Короли Падали

ГЛАВА 13

КАЛИ

Проводя руками по волосам, я устраиваюсь у огня, предварительно проверив, как там Титус. Альфа продолжает спать, что, как я предполагаю, является результатом того, что дала ему знахарка — Хесайя, как я узнала. Пули, очевидно, прошли не слишком глубоко, благодаря плотности его мышц, которые, должно быть, действительно стальные. Она говорит мне, что после еще немного отдыха он поправится настолько, что сможет снова путешествовать, и я надеюсь, что это правда, потому что не думаю, что нам здесь будут рады еще долго.

В любом случае, я не собираюсь долго бездействовать. Каждый день, который я трачу на их невозможности, — это еще один день, когда Валдис остается в ловушке за этими дверями.

Кадмус спит позади меня, его большое тело заслоняет мое, пока я смотрю в огонь. С момента моей течки он из кожи вон лез, чтобы прикоснуться ко мне, и не избегал меня. На самом деле, он пристально наблюдал за мной, по какой-то причине всегда охраняя меня. Я благодарна, поскольку это помогло моему разуму и сердцу осознать, что мы не пострадали от того, что произошло между нами.

При звуке шороха мы с Кадмусом резко выпрямляемся, поворачиваемся и видим, как Кенни плюхается рядом с нами. Недостаток знаний о том, как проникнуть внутрь больницы, сделал его практически бесполезным для меня.

— Чего ты хочешь? Спрашиваю я, ложась обратно на спальный мешок. Позади меня Кадмус тоже ерзает, как будто его присутствие не интересует.

Он достает из кармана сигарету и наклоняется вперед, чтобы прикурить от ее кончика в костре, украдкой делая несколько затяжек, чтобы разжечь ее.

— Она была беременна.

— Прошло всего пару месяцев, как я понимаю.

— Не Рен. Роз. Его слова ударили, как молния, в мою грудь, раздвигая ребра.

— План состоял в том, чтобы вытащить ее оттуда. Чтобы она могла быть свободна. Чтобы ребенка не забрали. Дрожащим от слез голосом он прочищает горло.

— Если бы они нашли ребенка, она была бы убита. Они бы изучили это. Вероятно, хранили его для своих экспериментов или продали семье в Шолене. В любом случае, результат был бы тот же.

— Она никогда не говорила мне. Пламя костра тускнеет, когда мои мысли возвращаются к тому моменту, когда мой друг, возможно, пыталась довериться мне, а я не слушала.

— Прости. За все, Кенни.

— Рен была добра ко мне. Добра. Многие выжившие вначале относились ко мне как к Легионеру, но не она. Он шмыгает носом и подтягивает колени к груди.

— Я хочу помочь ей.

— Ты сказал, что не можешь.

— Возможно, есть способ.

Я заставляю себя подняться и осмеливаюсь взглянуть ему в глаза, чтобы увидеть, есть ли хоть какая-то вероятность того, что он может лгать, хоть какой-то шанс, что он может напрасно обнадеживать меня, но все, что отражается в его глазах, — это печаль.

— Как?

— В Шолене есть человек. Он спроектировал здание. Спроектировал туннели и подземную лабораторию. Он — разум всего сообщества. Если есть кто-то, кто может провести нас внутрь, то это он.

Мое сердце оживает так быстро, что я едва могу вдохнуть.

— Добраться до него будет непросто. То, что осталось от Шолена, тщательно охраняется. И я не уверен, что он согласится на встречу с нами.

— Мы не будем просить об этом. Мы войдем и выйдем. С ним.

— Ему семьдесят лет, Кали. Если он все еще жив, он физически не способен войти в эту больницу. Раздраженно он хватает веточку и роется в грязи.

— Наверное, было ошибкой говорить тебе это.

— Спасибо тебе, Кенни. Я протягиваю руку, чтобы коснуться его руки, но он отшатывается, его глаза холодны и сердиты.

— Я делаю это не для тебя. Или Валдиса. Если бы это зависело от меня, он был бы казнен расстрельной командой. Только ради Рена я стал бы рассматривать такую глупую идею.

Возможно, его гнев по отношению ко мне оправдан, но я не забыла, что именно он отправил Валдиса обратно в это заведение. Я уверена, что именно он привел их к нашему укрытию.

— Ты должен знать, что Роз с нетерпением ждала возможности снова увидеть звезды. Мы обе бесконечно говорили об этом, пока были заперты в том месте. Мне все равно, прощаешь ты меня или нет, Кенни. Факт в том, что я любила ее. Она была всем, что у меня было как сестра, когда эта дыра украла у меня мою.

— Я никогда не познаю любви, как с ней. Больше никогда.

— Поскольку и я никогда не полюблю другого так, как я люблю Валдиса.

Его глаз дергается, и я знаю, что это обида, которая горячит его кровь.

— Я поговорю с Рисом. Чем скорее мы попадем внутрь, тем быстрее сможем спасти Рена.

— Ты, должно быть, очень заботишься о ней. Пытаясь не разжигать его гнев по отношению ко мне, я пытаюсь успокоить его более мягким разговором о ней. У меня такое чувство, что я ей тоже не очень нравлюсь, но я здесь не для того, чтобы заводить друзей.

— Ты хоть знаешь, кто она? Ты хоть узнаешь ее?

— Должна ли я?

— Она девушка, которая сбежала. Единственная девушка из Калико, которая сбежала и выжила. Его глаза оценивающе оглядывают меня.

— По крайней мере, до тебя.

— Я слышала, что ту девушку съели Рейтеры. Очевидно, Рен была родом из Калико. Я видела, как ее Альфа пронес ее через те двери, но я никогда не связывала это со слухами, которые я слышала о сбежавшей девушке.

— Конечно, ты это думала. Почему кто-то в Калико хотел заставить других поверить, что побег возможен. Это порождает надежду. Щеки надуваются от долгой затяжки сигареты, он щурится и на секунду задерживает ее в легких.

— Два Альфы. Они оба в деле?

Оглядываясь на Кадмуса, чья спина расширяется и сжимается от легкого дыхания, без сомнения, уже спящего, я киваю.

— Хотя я не собираюсь лгать. Наша единственная цель… моя единственная цель — спасти Валдиса.

— Тогда, это понятно. Ни у кого из нас нет общей цели делать это.

— Думаю, что нет.

По моей коже пробегает холодок, когда я иду по темному туннелю. Звуки впереди, мучительный вопль, подобного которому я никогда раньше не слышала, заставляют меня приблизиться, несмотря на страх, пульсирующий в моих венах. Все внутри меня говорит вернуться, отказаться от этой идеи, но я не могу. Я должна знать, откуда доносятся звуки. Когда я приближаюсь к воротам, расположенным прямо в центре туннеля, я замечаю черепа, сотни из них, лежащие грудой. На них лежит мужчина, его руки раскинуты, ногти впиваются в кости, когда его тело погружается в них. Я не вижу его лица, но я уверен, что это Валдис.

— Нет! Подожди! Кричу я, колотя в ворота.

— Валдис!

Он тянется ко мне, прямо перед тем, как черепа похоронят его заживо, кости поглотят блеск его рабского ошейника.

— Валдис! Я кричу, резко выпрямляясь.

Тяжело дыша через нос, я оглядываю маленькую группу, спящую вокруг костра, в котором все еще мерцают оранжевые угли. Один мужчина сидит в стороне, прислонившись к большому валуну, откуда он ведет наблюдение. Его глаза встречаются с моими, всего на минуту, прежде чем он потирает их и зевает, возобновляя наблюдение.

Услышав ворчание и стенания, я поворачиваюсь и вижу Кадмуса, бьющегося в конвульсиях во сне, как он иногда делает. В течение нескольких недель я избегала утешать его, я полагаю, из чувства вины.

Его тело дрожит, когда он лежит, свернувшись калачиком, и звуки, которые он издает во сне, напоминают мне о тех днях, когда мне делали уколы, как раз перед тем, как мое тело смилостивилось и я теряла сознание от боли.

Я придвигаюсь ближе к нему, прижимаюсь к его массивной спине и обнимаю его.

— Все в порядке, Кадмус, — шепчу я.

— Я прямо здесь.

Прижимаясь щекой к его широкой спине, я любуюсь упругой текстурой его кожи, где шрамы превратились в многочисленные глубокие порезы.

Он хватает мою руку, прижимая ее к своей груди, где я чувствую, как его сердце колотится о ребра, которые содрогаются от его прерывистого дыхания. Мне неприятно видеть этого человека, это грозное человеческое существо, ставшее таким уязвимым из-за воспоминаний, запертых в его голове. То, что я хотела бы стереть ради него, чтобы положить конец страданиям, которые он переносит каждую ночь. Те же образы, которые подталкивают его к употреблению наркотиков, которые каким-то образом стирают для него суровые черты реальности.

Я не знаю, что они сделали с ним там, в больнице, но что бы это ни было, должно быть, это было ужасно — превратить сильного, если не самоуверенного мужчину в испуганного мальчика, который дрожит в моих объятиях.