить на другое место. Он уже присмотрел, где спать. Шагов пятьсот ниже по течению. Хотя и не видели они никого с утра, когда ехали, но поберечься надо. Казачья привычка – ночевать не там, где вечеряли, а подальше. Вдруг кто заметил огонь или дымок у костра, да потом в темноте в гости пожалует с кистенём да топором.

Разлили по берестяным кружкам чаю, попили, покряхтывая. Смородина дала душистый аромат, а донник прибавил медового вкуса. Котелки помыли, огонь залили, сели на коней и переехали на другую полянку, возле трёх дубов, на другом берегу, подальше от кострища.

Лошадей расседлали, стреножили, пустили пастись, а сами улеглись под деревьями. Неугомонный Ефим залез на дуб, что повыше остальных, осмотрелся. Тишина везде и покой. Только пробежала лисица, опустив голову, выискивала себе поживу. Да в небе кружил орёл, высматривая добычу.

Нигде не дымка, ни огонька. Вдалеке, на востоке темнели дубравы, завтра туда путь надо держать. Крапивна, потом Белёв, а там уже и Москва скоро. Дня три пути ещё осталось казакам.

Первую половину ночи Егор сам решил караулить. А потом его сменит Яша. Наевшийся до отвалу Бусый уже лежал на правом боку, положив рядом саблю и пистолеты, голову примостил на седло. Солнце ещё закатывалось, а он уже спал и похрапывал.

Арефий с Ефимом о чём-то негромко переговаривались, потом тоже завалились спать. Летние сумерки неспешные, подкрадываются тихонько. Вот и от солнца осталась только красная полоса на закате. Небо чистое, завтра вёдро будет.

Птички замолчали, тоже, поди, на ночлег умостились среди веток черёмухи, ольшаника да ивняка. Рыба перестала плескаться в речке, только бегущая вода шуршала осокой да камышом. Ночь опустилась на русские равнины.

Егор сел к дубу, прислонился к нему спиной, глянул на восток. Там уже проклюнулись первые звёздочки. Скоро всё небо зальют своим мерцающим светом.

Налетел ночной ветерок, зашуршали дубовые листочки, Егору на колено упала сухая веточка. Он отбросил её и задумался о том, как ему повезло: нашёл Марину и Максима, примирился с Лютым, который, возможно, и не уверен до конца в его невиновности, но с женой ссориться не станет, любит её очень.

Поручение царское исполнил. Не так конечно, как тому хотелось, но Курбский то умер и пусть кто скажет, что не от порчи Егоровой. Но надо поскорее с Москвы утекать, а то заставит ещё кого-нибудь морить. Опять же, как тут убежишь, Ирина остаётся. Как вспомнил, так сердце казачье защемилось, тоскует по княжне.

Где-то хрустнуло, потом снова затрещало. Что это? Егор вытащил пистолет, устроил поудобнее, чтоб сразу в руку – саблю, прислушался, тишина. Может, кабан бродит или медведь? В здешних лесах кого только нет. Стадо зубров видали днём, оленей.

Нет, никого. Тишина.

Звёзды залили казачью стоянку тем лёгким призрачным светом, что невозможно передать словами. Тихо спали казаки, только Яша иногда постанывал, видать, лишка кулеша употребил, а может, лихие сны привиделись.

Егор встал и поводил плечами, размять мышцы и тут кто-то мягко обхватил его со спины. Зажали рот, прижали руки к телу, сноровисто обмотали ноги верёвкой, он и дёрнуться не успел.