Когти Тьмы

Глава 24. Возвращение

Оставить за спиной друзей и пламя,

Когда звук битвы даже не умолк…

Нелёгкий выбор, затаив дыханье,

Себя предать, но выполнить свой долг.

Первый раунд телепортации прошёл гладко, хотя начерченные ещё до сотворения барьера опорные руны и вызывали беспокойство чародея, несмотря на заверения отступника в их надёжности. Но, Ксардас оказался, как всегда, прав, и Мильтена не разорвало на куски, не выбросило где-то в океане или внутри горной породы. Нет, он оказался именно там, где рассчитывал. Небольшое каменное плато у старой заброшенной шахты продувалось сильным ветром, порывами бьющим вдоль ущелья с такой целеустремлённостью, будто сам Белиар приказал ему никого не выпускать из долины рудников. Мильтен вжался в тень скального выступа и наблюдал за орочьим патрулем, который преодолевая недружелюбную стихию, бредущим по ущелью внизу. Их гортанные крики, смешанные с лязгом оружия, эхом отдавались в скалах, заменяя собой привычный гул торговой площади. Здесь, где когда-то кипела жизнь — грохот телег с припасами, торг каторжников и надсмотрщиков, звон монет — теперь царили чужая речь и чуждые порядки. Дорога в портовый город была перерезана намертво разбитым неподалёку лагерем орков. Что бы ни говорили об этих «дикарях», но, как и у людей, у них были разные кланы-государства, которые могли очень сильно отличаться друг от друга по степени развития технологий, некоторым обрядам и традициям.

Обрушившие свою мощь на Хоринис орки отнюдь не были недоразвитыми. Именно этот восточный клан сплотил под собой разрозненные силы бурокожих и зеленокожих воителей, спаяв их в могучий военный союз, не гнушавшийся использовать самые передовые военные машины и высококачественную сталь. Конечно, как и в Миртане, качественного снаряжения на всех воинов не хватало, и многие низшие чины обходились весьма примитивными образчиками топоров, ржавыми и кривыми, но от того не менее смертоносными из-за своих огромных размеров. Далеко не каждый человек даже мог просто поднять над собой оружие рядового бойца орков, не говоря уже о том, чтобы им сражаться. К счастью для людей, элитных бойцов орков на Хоринисе было не много, по крайней мере, не больше одной десятой от всей армии вторжения. Но даже это было очень опасным, ведь по своей дисциплине эти орки намного превосходили то дикое племя, которое здесь обитало до этого. Мильтен и паладины уже успели оценить и их тактические навыки и боевые качества. Будь паладинов хоть в два раза больше, они всё равно были бы вынуждены сидеть в глухой обороне в замке, но сейчас, ситуация была вообще на гране катастрофы. Орки, будто бы понимали это, и почти оставили попытки штурма, довольствуясь тем, что люди заперты внутри крепости и скоро ослабнут от голода, после чего можно будет брать их «голыми руками». Это была одна из причин, почему Мильтен покинул замок. Но далеко не главная.

Ледяная тяжесть рунного камня забирала последнее тепло продрогших пальцев. Мильтен сжал его до хруста в суставах, заставляя волю сфокусироваться сквозь густой туман магических помех, что исходили от залежей руды глубоко под землей. Раз дорога пешком была недоступна, ему оставалось лишь уповать на магию. Ксардас предупреждал, что горы создают помехи, но молодой адепт Инноса надеялся, что всё же сможет их преодолеть — этот план оставлял больше шансов на успех, чем прорыв в одиночку через укрепленный лагерь противника. Конечно, были и другие пути — горные тропы, подземные тоннели… Но на это не было времени — Мильтен и так боялся опоздать. Но потокам магии было безразлична его мотивация. Казалось, сама гора сопротивлялась, не желая отпускать добычу из своих цепких когтей-утёсов. Заклинание телепортации требовало колоссальных усилий, энергия утекала, будто в бездонную дыру, не давая ожидаемого отклика. Как бы ни силён был маг, он не мог своей энергией напитать всю гору. В висках застучало, заныла переносица — верные признаки мощного противодействия и скорого истощения.

Мысленно Мильтен ругал Ксардаса с его дурацким планом, себя и весь этот проклятый остров, обезумевший и не сулящий своим жителями ничего, кроме боли и страданий. Он не был дезертиром. Он сделал для паладинов всё, что мог и даже чуть больше. Его лаборатория в замке опустела, все склянки, все травы, все порошки были переработаны в зелья и мази для раненых. От него не осталось толку, кроме как в качестве ещё одного защитника на стене — а это было расточительством для обученного мага. Но он бы выполнял свой долг и так, если бы не, наконец, пришедший посланник из города. Лорд Хаген обещал поддерживать связь с авангардом, но гонцы перестали приходить уже в первые дни. Отправленные с донесениями группы из замка также пропадали без вести. Ни для кого это не было сюрпризом в условиях осады. Но появившийся через пару недель осады посланник стал тем знаком, которого ждал Мильтен.

Вершитель, этот дерзкий выскочка, действовавший с поразительной удачливостью и эффективностью, вернулся словно с того света и взял на себя роль главного нарушителя орочьих планов. Появившись в осаждённом замке, словно призрак среди ясного дня, он переполошил всех. Лорд Гаронд, быстро почуявший в новичке талантливого бойца и разведчика, к тому же полного самоуверенности и амбиций, дал ему почти невыполнимое поручение — собрать донесения от разбросанных по всей долине экспедиционных групп, в выживание которых уже большинство осаждённых даже не верили. Но Везунчика это даже не смутило — будто бы такое задание для него было само собой разумеющимся. Как ни в чём ни бывало, он спускался по торчащему остатку тарана к стенам замка и каждый раз успешно прорывался сквозь изумлённых такой наглостью орков, находя брешь в их лагере. От его руки полегли все шаманы, застигнутые ночью врасплох. Его рейды, хоть и безумные, давали невероятные результаты. Когда интендант в шутку попросил его принести пару центнеров мяса в осаждённую крепость, он просто кивнул и на следующий день приволок несколько свежих туш варгов, отбившихся от орочьего лагеря, которых отловил прямо под стенами. Мясо их было жёстким, но оголодавшим защитникам показалось деликатесом.

После этого боевой дух начал расти, обозначив перелом настроений. В глазах появилась надежда. Люди стали шептаться, что пора и им действовать решительнее, что орки, видимо, дали слабину, и скоро осаду удастся снять. В итоге такая самоуверенность стоила жизни ещё нескольким воинам. Но, в целом, вылазки стали предприниматься активнее, добровольцев стало больше, а когда появились первые сведения о выживших экспедициях, с ними быстро наладили сообщение. Как оказалось, орки всё же, действительно, сильно сдали позиции после неудачных штурмов и, особенно, после потери шаманов. Они затаились за окончательно достроенными деревянными стенами своего лагеря у побережья, оставив лишь патрульные отряды. Как выяснили разведчики, даже стоящие у стен палатки были бутафорией, большая их часть была пуста, и лишь несколько дежурных каждую ночь жгли у них костры и создавали эффект присутствия большой армии. Впрочем, даже эти малые силы были больше, чем те, что остались у паладинов. Однако, это уже не было такое подавляющее преимущество дикарей, а бреши в их осаде открывали множество новых возможностей, например, для охотничьих вылазок или для ротации кадров в экспедиционных группах. Впрочем, что творилось за стенами главного лагеря орков, узнать не было никакой возможности. Быть может, они готовили новые осадные машины или ещё что похуже. Да и достоверно было известно, что значительная часть войска орков заняла позиции на перевале, отсекая тем самым рудниковую долину от подкреплений из центральной части острова. Какой-то неведомый дирижёр управлял ордой захватчиков, а его запутанные, совсем не характерные для прямолинейных и вечно рвущихся вперёд орков, планы были недоступны для понимания паладинам, что не добавляло оптимизма и вызывало гнетущую тревогу, словно зависший над шеей топор палача. На одном из совещаний лорд Гаронд отметил эту странность — будто орки уже считали остров полностью своим, а паладинов лишь небольшой досадной помехой, не стоящей особого внимания. Мильтен подозревал, что за этим могут стоять культисты Белиара и голос демона, быть может, даже самого Белиара, в их полностью потерявших здравый смысл головах.

Но, несмотря на все угрозы, появление Вершителя стало глотком свежего воздуха. Помимо его успехов в долине, теперь оборонявшиеся знали, что центральная часть острова в безопасности, что орки так и не начали дальнейшее наступление. До этого ведь были опасения, что ослабление натиска орков может быть связано с их атакой на город Хоринис. Если бы это было так, то надежда на подкрепления бы рассеялась. Теперь же это виделось скорее лишь вопросом времени, а значит, можно было продолжать бороться во имя Инноса и короля, при этом, не теряя шансов сохранить жизнь. Если для паладинов вопрос дезертирства не стоял, то для обычных солдат, которых было в гарнизоне большинство, новость эта была крайне важна.

Мильтена же больше всего радовало то, что Везунчик не забыл своих друзей. Вместе они смогли уговорить Гаронда выпустить под выкуп Горна. Конечно, командующий обороной заломил за него высокую цену в тысячу монет, даже трети из которой у Мильтена не было, хоть он и отдал все имеющиеся деньги. Деньги, к слову, и были-то не его, а были извлечены им из одного из схронов, которые, скорее всего, сделал кто-то из отряда Горна, неудачно спрятав сбережения как раз в Обители, где поселился обыскавший каждый уголок дотошный маг. Но Вершитель не пожалел добавить своих средств и вскоре Горн смог отправиться в путь. На самом деле Гаронд давно хотел от него избавиться, ведь кормить пленника было слишком расточительно, а доверять он здоровяку не мог после всего, что произошло. Возможно, паладин бы даже казнил наёмника, но из-за Мильтена не решался отдавать такой приказ. Так или иначе, выкуп удалось собрать и Горн, восстановив свои силы — что в его случае подразумевало хорошо поесть мяса, добытого Везунчиком, и несколько дней поспать на кровати в обители, вместо сырого и жёсткого пола — отправился на выход из рудниковой долины. Он собирался пройти тем же путём, что Везунчик — дойти почти до площади обмена, минуя редкие патрули бурокожих, а затем обогнуть их лагерь в ущелье, пройдя через недра полу-обрушенной штольни. Это был и резервный план Мильтена на случай, если руна телепортации в монастырь с этой стороны перевала всё же не сработает.

Но ещё более невероятно было, что Везунчик нашёл и спас Диего, разминувшегося со смертью буквально в паре шагов. Диего, как и было договорено, помогал одной из экспедиционных групп. Историю эту Мильтен услышал со слов Везунчика, и лишь гораздо позже, от самого Диего, с большим количеством подробностей и эпитетов о твердолобости паладинов. Несмотря на то, что советы следопыта часто игнорировались, эта экспедиция всё же оказалась довольно продуктивной. Они разрабатывали старую неглубокую штольню, заброшенную уже явно не одно десятилетие. Там им удалось найти довольно неплохую жилу и они быстро добыли несколько ящиков руды, которые намеревались немедленно доставить в замок, так как снующие вокруг патрули орков могли потребовать экстренную передислокацию группы, так командир отряда мягко называл отступление, при которой руду вынести уже будет некогда. И, конечно, Диего сопровождал отряд, вышедший с грузом. Он тогда не знал, но через несколько часов все оставшиеся в шахте погибли, наткнувшись во время добычи на тоннель ползунов. Но и дальше злоключения не закончились — на пути на отряд напала стая глорхов. Диего, знавший местность, как свои пять пальцев, а также отлично разбиравшийся в повадках этих тварей, смог быстро сориентировать и залезть на уступ ближайшей скалы, куда глорхи залезть не могли.

Однако двое паладинов и пара каторжников-грузчиков, не были столь сноровисты и погибли. Каторжники в панике кинулись в лес, где у них не было шансов уйти от быстроногих рептилий. Паладины же приняли бой. Диего сказал Везунчику, что кричал этим упрямым баранам, что нужно отступать, но они заладили, что во имя Инноса уничтожат любых отродий Белиара, а его обозвали жалким трусом. То, чего они не учли — так это присутствие в стае драконьего снеппера — редкой породы глорхов, как правило, собирающих крупные стаи из своих менее опасных сородичей. Драконьи глорхи отличавшейся невероятно прочной кожей и наличием рога, способного пробить даже стальной нагрудник. Говорят даже, что это и вовсе не другой вид рептилий, а просто самцы, которые у глорхов почему-то встречаются намного реже безрогих самок. Впрочем, научных трудов по этому поводу почти не было, а в бестиариях писали лишь о том, как их убить и какие трофеи ценны. Было ли всё, действительно, так, как сказал следопыт, оставалось лишь догадываться.

Тем не менее, ящики с рудой Диего не оставил, а смог, после того как глорхи доели свою добычу и покинули место расправы над несчастным отрядом, потом перенести в своё укрытие. А спрятался он в тайном месте, где последние разы проходили встречи четверых товарищей — Лестера, Мильтена, Горна и самого Диего. Там он и оставался до встречи с Везунчиком, не решаясь в одиночку продолжать путь, да и сомневаясь в необходимости такого риска. Скорее всего, если бы не состоялась эта чудесная встреча, Диего бы в ходе последовательных вылазок разведал обстановку в окрестностях, выяснил бы, что остальная часть экспедиции погибла, дождался удачного момента и сбежал из долины рудников. Однако так всё вышло для него даже намного лучше — лорд Гаронд, не без намёков Мильтена, конечно, вынужден был признать, что Диего заслужил амнистию. А за ящиками с рудой отправили небольшой отряд из замка. Как и подмогу другим экспедициям, которые, несмотря на тяжёлое положение, смогли выжить и хоть что-то добыть. Однако радоваться успехам не приходилось — результаты были ниже необходимого минимума.

Лорд Гаронд, конечно, нахмурился, когда Мильтен попросил официальное разрешение на уход для доклада в монастырь. В его глазах читалось не столько недовольство, сколько досада — словно он терял последнюю связь с цивилизованным миром, с орденом, который, казалось, уже забыл о них. Но маг был убедителен, ссылаясь на прямой приказ магистров: доложить обстановку, как только станет ясно, какова ситуация с добычей руды и в целом каково положение в долине рудников. А ясно стало как раз сейчас, после вылазок, проведённых Вершителем. Пока долина кишит орками, а в небесах парят драконы, ни о какой регулярной добыче не может быть и речи. Их миссия зашла в тупик, и требовалось иное решение. Гаронд, солдат до мозга костей, понимал это. Его кивок был тяжёл, как камень. Единственное, что он спросил у Мильтена, было, есть ли у мага возможность безопасно покинуть долину или потребуется помощь. Когда чародей показал ему руну, он лишь бросил на неё беглый взгляд, сказал:

— Ты хорошо послужил здесь королю и Инносу, мастер Сальварес. Позволь, попросить тебя о последней услуге — если посланник не доберётся до лорда Хагена, то сделай это за него. А теперь, данной мне эмиссаром Его Величества Робара Второго, лордом Хагеном, властью, я освобождаю тебя от обязанностей мага при авангарде. Ступай. Я надеюсь, мы ещё встретимся в более приятных обстоятельствах.

Мильтен, конечно, согласился продублировать при необходимости послание, но не мгновения не сомневался, что Вершитель справится. После того, что он видел своими глазами, он был уверен в том, что этот человек избран самим Инносом. Если с чем-то не справится он, то значит, это было в принципе невозможно.

Воспоминания о прошедших событиях невольно проносились в голове Мильтена, сконцентрировавшегося на насыщении руны своей магической силой. В другой момент они бы отвлекли его, но сейчас задача была довольно простой — заклинание не требовало от него ничего, кроме вливания магической силы, всё остальное было заложено в самой руне. Любой другой бы уже отступил, признав тщетность попыток, но какое-то детское желание доказать свою силу не давало молодому мастеру отступить. «Лишь бы всё не напрасно», — промелькнула последняя мысль перед тем, как магия где-то с десятой попытки наконец-то нашла слабину в сопротивлении горного массива, и руна телепортации в руках Мильтена стала формировать устойчивую конструкцию. Чародей надеялся, что задание Ксардаса — этот долг, вырванный клятвой в самый отчаянный момент, — действительно поможет, а не станет последней ошибкой в цепи роковых решений. Энергия вырвалась на свободу, найдя среди помех дорогу до опорной точки заклинания, и мир сжался, превратившись в ураган из искрящегося синего света. Его вырвало из реальности, вывернуло наизнанку. Каменное плато, орочьи крики внизу, свист ветра — всё спуталось, исчезло в оглушительном вихре. Осталось лишь ощущение падения в никуда, пронизанное ледяным холодом и горьким послевкусием предательства, которое предательством не было, но, несмотря на все доводы разума, чувствовалось именно так. Он оставил своих братьев по ордену Инноса в окружении орков, сам направляясь в безопасное пристанище монастыря.

Мир уплывал из-под ног, переворачивался и сжимался в одну оглушающую, тошнотворную точку. Каменистая почва плато сменилась ровными плитами перед монументальными монастырскими воротами, но ощущение падения не прекращалось. Мильтен рухнул на четвереньки, его тело выгнулось в судорожном спазме. Горло сжалось, из глаз брызнули слезы. Изнутри выворачивало пустоту — тот скудный паек из черствого хлеба и вяленой рыбы, что он сунул в себя на рассвете, давно перегорел в топке магии и стресса.

Перед глазами плясали черные пятна, но сквозь них он увидел знакомые, начищенные до блеска сапоги и подол короткой красной робы послушника. Медленно, с трудом подняв голову, он встретился взглядом с Педро. Тот стоял, сложив руки на груди, и на его лице расцветала ядовитая, самодовольная ухмылка. Та самая, что Мильтен запомнил с первого дня своего унизительного появления здесь, когда послушник имел наглость перечить мастеру третьей ступени посвящения.

«Ну что, маг огня? — словно говорила эта ухмылка. — Опять в грязи?»

Ярость, горячая и мгновенная, ударила в виски. Рука сама потянулась к руне огненного шторма, как-то незаметно ставшей его любимой. Сжечь. Сжечь нахального щенка дотла, чтобы даже пепла не осталось. Но, к счастью, пальцы, нащупавшие в потайном кармане широкого рукава руну, смогли дать лишь слабый, едва теплящийся отклик магии, оставшейся в его истощенной сложнейшим телепортом душе. Он был пуст, как высохший колодец. Даже высечь искру магии сейчас было ему не по силам.

Стиснув зубы, сквозь которые с напором выходил выдыхаемый воздух, наполнивший его лёгкие ещё в долине рудников, Мильтен прошипел короткую молитву Инносу. Не искренний порыв веры, а отчаянную команду самому себе, попытку зацепиться за что-то твёрдое, что вернёт ему уверенность и рассудок. Краем сознания он понимал, что сейчас в нём говорит не его истинная злоба, а измождение и озлобленность, какая бывает у загнанного зверя. Ему срочно нужно было прийти в себя и вернуть человечность. И здесь, в тени священных стен, где воздух был густ от древней магии, это сработало. Молитва стала якорем. Медленно, с хрустом в суставах, он поднялся, отряхивая пыль запачканной мантии. Каждый мускул кричал от боли, но всеми силами Мильтен держался.

— Открой дверь, — голос его прозвучал хрипло, но уже твердо.

Педро даже бровью не повел. Его ухмылка лишь стала шире.

— У каждого мага и послушника, имеющего право выхода, есть личный ключ, выданный мастером Гораксом. Мои обязанности не включают в себя услуги привратника для всех подряд. Особенно для тех, кто является в таком… сомнительном и неподобающем виде.

В этот миг Мильтен понял две вещи. Во-первых, ключ, массивный и увесистый, он сознательно оставил в своей келье, не желая таскать с собой лишний груз в долгом и опасном пути. Глупость, за которую теперь приходилось платить унижением. Во-вторых, он больше не может этого терпеть. Ни насмешек, ни проволочек, ни этой затхлой монастырской бюрократии, стоящей на пути куда более важных вещей.

— Ты сам выбрал свою участь. У меня есть кое-что получше, — ответил Мильтен, и засунул руку в походную сумку. Его пальцы нащупывали не ключ, и даже не края рунных камней, а шершавую поверхность старого пергамента. Свиток, данный Ксардасом.

Момент настал. Не колеблясь больше, Мильтен, уже твёрже стоявший на ногах и чувствующий восстанавливающуюся циркуляцию магической силы в своём измождённом теле, развернул свиток. Знаки на нём загорелись тусклым багровым светом. Мильтен прошептал активирующее слово, и свиток рассыпался в прах у него в пальцах, разлетаясь на ветру. Никаких следов не осталось. Педро успел лишь бросить удивлённый взгляд на чародея.

Струйка энергии, невидимая глазу, но ощутимая кожей как леденящий сквозняк, рванулась к Педро. Послушник вздрогнул, словно от удара током. Его глаза закатились, оставив видимыми лишь белки, а все мышцы лица затрепетали в немой судороге. Он застыл, вытянувшись в струнку, слюна тонкой ниткой потекла из уголка рта.

Мильтен наблюдал, и в его душе не было ни радости, ни торжества. Лишь пустота и холодная, тяжелая горечь. Ему не было жалко Педро — завистливого, ограниченного глупца. Но цена этого действия отравляла саму его сущность. Найдёт ли он когда-нибудь оправдание своему поступку?

Спустя несколько секунд скрытой борьбы судороги прекратились. Педро медленно опустил голову. Его глаза моргнули и вновь открылись. Они были прежнего цвета, но взгляд в них был чужим — плоским, холодным, словно у глубоководной рыбы, каких иногда удаётся случайно добыть рыбакам. На его губы наползла улыбка. Широкая, неестественная, обнажавшая все зубы. Мильтен никогда не видел на его лице ничего подобного. Это была вовсе не ухмылка самодовольного глупца, а зловещая, безжизненная маска, за которой скрывалось нечто абсолютно иное.

— Открой дверь, — тихо, без эмоций повторил Мильтен. — А затем, когда я пойду с докладом к магистрам, выжди немного и действуй… как велено.

Педро медленно и скупо, будто марионетка на шарнирах, кивнул. Его движения были плавными и чуть замедленными. Он повернулся, достал из-за пояса ключ — большой, железный — и беззвучно вставил его в массивный замок. Скрипнули ригели, с глухим стуком отъехала тяжелая дубовая створка.

Мильтен переступил порог, ощутив на затылке этот стеклянный, нечеловеческий взгляд. Лишь когда дверь закрылась, он смог почувствовать себя спокойнее. Чародей стоял посреди тихого двора, а холод свиткового заклятья медленно отпускал его душу, которая будто была испачкана содеянным. Тишина монастырского двора была оглушительной. Она давила на уши после постоянного гула ветра в ущельях, звона стали и гортанных криков орков. Воздух, густой и сладкий от аромата цветущего винограда и подстриженных трав, казался неправильным, приторным, почти ядовитым. Сделав несколько вдохов и выдохов, он, наконец, пришёл в себя и заметил, что стал предметом внимания всех обитателей монастыря. Но вместо радости от встречи с товарищами по ордену, он ощутил лишь разочарование и даже злость.

Каждый аккуратно подвязанный куст, каждый ровный ряд репы на огороде вызывал у Мильтена приступ глухой, бессильной ярости. Он пошёл по вымощенной камнем дорожке, а ему хотелось растоптать эти идеальные грядки, разворошить муравейник этого лицемерного, сытого спокойствия. Теперь он понимал паладинов. Понимал их сдержанную неприязнь, их усмешки, их взгляды, полные презрения к «монастырским крысам». Они сражались и умирали в грязи, в крови, под стрелами и топорами, в то время как здесь, в нескольких днях пути, другие «служители Инноса» вели дискуссии о сортах винограда и точности молитвенных ритуалов. Его собственная, недавняя мечта остаться здесь, забыться в изучении фолиантов, теперь казалась ему слабостью, почти преступлением.

Шаги его были медленными и тяжёлыми. Истощение валило с ног, земля уплывала из-под ступней. Он не сразу заметил приближающуюся фигуру в алых одеждах мастера огня.

— Брат Мильтен, — голос Горакса был спокоен и бесстрастен, как всегда. Его пальцы легли на локоть мага, придерживая, поддерживая. Касание было прохладным и безличным. — Добро пожаловать. Выглядишь ты… измотанным. Позволь, я провожу тебя в келью.

— Новости… — прохрипел Мильтен, пытаясь выстоять под этим взглядом, полным ложной, как ему казалось, заботы. — Из долины. Нужно немедленно к магистрам. Орки, драконы… Добыча руды невозможна. Лорд Гаронд…

— Магистры сейчас не в церкви, — мягко, но не допуская возражений, перебил его Горакс. — И дневная молитва ещё не началась. Я передам им, что ты прибыл. Они выслушают твой доклад после. А тебе сейчас нужны пища и отдых. Иди, подкрепись и поспи. Ты едва стоишь. Ты не ранен?

Мильтен хотел возразить, сказать, что каждая минута промедления может стоить жизней тех, кто остался в долине. Но силы окончательно оставили его. Ноги подкосились, и лишь рука Горакса удержала от падения. Он беспомощно помотал головой, отвечая на последний вопрос. Быть может, в словах брата по ордену был резон.

Столовая встретила его тем же благополучным, сонным молчанием. Пахло свежим хлебом и луковым супом. Несколько послушников, сидевших за длинными столами, подняли на него глаза, но тут же опустили, испуганно углубившись в трапезу. Он был для них чужим, пахнущим пылью дорог, дымом и чем-то опасным. Выживший не первый раз там, где других ждала смерть.

Он машинально, почти залпом выпил поданную ему миску густой похлебки, не почувствовав ни вкуса, ни температуры. Еда ударила в желудок тяжёлым тёплым комком. Облокотившись на грубую деревянную столешницу, он закрыл глаза. И провалился. Не в сон, а в беспамятство — чёрную бездну, где не было ни орков, ни драконов, ни магистров, лишь блаженная пустота.

Его разбудил робкий толчок в плечо. Он вздрогнул, едва не рухнув со скамьи. Перед ним стоял юный послушник, испуганно таращась.

— Мастер Сальварес… молитва скоро начнётся… Магистры будут там…

— Да… хорошо… — рассеянно ответил Мильтен, после чего послушник тут же убежал.

Сознание возвращалось медленно. Тело ломило, голова была тяжёлой, ватной. Но острой, раздирающей боли и тошноты не было. Обычная человеческая усталость, с которой можно было бороться. Он глубоко вздохнул, провёл рукой по лицу и поднялся. В другой ситуации он мог бы выпить одно из подходящих по случаю зелий, но сейчас он рисковал бы получить передозировку. В последние дни он и так ими слишком злоупотреблял.

Церковь ждала. Магистры ждали. И он пошёл навстречу своей судьбе, чувствуя, как тяжесть поручения Ксардаса ложится на плечи вновь, теперь уже отягощая горечью предательства покой этих стен.

Величественный зал монастырской церкви встретил его гробовой тишиной, нарушаемой лишь шелестом тканей да мерным дыханием собравшейся братии. Воздух, густой от запаха ладана и воска, казалось, вибрировал в такт беззвучному напряжению. Алые, с почти чёрными кожаными вставками мантии магов, словно капли крови, темнели на передних скамьях, в то время как более светлые красные одеяния послушников сливались в бледное, почти призрачное пятно на задних рядах. Все взоры были устремлены вперед, к алтарю, где под сенью золотого символа Инноса стояли магистры.

Сердце Мильтена учащенно забилось. Он сделал шаг вперед, намереваясь пройти к алтарю и прервать этот торжественный покой безотлагательными вестями. Каждое мгновение промедления казалось предательством по отношению к оставшимся в долине.

— Достопочтенные магистры, — его голос, хриплый от усталости, гулко прозвучал под сводами, — я прибыл из долины рудников. У меня важнейшие известия о…

Магистр Пирокар, первый среди равных членов совета монастыря, являвшийся не просто магистром, но и настоятелем, мягко, но непререкаемо поднял руку, останавливая его. Жест был исполнен такой спокойной власти, что слова застряли у Мильтена в горле.

— Всему свое время, брат Мильтен, — тихо произнес Пирокар, и его голос, казалось, заполнил собой всё пространство. — Сначала помолись со всеми. Иннос ждет твоего сердца, а уши наши не разбегутся.

Внутренне Мильтен взбунтовался. Молиться? Теперь? Когда там, за стенами, льется кровь? Гнев и отчаяние подступили к горлу едким комом. Но он видел неподвижные мантии магов, ощущал на себе тяжелый, ожидающий взгляд Пирокара. Спорить здесь и сейчас значило перечеркнуть всё, ради чего он пришел. В этом месте были свои законы, и ему было их не изменить.

Опустив голову в формальном, но лишенном смирения поклоне, он стиснул зубы и отступил, ища свободное место на скамьях. Его взгляд упал на знакомое лицо монастырского алхимика, сидевшего во втором ряду. Тот встретил его взгляд и едва заметно, приветливо улыбнулся, молча указав взглядом на свободное место рядом с собой. Мильтен подошёл и опустился на жесткую деревянную скамью.

Церемония началась. Никто не произносил слов вслух. Молитва была безмолвной, коллективным погружением в себя, под сенью могущества Инноса. Это было похоже на одну долгую, тягучую минуту молчания, наполненную не скорбью, но неким недоступным, всепоглощающим трауром по чему-то безвозвратно утраченному. Свет от священного пламени мерцал на суровых лицах магов, делая их похожими на изваяния.

Поначалу каждая клеточка Мильтена противилась этому вынужденному бездействию. Мысли метались, возвращаясь к задымленным руинам возле замка Минненталя, к лицам паладинов, к зловещему заданию Ксардаса. Он ловил себя на том, что его пальцы бессознательно сжимаются в кулаки, а челюсти напрягаются до боли в скулах.

Но постепенно мирная тишина, тёплый свет и монотонное дыхание сотен людей сделали своё дело. Напряжение стало спадать, уступая место глухой, всепоглощающей усталости. Сопротивление сменилось вынужденным принятием. Он закрыл глаза, пытаясь хотя бы имитировать погружение в молитву. И странным образом, спустя несколько минут, ему стало легче. Неприязнь к этому месту, ярость и нетерпение отступили, растворившись в густом, насыщенном магией воздухе. Он смог, наконец, просто сидеть. Не думать. Не анализировать. Просто быть. Впервые за долгие недели его разум не искал лихорадочно решений, не прокручивал худшие сценарии. Атмосфера общей молитвы, была густой от магии и буквально целительной. Мильтен сидел с опущенной головой, ощущая, как остатки нервного напряжения покидают его тело, уступая место непривычному, мистически неестественному спокойствию. Острый, режущий срочностью страх за тех, кто остался в долине, притупился, отодвинулся, словно затянутый туманом божественного благословения. Слова, которые ещё час назад рвались наружу с силой вырвавшегося из берегов потока, теперь покорно ждали своей очереди, уложенные в стройные, логичные цепочки.

Но искренней молитвы так и не вышло. Слова обращений к Инносу казались пустыми и чужими. Он смог расслабить тело и даже разум, но не душу. Где-то в глубине, за стеной нахлынувшего спокойствия, все так же тлела тревога, и ждало своего исполнения тёмное обещание, данное Ксардасу. С минуты на минуту что-то случится, одержимый начнёт действовать. Мильтен, хоть и чувствовал себя намного лучше, всё же лишь имитировал покой, как опытный актер на сцене, в то время как за кулисами уже готовятся к следующему, решающему действию.

Магистр Пирокар, закончив финальную, особенно мощную часть молитвы, почти дословно повторявшую древнюю Клятву Огня, жестом отпустил братию. Белые и алые одежды зашелестели, заполняя зал мягким гулом шагов. Но трое магистров на своих каменных тронах за алтарем не двинулись с места. Их взгляды, тяжёлые и проницательные, были прикованы к Мильтену.

И когда зал опустел, Пирокар кивнул ему.

— Подойди, брат Мильтен. Мы готовы слушать.

И он начал рассказ. Спокойно, размеренно, подавляя остатки внутренней дрожи. Он говорил о том, как до конца исполнял свой долг, как помог паладинам добраться до замка, как их худшие опасения подтвердились. Он описывал пробудившиеся силы Белиара, упомянул о личной встрече с древним злом — драконами, чьи тени нависали над долиной. Голос его не дрогнул, когда он сообщил о тяжелых потерях среди паладинов, об осаде орков, о перекрытом орками пути в Минненталь и о полной невозможности возобновить добычу магической руды в нужных королю объёмах.

— Мы смогли добыть лишь несколько ящиков, — заключил он, констатируя горький факт. — Это меньше самых пессимистичных прогнозов. И даже это невозможно доставить не то что в порт, но даже сложно пронести в сам замок. Осада продолжается. Первоначальный план провалился, достопочтенные магистры. Его необходимо срочно менять. Нужны значительные подкрепления. Именно поэтому я вернулся.

Пирокар приоткрыл рот, чтобы задать вопрос, его брови сдвинулись в глубокой задумчивости. Но в этот миг оглушительный грохот разорвал монастырскую тишину.

Звук был похож на удар гигантского молота по наковальне, но при этом сопровождался яростным шипением и свистом раскаленного воздуха — этот звук легко узнавал любой маг огня. Своды церкви как будто бы даже дрогнули, с люстр посыпалась пыль. Магистры, нарушив вековое спокойствие, разом вскочили со своих тронов.

Прежде чем кто-либо успел что-то понять, в распахнутые двери зала ворвалась фигура, появление которой здесь было столь же немыслимо, как явление призрака средь бела дня. Это был магистр Таламон. Старый, седой, как лунь, хранитель артефактов и библиотеки, которого последний раз видели на поверхности земли многие месяцы назад. Его лицо, обычно бледное и безмятежное, было багровым от ужаса и нечеловеческого усилия. Он бежал, спотыкаясь, его глаза были выпучены.

— Украден! — его голос, обычно тихий и мерный, вырвался хриплым, надорванным визгом, от которого кровь стыла в жилах. Он вбежал в центр зала и, задыхаясь, выкрикнул слова, повергшие всех в оцепенение: — Глаз Инноса! Украден!

Величественный зал поглотила абсолютная, зловещая тишина. Спокойствие, которое всего минуту назад казалось незыблемым, было взорвано, как хрупкое стекло. Мильтен почувствовал, как по его спине пробежал ледяной холод. Его доклад, драконы, орки, руда — всё это в одно мгновение стало мелочью, детским лепетом на фоне катастрофы, которая только что обрушилась на них. Только увидев реакцию умудрённого опытом старого магистра можно было в полной мере осознать, что значит эта реликвия для ордена.

Хаос во дворе монастыря был оглушающим, но, как ни странно после такого взрыва, локальным. Мощный магический выброс, устроенный магистром Таламоном в праведном гневе, вывернул наружу лишь массивные въездные ворота, оставив стены почти нетронутыми. Каменная пыль медленно оседала на аккуратные грядки, припорошив розы и виноград серой пеплом. Несколько магов уже были за пределами монастыря, вглядываясь в даль с пылающими руками. Один из них, самый молодой, швырнул в пустоту озера последний огненный шар, который, пролетев над водой, бессильно погас, подняв облако пара. Остальные уже опустили руки, понимая тщетность этого обстрела.

Сам Таламон, держась за грудь и с трудом переводя дух, стоял перед Пирокаром. Его обычно невозмутимое лицо было искажено гримасой ужаса и отчаяния, совершенно неподобающей его возрасту и статусу.

— Око… Глаз Инноса… Похищен! — слова вырывались у него снова и снова, прерывисто и сбивчиво. — Послушник… Педро… Прокрался в библиотеку… во время молитвы! Я… я заметил его, когда он уже убегал. Бросился к тайнику… книга на полу… пусто! Пусто, Пирокар! — его голос сорвался на визгливую ноту, и он схватил магистра Пирокара за плечо, и даже немного потряс. — Я кинулся за ним, но… возраст… эти проклятые секунды… Увидел, как он захлопнул за собой калитку! В отчаянии… я пытался ударить его телекинезом… но он успел отскочить за ворота… Я бросился к вам, когда остальные погнались за ним.

Тут к ним подошёл мастер Горакс и продолжил:

— Мы не смогли его достать. Он прыгнул в озеро! Как демон, проплыл под водой метров сто и исчез из виду за скалой! Братья видели его силуэт под водой, но ничего из наших заклинаний до него не дотянулось.

Мильтен стоял в стороне, ощущая себя оглушённым, будто по голове ему действительно ударили тем самым пресловутым пыльным мешком. В ушах звенело, а внутри бушевала буря. Он поступил верно? Этот вопрос гвоздем засел в его мозгу, повторяясь, будто зацикленный. Как сквозь сон, он слышал обрывки распоряжений: магистры отправляли самых быстрых и ловких послушников в погоню по длинному пути, с наказом не прикасаться к артефакту голыми руками, когда отберут его у предателя. Никто не последовал за беглецом напрямую в ледяную воду. Такой прыжок считался самоубийственным. Шансы выжить, конечно, имелись, но потерять создание, ударившись о водную гладь, а затем утонуть было более вероятным исходом. Мастер Горакс уже организовывал ремонт ворот, его голос, обычно спокойный, теперь был резок и сух.

Больше всех ярился магистр Серпентес. Он лично отбирал группу преследователей, и его наказ был краток и жесток:

— Убить. Не слушать, не вести переговоров. Только смерть предателю. Никакой пощады.

Никто не возразил. Лица остальных магов были как окаменевшие. Другие магистры высказывали опасения, что кража Ока — лишь отвлекающий маневр, и приказали готовиться к обороне монастыря. Ни одному магу не разрешили присоединиться к погоне — они были недостаточно быстры в силу возраста, да и их магические силы могли понадобиться здесь, если это ловушка. Если же это диверсия одиночки, то с послушником должны были справиться другие послушники.

Именно тогда Мильтен вызвался дежурить у ворот. Ему отчаянно не хотелось ни с кем говорить, ни отвечать на вопросы, и этот пост стал идеальным убежищем. Магистр Пирокар даже поблагодарил его — ставить послушника на стражу после случившегося было бы безумием. Для всех было очевидно: Педро пал жертвой влияния Белиара. Вспомнились доклады Мильтена о болотных культистах, и все кусочки сложились в одну ужасную картину. Но главной загадкой оставалось одно: откуда послушник, не имевший доступа к тайнам, узнал о местонахождении тайника?

Магистры удалились на срочное совещание, чтобы выяснить, кто мог проговориться или как Педро мог подглядеть. Сам Мильтен был вне подозрений — как выходец извне, он просто ещё не мог знать, где хранится Око. Даже Корристо, будучи выходцем из Нордмарского монастыря, не мог рассказать своему ученику об этом. Всё складывалось для него лучшим образом, но вместо облегчения он чувствовал лишь тяжкий камень на душе.

Ворота, у которых всего лишь погнуло петли, быстро починили, и Мильтен остался один в прохладной вечерней тишине. Словно в дурном дежавю, он вернулся к дням своего ученичества, когда Корристо в качестве то ли испытания, то ли наказания, сам Мильтен так до конца и не понял, заставлял его дежурить у обители, опасаясь людей Гомеза. Тогда это казалось ему паранойей старика, унизительным наказанием и поводом для того, чтобы прекратить настоящие уроки. Теперь же он понимал — старый маг во многом был прав. Терпение и смирение были важны для мага огня, по крайней мере, для того, чтобы не переоценивать свои силы и не предпринимать поспешных действий, которые могут стоить жизни. А что, если бы тогда, в те дни сомнений и гнева, и до того, как из учебника, написанного Ксардасом, он узнал о способах ментальной защиты, демон попытался искусить его самого? Смог бы он устоять? Или пал бы жертвой превосходящей силы, как и Педро?

Он простоял так несколько часов, погруженный в мучительную рефлексию, пока тишину не прервал до боли знакомый голос. Нет, не голос в его голове, не вернувшееся эхо Белиара, а нечто совершенно иное, живое и реальное.

— Мильтен? Что ты здесь делаешь?

Везунчик стоял перед ним, его лицо выражало чистейшее недоумение. Он смотрел на мага в красной мантии, одиноко стоявшего на посту у ворот, и в его глазах читался немой вопрос: «Какого чёрта?»