Когти Тьмы

Глава 23. Люди гибнут за металл

Пусть в тиглях тревоги и боли сгорят,

Не время для тихой беседы.

Когда мир войною и дымом объят,

Без жертв не добиться победы.

Воздух в лаборатории замка в долине рудников был густым и едким, пахнущим дымом, кипящими травами и горькой пылью распылённых алхимических компонентов. Мильтен стирал со лба пот, оставляя грязный размазанный след. Его глаза горели от недосыпа и испарений различных органических кислот, а пальцы, исцарапанные и местами обожжённые, с трудом повиновались ему. Последние дни слились в один бесконечный, изматывающий кошмар. Даже правила техники безопасности на этом фоне отступали на второй план. Он уже нарушил практически все писаные и неписаные правила, начиная с того, что нельзя работать при таком сильном утомлении. Иногда его глаза попросту закрывались, и он отключался на несколько секунд, а может, даже минут, стоя облокотившись на стол.

Лорд Гаронд требовал невозможного. Бодрящие настойки для часовых, чтобы те не засыпали на постах. Зелья, ускоряющие реакцию — одна капля такого может быть ценою в жизнь в ближней схватке. Отвары, затягивающие быстрее раны, и густые, обжигающие припарки для ожогов от оркских зажигательных снарядов. И ничего, абсолютно ничего не удавалось запасти впрок. Проклятые волосатые варвары, этот бич Миртаны, не давали передышки ни на день. Постоянные наскоки, ночные попытки штурма, обстрелы огненными шарами их шаманов. Несколько отрядов разведчиков смогли вернуться, добыв ещё немного требуемых ингредиентов. К счастью, Мильтен знал места произрастания основных используемых в алхимии растений в Миннентале. Но далеко не все из них сейчас были доступны, а запасы, взятые с собой, и найденные в сохранившихся складах мастера Дамарока, подходили к концу. Скоро работа в лаборатории прекратится сама собой из-за отсутствия нужных компонент зелий. Но не сегодня.

Но работа без отдыха и в условиях дефицита, когда даже спирт приходилось делать самому, смастерив ещё один перегонный аппарат — ведь тот, что был, нужно было приберечь для более чистой работы, для финальных стадий перегонки, когда работа идёт уже с более качественным сырьём, не загрязнённым сивушными маслами. Это всё были небольшие сложности, которые он смог преодолеть. А самым страшным испытанием была попытка орков собрать метательную машину.

Орки даже не скрывали своих намерений, под прикрытием шаманов и арбалетчиков организовав на пределе полёта стрел осадный лагерь, в котором начали из привезённых частей собирать что-то вроде требушета. И это привело к тому, что до сих пор не давало покоя молодому, и никогда не участвовавшему до того в крупных сражениях магу. Картины той ночной вылазки, в которой ему пришлось стать центральным звеном, до сих пор стояли перед глазами Мильтена. Яркие и болезненные напоминания об ужасе войны, затмили даже ужас атаки драконов. При первом штурме всё произошло слишком быстро, не осталось времени на страх, он просто действовал, а затем, потеряв сознание, и вовсе забыл остроту случившегося — воспоминания сгладились, пережитое казалось дурным сном. Перед вылазкой же было время на подготовку. Время на то, чтобы осознать всё безумие их затеи, чтобы взглянуть со всем пониманием в лицо смерти. Юный чародей не был солдатом, не привык к такому. Уходя на охоту, он мог стать добычей зверя, живя в окружении каторжников он рисковал получить нож в спину, но это… это было совсем иным опытом. Ждать неминуемой битвы с превосходящим во всем противником, понимать, что собирающиеся рядом товарищи по оружию, в большинстве, скорее всего не вернутся, и что такая же участь вероятна и для тебя — это не то, с чем можно спокойно смириться. Но все добровольцы понимали, что выбора у них нет. Если бы гигантская катапульта была достроена, каменные ядра и зажигательные снаряды рано или поздно сравняли бы стены и здания внутри замка с землёй, а участь защитников была бы предрешена. Они могли пережить осаду, но не бомбёжку.

Драконы тоже могли бы поджарить защитников, но, по какой-то причине, после первой атаки они предпочли затаиться. Паладины думали, что они испугались или им нужно восстановить силы, но у Мильтена было совсем другое мнение на этот счёт. В одной из лекций о былых временах Корристо рассказывал своему ученику, что согласно сохранившимся древним свиткам драконы могли откладывать яйца. Из оплодотворённых и поддерживаемых при нужной температуре яиц могли родиться новые драконы, среди которых, как правило, выживал только один, самый сильный, сожравший конкурентов. Говорят, что для полноценного потомства драконам ещё нужно было золото, хотя точных причин, и как именно они его используют, никто не знал. Когда-то давно по этому поводу наверняка спорили до хрипоты, но со временем, когда драконы пропали из поля зрения людей, и, как думали, вовсе вымерли, интерес к этой теме угас, как и пропала возможность экспериментальной проверки смелых гипотез о высоком содержании золота в скорлупе, или золотом «радиаторе», отводящем избыток тепла от драконьей кладки или наоборот, подводящем. Среди основных версий как раз было то, что для появления дракона нужна очень высокая, или, наоборот, очень низкая температура. Бытовала однако также версия о том, что у драконов большинство представителей самки, но есть и самцы, которые не сидят на одном месте, а всегда мигрируют, и которых самки приманивают наиболее блестящим гнездом, для чего и сгребают в него все виды драгоценностей. Однако Корристо упоминал о ней с усмешкой, считая, что нельзя напрямую сравнивать драконов с примитивными птицами. По его мнению, их логика не может быть столь простой, а у действий должна быть более глубокая логика, продиктованная необходимостью. Драконы без сомнения, обладали разумом, и по легенде, обладавший глазом Инноса Вершитель, избранник бога Огня и Света, мог с ними говорить, понимая их язык благодаря божественной помощи. К сожалению, он не додумался спросить у драконов о способе их размножения, чем поставил всех последующих учёных в очень неприятное положение, при котором они вынуждены были строить непроверяемые гипотезы.

В любом случае, все учёные мужи древности, заставшие драконов или хотя бы живых свидетелей борьбы с ними, сходились во мнении, что из большинства яиц драконов, то ли неоплодотворённых, то ли хранящихся при неподходящей температуре, рождались совсем не драконы, а иные существа — похожие по габаритам и телосложению на орков, но покрытые плотной чешуёй гуманоидные ящеры. В отличие от новых драконов, их могло появляться на свет гораздо больше, росли они очень быстро, питаясь сырым мясом или падалью, и выполняли функции защитников гнезда дракона, этаких прислужников для примитивных поручений и подготовки выбранного драконом логова к появлению уже настоящего потомства. И, как опасался Мильтен, именно откладкой яиц и «штамповкой» людоящеров могли быть сейчас заняты наевшиеся драконы. Одному Белиару было известно, к чему это могло привести, если никто не уничтожит или не изгонит этих огнедышащих тварей раньше. С каждым днём добраться до их гнезда будет всё сложнее и сложнее.

Так или иначе, но не драконы оказались экзистенциальной угрозой для защитников замка, хоть их возвращения и ждали с ужасом. Но готовящийся орками требушет был прямо под стенами замка и мог смять оборону, как только будет запущен. Даже если орки смогут запускать всего один многопудовый валун или горящий снаряд в час, и даже если первые из них пролетят мимо, то очень скоро они пристреляются и неспешно уничтожат защитников за считанные дни. Именно поэтому капитан Гаронд начал собирать добровольцев ещё до того, как орудие было достроено. План был простой и прямолинейный, так как выбора особо не было. Сначала думали, что Мильтен сможет просто уничтожить катапульту, но шаманы орков ловко отклоняли все огненные шары — даже магистр огня вряд ли справился бы с их сопротивлением. Поэтому оставалась только вылазка. Спуститься планировали в темноте по остаткам таранной башни, торчавшим из стены после первого штурма. Поначалу лорд Гаронд хотел приказать разрубить бревно топорами и заделать брешь, но затем решил отложить эту идею. Не только потому, что первых же каторжников, из числа оставленных в замке для грязной работы, проткнуло орочьими стрелами, чуть не пригвоздив к камням стены, но и потому что это бревно оказалось удобным и для незаметного спуска защитников в ночи и, главное — затем быстрого возвращения. Поднимать ворота незаметно было нельзя, уж больно они скрипели, спускаться со стен было можно, но тяжело быстро подниматься назад — в случае погони отряд был бы обречён. Поэтому использовать бревно решили как чёрный ход. Возле него всегда дежурили арбалетчики, не позволявшие оркам приближаться слишком близко. Штурмовать по нему замок было бы откровенным безумием, на которое не решились бы даже орки. Первый раз на их стороне был эффект неожиданности, а теперь шансов на успех такой лобовой атаки не было никаких. Несколько молодых орков попробовали, но их тела остались под стенами.

Лагерь с катапультой был как раз с той стороны, так что бревно стало ключевой частью плана ночной вылазки. Мильтен должен был идти вместе с добровольцами. Только он мог быстро и эффективно уничтожить осадную машину с помощью огненного шторма. Когда маг понял тщетность попыток уничтожить её издалека, он сам предложил Гаронду отправиться наружу. Тот лишь пожал плечами, изучающе посмотрел несколько мгновений и кивнул, не сказав ни слова. Каждое слово нужно было экономить, защитники учились понимать друг друга по возможности молча. Конечно, основной причиной такого странного поведения была накопившаяся усталость. Лишь чуть позже Мильтен узнал, что готовится вылазка, когда его позвали на брифинг.

Среди добровольцев были лучшие арбалетчики, в глаза которых Мильтен закапал самодельное зелье, улучшающее ночное зрение. Рецепт он подсмотрел в книге Дамарока — ночные чтения не прошли даром. Воспроизвести нужный состав без всех указанных ингредиентов было той ещё задачей, поэтому эффект вышел нестабильным и кратковременным. Выжившие на следующий день не смогли бы смотреть на дневной свет, а возможно, даже частично ослепли на несколько дней. Мильтен не был уверен во всех побочных эффектах до конца, но результаты эксперимента обнадёживали. В качестве подопытного Гаронд приказал использовать Горна — мол, пусть отрабатывает харчи. Руки Мильтена немного тряслись, когда он капал другу в глаза свою модификацию капель ночного зрения, но, Горн лишь улыбнулся, сказав, что вполне доверяет другу, а если прикинется потом слепым, то его точно не отправят на принудительные работы. К огромному облегчению Мильтена здоровяк наёмник не ослеп, и даже смог прочесть книгу в своей тёмной камере, когда погасили факел. Времени на более подробный тест не было, но последствия были второстепенны на тот момент. Главное, что с этим средством арбалетчики были способны в темноте увидеть и пристрелить оркских часовых, большинство из которых не использовали факелы, чтобы не быть лёгкой мишенью и при этом хорошо видеть возможных диверсантов. Но в ту ночь это им не помогло. Штурмовой отряд людей вошёл в сонный лагерь орков, как нож в масло — мягко, тихо, и режа всё на своём пути.

Пока орки пытались понять, что происходит и начали орать тревогу, Мильтен десятком огненных стрел быстро зажёг палатки, внеся ещё большую сумятицу в действия врага и отвлекая шаманов на борьбу с этим огнём. Основная задача была лишь одна — сжечь катапульту. Именно потому лорд Гаронд отправил его с этой штурмовой группой самоубийц, осознавая, что может потерять один из ценнейших инструментов, способствовавших выживанию в осаде, сдерживающий возможность пожаров, помогающий раненым. Но, ничего другого не оставалось, ведь никаких запасов зажигательной смеси у них не было, да и самогонного спирта было бы явно недостаточно, его попросту не из чего было бы произвести, да и не успеть в нужном количестве… Гарнизон и так уже сидел на урезанном на треть пайке.

Именно момент, когда началась суета, и запечатлелся сильнее всего в памяти Мильтена. Крики. Вопли умирающих. Яростные гортанные возгласы орков и тяжёлые взмахи их топоров. Паладины, зажатые со всех сторон напирающими орками, практически закрывавшие волшебника собой и своими зазубренными щитами, пока он, стоя почти вплотную к громадным деревянным конструкциям, творил самый сильный огненный шторм, на какой был способен. Вокруг был хаос, а от него требовалась высочайшая концентрация — то состояние, когда время будто замедляется и каждая мельчайшая деталь становится более отчётливой. Он видел танец жизни и смерти. Люди, то успешно уклоняющиеся от атак, то заживо сваренные прямо в доспехах, или с обожжённой, вздувающейся волдырями и облезающей кожей — результатами ответных чар шаманов, их огненными шарами или даже перехваченными потоками пламени, контроль над которыми терял Мильтен. Вот, двое ополченцев бросаются вперёд на офицера орков — его топор чёрен, доспехи украшены какими-то узорами. Один из ополченцев блокирует палашом удар и не удержавшись от мощи орка падает наземь. Второй с выставленным вперёд клинком прыгает на орка и меч, чудом найдя брешь в довольно неплохой броне, втыкается в плечо врага. Кажется, что победа близка, но через мгновение мощный удар кулака чуть ли не вбивает удачливого человека в землю — когти на металлических перчатках орка обагряются кровью, пронзая лицо и шею наглеца. Второй ополченец уже почти поднялся, но тут же верхняя его половина повалилась вновь, пока ноги ещё делали последний шаг вперёд. Перекошенное ужасом и предсмертной агонией лицо молодого воина с удивлением ударилось в грязь… И всё это в каких-то паре метров от творящего заклинание мага. Не лучшее место для концентрации. Но другого быть не могло. Это была не тренировка — это была настоящая война. Та, на которой маги огня бывали в первых рядах крайне редко.

Паладины держались лучше. Броня выдерживала даже прямые удары, острые стальные мечи порой разрубали толстые древки грубых орочьих секир и палиц. Но даже этим тяжёлым орудиям войны не было просто. На одного наскочили сразу несколько полуголых орков. Казалось бы — ерунда, но его просто завалили. Пока товарищи спешили на помощь, его били шлемом о камень. Когда подмога подоспела от головы бедняги остались одни воспоминания… и вытекающая из шлема кровавая жижа. Особенно чародею запомнилось лицо молодого оруженосца. Ещё практически мальчишка, его лицо было перекошено ужасом и нестерпимой болью, униформа дымилась, кожа слезала с живого мяса. Он рухнул перед ногами Мильтена, его глаза, полные слёз и недоумения, смотрели на мага, словно спрашивая: «Почему?» Мильтен уже ничем не мог ему помочь. Лишь прошептать сквозь стиснутые зубы молитву за его душу, пока вокруг бушевала бойня. И вдруг стало легче, будто бы Иннос услышал своего служителя.

На смену хаосу пришёл всепоглощающий жар. Огненный шторм, рождённый и усиленный больше не сдерживаемым гневом, наконец, обрёл полную силу, превратившись из небольшого вихря в настоящий ураган. Он разметал уже и так горящий остов требушета в щепки, и раскидал бревна и доски, будто спички, которые разлетевшись по окрестностям поджигали всё вокруг. Вот, всё ещё сопротивляющегося под натиском паладинов офицера орков пробило насквозь горящей жердью. Вот, удивлённого такой мощью шамана орков откинуло куда-то в овраг пролетающим полыхающим бревном. Вот мощный взрыв сотряс обтянутую шкурами палатку, будто бы в ней был пороховой склад. Но сила не даётся даром. Мильтен закачался, пытаясь нащупать в кармане спасительный эликсир, который приведёт его в хотя бы некоторое подобие нормы, после такого выброса энергии. Туман адского пламени и хаоса, впрочем, почти не затронул группу диверсантов, бывших будто в глазе бури — тихой части, где нет ветра. Выжившие добровольцы схватили под руки Мильтена и потащили прочь. Всё шло согласно плану. Опытные воины, которых было среди выживших большинство, были не впервые в подобной мясорубке и не теряли самообладания. Маг бессильно перебирал ногами, спотыкался, и его буквально несли, пока сознание его плавало где-то между болью, истощением и шоком, и пока он заливал в себя с трудом откупоренную бутылку, проливая жгучую жидкость себе на лицо, вместо открытого рта.

Из тридцати добровольцев назад тогда вернулись лишь десять, трое из которых были едва живы и умерли бы, если бы Мильтен не отпоил их своими зельями, в которые добавил экспериментальный ингредиент, последние остатки высушенного порошка алоэ, использованного когда-то мастером Дамароком для омолаживающего зелья. Это был буквально ингридиент последнего шанса — если он бы не помог, значит, спасти человека могло только божественное вмешательство. Но и цена этого вида алоэ была невероятной. Оно, в прямом смысле было просто бесценно — слишком мало его экземпляров было в мире, чтобы его кто-то продавал. Но Мильтену было всё равно на ценность, он собирался сделать всё возможное, чтобы спасти хотя бы немногих из тех, кто пожертвовал собой ради остальных.

Жертва храбрецов не была напрасной. У орков не осталось ни материалов, ни, что важнее, мастеров для постройки новых машин. Конечно, с галерами могли подвезти и то, и другое. Но та вылазка стала невидимой чертой, после которой орки стали намного, намного осторожнее. Они значительно отступили от стен, и перешли к глубокой осаде, оградив свой основной лагерь сделанным на скорую руку частоколом. Теперь они не чувствовали себя полными хозяевами положения, теперь они тоже боялись. У самых стен замка они оставили лишь постоянно сменяемые патрули. Вдали, на одном из холмов расположились шаманы. Они наблюдали и как будто чего-то ждали.

И можно было догадаться чего. Новой атаки драконов. Все в замке, от последнего каторжника до лорда Гаронда, понимали — это ненадолго. И когда эти отродья Белиара вернутся и возьмутся за осаждённых всерьёз, то никакие стены, никакие зелья и никакие молитвы уже не спасут их. Оркам, действительно, не было нужды спешить со штурмом и попусту терять воинов. Ослабленные и измождённые защитники не вынесут второй атаки, подобной той, что была недавно. Если до этого вообще дойдёт — если они не умрут с голоду раньше.

Ещё одной не столь очевидной пользой ночной вылазки было то, что орки стали гораздо осмотрительнее и в других частях долины рудников. Их патрули не уходили далеко от лагеря и это давало надежду, что ушедшие на разработку новых месторождений руды экспедиции смогут выжить и не будут обнаружены и уничтожены орками. Впрочем, даже без орков было много других угроз. Зверьё в долине так и не пришло до конца в норму, хищники и разные твари, прятавшиеся раньше по пещерам, стали часто выходить из своих нор даже днём. Рудниковая долина, которая и раньше была очень опасным местом, превратилась в воистину гиблое место.

Отгоняя воспоминания, Мильтен пытался сосредоточиться на работе без остатка. Лаборатория больше походила на пещеру алхимика-отшельника, чем на часть форпоста ордена Инноса. Терпкие пары кипящих отваров, сладковатая пыльца, аромат сушёных трав и едкий дым от недавно погасшей горелки — всё смешалось в неописуемый букет запахов, который делал воздух будто бы жидким и осязаемым. На столах в живописном беспорядке громоздились реторты, колбы и ступки. Только один стол был в относительно порядке — тот, за которым маг работал в данный момент. В углу тлели угли в печи, на которой булькал небольшой котёл с тёмной, почти чёрной жидкостью, издававшей при кипении запах гари и металла — похоже, кислота в нём частично растворяла ёмкость, но другой тары просто не было. И Мильтен, перемешивая очередное зелье в своей дымящейся колбе, чувствовал, что и сам никогда не будет прежним, будто эта война растворила и часть его прежней сущности.

Он и так был давно уже не простым человеком, и даже не простым магом. Он был тем, кто выжил, когда другие погибли. Но теперь он был тем, кому предстояло выживать снова и снова, день за днём. Он уже давно не думал, зачем всё это, для чего такие страдания и столько боли. Ответ был прост — они просто делали, что должно. Орки и другие отродья Белиара были врагами, они не знали пощады, и когда они разгрызут крепкий орешек замка рудниковой долины, то их армия пойдёт дальше, осадит город Хоринис и монастырь, попутно уничтожив все фермы и поселения в окрестностях. Именно поэтому он дал себе слово не отступать, пока это не потребует долг — пока он вновь не увидит Вершителя, и не будет вынужден отправиться в монастырь для исполнения обещания, данного то ли некроманту, то ли всё ещё великому магистру ордена. Скорее всего, Ксардас, конечно, не был в полной мере ни тем не другим. И чем больше Мильтен об этом думал, тем меньше понимал, кем же является этот странный и могущественный маг на самом деле, и какие цели преследует.

Мильтен ненадолго приостановил работу, опираясь обеими руками о край стола. Его голова гудела от усталости, веки наливались свинцом. Казалось, ещё немного — и он рухнет лицом в груду размолотых кореньев. Последние дни слились в один бесконечный кошмарный день, наполненный болью, страхом и этой изматывающей, монотонной работой. Каждое зелье, каждая мазь давались ценой невероятных усилий. Руки дрожали от перенапряжения и недосыпа, а в висках стучало, до сих пор напоминая о череде недавних битв и испытаний, навалившихся на него после падения барьера — похороны магов огня, бой с мракорисом, когтистые щупальца тьмы, насылавшие кошмары наяву и во сне и норовящие взорвать голову нестерпимой болью, затем бой с культистами Белиара, бегство из долины, противостояние с магистрами огня, испытывавшими его способности, сумасшедший марш обратно в долину рудников, оборона замка от орков и драконов, ночная вылазка к требушету, и, теперь, работа в лаборатории почти без отдыха. Он был на грани.

Шум за дверью, скрип петель и шаги заставили его вздрогнуть и с трудом выпрямиться. В проёме возникла знакомая массивная фигура в сияющих и тщательно начищенных, несмотря на военное положение, доспехах. Это был Сенграт — один из тех, кто использовал его капли ночного зрения, а затем практически на себе вынес молодого чародея из той бойни возле катапульты. Лицо довольно молодого рыцаря, едва ли бывшего старше Мильтена, «украшенное» несколькими небольшими рубцами, было серьёзно. Распахнув дверь, он принес с собой частицу свежего ночного воздуха снаружи.

— Здравствуй, Мильтен, — голос паладина был глуховатым, будто бы охрипшим.

— И тебе здоровья, Сенграт. Как твои глаза?

— Слава Инносу, всё также остры. Резь в глазах была только полдня, теперь уже всё в порядке.

— Рад это слышать. Я бы никогда не простил себе, если бы из-за меня орден лишился такого мастера стрельбы из арбалета.

— Видимо, у Инноса у меня ещё есть планы, — улыбнулся паладин. — Но я пришёл не за этим. Всё ли у тебя есть? Ну, то есть необходимое, для этого. — Он кивнул в сторону котлов.

Мильтен медленно сменил позу и потянулся, чувствуя, как каждый мускул ноет от усталости.

— Припасы на исходе. Особенно сушёного серафиса и лугового горца. Может быть, группа, что уйдёт с докладом в Хоринис, сможет что-то выторговать у городских аптекарей? Хотя бы мешок стандартных трав. Для отваров и базовых эликсиров. Без этого скоро будем заливать раны уксусом или прижигать калёным железом, как в старые добрые времена.

Паладин кивнул, его взгляд скользнул по закопчённым стенам и заставленным столам, будто оценивая масштабы бедствия.

— Передам. Лорд Хаген не оставит своих людей без поддержки. Он прикажет, и алхимики выложат все запасы — и травы, и готовые зелья. Может даже кого-то пришлёт сюда в помощь. Хотя бы подмастерье. Да и твои братья из монастыря тоже наверняка имеют немало заготовок. Они хоть и скупятся, но приказ есть приказ. Да и делаем мы одно дело, как бы то ни было. Если не выстоим, то и им несдобровать…

Он помолчал, его взгляд задержался на большом котле, где варилось что-то особо чадящее.

— Драконы, Мильтен, — вдруг произнёс Сенграт, и в его голосе прозвучала несвойственная ему задумчивость. — Мы видели ещё одного кружившегося на юге. Старые легенды ожили. Если они и вправду вернутся сюда… Нет ли у тебя в этих склянках чего-то, что могло бы остановить такую тварь?

Мильтен с горькой усмешкой взглянул на свои колбы.

— Уповать остаётся лишь на Инноса да на стальную хватку таких как ты, Сенграт. Мои зелья против чешуи древнего ящера — что комариный укус против кольчуги. — А огненными заклятьями пытаться пробить повелителя огня, это всё равно, что пытаться огненным шаром потушить костёр. Чудо, что тогда мне удалось слегка отвести его пламя в сторону. Даже это может больше не выйти. Что же до борьбы с ними… Вряд ли вообще что-либо может их пробить. — Он вздохнул и провёл рукой по лицу, смахивая налипшую сажу. — Хотя… Пушки. С кораблей. Если основные силы смогут доставить сюда хотя бы пару орудий… Можно попробовать устроить засаду, заманить во внутренний двор. Но это лишь предположения, игры разума уставшего человека.

Сенграт хмыкнул, скрестив руки на могучей груди. Доспехи тихо заскрипели.

— Мысли о пушках давно витают в воздухе. Не ты первый про них вспомнил. Хотя, конечно, дракон это не пиратский бриг. Но тащить их через перевал без лошадей… Да и попасть в летящего змея ядром — задача не из простых. Куда надёжнее старый добрый арбалет. Меткий выстрел в глаз — и тварь повержена.

— Третье веко, — безразличным тоном возразил Мильтен. — У дракона есть третье веко. Оно очень быстрое и почти прозрачное, но по прочности не уступит твоему нагруднику, Сенграт. Магия… Пробить его арбалетным болтом… Едва ли. Это сказки для юных оруженосцев, мечтающих о славе, не для нас.

Чародей пошатнулся и едва не уронил со стола пустую колбу. Он поймал себя на том, что почти засыпает стоя. Сенграт тоже заметил это. Его суровый взгляд смягчился на мгновение.

— Ты едва держишься на ногах. Делаешь больше, чем может вынести человек. Иди отдохни. Хотя бы пару часов. Часовым я сам отнесу последнюю партию твоих отваров. — Он указал подбородком на аккуратно поставленный у двери деревянный ящик с пузырьками микстур.

Не дожидаясь ответа, паладин развернулся и вышел, взяв ящик. Тяжёлые шаги его быстро затихли в коридоре. Мильтен остался один в густом, дурманящем воздухе лаборатории. Он посмотрел на свой тлеющий очаг, на булькающий котёл, на груды трав и кореньев. Мир поплыл перед глазами. Добраться до кровати, которая была в соседней комнате, казалась невыполнимой задачей. Проще было прилечь тут же, на голом каменном полу, и провалиться в пустоту беспамятного, тяжёлого сна. Но собрав последние силы, он всё же потушил все горелки и дошёл до соседней комнаты.