Кремлёвские мастера

ЗАКЛАДКА СОБОРА

раннего утра 30 апреля 1472 года московский люд стекался на Соборную площадь Кремля. Сегодня здесь предстояло великое торжество: закладка нового Успенского собора — главного храма Московской Руси.

Уже накануне землекопы вырыли четыре глубокие ямы по углам будущего собора. И сейчас, переговариваясь вполголоса, перебрасываясь шуточками, опытные каменщики ожидали сигнала для начала работы. Здесь же чуть в стороне, нетерпеливо поглядывая на ворота великокняжеского дворца, стояли бледные от волнения старшины строительных артелей Василий Дмитриевич Ермолин и Иван Владимирович Голова-Ховрин.

Но вот по площади пронесся гул и началось какое-то беспорядочное, торопливое движение. Из ворот княжеского дворца вышли дружинники и стали расчищать проход. Такая же толкотня почти одновременно началась и у дворца митрополита. Вскорости закованные в кольчугу воины образовали два широких коридора, сходившиеся как раз на просторной площадке против будущей западной стены собора.

Едва успели проворные слуги раскатать алые суконные дорожки, как послышались взволнованные голоса: «Идут! Идут!» Толпа еще сильнее зашевелилась и стала медленно опускаться на колени.

По открытым проходам двинулись красочные, яркие процессии. С одной стороны выступал князь в окружении приближенных бояр и воевод. Навстречу ему — митрополит в сопровождении священнослужителей и монахов. Поддерживаемый под руки двумя монахами, ветхий старец Филипп осенял крестом направо и налево собравшийся народ.

Но вот обе процессии сблизились, и высокий, худой князь склонился перед митрополитом.

— Благослови, отец…

Толпа замерла, стараясь расслышать невнятный шепот Филиппа.

В установившейся тишине было слышно, как подошли к великому князю Василий Ермолин и Иван Голова-Ховрин. Подошли и тяжело опустились на колени. И сразу же потянулись к небу десятки синих дымков от раздутых кадил. И запахло вокруг дурманяще-сладким ладаном. И раздался слаженный хор, возносящий торжественную молитву. И вся тысячная толпа, собравшаяся на площади, подхватила ее в едином порыве. А Ермолин и Голова все еще стояли на коленях, радостные и взволнованные, ожидая слов князя:

— С богом! Начали!

А когда они прозвучали, строители встали с колен и, не отряхивая землю, попятились к ямам, услужливо протягивая князю незаметно кем поданное блюдо с серебряными монетами. Обе процессии, сливаясь воедино, двинулись следом за Ермолиным и Головой.

Торжественно, сознавая всю важность происходящего, князь бросил в каждую яму по серебряной монете, митрополит окропил их святой водой, и тогда Василий Ермолин высоким, срывающимся голосом повторил слова великого князя:

— С богом! Начали!

Тут же по всем четырем углам в ямы стали опускать загодя отесанные квадраты белых камней и заливать их густым, как хорошая сметана, известковым раствором. Строительство нового Успенского собора в Москве началось.

Не успели еще строители опустить в ямы все заготовленные камни, как великий князь Иван III и митрополит Филипп с приближенными боярами и слугами, обойдя вокруг будущего храма, вошли в старый Успенский собор, чтобы отслужить положенный благодарственный молебен. И наверное, впервые за много лет, войдя в старый храм, великий князь и митрополит не обратили внимания на массивные дубовые бревна, подпиравшие своды, на многочисленные трещины, покрывшие частой сетью его стены.

Торжественно и радостно звучали голоса митрополичьих певчих. Князь стоял строгий, прямой, глядя почти не мигая перед собой. Но все, что происходило сейчас в храме, совершалось как-то само собой, не волнуя и не трогая его. Мысли великого князя витали далеко отсюда. Он думал, как построение нового собора укрепит его славу, поможет и в объединении русских земель…

Иван III скосил взгляд на стоявшего неподалеку митрополита Филиппа. Еще недавно митрополита присылали на Русь греки из Константинополя. А теперь главу русской церкви избирают только с его, великого князя, согласия. О таком предок Иван Калита и помыслить не мог.

Низкие мужские голоса заполнили все пространство собора. Казалось, старый храм задрожал от их могучего звучания. И, возвращенный к действительности этим густым звуком, Иван III вновь подумал, что собор не только стар, но мал и тесен.

Молебен окончился. Толкаясь в дверях, все заторопились к выходу.

После сумрака храма весеннее солнце казалось особенно ярким. И может, потому белее обычного смотрелись сваленные в кучу глыбы строительного камня. А рядом с ними еще чернее представлялись потемневшие от времени бревна, которые подпирали ветхие стены старого собора.

Оглянувшись вокруг, великий князь Иван Васильевич твердо решил — настала пора все перестроить. Всему новый блеск и величие придать. Еще никогда не было у Москвы такой силы и славы. «Не только Успенский, — подумал князь, — но все, все надо перестраивать… Весь Кремль заново возводить…»

И, обернувшись к ближнему боярину, произнес громко, так, чтобы слышали окружающие:

— Ермолину и Голове скажешь, чтобы с работой не мешкали. Немало дел им предстоит…

Но случилось так, что, несмотря на веление государя, строительство нового собора и ломка старого затягивались. Уже через месяц после закладки фундамента между Василием Ермолиным и Иваном Головой начались споры. Сначала по мелочам, а чем дальше, тем все серьезней и резче. Стоило Ермолину дать землекопам какое-нибудь указание, Голова тут же отменял его. Если Василий договаривался платить за известь или камень одну цену, Иван немедленно поднимал шум, что он, Ермолин, денег не бережет, интересов княжеской и митрополичьей казны не соблюдает. Дошло до того, что Голова при всех каменщиках выкрикнул, что Ермолин-де в строительном деле ничего не понимает и у князя есть мастер посильнее его… И Василий Дмитриевич растерялся. Таких обидных слов ему еще не доводилось слышать. Но самое горькое было то, что кричал их человек, приближенный к великому князю. Значит, наверное, не просто свое мнение высказывал. Значит, действительно утратил зодчий доверие государя…

Подобной обиды Василий Дмитриевич стерпеть, конечно, не мог. Работы на стройке приостановились. А Василий Ермолин решил отправиться к митрополиту Филиппу за советом и помощью.

Владыка русской церкви принял строителя в жарко натопленной опочивальне. Слушал внимательно, не перебивая. Он ценил заслуги Ермолина и даже по годам помнил, что и где тот строил… А когда Василий Дмитриевич кончил, то Филипп еще долго молчал, беспрестанно жуя посипевшими старческими губами. Митрополит размышлял, выгодно ли сейчас вступаться за Ермолина; встречаться с великим князем, что-то доказывать ему, а может быть, и спорить. Львиную долю расходов по строительству собора князь взял на себя. Это для церкви облегчение. А если еще учесть, что Иван Голова-Ховрин — сын казначея князя, то, конечно, вступаться за Ермолина ему, Филиппу, невыгодно. С другой стороны, род купцов Ермолиных не единожды жертвовал церкви большие суммы. И кто знает, может еще так случиться, что ему, Филиппу, пригодится и помощь и богатство знатного московского человека Василия Ермолина. Допустим, удастся уговорить князя отдать постройку собора Ермолину, но за это может князь потребовать от Филиппа в десять раз больше. Ему только палец протяни, а он всю руку отхватит. Не дай бог, начнет князь разговор о монастырских землях. Ведь давно он подбирается к ним. Мечтает отобрать те, что получше, и раздать своим служивым людям. Ист, невыгодно вступаться сейчас за Ермолина, Невыгодно. И, прикрыв глаза, устало откинувшись в покойном кресле, митрополит торопливо, скороговоркой произнес:

— Ступай, ступай, сын мой, с миром. Не волнуйся. Я поговорю с князем и постараюсь умилостивить его. Ступай с богом. Я помолюсь за тебя…

Домой Василий Дмитриевич возвращался успокоенный. Не зря строил он трапезную в монастыре. Не зря и богатые дары церкви пожертвовал. Теперь есть у него сильный заступник и покровитель — сам митрополит Филипп. Около фундамента будущего собора остановился и долго стоял, мысленно возводя стены, завершая своды и устанавливая огромные кованые кресты на куполах.

Не знал Василий Дмитриевич того, что, пока мысленно возводил он белые стены собора, в покоях великого князя приоткрылась маленькая, обтянутая красным сукном дверь и, сгибаясь в глубоком поклоне, вошел Владимир Ховрин.

Казначей пришел с богатым даром. Он пожертвовал десять рублей на покоренье пермской земли. Владимир Ховрин подсчитал, что в случае, если сын его Иван Голова станет единоличным подрядчиком на строительстве собора, то сможет вернуть эти деньги с немалым лишком.

Довольный подношением, князь внимательно слушал верного слугу. А тот говорил и говорил о том, какой рачительный хозяин Иван Голова; как хорошо ведет он счет деньгам; как спит он и видит, чтобы новый храм прославил в веках имя князя; что строить собор должны мастера самые-пресамые лучшие; что дошли до него слухи о двух опытных псковских строителях — Кривцове и Мышкине, только-только возвратившихся из немецких земель…

Великому князю даже чем-то нравился Ермолин — образованный, самостоятельный купец, увлекшийся зодчеством. Только вот начавшаяся в последнее время тесная связь купца-строителя с монастырями, с митрополитом вызывала у князя какое-то смутное раздраженное недовольство.

Когда Владимир Ховрин закончил свой подробный и обстоятельный рассказ о всех известных ему делах, великий князь подошел к окну и, не оборачиваясь к Ховрину, произнес жестко, решительно, будто отрубил топором:

— Ваську Ермолина завтра ко мне прислать. Не верю ему более. С монахами связался… Кривцова и Мышкина из Пскова привезти. Главный храм земли русской им строить поручу. Ивану Голове при мастерах для присмотра быть. Строить храм по образу и подобию Успенского собора во Владимире…

Главный храм Владимирского княжества — Успенский собор — был построен при Андрее Боголюбском в 1160 году. Собор стал третьей каменной церковью в городе. Третьей по счету, но первой по красоте и богатству, «И украсил (князь Андрей) ее дивно многоразличными иконами, и драгоценными камнями без числа, и сосудами церковными и верх ее позолотил… и украсил ее больше иных церквей», — так сказано в древнейшей Лаврентьевской летописи. На десять верст в округе виден был позолоченный купол собора.

В строительстве собора, как доказали сейчас ученые, принимали участие опытные мастера, приглашенные Боголюбским из Германии. Использование бродячих артелей опытных строителей было в эпоху средневековья явлением очень распространенным по всей Европе. А могущественное Владимирское княжество хорошо знали в столицах западных государств. Там еще помнили недавние родственные связи русского великокняжеского рода с королевски ми домами европейских стран.

В 1176 году собор был жестоко ограблен князьями Ростиславовичами — родными племянниками Боголюбского. Не успел новый великий князь владимирский после нашествия родственников восстановить внутреннее убранство собора, как приключилась еще одна беда. В 1185 году «был пожар великий во Владимире граде месяца апреля в 13 день в среду: погорел без малого весь город и церкви числом 32 и соборная церковь… Златоверхая и та загорелась и что было в ней украшений, паникадил серебряных, и сосудов золотых и серебряных, и тканей золотых шитых и жемчугом… все огонь взял…». При этом великом пожаре собор пострадал особенно сильно: выгорели дубовые связи, заложенные для прочности в своды и перекрытия.

Тогда владимирский князь Всеволод Большое Гнездо решил соорудить новый храм.

Вокруг старых стен возвели новые: как бы заключили храм Андрея Боголюбского в каменный футляр. В нужных местах старые стены частично разобрали или пробили в них широкие арки, превратив их тем самым в массивные внутренние столбы. Теперь внутри храма вместо шести колонн стало восемнадцать. А на крыше вместо одного барабана с куполом — пять.

Новые стены были чуть ниже, чем возведенные Андреем Боголюбским. Потому и четыре угловых барабана с куполами оказались ниже главного, центрального барабана. И собор стал походить на своеобразную ступенчатую пирамиду. Так было задумано строителем собора Всеволодом III. Ведь и древние храмы Киева имели ступенчатое завершение. Подражая им, Всеволод подчеркивал преемственность традиций…

Возводя новый храм, русские мастера в отдельных деталях внешнего убранства еще подражали своим предшественникам — западным мастерам, но в целом решали совершенно новую и особую задачу. Ими фактически было создано величавое строение, сочетавшее в себе функции главного собора могучего государства и торжественной усыпальницы великих князей владимирских.

Замыслив возвести Успенский собор в Кремле по образу и подобию храма во Владимире, Иван III как бы лишний раз подчеркивал преемственность великокняжеской власти от князей киевских, через князей владимирских правителями московскими. А в силу этой преемственности и Москва становилась главным городом русской земли.