— Вы знали, что в этом районе в 1972 году было еще три ребенка, которые зарегистрированы как пропавшие? — спросила я детектива Сальво.
Я сидела в арендованном джипе, припаркованном перед библиотекой Хекеттауна, и разговаривала по телефону. Я провела в читальном зале больше двух часов, пока библиотекарь не выставила меня, потому что ее рабочий день уже закончился. Моя голова нестерпимо болела (да, снова). Может, сказывалось переутомление глаз. Стемнело. Я была словно выжатый лимон. На улице был такой холод, что воздух на выдохе превращался в белые клубы пара. Я решила прогреть машину.
— Я хочу сказать, что все эти дети жили буквально в радиусе пяти миль друг от друга. — Я решила прибавить этот немаловажный факт, когда детектив Сальво встретил мои слова молчанием.
Он помолчал еще некоторое время, а затем произнес:
— Я не понимаю, какое это имеет отношение к нашему делу. Мы говорим о том, что происходило тридцать лет назад.
Теперь пришла моя очередь переваривать информацию. Когда я сидела в библиотеке, мне это казалось важным. В том году пропало четверо детей, совсем малышей, включая Джесси Стоун. Все исчезнувшие дети были из бедных семей и проживали в Хекеттауне. Два мальчика, в возрасте трех и шести лет, и две девочки — девятимесячная малютка и Джесси, которой не исполнилось еще и двух лет. Все белые, светловолосый ребенок, рыженькая девочка и два брюнета. Ни одно из преступлений не было раскрыто. Я подробно все записала. Теперь я думала: «Зачем я ему позвонила?» Может, потому что мне больше не к кому было обратиться.
— Вы знаете, что может быть хуже частного детектива? Обычные граждане, которые на время решили стать копами.
— Но, может, это как-то связано с делом Кристиана Луны?
Я понимала, что рассуждаю как дилетант.
— Каким образом? Вы хотите сказать, что он что-то знал?
— Вот именно.
— Ридли, если бы он знал хоть что-то, что позволило бы ему избежать ответственности за убийство своей жены, разве он стал бы ждать тридцать лет и жить все это время, как на пороховой бочке?
Я ничего не сказала. В том, что говорил детектив Сальво, была своя логика.
— Вы где? — спросил он.
— В Джерси.
— Поезжайте домой, хорошо? — ласковым голосом обратился он ко мне. — Я посмотрю, как это можно связать с нашим делом.
Я не знала, как расценивать его слова. Сальво был из тех людей, которые, что бы они ни говорили, произносили это так, будто оказывают вам покровительство.
— О, чуть не забыл. Этот ваш друг… Помните? О, я хотел сказать, тот парень, о котором вы никогда раньше не слышали.
— Да?
— Оказывается, у него новый адрес. И угадайте, где он теперь проживает? В том же доме, что и вы.
— Ничего себе, — сказала я.
Я думаю, что у меня это получилось непринужденно, но меня охватило чувство страха, как ребенка, которого поймали на горячем. Я была напугана, понимала, в какое дурацкое положение я попала, и не знала, что сказать. Я готова была снова соврать.
— И ни за что не догадаетесь, о чем я еще хочу вам рассказать, — детектив Сальво едва сдерживал смех. — Этот парень сообщил нам, что был вчера вечером в Ривердейл. Он, оказывается, любит посещать там один бар, «Джимми из Бронкса». Сказал, что заезжал туда за пиццей по дороге домой. Но ничего не слышал и ничего не видел в парке. И вас тоже не знает.
— Угу, понятно, — сказала я. — Вы знаете, как это бывает в большом городе. Много лет живешь с человеком по соседству, а как его зовут, понятия не имеешь.
— Но все-таки какое совпадение!
— Да уж.
— Только вот я не верю в совпадения. — Сальво говорил абсолютно серьезным и ровным голосом. — Возвращайтесь в город, Ридли. У меня такое ощущение, что нам еще придется встретиться.
— У меня есть адвокат, — подала я голос.
— Да, я знаю, — сказал детектив Сальво. — Он уже связывался со мной. Вы не знаете меня, Ридли. Вы, наверное, думаете, что такой человек, как Александр Гарриман, произведет на меня неизгладимое впечатление. Позвольте вас заверить, что вы ошибаетесь. Просто отправляйтесь домой.
Я действительно отправилась в город и поставила джип в том же гараже, в котором Джейк держал свою машину. Я заметила, что «понтиака» не было на месте.
Я располагала большим количеством информации, но у меня не было сил ее систематизировать. Мне было так странно возвращаться в свою квартиру, словно она мне больше не принадлежала. Все воспоминания, которые хранило мое сознание, были как будто из чужой жизни, глупой и легкомысленной. Я даже подумала, что сейчас снова сяду в джип. Уеду куда глаза глядят, лишь бы поскорее убраться отсюда. Но я была слишком утомлена. Было уже начало двенадцатого. Пиццерия закрылась, и улица казалась непривычно тихой. Я потащилась по ступенькам вверх, к своей квартире.
Он был уже там и ожидал меня. Конечно, это был Джейк. В глубине души я знала, что встречу его, возможно, даже буду разочарована, если с ним больше не увижусь. Он включил свет возле дивана и лежал, уставившись в потолок. При моем появлении он встал. На его лице отразилось такое облегчение, что, казалось, еще минута ожидания, и он упал бы без сознания.
— Как ты вошел? — спросила я его.
— Сегодня утром ты забыла у меня свои ключи, — ответил Джейк.
Это было правдой. Когда я утром уходила из своей квартиры, мне пришлось воспользоваться ключами, которые я заставила вернуть Зака, потому что я не смогла найти собственные.
Любая другая при сложившихся обстоятельствах держалась бы от такого типа, как Джейк, на расстоянии и попросила бы его немедленно уйти. Но вы уже имели возможность убедиться, что от меня следует ждать нетипичных поступков. Джейк стремительно подошел ко мне и прижал к себе крепко-крепко. Я обвила его шею руками и не отпускала его. Он был таким сильным, а в его крепких объятиях я почувствовала себя так спокойно, что ощутила усталость с новой силой и едва смогла устоять на ногах. Каждый мускул его тела напрягся. Мое сердце делало двойные обороты. Я не могла надышаться его запахом.
— Бог ты мой, — прошептал Джейк мне на ухо. — Я в жизни своей ни о ком так не волновался, как о тебе сегодня.
Я посмотрела на него. В его глазах я заметила то печальное выражение, которое уже видела раньше. В Джейке ощущалась какая-то странная уязвимость. Он выглядел так, будто не привык давать волю своим чувствам и боялся их. Он погладил меня по щеке. Его прикосновение было нежным и ласковым, хотя я вновь невольно поразилась тому, какими натруженными были его руки.
— Ты ничего обо мне не знаешь, — сказал Джейк. Второй раз с тех пор как мы с ним познакомились. На этот раз я приготовилась выслушать его до конца.
— Да, — согласилась я. — Давай начнем с твоего имени.
Такую историю, которую рассказал мне Джейк, можно было слушать только с вниманием, молчаливым вниманием. Мы сидели на диване, и мои ноги лежали у него на коленях. Джейк говорил очень тихо, почти не глядя на меня, лишь изредка бросая в мою сторону застенчивые мимолетные взгляды. Он то и дело прерывал свой рассказ, словно ему не часто приходилось говорить об этом. Когда Джейк закончил, у меня было такое ощущение, будто он доверил мне нечто сокровенное и я обязана была сохранить все это в памяти и впредь быть готовой защищать его от нападок внешнего мира. Теперь нас связывала его история.
— Самое странное, что я помню ее. Я помню свою маму. Может, я увидел ее во сне и запомнил. Но я точно знаю, что меня любили. Я помню ощущение покоя и защищенности. Я помню, что по ночам она вставала и поправляла одеяло, чтобы я не замерз. Может, эти воспоминания помогли мне выстоять.
Харли Якобсен начал называть себя Джейком после того, как его определили в первую приемную семью. Харли был малышом, который писался по ночам и повсюду таскал с собой потертого Винни-Пуха, реликвию своих младенческих лет. Харли не умел защитить себя от двух сводных братьев, которые были больше, чем он, и по злобности могли соперничать с дикими животными. Джейк давал отпор там, где Харли бы только расплакался и спрятался от опасности. Джейк никого не боялся. Он был злой и сильный. Он боролся за свою жизнь, как лев. Он обладал железной силой воли. Ему ничего не оставалось делать, как учиться защищать себя, потому что так сложно противостоять людям, которые больше тебя. И вот однажды, после нескольких месяцев побоев и оскорблений, которые подстерегали его на заднем дворике, Харли исчез, а вместо него появился Джейк с большой острой палкой. Когда старший из его сводных братьев попытался продолжить свои издевательства, Джейк взял палку и направил ее прямо ему в глаз.
— Я до сих пор помню его крик, — сказал Джейк. — Сейчас это воспоминание вызывает у меня угрызения совести. Но тогда его крик прозвучал для меня как волшебная музыка. Я понял, что больше никогда не стану ничьей жертвой.
Конечно, Джейка забрали из той приемной семьи, и на его личном деле была поставлена отметка «проблемный ребенок». Один психотерапевт записал, что он констатирует раздвоение личности на основании того, что мальчик начал называть себя другим именем.
— Но это неправда. Я не страдал раздвоением личности. Я был реалистом и понимал, что мне надо стать очень сильным, очень ловким и очень стойким, если я хочу выжить. Имя Харли ассоциировалось у меня с малышом. Джейк в моем семилетием сознании был воплощением мужественности. Я знал, что именно это мне и потребуется в жизни.
Все последующие годы были сотканы из проблем и несчастий. В одном доме приемные родители Джейка заставляли его спать в спальном мешке под кроватью их родного ребенка. В этой же семье в течение трех месяцев его кормили только бутербродами с сыром.
— Но я могу сказать, что это еще не самое плохое, чего можно было ожидать. Никто меня больше не доставал.
Эта семья тоже вернула Джейка, потому что он страдал энурезом и часто болел. Те издевательства, которые ему пришлось выдержать в других семьях, варьировались от оскорблений до нанесения телесных повреждений. Джейк рассказал мне историю каждого шрама на его теле. Однажды приемная мать заставила его стоять на битом стекле, — Джейк разбил окно, когда играл в футбол, и она выбрала «соответствующее» наказание. Один мужчина прислонял к его телу горящий окурок от сигареты из-за того, что Джейк выпил все молоко. В школе мальчик почти каждую неделю участвовал в потасовках и поножовщине.
— Мое «турне» по приемным семьям завершилось, когда мне исполнилось четырнадцать, — сказал Джейк, взглянув на меня.
Я смотрела на него, не отрывая глаз и пытаясь понять, что он хочет от меня услышать. Мне хотелось прижать его к себе, утешить каждую клеточку его тела, стереть воспоминания о годах страданий. Но, конечно, это невозможно. Более того, самой большой ошибкой было бы считать, что это необходимо другому человеку. Джейк казался мне крепким и закаленным. Мужчина, который прошел такую жестокую школу жизни, исцелил себя сам. Он стал сильным.
— Мой приемный отец, мужчина по имени Бен Райт, едва не застрелил меня. Сначала все было отлично. Я хочу сказать, что я впервые встретил нормального человека. Время от времени Бен брал меня на бейсбольные матчи. Его жена Джанет была очень симпатичной и обаятельной женщиной. Я был их единственным приемным ребенком. Вначале все шло великолепно. К тому времени я уже вырос. Я каждый день тренировался и таким образом убивал сразу двух зайцев, сам того не сознавая. Во-первых, я давал выход своему гневу. Во-вторых, я выглядел весьма внушительно. Окружающие держались от меня на почтительном расстоянии. Я выглядел на шестнадцать, а то и на семнадцать лет. Я сделал себе пару татуировок и не скрывал шрамы, оставшиеся у меня на теле. Все уже давно поняли, что со мной опасно связываться. Все во мне словно говорило: «Держитесь от меня подальше». Но, к сожалению, обратной стороной медали было то, что я не так-то легко заводил друзей.
Джанет забеременела. Я подумал: «Просто здорово. Вот и пришло мне время уходить». Но она сказала, что я должен остаться. Вскоре выяснилось, что Бен не мог иметь детей. Только вот Джанет об этом не знала. Она гуляла направо и налево и сама не знала, от кого забеременела. Бен пришел в ярость. Он вбил себе в голову, что это я наставил ему рога.
— Но тебе же было всего четырнадцать! — воскликнула я.
Джейк засмеялся, сухо и невесело.
— Я-то как раз об этом помнил. Однажды я неожиданно проснулся и увидел Бена. Он стоял, наставив на меня пистолет. Он спросил меня: «Ты спал с моей женой, парень?» Я попытался его успокоить: «Нет, нет, нет, Бен!» Я до сих пор помню, как мне стало грустно в тот момент. Не столько страшно, сколько грустно. Потому что Бен относился ко мне до этого лучше, чем все остальные. Как он мог подумать, что я способен так поступить? Я сказал ему: «Не отсылай меня. Мне нравится у вас». Мне казалось, что это какое-то недоразумение. Они ведь были так добры ко мне. Я хорошо учился в школе, у меня были хорошие оценки. Но все пошло прахом. Я попытался привстать, и Бен выстрелил в меня. Прицелился и попал в плечо. Хотел убить.
После этого случая Джейка отправили в интернат для мальчиков. И именно здесь ему все же повезло. Он встретил наставника по имени Арни Коэль.
— Арни научил меня контролировать свои эмоции. Он научил меня выражать свои чувства при помощи искусства. Арни заставил меня вести дневник, а позже мы обсуждали все, что я там записал. Он поощрял мои занятия скульптурой и рисованием. Я брал уроки, а он платил за них из собственного кармана. Он и сам вырос в приюте, поэтому любил повторять: «Если люди паршиво к тебе относятся, это еще не значит, что ты этого заслуживаешь. Твоя задача не поверить в то, что тебе навязывают. Ты должен постараться изо всех сил добиться чего-то в жизни. Ты должен отдать частицу себя, и тогда ты сделаешь этот мир хоть немного лучше, чем он был до твоего появления». Арни предложил мне отслужить на флоте. Это была нелегкая дорога, но, думаю, она была выбрана правильно, иначе я мог бы сбиться с пути. Не знаю, правду ли говорят о солдатах-контрактниках, что если бы они не попали в вооруженные силы, то могли бы оказаться по ту сторону закона. После окончания службы я поступил в Джон-Джей-колледж. Мне хотелось работать в силовых структурах, но только не в нью-йоркской полиции.
— Поэтому ты стал заниматься частным сыском?
Джейк кивнул, глядя в пол.
— Мне сообщил об этом детектив Сальво, — пояснила я.
Он снова кивнул.
— Почему ты мне не рассказал обо всем этом раньше? — спросила я его.
Джейк пожал плечами.
— Все это только одна сторона моего «я». Думаю, что я лучше выражаю себя в искусстве. Чем больше денег я зарабатываю скульптурой и продажей мебели, тем меньше занимаюсь частным сыском. До этого мне приходилось заниматься делами о махинациях со страховкой, семейных изменах и сотрудничать с полицейским управлением Нью-Йорка в расследовании других дел.
Джейк замолчал и потер глаза. Я не могла с уверенностью сказать, устроил ли меня его ответ. Он казался мне неполным. Джейк явно что-то недоговаривал. Но я не хотела оказывать на него давление. У меня были вопросы, но время для того, чтобы их задать, показалось мне неподходящим. Джейк никак не мог прийти в себя после своей исповеди. Я решила, что со временем все определится само собой.
— Я думал, что частные расследования помогут мне восстановить справедливость, но при этом позволят действовать по собственным правилам, — продолжил он, когда я встретила его слова молчанием. — В 1997 году я получил лицензию, но мои надежды не оправдались. Измены, махинации, — всякая грязь. Я не знаю. Наверное, я слишком много себе нафантазировал. Думал, что этот вид деятельности позволит мне узнать, что же произошло со мной на самом деле. Но мне так и не удалось это сделать. Я не продвинулся ни на йоту.
Джейк вздохнул и посмотрел в потолок. Я заметила, что он немного расслабился.
— Я все время поддерживал связь с Арни, но в прошлом году он умер. Рак кишечника. Он все время оказывал мне поддержку в моих поисках. Хотел, чтобы я узнал хоть что-то о своих родителях. Но когда он умер…
Джейк замолчал. Он не мог больше выдавить из себя ни слова. Я это видела. Он отклонился и посмотрел на меня, пытаясь понять, как я восприняла его рассказ. Джейк пребывал в нерешительности и, наверное, был готов к тому, что я попрошу его уйти. Я прильнула к нему, и мы оставались так долгое время, без слов, без движения. Я слышала, как стучит его сердце, и вдруг поняла, что восхищаюсь Джейком. Вопреки всему он выжил. Его пытались уничтожить, унизить, убить, но он выстоял, и это сердце продолжало упрямо биться.
— Мне так жаль, — сказал Джейк через некоторое время. — Я никогда никому об этом не рассказывал. Только Арни. Прости меня за то, что я взвалил на тебя такой груз. Особенно теперь, когда у тебя и своих забот по горло.
Я встала.
— Я сильнее, чем тебе кажется, — ответила я с улыбкой.
— Да уж, спорить не буду. — Джейк улыбался, не скрывая облегчения. Он потянулся ко мне и коснулся моих волос, но я перехватила его ладонь и поднесла ее к своим губам. Я поцеловала ее, и он закрыл глаза.
— Спасибо, — сказала я ему.
Он покачал головой и нахмурился.
— За что?
— За то, что открылся мне, за то, что решил поделиться со мной самым сокровенным.
— Я… — Джейк помолчал. Я не хочу, чтобы ты жалела меня. Я не для этого рассказывал тебе о своей жизни, Ридли.
— Поверь мне, Джейк, — глядя ему прямо в глаза, произнесла я, — жалость — это последнее, чего ты можешь от меня ожидать. Ты сильный человек. Ты настоящий мужчина, который сумел доказать свое право на победу. Я не жалею тебя. Я тобой восхищаюсь. Я тебя уважаю.
Когда вы узнаете кого-то как личность, как индивидуальность, то его внешность отступает на второй план. Вам становится важна его энергетика, запах его кожи. Вы узнаете суть, понимая, насколько вторична оболочка. Вот почему невозможно влюбиться в красоту. Ее можно желать, испытывать вожделение, горячечный бред при мысли о том, что это должно стать вашим, но это не продлится долго. Вы будете понимать, что это желание ваших глаз, зов вашей плоти, но не сердца. Вот почему, когда вы находите свою половинку, вы перестаете замечать несовершенства человека, его мелкие недостатки, — вы приобретаете главное: гармонию взаимного душевного настроя.
Теперь, когда я оглядываюсь на свое прошлое, я понимаю, что моя любовь к Заку была предопределена рядом факторов. Он соответствовал представлениям женщин о хорошем партнере. Он мне нравился. Наши семьи принадлежали к одному кругу. Наши отношения вызывали одобрение окружающих. Я решила, что этого достаточно для любви. Влюбленность в Джейка сопровождалась другими обстоятельствами. Все произошло спонтанно. Я не принимала решения, не выбирала между этим и тем. Я словно попала в водоворот, и меня подхватило мощное течение. Если бы я начала с ним бороться, то утонула бы.
То, как Джейк на меня смотрел, подтверждало, что и он ощущал то же самое. Я чувствовала, что он узнал меня среди тысяч чужих лиц. И я была ему за это благодарна. Он помог мне сохранить свою цельность, потому что в тот момент я не могла бы поручиться, что знаю, как меня зовут. Да, наверное, это и есть любовь: увидеть друг друга поверх имен и масок, узнать друг друга на уровне инстинктов и чувств. Для меня не имело значения, Харли или Джейк стоял передо мной в ту минуту, а для него было неважно кто я — Ридли или пропавшая Джесси.
Джейк снова притянул меня к себе. Мы поцеловались, наслаждаясь и растягивая удовольствие. Нам не нужны были слова. Мы испытывали лишь неутолимый голод. Я разрешила ему отвести меня наверх, к нему в квартиру. В моем жилище нас подстерегали демоны и призраки. В сером полумраке его квартиры мы растворились в океане тепла и счастья, отдавая себя друг другу и не требуя ничего взамен, но возрождаясь в объятиях любви снова и снова.