Красивая ложь

Глава двадцать первая

Оглядываясь назад, я удивляюсь своей наивности. Я знаю, что от нас и не требуется особого анализа событий прошлого, но все же мне кажется, что слишком многое я воспринимала с беспечностью, не задумываясь ни над чем, даже когда у меня возникали вопросы, и никогда не вникала в детали. И мне пришлось дорого заплатить за свое легкомыслие. Но, с другой стороны, разве мы не склонны принимать жизнь такой, как она есть? Разве нам свойственно ставить под сомнение очевидное? Хотя теперь я вижу, что судьба подавала мне знаки. Я всегда подчинялась матери, которая исповедовала философию отрицания: если что-то ее беспокоило, грозило нарушить привычное течение ее жизни, она притворялась, что этой проблемы не существует. Так произошло в случае с Эйсом. И я унаследовала от нее эту черту, сама того не осознавая.

Разве не странно, что я не стала утруждать себя воспоминаниями о последнем вечере, который провела в обществе дяди Макса? Его смерть стала для меня настоящей трагедией, и поэтому события того вечера, когда нам сообщили по телефону об аварии и гибели Макса, моя память старательно стерла.

Был великолепный праздничный вечер накануне Рождества. Выпал снег, и дома и улицы были укрыты белым покрывалом, блестящим от сотен гирлянд (жители города свято соблюдали традицию и не использовали цветные огоньки, отдавая предпочтение обычным). Соседи готовились к празднику заранее, для чего припасали свечи, песок и кувшины из-под молока. Эффект получался волшебным: дорога сияла огоньками свечей. После ужина все высыпали на улицы. Люди прогуливались при свете фонарей после обильной трапезы, приветствовали друг друга и весело болтали. Общая картина производила грандиозное впечатление: даже такая привыкшая к жизни в мегаполисе дама, как я, вынуждена была признать, что в этих традициях есть красота простоты.

Никто, кроме меня, похоже, не заметил, что дядя Макс появился на празднике уже изрядно пьяным. Вернее, может, мои родители и заметили это, но не подали вида. Вы ведь уже поняли, как было принято в нашей семье? И я наконец-то это поняла. Все острые углы тщательно обходились, а неприятные явления игнорировались. Все это приобрело огромные масштабы: любое упоминание запретных тем приводило к тому, что наш дом погружался в тишину или же, наоборот, сотрясался от грандиозного скандала. Неприятности подобны мелкому холодному дождю: они омрачают твою жизнь, но достаточно открыть яркий цветной зонтик отрицания, и ты надежно от них защищен.

Дядя Макс был алкоголиком со стажем. Если бы вы этого не знали, то и не заметили бы легкого пошатывания, небрежности в его голосе, свойственной выпившим людям, и блеска в его глазах. У нас в доме было полно гостей. Отец пригласил молодых коллег из клиники, где он работал, и их жен. Была среди приглашенных и Эсме. Зак тоже оказался в числе гостей. У нас как раз завязывался роман. Хотя он и не таил в себе каких-то сладостных открытий, все же казался мне многообещающим. К нам присоединились соседи. Моя мама лезла из кожи вон, чтобы все было доведено до совершенства. Ее лицо казалось маской сосредоточенности и хмурого внимания среди моря улыбающихся лиц. Она бегала среди гостей, как марионетка, и я помню, что Зак даже спросил: «Что с твоей мамой? Она в порядке?» Я посмотрела на нее. От нее исходило напряжение, словно волна большой ударной силы. Мама постоянно перемещалась из одной комнаты в другую. «Что ты хочешь сказать?» — спросила я Зака, пытаясь перекричать разговоры и праздничные песни. «Она всегда такая», — добавила я. Мама всегда стремилась, чтобы все, чем она занимается, проходило без сучка и задоринки, и любой сбой воспринимался ею как катастрофа, которая грозила обернуться очередным эмоциональным срывом. Но я к этому уже привыкла.

Оглядываясь сейчас на тот вечер, я вспоминаю, что отец старался держаться от мамы как можно дальше. Я помню, как она выругала его за то, что он вытащил блюдо из духовки не специальной варежкой, а обычным кухонным полотенцем. Потом он провинился, когда неправильно засыпал кофе в кофеварку, да и после этого нашлась тысяча мелких причин, чтобы придраться к нему. Она отчитывала его тихо, но в ее голосе прорывалось яростное возмущение. Отец оценил обстановку и решил держаться подальше от линии огня. Моя ненаблюдательность сослужила мне в тот раз хорошую службу: я ничего не замечала и получала удовольствие от праздника.

Макс появился в доме, словно порыв мощного ветра. Он всем улыбался, всех обнимал и одаривал. Я знала, что он всегда делает немыслимо дорогие презенты. На любой вечеринке он был, как магнит, к которому тянуло гостей. Я не знаю, что служило главной тому причиной, его личность или его деньги, а может, взрывная смесь из названных пунктов. Но как только дядя Макс появился в доме, все внимание было обращено на него и всем стало в десять раз веселее. Его громкий голос, его заразительный смех рассыпались в воздухе, как праздничное конфетти. Даже моя мать расслабилась на мгновение, довольная тем, что от нее больше не требуется показное гостеприимство хозяйки.

Мы с Заком уединились в кухне и раскрыли коробку с печеньем, которую кто-то принес моим родителям в подарок. Мы надорвали красный целлофан и выуживали из коробки маленькие печенья, покрытые малиновым джемом и посыпанные сахаром.

— Бог ты мой, твой дядя знает в этом толк, — сказал Зак.

— Ты о чем? — спросила я.

Он посмотрел на меня.

— Я говорю о том, что за час он выпил пять бурбонов.

Я пожала плечами.

— Он крепкий мужчина.

— Да, удивительно, что это на нем не очень сказывается.

Я снова пожала плечами, больше сосредоточенная на печенье, чем на разговоре.

— Макс есть Макс.

Вот так я и ответила, как будто этим все сказано.

Спустя пару часов веселье затихло. Эсме и Зак уехали. Мой отец вывел всех на традиционную часовую прогулку. Моя мама осталась в кухне и яростно мыла кастрюли. В ответ на мою робкую попытку ей помочь она сказала, что я не смогу этого сделать так, как она. Я не стала спорить. Я решила еще полакомиться сладким и отправилась в гостиную. Там сидел дядя Макс, один, в неясном свете полутемной комнаты, перед огромной рождественской елкой. Вид рождественской ели в темной комнате всегда приводил меня в восторг. Я села рядом с Максом, и он одной рукой обнял меня за плечи, удерживая в другой руке бокал с очередным коктейлем.

— Что-то случилось, дядя Макс?

— Нет, детка. Отличная вечеринка.

— Да уж.

Некоторое время мы сидели в уютной тишине, глядя на елку, а потом что-то заставило меня взглянуть на дядю Макса. Он плакал, но безмолвно, не издавая ни звука. По его щекам струились слезы, словно дождевые капли, стекающие по стеклу. Я смотрела на него, не скрывая своего изумления, а затем схватила его огромную ладонь и сжала ее обеими руками.

— Что случилось, дядя Макс? — шепотом спросила я, боясь, что кто-нибудь заметит его в таком состоянии. Мне хотелось защитить его.

— Все напрасно, Ридли.

— Что напрасно?

— Все хорошее, что я пытался сделать. Я все испортил. Бог ты мой, я все испортил.

Его голос дрожал.

Я покачала головой и подумала: «Он просто пьян и больше ничего». Вдруг он схватил меня за плечи, не грубо, но с какой-то страстью. Его глаза блестели от отчаяния.

— Ты счастлива, Ридли? Ты выросла любимой? В тепле, безопасности и благополучии?

— Да, дядя Макс. — Я хотела убедить его в этом, хотя и не понимала, почему мое счастье так много для него значит.

Он кивнул и ослабил хватку, все еще продолжая смотреть мне прямо в глаза.

— Ридли, — произнес он. — Ты, наверное, единственное мое доброе творение.

— Что тут происходит, Макс? — Мы обернулись, заметив в дверях моего отца. Его темный силуэт отчетливо выделялся на фоне яркого света. Его голос показался мне очень странным. В тоне моего отца угадывались какие-то едва различимые нотки напряжения и ужаса. Макс немедленно отпустил мои плечи, словно они жгли ему пальцы.

— Что с ним? — спросила я отца.

— Не волнуйся, красавица, — с нарочитой легкостью произнес отец. — Дядя Макс слишком много выпил. Он объят демонами, а бурбон делает их неуправляемыми.

— Но о чем он говорил? — упрямо повторила я, чувствуя, что от меня скрывают что-то важное.

— Ридли, — строгим голосом обратился ко мне отец. Видимо, он и сам заметил, что его строгость была неуместна, поэтому сдержался и продолжил ласковым голосом: — Ридли, дорогая, не волнуйся из-за дяди Макса. Он просто пьян.

Они ушли в кабинет и плотно закрыли за собой двери. Я задержалась на минуту, прислушиваясь к звукам их голосов. Но я знала, что тяжелые дубовые двери не выдадут ни одного слова. Когда я была ребенком, я несколько раз тщетно пыталась подслушать, о чем за ними говорят. Если прислониться к ним ухом, а внутри люди будут орать друг на друга, тогда, возможно, у вас появился бы шанс. Плюс ко всему, в коридоре меня настиг все тот же знакомый серый мелкий дождь (помните?), от которого я закрылась зонтиком — отрицанием. Дождь окутал меня пеленой, выстукивая: «Это просто бурбон. Демоны Макса не дают ему покоя. Завтра он будет такой, как всегда. Макс есть Макс». Отрицание словно плетет вокруг тебя паутину, которую вроде бы и легко разорвать, но для этого нужно приложить усилия. Ты и оглянуться не успеешь, как отрицание уже заворачивает тебя в кокон лжи. В нем тепло и уютно. Зачем суетиться?

Это и был последний раз, когда я видела дядю Макса. Мокрое от слез лицо, грустная улыбка, затуманенный взгляд и его странные слова: «Ты, наверное, единственное мое доброе творение».

Теперь, глядя из квартиры Джейка на бесконечный поток машин, мчащихся по Первой авеню, я вспоминала этот эпизод и думала: «Что он хотел этим сказать?»

Джейк загружал посудомоечную машину в кухне, и я слышала, как он что-то напевает себе под нос. Мне понравилось, что он позаботился об ужине. Мне нравилось, что он мыл посуду. Зак был другим: классический маменькин сынок. Эсме делала за него абсолютно все, даже выбирала ему одежду каждое утро, пока он не стал студентом колледжа. С таким мужчиной было бы очень трудно: даже если он и осознает, что женщина существует не для того, чтобы обслуживать его, он все равно будет неохотно делать то, что считает ниже своего достоинства. Джейк не возражал против того, чтобы самому заботиться о себе. Ему не составляло труда позаботиться и о других. Может, он даже получал от этого какое-то удовольствие.

Вы, наверное, думаете: «Когда же она решилась вернуться к Джейку после того, что ей рассказал о нем детектив Сальво?» О том, что его привлекали к ответственности за нанесение телесных повреждений, о том, что смертельный выстрел в Кристиана Луну был произведен не с крыши, как Джейк пытался меня убедить. Я ни о чем не забыла. Я готова была ждать, потому что не знала, нужны ли мне ответы на эти вопросы.

Я услышала, как Джейк вошел в комнату. Он подошел к окну и обнял меня за плечи. Я надеялась, что он спросит, о чем я задумалась, но он молчал.

— Детектив Сальво сообщил, что тебя привлекали к уголовной ответственности, — тихо произнесла я.

Джейк резко выдохнул, но не отпустил меня.

— Ты постоянно попадаешь в какие-то переделки, если занимаешься частным сыском. В жизни все не так, как в кино. Ты становишься копам поперек дороги, и они забирают тебя в участок. Вообще-то меня не привлекали к уголовной ответственности, — со смехом сказал он. И я невольно улыбнулась в ответ.

— Тебе нравятся плохие парни, да? — спросил он, целуя меня в шею.

— Ты мой первый опыт.

Я уже собиралась спросить Джейка о выстреле в парке, как вдруг ощутила, что он весь напрягся. Я повернулась к нему, решив, что смутила его, но увидела, что он смотрит в окно. Джейк осторожно отстранил меня.

— Что ты там увидел?

— Парня. Он стоит в дверях. Это тот самый парень, который следил за тобой? Он был здесь, когда я возвращался. И он до сих пор тут стоит.

Я заглянула ему через плечо. В темном проеме входной двери напротив виднелась черная фигура. Но я не могла различить лицо. Только черные ботинки.

— Я не знаю, — ответила я, ощущая, как меня захлестывает волна паники. — Может, это кто-то другой.

— У меня странное предчувствие.

— Мало ли в Нью-Йорке странных субъектов, которые решили прогуляться вечером по Ист-Виллидж. Что ты будешь делать?

— Я собираюсь все проверить. Оставайся здесь.

Джейк схватил куртку и ключи. Он выбежал из квартиры еще до того, как я успела сказать:

— Что проверить? Не будь смешным.

Я услышала, как он сбежал вниз по лестнице. Я посчитала, что к тому времени, как я оденусь (на мне была футболка Джейка и белые носки), он уже должен будет вернуться. Поэтому я просто стояла у окна и наблюдала за мужчиной, стоящим на другой стороне улицы.