Когти Тьмы

Глава 27. Обломленный коготь

Кто руки протянул свои к чужому,

Надеясь власть и силу получить —

Тому готовому к уделу роковому

Необходимо постоянно быть.

Недели, проведенные в тени руин Яркендара, слились для Ворона в череду кровавых ночей и пьянящих, всё более мощных приливов силы. Ритуалы следовали один за другим. Жертвами становились то заблудившиеся пираты, то слишком любопытные разведчики из лагеря, то специально подкупленные наемники, приведенные Эстебаном под предлогом «выгодных работ». Стены подземного святилища, казалось, впитывали стоны и начинали слабо пульсировать багровым светом, когда Ворон заканчивал свои чёрные литургии. Каждая душа, вырванная «обсидиановым» клинком с добровольного согласия, конечно, полученного после избиений до полусмерти и даже пыток, и принесенная в качестве дара Белиару, делала Ворона сильнее, быстрее, чувствительнее к магии. А голос Кхардимона в его сознании — всё более ясным и властным. Порой казалось, что его дух уже не нуждается в смертной оболочке и может сам разгуливать среди руин, словно призрак. Иногда Ворон даже видел его среди теней… Впрочем, порой он видел и других призраков прошлого, но «жить», если так можно назвать их прозябание, им оставалось после таких встреч недолго. Большинство из них Кхардимон поглотил, словно хищная рыба, которая видит добычу даже в особях своего вида, если они слабее. Кажется, это тоже делало его сильнее, хоть и не так, как ритуалы — после этого он был довольным, словно сытый тигр.

Храм, в тайном подземном зале которого проводили жертвоприношения, как выяснил Ворон, после того, как научился хотя бы немного читать руны древних, был вообще-то гробницей самого Кхардимона — тем местом, в котором должен был обитать его дух после смерти, разговаривая лишь со «стражами мёртвых» — группой жрецов, специализирующихся на общении с предками. Почему-то сам его наставник не счёл нужным упомянуть эту мелочь. Быть может, боялся, что Ворон может узнать что-то лишнее? В любом случае, в одну из ночей, когда после очередной жертвы воздух стал густым, как кровавый кисель, а от самих камней храма исходил низкий, почти неслышный гул, Кхардимон произнёс долгожданное:

— Довольно. Сила моего духа достигла достаточной плотности, будто я жив, — в подтверждение этих слов воздух сгустился, и рядом с Райвеном появился человек в иссиня-чёрном балахоне. Он был худ, а его лицо за капюшоном почти невидимо. При попытке всмотреться в его черты, они будто бы расплывались дымкой. Но одежда была смутно знакома, и, Ворон без труда опознал в ней одеяние высших магов воды. Почти такое же, только гораздо более светлое, носил магистр Сатурас, которого Ворону доводилось видеть в колонии, еще до того, как маги воды основали отдельное поселение. Но, было в нём и что-то ещё, некая большая роскошь, чем у ныне живущих магов. Рунические знаки украшали рукава и ворот мантии, от них исходило угрожающее свечение. Ворон, уже перенявший от своего наставника основы древнего языка, смог понять, что это защитная вязь. Невзрачное на вид облачение, скорее всего, когда-то могло выдержать выстрел вплотную из пушки и, ядро, скорее всего бы просто превратилось в блин, не сумев пробить магический барьер, защищавший высшего жреца. Как же тогда его вообще смогли убить? Какой силой обладали нападавшие? Наверное, как раз такой, какую сейчас получил и Райвен. Впрочем, магическая защита Кхардимона в его нынешнем облике была лишь бутафорией, ибо сам древний маг был призраком, как и его одеяние, хоть и бывшее на вид почти осязаемым.

— Теперь мы можем ступить туда, куда не ступала нога смертного со времён падения империи, — продолжил Кхардимон, насладившись произведённым эффектом от появления, — В храм Аданоса, где ждёт Коготь Тьмы.

Ворон, когда-то вынашивавший планы о том, как избавиться от незваного наставника, с сожалением понял, что сейчас всё ещё не подходящий момент. Мало того, что мёртвый жрец находится на пике своего могущества, так ещё и главная его роль проводника к Когтю не завершена. Поэтому он почтительно склонил голову:

— Я готов, учитель.

Кхрадимон вновь растворился — видимо призрачный облик требовал излишне много магических сил — и в голове Ворона зазвучал его голос, как прежде. Они двинулись к другому храмовому комплексу, когда-то бывшему центральным святилищем Аданоса. Дорога была знакомой.

Добравшись до храма, Ворон в очередной раз осмотрелся — что-то вокруг казалось подозрительным, будто с его прошлого посещения кто-то ещё побывал здесь. Но понять, что именно изменилось, было невозможно. Стены здесь были гладкими, без фресок, лишь испещрены трещинами, которые, впрочем, носили косметический характер. Выточенные из камня огромные блоки, составлявшие массивную многотонную конструкцию, могли быть уничтожены временем едва ли быстрее, чем окружающие долину горы. Наконец, они дошли до центральных врат — того места, попасть в которое Ворон мечтал с самого прибытия в долину. Эта цель всегда была так близка — столько раз он был совсем близко, смотрел на узоры, видимые под слоем пыли на воротах, даже ощупывал вырезанные на них руны, магия которых не только не угасла, но была свежа, будто врата зачаровали лишь вчера. Кхардимон тогда скупо прокомментировал это — «этот узник сам куёт свои цепи и потому никогда не сможет их разорвать».

Воздух перед Вратами вибрировал от сконцентрированной мощи, древней и непоколебимой. Заметить это мог, пожалуй, даже человек без магического дара. Ворон же, наполненный дарованной Белиаром силой, чувствовал вибрацию всем нутром. Ведомый указаниями духа, он встал на колени, разрезал руку, жертвуя немного крови. Предстояло активировать личную печать Кхардимона — бывшего как раз одним из тех, кто запечатывал эту превратившуюся в гробницу святыню. Райвен наполнил руны врат силой Белиара и произнёс: «Кхардимон фатагн шатар фатагн Белиар». Серебряные руны на створках вспыхнули ослепительно-фиолетовым светом, болезненным для глаз, и тут же погасли, вновь став блёклыми. Желтоватый гранит ворот с глухим и недовольным стоном, будто ругая потревожившего его сон человека, расступился, расколовшись на две открывающиеся половины. За ним открылась ещё более густая тьма и поток леденящего, древнего воздуха.

Несмотря на то, что руны были наполнены мощью тёмного бога, а не его брата — бога равновесия, древний храм всё равно не смог противиться своему верховному жрецу. Ворон, встал, намереваясь сделать шаг вперёд, как вдруг кожу между лопаток обожгло знакомое, ненавистное чувство. Чувство, будто его прожигают концентрированным светом, как букашку, на которую играющиеся дети наводят собранные в украденную у взрослых линзу лучи ока Инноса.

Он обернулся.

В дальнем конце колоннады, в обрамлении арки, откуда он только что сам пришёл, стоял человек. И не простой, а тот, чьё лицо Ворон видел в кошмарах. Тот, чью ухмыляющуюся рожу он изобразил сам на гончих листах, пообещав награду за любую информацию. Облик врага немного изменился — не было тех проклятых доспехов, лишь броня паладина младшего ранга. Но та же хищная улыбка, уверенная осанка, сжатый в руке меч. Нет, не один из когтей Тьмы, режущий сталь, словно масло: самый обычный, выкованный пусть и умелым кузнецом полуторник, популярный у служителей Инноса. От него исходило тёплое, золотистое сияние, растекавшееся по стенам и заставлявшее тени сжиматься в ужасе — благословение бога Света. Вот она — причина, по которой Ворон почувствовал угрозу. Их разделял длинный коридор, но даже так Ворон видел глаза своего визави, или же ему просто казалось, что он различает в них ту же праведную ярость и убеждённость, как и в момент того удара, что должен был стать для барона смертельным. Избранник Инноса вернулся с того света, когда люди Ворона уже обыскали, казалось бы весь Хоринис, и не нашли и следа. Ворон уже считал его погибшим после крушения барьера. Но, очевидно, ошибся. Неужели, Иннос послал его лишь затем, чтобы довершить начатое?

Их взгляды встретились сквозь полусотню шагов каменного коридора. В ужасной тишине слышалось только шипение факела в руке Ворона и его собственное учащённое дыхание. Но на смену старому страху пришла волна такого сладкого, такого всепоглощающего предвкушения, что Ворон не смог сдержать улыбку. Оскал, полный торжествующей ненависти, исказил его лицо.

— Сам пришёл, — пронеслось в его голове. — Как любезно. Не придётся за ним бегать.

Паладин что-то крикнул, его голос, чистый и гневный, отдался эхом в колоннаде. Он сделал стремительный рывок вперёд, доспехи зазвенели. Но расстояние было слишком велико.

— В храм! — проревел Кхардимон, и Ворон ощутил, как его собственное тело на миг перестаёт ему подчиняться. Он заскочил внутрь и развернулся, разводя руки в стороны.

Паладин был уже на середине пути, его лицо, искажённое яростью и решимостью, хорошо освещалось сиянием меча. Ворон, а точнее уже завладевший его телом древний жрец, усмехнулся и свёл руки, сделав хлопок. И створки ворот, до этого тяжёлые и неповоротливые, будто бы забыв законы гравитации и свой преклонный возраст, захлопнулись быстро и резко, словно ворота деревенской калитки. С тяжелым, окончательным ударом, от которого содрогнулся пол, и посыпалась пыль. Свет меча паладина исчез, осталась лишь тьма, нарушаемая дрожащим пламенем факела, брошенного под ногами Ворона. С той стороны почти сразу донёсся глухой, яростный удар металла о камень, затем ещё один. Ворон прислушался, и усмешка снова тронула его губы. Пусть бьётся. Пусть ломает клинок о гранит и древние чары. Умрёт уставшим, так и не добравшись до своей цели. Удача любимчика Инноса наконец-то оставила его.

Он оказался в совершенной, пугающей тишине. Воздух был сухим и мёртвым, без намёка на сквозняк или жизнь. Факел выхватывал из мрака не разрушенные, а законсервированные временем интерьеры. Пол под ногами был устлан идеально подогнанными плитами без единой трещины. Стены, высокие и величественные, были покрыты фресками невиданной красоты и сложности, изображавшими целые саги из жизни Яркендара. Здесь не было ни пыли, ни паутины, ни следов влаги. Магия, запечатавшая это место, остановила здесь само время.

— Добро пожаловать в прошлое, — прошептал Кхардимон, и в его голосе слышалась странная смесь торжества и старой боли. — Здесь не ступала нога человека с тех пор, как я… как мы запечатали Радемеса и артефакт, что должен был принести ему победу. Двигайся осторожно. Защитные механизмы, которые охраняют храм, всё ещё активны. Они не различают друга и врага.

Ворон медленно двинулся вперёд, и каждый его шаг отдавался гулким эхом в безмолвном зале. Кхардимон же стал его глазами и ушами.

— На три плиты вперёд, затем только на ту, что с трещиной в виде молнии… Не прикасайся к сосудам у стены, в них до сих пор дремлет энергия стражей… Видишь барельеф с воином, поднимающим меч? Нажми на его щит, но только после того, как перешагнёшь плиту с изображением облака и сосчитаешь до семи.

Это был медленный, выматывающий нервный танец со смертью. Иногда Ворон слышал едва уловимый щелчок или чувствовал, как воздух над какой-то плитой слегка дрожит от скрытой мощи. Однажды, по недосмотру, край его плаща задел выступ стены. Мгновенно из потолка с шипением выстрелила струя прозрачной жидкости, которая, попав на камень, растворила его, оставив дымящуюся воронку. Запах озона и серы повис в воздухе.

Шли они долго, спускаясь всё ниже по скрытым лестницам и проходя через залы, где в нишах стояли идеально сохранившиеся, застывшие в магическом сне статуи. Их каменные взгляды, казалось, следили за Вороном, наполненные немым укором.

Наконец, тоннель вывел их к ещё одной двери. Не столь грандиозной, но сделанной из цельного куска тёмного, почти чёрного металла, испещрённого витиеватыми письменами. Перед ней на полу лежали два скелета в истлевшей, но всё ещё узнаваемой одежде древних воинов. Они не были разбросаны — лежали в неестественных, скрюченных позах, будто жизнь покинула их в одно мгновение. Под ними в полу были видны небольшие отверстия. Видимо, какая-то хитрая ловушка.

— Стой в центре и не двигайся ни в коем случае. Я тебе помогу, — сказал Кхрадимон, выйдя вновь из тела своего ученика, и двинувшись к одной из стен. Только сейчас Ворон заметил, что на стенах этой комнаты полно кнопок, покрытых рунами. Когда Кхардимон нажал на одну из них, из пола выскочили тонкие копья, которые бы проткнули любого живого человека. Вместе с тем, дверь соседнего зала резко открылась. Призрак Кхардимона одним рывком вновь ввинтился в тело Райвена и, не говоря ни слова, грубо взял его под контроль, заставив броситься к проходу в ту же секунду, как шипы исчезли в полу. Стоило им оказаться в другом зале, как дверь назад снова закрылась.

Там, Кхардимон вновь вышел из тела своего «ученика».

Ворон, преодолевая внезапно нахлынувшую усталость и странное чувство тяжести, взглянул на открывшийся его взору зал. В центре его на каменном постаменте лежал тот, ради чего всё затевалось. Коготь Белиара.

Это был не просто меч. Это был символ демонической ярости, воплощённый в металле. Его клинок, длинный и замысловато изогнутый, едва ли не как пила, был выкован из чёрного металла, а по центральной части клинка бежали прожилки тёмно-багрового цвета, словно по мечу текла остывшая лава. Эфес был обвит стилизованными изображениями шипов и когтей, гарда и вовсе была клыками черепа, который украшал рукоять. Через глазницы этой маленькой черепушки, которая могла принадлежать разве что гоблину или оркскому ребенку, проглядывал сгусток абсолютной тьмы. От всего оружия веяло такой древней, такой бесконечной и безразличной к миру смертной мощью, что у Ворона перехватило дыхание. Он даже не сразу заметил, что на алтаре вместе с мечом покоится скелет, рука которого всё ещё держит артефакт.

Путь был пройден. Цель — перед глазами. Но Ворон вдруг с абсолютной ясностью понял, что самое трудное — и самое опасное — начинается только сейчас.

Борясь с нахлынувшим вдруг трепетом, он сделал несколько шагов вперёд. Алтарь вспыхнул холодным голубым сиянием, и магическое пламя, будто живая жидкость, окутало лежащие кости. Они затрещали, заскрипели, сцепились вновь воедино — и скелет, неестественно покачиваясь, поднялся, словно внезапно оживший пациент на столе патологоанатома. Вокруг костяка засветился прозрачный, мерцающий призрачный облик: воин в доспехах из чернёной стали, украшенных острыми, как перья, пластинами и стилизованными крыльями на плечах. Ворон замер, узнавая черты. Эти доспехи — те самые, что он видел на фресках. Те самые, что носили лидеры воинского сословия Яркендара. И те самые, чьи черты Кхардимон заставил его перенять, меняя свой облик. Маскарад обрёл жуткую логику.

Призрачный воин — Радемес — медленно повертел головой, скрипя шейными позвонками, и оценивающе взглянул на Коготь Тьмы, всё ещё зажатый в его костлявой ладони. Потом взгляд, полный холодного презрения и древней усталости, упал на Ворона.

— Тот, что притворяется одним из наследников… Зачем ты явился в моё узилище? — Голос был подобен скрипу камня по камню, но в нём слышалась власть. Конечно, он говорил на одном из наречий древнего языка, но Ворон уже научился ухватывать его суть, хотя некоторые образные сравнения и многозначности всё ещё были выше его понимания.

Впрочем, долгий диалог от него не требовался. Прежде чем Ворон смог открыть рот, он почувствовал, как внутри него что-то закручивается и выплёскивается из центра его груди, словно через воронку, как уже бывало неоднократно. Кхардимон покинул его тело, материализовавшись рядом, и два призрака уставились друг на друга в гробовой тишине зала. Радемес нарушил молчание первым.

— Дядя? — в его голосе прозвучало нечто, отдалённо напоминающее иронию. — Неужели явился завершить начатое? Тогда у меня для тебя плохие новости. Коготь нисколько не ослабел за прошедшие дни.

— Дни? — Кхардимон словно выплюнул это слово и едва заметно вскинул бровь, его дымчатые черты его лица исказила усмешка. — Ты хотел сказать — столетия?

— Для таких, как мы, это не имеет значения, — пожал призрачными плечами бывший глава культистов Белиара. Его прозрачный доспех слабо мерцал, повторяя движение. Остатки настоящей брони уже давно истлели, и лишь груда истлевших обломков на алтаре и рядом с ним напоминала, что скелет когда-то был настоящим воином. Только кости почему-то выдержали испытание временем.

— Отдай меч моему ученику, — голос Кхардимона стал стальным, лишённым всяких оттенков. — И можешь катиться на все четыре стороны. Твоя служба окончена. Тюремщик больше не нужен.

— Ты хотел сказать заключённый? — Кхардимон никак не прокомментировал это возражение, и Радемес, не дождавшись реакции, продолжил, — Но даже если ты прав, то меч — не единственное, что меня удерживает, — Радемес медленно поднял Коготь, и тёмно-багровые прожилки на клинке вспыхнули, как раскалённые угли. — Есть ещё ваша с отцом волшба. Вы предали меня, запечатали здесь вместе с этим… символом нашей самонадеянности. И хотя мне уже нет до этого дела, помощи не дождётесь. Я — лишь половина дуэта. И если я хотя бы готов был говорить… — он кивнул на клинок, — …то Он уже весь извёлся.

Коготь Белиара дрогнул в его руке, и вокруг оружия с сухим треском завихрились тонкие, ядовито-фиолетовые молнии. Воздух насытился озоном и гарью от сгорающей пыли.

Атака была внезапной и абсолютно неестественной. Расслабленный, почти меланхоличный облик Радемеса внезапно исчез, а костяк в его центре рванулся вперёд с такой скоростью, что превратился в смазанный серый силуэт. Казалось, истлевшим костям не пристало двигаться быстрее хищной кошки, но здесь действовали иные законы — только чистые потоки магии, управляющие останками. Коготь Тьмы, свистя, устремился прямо в дымчатое сердце Кхардимона.

Древний жрец даже не попытался уклониться. Он просто растворился, втянувшись обратно в Ворона, будто капля чернил в лист бумаги. Но импульс атаки не иссякал. Костяной воин, не сбавляя темпа, перенаправил удар на опешившего ученика.

— Руку! Отруби ему руку с мечом! — Голос Кхардимона прогремел в сознании Ворона, как набат, сметая оцепенение.

Инстинкт, отточенный в сотнях схваток, сработал быстрее мысли. Ворон рванулся в сторону, чувствуя, как леденящее дуновение смерти проносится в сантиметре от его шеи. Его собственный клинок, обычный, но смертоносный, мгновенно выскользнул из промасленных ножен, не испытывая ни малейшего сопротивления. В следующее мгновение он нанёс молниеносный диагональный взмах, целясь в костлявое запястье Радемеса, слегка потерявшего равновесие после промаха. И на этом битва могла бы завершиться.

Но демон в Когте Белиара считал иначе.

Из тёмного, прячущегося в странном маленьком черепе, сердца клинка вырвался сноп сконцентрированной молнии. Она не ударила в Ворона, но впиталась в его собственный меч, превратив сталь в проводник чудовищной энергии. Удар был не физическим, к которому он был готов, а подлым и магическим, всесокрушающим. Ворон ощутил, как адская судорога пронзает его руку, плечо, заполняет грудную клетку. Пальцы свело так, что кости затрещали, а кожа вспузырилась, но выпустить наэлектризованное оружие он не мог — оно будто приросло к ладони. Даже заизолированная кожей мракориса рукоять не спасла. Боль, острая и беспощадная, выжгла все мысли.

Его отбросило к стене, как щепку после удара дровосека. Спина с глухим стуком ударилась о камень, и на миг мир погас, растворившись в белой, звенящей пустоте. Он увидел себя со стороны — скомканное тело у стены, дымящуюся руку, беспомощно сжатую на рукояти меча. Его дух, вышибленный ударом, парил под потолком, безучастно наблюдая за разворачивающейся ниже драмой.

Скелет Радемеса не спешил. Он двигался к поверженному противнику медленно, почти церемонно, глазницы черепа источали фиолетовое пламя, а Коготь Тьмы в его руке тихо гудел, испуская такое же пробирающее дух свечение. Казалось, враг ждал подвоха, оружия последнего шанса или скрытой ловушки.

И не ошибся.

Тело Ворона — его тело — ещё лежало в неестественной позе, но пальцы вдруг дёрнулись. Потом согнулась в колене нога. И прежде чем призрак Радемеса успел сократить дистанцию, оно резко вскочило, игнорируя все полученные переломы. Движения были резкими, угловатыми, лишёнными привычной Ворону плавности — будто куклой управлял невидимый и нетерпеливый кукловод. Будто его тело стало таким же вместилищем духа, как и противостоящий ему скелет.

Но это было не начало нового раунда рукопашной схватки. Руки тела Ворона взметнулись в сложном, неестественном жесте, пальцы сплелись в древнюю, забытую всеми жившими форму. Из груди вырвался хриплый, нечеловеческий звук, скрежещущий на языке, которого сам Ворон не знал, но созвучные тем, которые сам произносил, активируя печать на вратах храма. Воздух в зале сгустился, задрожал, и между ладонями забился, рождаясь, сгусток иссиня-чёрного пламени.

Кхардимон не просто контролировал тело. Он творил магию. Самую настоящую, древнюю и смертоносную. И Ворон, беспомощный дух-наблюдатель, мог лишь смотреть, как его собственная плоть готовится выпустить в мир ту силу, которую он не мог даже осознать, не то, что контролировать.

Силясь прервать заклинание, Радемес, как будто ещё сильнее ускорился, выставил вперед меч, словно надеясь на его помощь, но повторной молнии не возникло. Словно мчащийся разъярённый носорог он вложил в свой отчаянный выпад всю силу. Никакого сложного фехтовального мастерства, никакой изысканности — самый простой колющий удар, который должен был или пронзить овладевшего чужим телом жреца насквозь, или же…

Случилось второе. Радемес не успел. Собранная Кхардимоном мощь резко разошлась волной в стороны, словно разрывая саму суть пространства. Только что несущийся вперёд скелет, рассыпался в пыль, а агонизирующий дух Радемеса вышибло из тела с такой силой, что Ворон едва успел заметить его тень, впечатавшуюся в стену и, через мгновение преодолевшую это физическое препятствие и вылетевшую сквозь неё в другой зал. То ли магического барьера от призраков тут не было, то ли импульс был такой мощи, что проломил защиту. Потерявший носителя меч по инерции продолжил лететь к Кхардимону, рассекая его магию, но даже он потерял свою скорость и, бессильно звякнув, упал у самых ног чародея, который, хоть и был вымотан, улыбнулся.

В этот момент Ворон понял, что его не постигла судьба Радемеса лишь потому, что он парил над потолком зала, в то время как магический выброс шёл параллельно полу. Думал ли об этом учитель, или Райвену просто повезло? Но в любом случае, что-то шло не так. Ворон, собрал все остатки воли, и направил свой дух в сторону тела. Кхардимон, будто бы тоже вспомнил о своём ученике, и, бросив на него какой-то нервный взгляд, резко наклонился, схватив Коготь Белиара. Ворон опоздал — его учитель завладел артефактом на мгновение раньше, чем дух рудного барона успел вернуть себе контроль над своим вместилищем. И вместо того, чтобы вернуться в тело, он будто бы ударился в каменную стену. Пока он пытался прийти в себя, Кхардимон свободной рукой схватил его за призрачную шею.

— А вот и последняя жертва, — улыбнулся жрец такой знакомой улыбкой, которую Ворон столько раз видел в зеркале, — прими же её, Белиар!

В этот момент челюсти черепа в мече хищно распахнулись, открывая врата в бездну. Мощнейшая хватка сжала дух Ворона тисками и, сжимая, потащила его внутрь меча. Он пытался сопротивляться, беззвучно орал и выкрикивал проклятия, молился и умолял, но всё бесполезно. Ничто не могло превозмочь эту силу, и в какой-то момент, он просто не выдержал и сдался.

— Ты же знал, что этим закончится, «ученик», — будто оправдываясь прохрипел Кхардимон, которого, похоже, тоже утомило противостояние.

Последнее, что различил на краю угасающего сознания, то ли сгорая в небытии, то ли отправляясь в чертоги Белиара, Герман Вейран, бывший рудный барон Ворон, «избранник» Белиара, это был смех собственного тела.

Торжество в монастыре в честь восстановления глаза Инноса и признания им Вершителя, было событием из ряда вон. Из глубин подвала, где обычно пылились бутылки для особых церемоний, извлекли вино лучших урожаев — густое, выдержанное, с терпким ароматом, которое даже не выставляли на продажу. Воздух в трапезной наполнился непривычным гулом голосов, звоном кубков и запахом жареного мяса с травами.

Везунчик, любимчик Инноса, или Вершитель, как его теперь официально величали, в целом выглядел скорее терпеливым, чем восторженным участником этого магического застолья. Он сторонился многословных дискуссий с магами, но быстро нашёл общий язык с паладином, который в это время гостил в монастыре, дожидаясь освящения очередной партии оружия для своего отряда. Его оруженосцы расположились в корчме в паре часов ходьбы, предпочитая вечно царящее там шумное веселье аскетичному покою святых стен. А вот сам рыцарь, человек немногословный и привыкший к уединённым молитвам, в итоге тоже оказался в центре празднества. И на удивление он оказался прекрасным собеседником. С Везунчиком они будто преобразились друг благодаря другу, находя общие темы — от тактики боя до положения дел в рудниковой долине. И не удивительно, ведь они были оба членами боевого крыла ордена Инноса.

Мильтен и сам не заметил, как оказался тоже втянут в их компанию. Отогретый редким вином и непринуждённой атмосферой, он позволил себе расслабиться. В какой-то момент, вспоминая прошлые приключения, Везунчик повернулся к нему:

— А ведь этот проклятый Райвен тоже оказался крепким орешком, я еле добрался до него.

Мильтен весь обратился в слух. Увидев разыгравшееся любопытство в его взгляде, Везунчик не стал тянуть и продолжил:

— Представляешь, пираты нашли тайную бухту прямо у северных берегов острова. Если бы не маги воды, нашедшие другой путь через древний портал, будь он неладен, чуть не сдох в нём, то туда разве что вплавь добираться или баркас у рыбаков воровать. Сами-то они туда плыть наотрез отказывались. Но зато теперь с похищениями покончено. Как и с твоим визави — Вороном. Он думал, что эта треклятая ковырялка Белиара ему поможет. Говорил, что на этот раз роли поменялись, ха! Может быть, декорации были другие, но вот роль трупа снова осталась за ним. Всё-таки, у него уже большой опыт в этом деле, куда мне до него! А там даже настоящая гробница была. Теперь у него, наконец, опочивальня достойная барона! Может покоиться с миром. Правда, тело его я на всякий случай сжёг, а то мало ли… Но в виде праха на полу ему тоже должно быть неплохо. А то даже и не знаю, где он научился такой изощрённой магии — такой может и в форме высшей нежити восстать. В какой-то момент я даже думал, что не совладаю с его напором. Благо что он, похоже, тоже был не в лучшей форме — только добыл свой проклятый артефакт и, похоже, не успел до конца приручить его силу.

— Я твой должник, — заверил Мильтен, не находя, что ещё можно сказать, — если тебе когда-то понадобится помощь, то ты знай, что всегда можешь на меня положиться.

— Я и так это знал, друг мой, — ответил Вершитель, усмехнувшись. — В конце концов, это уже не первые связывающие нас приключения — чего только стоит тот склеп, да осаждённый замок в долине рудников! Предлагаю тост! — он встал и поднял кубок, после чего все замолкли, приготовившись слушать, — Быть может, это прозвучит кощунственно в этих стенах, но я никогда глубоко не почитал богов, не верил, что им до нас есть дело. Однако сегодня мы убедились в том, что боги точно верят в нас, в людей! Сегодня случилось невероятное — глаз Инноса был восстановлен с благословения всех Троих! А значит, даже сам Белиар уже сомневается, что его твари нас победят, ведь часть его силы помогла нам сегодня в надежде присоединиться к победителю! Ещё одним орудием тьмы он даже хотел подкупить меня, но с помощью последователей Аданоса мы уничтожили мерзкий артефакт, забив ещё один гвоздь в крышку гроба Белиара! Так пусть же отродья тьмы устрашатся вслед за своим владыкой и вернутся в бездну, из которой выползли. А если они не сделают это сами, то затолкаем их туда силой! Победа будет за нами! За Инноса!

Напрягшиеся в начале провокационной речи маги огня, под её конец всё же заулыбались и поддержали тост. Остаток вечера прошёл в воспоминаниях и рассказах. Они говорили о том, как изменился мир, о Диего, который, по словам Везунчика, снова ушёл в свои тёмные делишки, но теперь «работал» уже на благо новой власти Хориниса. О Горне, чьё ненасытное брюхо наконец-то нашло применение на кухне у лендлорда Онара, где обосновался генерал Ли со своими наёмниками. О самом генерале, который, как выяснилось, установил контроль над плодородными землями и теперь в хрупком, но прочном равновесии сосуществовал с паладинами и даже планировал снарядить небольшие диверсионные группы, чтобы пощипать орков и других белиаровых отродий в долине рудников.

— Молиться, конечно, за генерала не стану, — усмехнулся Везунчик, — но пока его штыки смотрят в сторону орков, а не Хориниса — я спокоен.

На следующее утро Мильтен проснулся с тяжёлой, гудевшей головой и смутным чувством, будто праздник был лишь короткой передышкой в надвигающейся буре. Он вышел во двор, надеясь застать Везунчика, но того уже и след простыл.