Красное зарево над Кладно

ГОРНЯКИ И МЕТАЛЛУРГИ КЛАДНО ПОСЫЛАЮТ ДЕЛЕГАТА НА КОНГРЕСС III ИНТЕРНАЦИОНАЛА

Борьба за республику, борьба за направление политики Чехословацкой социал-демократической рабочей партии продолжается. Чем дальше, тем глубже раскол в партии на левых и правых.

Левые сочувствуют пролетарской революции в России. Правые проклинают большевиков.

В июне из России возвращается товарищ доктор Богумир Шмераль. Кладненцы ждут его возвращения. Что-то он скажет о Советах! О русской революции и о перспективах ее победы.

Товарищ доктор Шмераль приезжает в Кладно. Он говорит кладненцам:

Это еще более укрепляет кладненцев в их твердой вере в справедливость Великой Октябрьской революции.

Они решают опубликовать в «Свободе» сообщение Шмераля. Для этого в четверг выпускается специальный номер, в котором напечатано сообщение доктора Шмераля о пребывании в Советской России. Кладненцы решают послать своего делегата на Второй конгресс Коммунистического Интернационала, который должен состояться в июле и августе в Москве.

Выбор падает на Тонду. Он готовится к отъезду в Россию.

— Поезжай и узнай все как следует. Дело не в том, что там люди едят, как они живут и одеваются. Главное, как управляют рабочие? Удалось ли им покончить с капиталистами? И как они это сделали? Умеют ли они руководить своей страной? Смогут ли на самом деле построить новую, лучшую жизнь?

Так наказывает Тонде старый Ванек, прощаясь с ним.

Вечером, стоя в кухне на коленях, Тонда и Маня укладывают вещи в рюкзак. Над ними стоят дети и с любопытством смотрят.

— Папа, ты опять поедешь на войну? — спрашивает маленькая Маня.

— Нет, доченька, на войну я не поеду, — отвечает отец.

— А почему ты собираешь мешок? Ты пойдешь за продуктами?

— И за продуктами не пойду, девочка, — отвечает Тонда.

— А что в той коробке, которую ты завертывал в рубашку и положил на самый низ? — спрашивает Ирка.

— Это фильмы, Иржинка. На них изображено Первое мая в Кладно. Помнишь? Ведь ты тоже видела эти фильмы в кино, — объясняет отец.

— А куда ты их повезешь? — раздается новый вопрос.

— В Россию, девочка!

— В Россию? Ведь это далеко?

— Да, довольно далеко, — подтверждает папа.

— А к кому ты едешь туда, папа?

— К товарищу Ленину.

— К Ленину? Нам в школе рассказывал о нем учитель. А правда, что Ленин страшно великий человек?

— Да, безусловно, он велик, — говорит отец.

— Папа, а какой он великий? Больше, чем ты? Он вошел бы в нашу дверь? А ты с ним знаком? — Сыпятся все новые и новые вопросы.

— Нет, девочка, я незнаком с товарищем Лениным. Но хотел бы познакомиться. Товарищ Ленин велик тем, что много знает и много умеет. В этом он в сто раз, в тысячу раз больше меня. Потому я и еду к нему, чтобы кое-чему научиться. Со всех концов мира едут к товарищу Ленину делегаты, чтобы поучиться у него.

— Значит, папа, ты еще будешь ходить в школу? — удивленно спрашивает Иржина.

— Нет, не в школу; но в Москве состоится большой съезд, и товарищ Ленин будет там докладывать, а я у него буду учиться, — поясняет папа.

— Но ведь ты, папа, уже умеешь докладывать. Когда ты долго не возвращаешься с собрания, мама всегда говорит, что папа опять делает доклад и никак не может закончить. Ты будешь еще позже приходить домой, когда еще больше научишься докладывать? — спрашивают дети.

— Нет, деточки, я буду учиться у товарища Ленина, как меньше говорить и больше делать.

— А ты долго пробудешь в Москве, папа? А что ты нам привезешь, когда вернешься?

— А чего бы вам хотелось?

Девочки минутку шепчутся, совещаясь, потом Манечка обращается к отцу.

— Знаешь, папа, нам хотелось бы таких белых рогликов, какие продавали на празднике в лесу. Папа, а почему мы не печем белых рогликов и почему у нас всегда такой черный и клейкий хлеб с кукурузой.

— Потому что была война, девочка, — объясняет отец.

— А почему же, папа, в войну нельзя печь роглики? — продолжают расспросы дочки.

— Да ведь в войну только стреляют и убивают. Люди не могут трудиться для себя, они должны трудиться для войны. А те, кто ведет войну, злые люди, они спекулируют мукой.

— Но ведь уже нет войны, почему теперь не пекут рогликов? Почему все еще спекулируют мукой? — звучат новые вопросы.

— К сожалению, это правда. Все еще спекулируют.

— Папа, а почему разрешают спекулировать? Я знаю. Во время войны, когда мы с мамой стояли в очередях, люди ругали спекулянтов. Говорили, что, когда кончится война и у нас будет республика, со спекулянтами покончат. Почему же до сих пор с ними не покончили?

— Потому что мы были глупы и не сумели этого сделать. А теперь отстаньте от меня. Я еще должен все приготовить в дорогу. Утром будет некогда. Мне придется рано встать, — заканчивает разговор отец.

— Ну погоди, папа, еще только один вопрос. В России тоже есть спекулянты? — спрашивает Манечка.

— Нет, дочка, в России уже нет спекулянтов. А если и есть, все равно, им не разрешают спекулировать.

— А кто им не разрешает?

— Товарищ Ленин.

— Как хорошо! Тогда ты, папа, поезжай туда, научись чему-нибудь.

— А чему бы ты хотела, чтобы я научился?

— Как покончить со спекулянтами, чтобы у всех людей были роглики и хороший хлеб.

— Ну, попали в самую точку, умницы вы мои, — смеется отец. — А теперь вы меня крепко поцелуйте и быстро в кровать. Уже поздно. Утром, перед уходом на вокзал, я вас не стану будить. Ведите себя как следует. Хорошо учитесь и не огорчайте маму.

— А ты, папа, передай привет дяде Ленину.

— Ладно, передам.

Рано утром с мешком за спиной Тонда спешил через лес к вокзалу на Выгибке. Его провожала жена.

На заводской отвал вылили шлак. Красное зарево разлилось по всей округе.

— Ну, Маня, давай прощаться. Не нужно тебе тащиться до самого вокзала. Взгляни, как красиво разлилось вокруг нас красное зарево. Как чудесно, когда все Кладно становится красным.

Тонда и Маржка останавливаются на лесной тропинке. Целуются, прощаются.

— Тонда, ты все думаешь о Красном Кладно. Тебе хотелось бы, чтобы оно всегда было красным? Вечно? Да? — прильнув к мужу, спрашивает Маржка.

— Я думаю, что ты бы тоже этого хотела. Посмотри, разве это не было бы красиво? Я верю, что так будет, Маня. Непременно будет. И мы сами должны добиться этого. Ну, еще раз привет детям и знакомым. До свидания.

Спустя короткое время Тонда уже сидит в поезде и едет в Прагу. Наконец-то все устроено. Но это стоило большого труда. Понадобилось много усилий, чтобы заставить правительство и товарища Тусара выдать заграничный паспорт. А как морщился господин советник Россыпал, когда пришлось выдать паспорт!

— Что вы задумали? Паспорт в Советскую Россию? Для вас? И не думайте. Вы и так отравляете мне жизнь. Еще паспорт вам буду давать, чтобы к Ленину учиться ездили. Позволили бы только мне эти новые господа в Праге, уж я бы навел здесь порядок!

— Но вы должны мне выдать паспорт, господин окружной начальник. Я только что говорил с Прагой, и мне сообщили, что все улажено. Сказали, что мне надо к вам прийти, и я сразу же получу паспорт.

— Как же, сразу! Посмотрим! Вы, господа большевики, полагаете, что окружной начальник всегда к вашим услугам. Присутственное время кончилось. Да если бы и не кончилось, все равно, выдача паспорта — это вам не фунт изюму. Паспорт — официальный документ. А выдача официального документа — дело серьезное и продолжается несколько дней.

— Но я должен уехать завтра ровно в четыре часа утра. Я не могу ждать, и паспорт должен быть готов, — решительно заявляет Тонда.

— Хоть голову свою заложите, вы его не получите! Разговор окончен! — раскричался окружной начальник советник Россыпал.

В это время зазвонил телефон. Начальник берет трубку. И внезапно выпрямляется, как линейка.

— Пожалуйста, пожалуйста, господин премьер-министр. Да, я к вашим услугам. Советник Россыпал лично у телефона. Извольте приказать. Пожалуйста, что вы сказали? Заграничный паспорт? Пожалуйста, пожалуйста, как прикажете. Да, мы приготовим. Положитесь на меня, пожалуйста. Через несколько дней будет готово. Простите, что?.. Что вы изволили сказать? Я не понял. Как? Мо-мен-тально? Извините, пожалуйста, ваше превосходительство, уже шесть часов вечера. В канцелярии никого нет. Пожалуйста, пожалуйста. Я только позволил себе покорнейше обратить ваше внимание… государственная необходимость… Понимаю, господин премьер-министр… Да… Господин редактор как раз у меня… Выдам, выдам, извольте положиться на меня. Низко кланяюсь.

Начальник Россыпал кланяется телефону и учтиво расшаркивается. Затем кладет трубку и поворачивается к Тонде. Они смотрят друг на друга, и взгляды их скрещиваются. Наступает минута тягостной тишины. Потом Россыпал говорит:

— Вы подождете здесь или вам сегодня же вечером прислать домой?

— Думаю, будет лучше, если я подожду. Так вернее, да и для вас меньше хлопот. Ведь все чиновники уже ушли, и вам пришлось бы кого-нибудь искать.

— Ладно, постараюсь все сделать, чтобы было готово как можно быстрее.

Россыпал развертывает перед собой бланк заграничного паспорта и заполняет его.

В Праге Тонда встречается со Славой и Милошем. Они едут в Москву как делегаты от левых социал-демократов. Тонда — делегат от кладненских рабочих. Ему еще нужно выхлопотать себе проездную визу германского посольства в Праге. Милош, которому паспорт выдают в Брно, не успел все устроить. Значит, уезжают Тонда и Слава. На дорогу товарищ доктор Шмераль дает им много добрых советов. Во-первых, в Берлине не ездить на извозчиках. Теперь, после войны, они страшно дороги. Не останавливаться в отеле — стоит дорого. Лучше пойти в пансион. Заботливый Шмераль дает и адрес пансиона «Спорт», Карлштрассе, № 5, третий этаж. Денег в кармане не носить. Положить их в мешочек, а его повесить на шею. В кармане держать как можно меньше денег, только на мелкие расходы. В дороге ни с кем много не разговаривать. Ничему не доверять. Остерегаться мошенников и сыщиков. Не отходить от вещей. Ночью в поезде положить их под голову, и так далее и так далее.

Сидя в поезде, оба товарища все время припоминают и повторяют советы Шмераля. Особенно Тонда. Ведь он впервые совершает путешествие за границу. Славе-то что! Он уже был в России, когда оказался в плену. Знает тамошние условия, знает русский язык, поэтому Тонда признает его руководителем и отдает себя под его покровительство.

Еще до приезда в Подмоклы Тонда узнает из разговора со Славой, что сглупил. По совету Шмераля он попросил приготовить себе на дорогу запас сухарей и достал около трех килограммов сахару. В России, да и вообще повсюду после войны, с сахаром плохо. В Подмоклах будет таможенный осмотр.

— Есть у тебя разрешение на вывоз? — спрашивает Слава.

— Какое разрешение? — удивляется Тонда.

— На вывоз сахара и сухарей, — объясняет Слава. — Знаешь, ведь запрещено вывозить из республики какое бы то ни было продовольствие. Необходимо получить разрешение. Я себе достал, — хвастается он.

— А у меня нет, — разочарованно признается Тонда. — Шмераль ничего не говорил о разрешении на вывоз.

— Чорт побери, вот ерунда получилась! Верно, на границе у тебя будут неприятности. Кто знает, может, и отнимут продукты, — сочувствует товарищ.

— А у меня еще и фильмы с собой, — признается Тонда.

— Что это тебе вздумалось? — волнуется Слава.

— Это меня Франта Петерка заставил. Мы заказали заснять Первое мая и как рабочие Кладно давали присягу верности русской революции, — объясняет Тонда.

— Да, хорошенькая история может получиться, — соображает Слава. — В Германии нас еще могут арестовать за большевистскую пропаганду. А скажи, пожалуйста, где они у тебя?

— На дне рюкзака, в коробке. Коробку я завернул в рубашку.

— Ну, дружище, это тебе вряд ли поможет. Наверняка найдут. Ты лучше сразу скажи, что везешь. Сразу признаться лучше, чем ждать, пока они сами найдут, — советует Слава.

Вот и Подмоклы. Товарищи выходят из вагона. Идут в таможенный зал. Начинается осмотр. Сначала осматривают чехи. Слава открывает чемодан, предъявляет разрешение на вывоз. Таможенные чиновники размышляют над ним. Зовут старшего. Снова размышления. Наконец решают: «Нужно взвесить». Слава берет чемодан и отходит к весам.

Наступает очередь Тонды.

— Где ваш багаж?

— Вот этот рюкзак, — отвечает Тонда.

— И больше ничего? — спрашивает таможенный чиновник.

— Ничего, — гласит ответ.

— Что у вас в рюкзаке?

— Белье, свитер, запасные брюки и немного еды на дорогу, — говорит Тонда.

— И все? — осведомляется таможенный чиновник.

— Все. Открыть? — спрашивает Тонда, собираясь открыть рюкзак.

Чиновник немного отступает назад. Критически оглядывает рюкзак. Несколько раз щупает рукою. Потом решается. Приклеивает бумажку и объявляет: «Готово. Забирайте». И таможенный осмотр для Тонды окончен.

Слава еще не вернулся. Чиновники взвесили его сахар и сухари и убедились, что вес соответствует разрешению. Наложили свою визу. Он должен уплатить несколько крон сбора. Таможенники заполняют разные официальные бумаги. Затем пассажира с соответствующими бумагами, квитанциями и чемоданом передают немецким таможенникам.

Немецкие таможенники берут бумаги. Просматривают содержимое чемодана, взвешивают вещи. Сравнивают удостоверения с только что полученными бумагами. Советуются. В недоумении качают головами. Зовут начальника. Тот требует документ о разрешении на ввоз сахара и сухарей в Германию. У Славы нет такого разрешения. Он доказывает, что оно не нужно ему потому, что он не останется в Германии. Он здесь только проездом, он едет в Россию. Новое совещание. Беготня, расспросы и, наконец, решение: «Чемодан будет запечатан. Пассажир получит справку. При выезде из Германии владелец предъявит эту справку. Таможенники на пограничной станции убедятся, что печати не были повреждены. Они снова взвесят чемодан, чтобы установить, что в Германии из него ничего не было вынуто. Потом снимут печати, и тогда владелец сможет свободно распоряжаться своим чемоданом и его содержимым».

А осмотр у Тонды? Он прошел так же, как и на чешской стороне. Рюкзак с бельем и продовольствием на дорогу. Проезд через Германию. Все в порядке. Открывать не надо — и «готово».

Друзья опять сидят в поезде и едут в Берлин.

— Так как же ты думаешь, Слава? Всегда лучше, чтобы все было гарантировано и официально подтверждено? Ведь тогда у человека в пути не будет никаких затруднений и неприятностей, правда? — подзуживает товарища Тонда.

Слава только хмурится.

— Вот я с удовольствием посмотрю, во что ты переоденешься, если нам придется надолго задержаться в Берлине в ожидании эстонской визы. Неприятно будет ходить в грязном белье, но зато у тебя прекрасная страховка. А это тоже чего-нибудь стоит. Казенные печати на чемодане! По крайней мере, ты ничего не можешь потерять, — продолжает допекать товарища Тонда.

Но товарищу не до разговоров. Поэтому и Тонда уткнулся в угол и задремал. Поезд ползет к Берлину. Едет в послевоенном темпе. Только к полночи он, наконец, дотащился в Берлин, на Ангальтский вокзал.

Товарищи стоят перед вокзалом. «А что теперь?» Они никогда не были в Берлине. Трамвай ночью не ходит. Не остается ничего другого, как, несмотря на все добрые советы товарища Шмераля, взять извозчика и ехать в пансион по адресу, который он им дал.

— Ну, один раз ничего. Мы это потом сэкономим, — решают товарищи, усаживаясь в дрожки. Они дают извозчику адрес пансиона. Тот смотрит на записку, хлещет коня и едет. Дрожки стучат по берлинским мостовым. Тонда и Слава разглядывают берлинские улицы, насколько позволяет ночной полумрак. Им кажется, что дрожки как-то странно поворачивают на перекрестках, словно они меняют направление и едут назад. После получасовой езды Тонда обращается к Славе:

— Здорово, однако, Шмераль определяет расстояния. Он говорил, что пансион всего в нескольких шагах от Ангальтского вокзала. Вот так несколько шагов! Какое мучение было бы тебе тащиться с этим запломбированным чемоданом. А почему, скажи пожалуйста, ты не оставил его на вокзале в камере хранения, раз все равно не можешь его открыть? Спроси хотя бы у извозчика, куда он нас везет. Может, он неправильно прочитал адрес?

Но извозчик уже остановился. Он слезает с козел и звонит у дверей пансиона. Отворяет старая седая дама в ночном чепце. Радушно приветствует гостей. Да, у нее есть свободные комнаты. Господа могут пройти наверх. Извозчик берет багаж и относит его в дом. Слава вынимает деньги и спрашивает счет.

— Сто двадцать марок, — заявляет извозчик.

У товарищей даже спирает дыхание. Слава выкладывает на стол сто двадцать марок. Извозчик берет их и прощается с приятной улыбкой и вежливым поклоном. Возвращается хозяйка.

— Откуда привез вас этот извозчик? — спрашивает она с участием.

— С Ангальтского вокзала, — отвечают друзья.

— С Ангальтского вокзала? И сколько вы ему заплатили? — осведомляется хозяйка.

— Сто двадцать марок, — говорит Слава. — Мы знаем, что в Берлине извозчики теперь дороги.

— Сто двадцать марок с Ангальтского вокзала?! Иисус-Мария! — всплескивает руками хозяйка и опускается на стул, но тут же приходит в себя, вскакивает и кричит: «Скорее, скорее, какой у него был номер? Надо скорее позвать полицию»!

Бесполезно. Ни Тонда, ни Слава не знают номера.

— Это много — сто двадцать марок? — спрашивает Слава.

— За несколько шагов от вокзала? Да тут и двенадцати марок было бы много, — наставляет их хозяйка.

— Как это — несколько шагов? Мы ехали сюда больше получаса, — защищаются приезжие.

— Ну, кто знает, куда он вас возил. Вы, наверное, еще никогда не были в Берлине, господа.

Нет, господа в самом деле еще не бывали в Берлине. Вот они и отдали дань своей глупости. Потом, в течение всего своего пребывания в Берлине, они избегают извозчиков, как чорт ладана. Чтобы экономить деньги, они не садятся ни в трамвай, ни в автобус. Ходят пешком. Приходится делать большие концы. С Карлштрассе до самой Гинденбургердамм, где находится эстонское консульство. Они ходят туда каждое утро. Дожидаются эстонской визы. Сначала надо телеграфировать в Эстонию и ждать, пока от эстонского правительства придет разрешение. Но вот чиновник в консульстве говорит им: «Господа, телеграмма из Ревеля получена».

Товарищи вздыхают с облегчением. Наконец-то! Запас денег, которыми их снабдили в дорогу, заметно уменьшился.

— Теперь мы получим визу? — спрашивают они.

— Да, но раньше вы должны клятвенно заверить, что признаете самостоятельность и независимость Эстонии, — отвечает чиновник.

— С радостью признаем, хоть десять раз, лишь бы кончилось это ожидание.

— Нет, еще не все, господа. Запаситесь терпением. Я должен прежде телеграфировать в Ревель о том, что господа готовы признать самостоятельность Эстонии. Из Ревеля придет разрешение, и тогда мы поставим визу.

— А, чтоб тебя чорт забрал, — думают Тонда и Слава. Но ничего не поделаешь. Надо оплатить телеграмму в Ревель и обратно. Снова повторяются ежедневные прогулки через весь Берлин.

Наконец процедура закончена. Телеграмма получена. Клятвенное заявление подписано. В заграничном паспорте проставлена виза, и они едут. Сначала поездом в Штеттин. Из Штеттина пароходом в Ревель.

Легко сказать «пароходом». Знаете, что такое морская болезнь? Если не знаете, послушайтесь советов. Против морской болезни есть много хороших средств.

Один вам скажет: «Перед тем как садиться на пароход, хорошенько поешьте».

Другой посоветует: «Прежде чем ступить на пароход, как следует поголодайте».

А третий говорит: «Купите лимон, и когда начнется качка, сосите его».

Как видите, в добрых советах нет недостатка. Все помогает, но лишь до тех пор, пока корабль не вышел в открытое море и берега не исчезли из виду. А как только исчезнут, тогда уже все пропало. Тут уж делайте, что угодно, морская болезнь все равно до вас доберется. Но она придет не сразу. Видите вон там барышню, видите, как она внезапно побледнела? Она стесняется, и поэтому идет к перилам медленно, оглядывается по сторонам. Ищет укромный уголок. Перегибается и, смотрите, уже кормит рыб. Проходит минута, и к перилам крадется другой пассажир. Все повторяется снова. Наконец, все перила заняты пассажирами. Уже никто не стесняется друг друга и не прячется. Все коллективно кормят рыб.

На этом корабле возвращаются из Германии русские пленные. Морская болезнь на них, кажется, не действует. Они все время в хорошем настроении. Играют на гармонии и поют. Когда приближается полдень, они внимательно вглядываются в горизонт. Они мечтают, чтобы налетел ветер и пароход «закачало». Чем сильнее будет качка, тем меньше людей пойдет в салон обедать. Пленные надеются, что если у поваров останется суп и еще что-нибудь от обеда, то, может быть, и им кое-что перепадет.

Когда кто-либо из пассажиров первого класса появляется у перил и кормит рыб, пленные смеются: «Опять пропало сорок пять марок».

Дело в том, что дневной рацион в первом классе стоит сорок пять марок. Вот почему пленные знают, какой убыток терпит пассажир, кормящий рыб.

После двухдневного плавания пароход входит в порт эстонского города Ревеля. Тонда и Слава стоят в порту. Оглядываются. Пассажиры садятся в извозчичьи пролетки и уезжают в город. От порта до города порядочное расстояние. Опять приходится нарушить принцип не ездить на извозчике.

— Слышишь, Слава, — говорит Тонда товарищу. — Здесь уже разговаривают по-русски. Ты же хорошо знаешь русский язык, найми извозчика, но раньше справься, сколько он возьмет, чтобы отвезти нас в город до гостиницы. И поторгуйся. Шмераль говорил, что с извозчиками надо торговаться.

Слава подходит к одному из оставшихся в порту извозчиков и торгуется с ним. Извозчик требует шестьдесят марок за то, чтобы отвезти их в город. После длинных переговоров, во время которых оба упрямятся, они, наконец, сходятся в цене. Сорок пять марок. Товарищи усаживаются и едут. Первая гостиница — занято. Вторая — опять занято. Третья — то же самое. «Что же делать?», — спрашивают они у извозчика. Тот пожимает плечами. Трудно посоветовать. В городе полно американцев. Они живут, как банкиры. У них доллары. А с долларами, господа, в Ревеле можно жить.

— Тогда поедем на вокзал, — решают товарищи.

Вот и вокзал. Слава собирается платить. Извозчик требует шестьдесят пять марок.

— Как это, шестьдесят пять? Договаривались о сорока пяти.

— Да, сорок пять, чтобы доехать до гостиницы, — объясняет извозчик. — Но господа побывали в трех гостиницах и еще на вокзал приехали. Шестьдесят пять марок.

— Нет, сорок пять, больше не дам, — защищается Слава.

— Ну ладно, шестьдесят, — уступает извозчик. — Шестьдесят — и ни пфеннига меньше.

Спор продолжается. Тонда нетерпеливо смотрит на них. Наконец он не выдерживает, достает из-за пазухи кошелек и вынимает банкноту в пятьдесят марок. Отстраняет Славу и подходит к извозчику.

— Вот пятьдесят марок, — говорит он и протягивает деньги. — Мы квиты.

Извозчик берет банкноту. Минуту вертит ее в руках. Делает отрицательный жест и возвращает банкноту Тонде.

Тонда горячится.

— Нет, нет, я же сказал — больше не дадим. Вот вам пятьдесят и уезжайте! — кричит он, всовывает извозчику банкноту в руку, снимает шляпу и машет ею в знак, что разговор окончен.

Извозчик мнет в руках бумажку. Словно не веря, разглядывает ее с минуту. Наконец все лицо его расплывается в радостной улыбке. Он сидя отвешивает глубокий поклон, прикладывает руку к картузу, хлещет свою белую лошадь и — гей, гей — уезжает.

Тон да победоносно смотрит на Славу:

— Видишь, товарищ, как нужно делать. Без долгих разговоров. Получай пятьдесят марок и езжай. А ты торговался бы с ним до завтра. Так не годится, дружище. Тебя он чуть не выругал, а меня поблагодарил. Согласись, что ты не умеешь обращаться с людьми. Ну, пошли на вокзал. — Они входят на вокзал. Направляются в ресторан. Подходят к буфету. Рассматривают расставленные блюда и цены на них.

— Смотри, Слава, это ужасно! — обращается к товарищу Тонда. — Стакан молока — пять марок, то есть двадцать крон. Булочка с ветчиной — десять марок, то есть сорок крон. Если нам придется ждать здесь несколько дней, мы умрем с голоду или у нас не останется денег на дорогу. Пойдем узнаем, когда отходит ближайший поезд на Ригу.

— Ближайший поезд отправляется завтра после полудня, — получают они справку.

— Значит, у нас впереди целая ночь. Придется провести ее без сна на вокзале. Нечего и думать о том, чтобы посмотреть город: ведь здесь все так дорого. Еще хорошо, что мы не сняли номера в гостинице. Кто знает, во что бы нам обошелся такой ночлег, — вместе соображают товарищи.

Но теперь надо решить, что купить поесть. Они здорово проголодались после парохода и особенно после морской болезни. Стакан молока и белая булочка. Это значит истратить двадцать марок. Тонда и Слава направляются к буфету. Каждый берет стакан молока, булочку и расплачивается. Собственно, они хотят расплатиться, но обнаруживают, что у них нет мелких денег. Дают банкноту в тысячу марок. Кассирша берет ее, осматривает и возвращает обратно.

— Не могу принять. Разменяйте.

— А где разменять? — спрашивают товарищи.

— Касса уже закрыта, но, может быть, господин старший официант вам разменяет, — советует кассирша.

Ладно, нужно поискать старшего официанта. Тот очень предупредителен. Вынимает из нагрудного кармана объемистый кошелек.

— Какие деньги господа желают получить? — спрашивает он.

— Ну, дайте какую-нибудь мелочь, а остальные по сто марок.

Старший официант подходит к столику, отодвигает стакан молока и считает деньги. Сначала по десять марок: десять, двадцать, тридцать и так далее — это будет сто. Потом идут бумажки по двадцать марок: двадцать, сорок, шестьдесят… еще сто. Наконец по пятьдесят: пятьдесят, сто, сто пятьдесят и так далее — до восьмисот.

На столе громоздится банкнота за банкнотой. Пухлый бумажник старшего официанта пустеет. Тонда и Слава смотрят так, словно свалились с неба. Они никак не могут понять, почему он считает перед ними всю свою выручку. Но тот еще не кончил. Он вынимает бумажки по сто марок, кладет их одна к другой и считает: «Пожалуйста, одна, две, три, четыре — десять. Тысяча. Одна, две, три, четыре — вторая тысяча». Бумажник стал совершенно плоским. Старший официант обращается к удивленным путешественникам:

— Больше у меня нет мелких. Господам придется удовлетвориться тысячемарковыми банкнотами. Пожалуйста, одна, две, три, четыре, пять — шесть тысяч. Прошу: одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. Итого, восемь тысяч марок. Будьте добры, господа, пересчитайте.

— Как вы нам меняете? — спрашивают удивленные путешественники.

— Пожалуйста, за одну германскую марку восемь эстонских, — говорит старший официант. — Официальный курс восемь пятьдесят.

— Так, так, значит за одну немецкую восемь эстонских, — шепчут Тонда и Слава, собирая деньги.

— Вот как надо делать! Дать пятьдесят марок и не разговаривать. А извозчик мне даже поклонится и возьмет под козырек. Ишь ты, какая умница. — Язвительно говорит Слава Тонде. И тут же продолжает: — Как же ему не поклониться и не взять под козырек? Знаешь, сколько ты ему дал? Вместо сорока пяти, о которых я с ним сторговался, ты дал ему четыре сотни. Тут уже действительно не нужно долго торговаться и уговаривать Так всякий сумеет… — не договаривает Слава то, что думает.

— Кто же мог знать, что марка марке рознь? Шмераль об этом нас не предупредил, — защищается Тонда и добавляет: — Сам дьявол не разберется во всех этих марках и валютах. Но это меняет наше положение. Теперь мы можем отправиться в город и, по крайней мере, хорошо поужинать. Пойдем. Здесь, как видно, можно дешево прожить.

В Ревеле действительно все было дешево для того, кто прибыл туда с иностранной валютой. Город кишел американскими и английскими офицерами, репортерами и шпионами.

Эстонские деньги были обесценены. В цене был доллар. За один американский доллар давали сотни эстонских марок. Как же было не важничать в Ревеле господам американцам! Они съедали скромные эстонские запасы. Пили вино. Заполняли бары. Угощали мужчин и особенно женщин.

На каждом шагу можно было наткнуться на пышные кутежи тщеславных и надменных американских офицеров. Американцы важничали и задирали нос. Здесь особенно необходимо показать американское богатство и неисчерпаемые возможности американцев. Ведь там, недалеко, за границей, — большевистская Россия. Отсталая, убогая и обнищавшая страна, там хотят управлять рабочие. Они хотят создать новый общественный строй. Неграмотные азиаты не желают признавать западной цивилизации.

Поэтому тут особенно важно наглядно показать различие двух систем. Показать населению пограничной Эстонии, что американцу все доступно. Как он может жить и что себе может позволить. Надо показать отсталым эстонцам, что такое западная цивилизация. Добро пожаловать, господа и дамы! Столы накрыты. Кошельки открыты. Желаете развлекаться, пить, есть, пользоваться благами западной цивилизации и культуры? Извольте держаться с нами, американцами, с господами, а не с большевиками.

Необходимо воздвигнуть барьер против большевистской заразы. Западная культура и цивилизация в опасности. Поэтому надо поддерживать создание буферных государств, больших и маленьких. И прежде всего в Прибалтике. Эстонская республика тоже может быть самостоятельной. Мы, богатые американцы, готовы все дать и все гарантировать. Но только при одном условии: Эстонская республика будет буржуазной. Мы, американцы, за мир и четырнадцать пунктов президента Вильсона. А прибалтийские государства нужны для организации карательной экспедиции капиталистической Европы против большевистской России. Война против большевиков — это не нарушение мира. Это необходимое распространение цивилизации и охрана капиталистической культуры. Поэтому, дамы и господа, поднимем бокалы! Да здравствует демократическая Америка! Да здравствует свободная Эстония! Долой большевиков!

Сидя за ужином в Ревеле и глядя на кутящих американцев, Тонда размышляет:

— Что нового, какие неожиданности сулят нам ближайшие дни? Что таится там, по другую сторону границы? Что мы сможем сказать кладненцам? Сможем ли мы еще больше укрепить их твердую веру в справедливость и победу Великой Октябрьской революции, или нет? Здесь не может быть никакого «или». У рабочих есть только одна дорога. Против капитализма и реакции. Против изменников и колеблющихся. За красным маяком Великой Октябрьской революции. К общей борьбе и победе.

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!