Кровавая весна 91-го

Глава 7

— Как училку зовут? — шепотом спросил Максимов.

— Ольга Викторовна, — в глазах Саши мелькнуло изумление, но ответил он сразу.

— Русин, Воронов, что за разговоры на уроке? — недовольно глянула математичка. Услышать, о чем говорят, она не могла, но движения губ разглядела.

— Извините, Ольга Викторовна, — покаялся Андрей. — Это я виноват. Не сдержался. По теме мне сказать нечего, к доске не пойду.

— Как же ты домашнее задание сделал? — удивилась учительница

— А я его не делал, — честно признался Максимов.

— За честность хвалю, — усмехнулась математичка. — Давай дневник, поставлю тебе заслуженную двойку.

«Не хотелось бы двояку в первый день получать. Попробуем решить вопрос. Училка строгая, но, похоже, свой предмет любит. И серьезно относится к своей работе. На этом и сыграем».

— Ольга Викторовна, что вам важнее добиться отличных знаний по предмету или поставить плохую оценку? — проникновенно поинтересовался Андрей.

— Не понимаю, к чему этот вопрос? — учительница чуть наклонила голову, внимательно рассматривая наглеца. — Конечно, знания — самое важное. Оценка лишь способ указать ученику на крайне низкий, или наоборот, высокий уровень владения предметом, и побудить желание хорошо учиться.

— Отлично, а что если мы с вами заключим договор? — улыбнулся Максимов. — Вы не ставите мне двойку и даете неделю. Я, разумеется, делаю уроки и выполняю домашние задания. Через семь дней можете погонять меня по всей теме, которую мы начали изучать в этой четверти. Если я отвечаю отлично или хорошо, ставите мне «пятерку» либо «четверку». Сдаю на «двойку» или на «тройку», ставите мне дополнительную «пару» за сегодня. Все домашние задания, и это тоже пропущенное, обещаю качественно сделать в самое ближайшее время.

. — Даже не знаю, — задумчиво протянула Ольга Викторовна. — Стоит ли идти на такой эксперимент?

— Стоит, — убежденно ответил Андрей. — Тем более, у меня есть уважительная причина, почему не сделал домашнее задание.

— Даже так? — математичка изумленно изогнула бровь. — Говори свою уважительную причину, если она меня устроит, возможно, приму твоё предложение.

— Я не сделал домашнее задание, потому что вчера упал в сквере и потерял сознание, — Максимов скорбно вздохнул. — Цыганков может подтвердить. Он меня до дома довел.

— Сережа? — учительница вопросительно глянула на Цыганкова.

— Так и было, — с готовностью подтвердил товарищ. — Я его потом обратно в школу отвел, он весь в грязи был. Хотел на первом этаже привести себя в порядок. Встретили в коридоре Марию, ой извините Марию Алексеевну. Она нас на второй этаж отправила.

— Да? — математичка перевала взгляд с Цыганкова на Воронова. — Учтите, я ведь все могу проверить.

— Проверяйте, — кивнул Сережа. — Она подтвердит.

— Так вот, — продолжил Максимов. — Целый день голова болела, в глазах двоилось. Не до учебы и домашнего задания было.

— Ты хоть к врачу сходил? — встревожилась учительница.

— На днях собирался.

— Никаких на днях, — возразила математичка. — Я отпускаю тебя с урока. Пойдешь в наш школьный медпункт, пусть тебя Ирина Аркадьевна осмотрит, и направление к врачу выпишет. И сразу в больницу иди, не затягивай. Понял?

— Понял, — вздохнул Максимов.

— Ольга Викторовна, разрешите сказать, — пискнула и вытянула вперед ладошку худенькая девчонка, сидевшая сзади. — Я все видела.

— Говори, Кузовкина.

— Воронов действительно упал и потерял сознание. Только не сам. К нему в сквере за школой хулиганы пристали, — затараторила девчонка, — Андрей с самым высоким и здоровым подрался. Тот его ударил, Воронов сразу упал. Женщина увидела, закричала и они ушли. Я хотела подойти, но там уже Цыганков подскочил, люди собрались.

— Вот значит как, — задумалась учительница. — Понятно. Воронов, не стой столбом. Иди к врачу. С остальным позже разберемся.

— А наш договор? — настойчиво напомнил Максимов. — По поводу оценок.

— Не поставлю я тебе двойку сегодня, — пообещала математичка. — Если через неделю голова не пройдет, перенесем до полного выздоровления. Но потом обязательно по теме погоняю.

— Договорились, — улыбнулся повеселевший Андрей. — Через неделю обязательно пройдет. Мне уже лучше.

— Иди к врачу, мешаешь урок проводить, — сухо приказала Ольга Викторовна.

— Уже ухожу. И ещё, — Максимов секунду помялся. — Спасибо вам большое. За понимание…

В кабинете школьной медсестры, дородная Ирина Аркадьевна в белоснежном халате обтягивающей могучие стати пятого размера, встретила Андрея как родного. Расспросила, что беспокоит, выслушала краткий рассказ в духе «шел, упал, споткнулся, очнулся, „гипс“, боль в голове». Заохала, захлопотала растревоженной наседкой. Показала три пальца, затем два, удостоверилась, что Максимов правильно называет количество. Уточнила симптомы. Пощупала лоб, заставила выпить таблетку анальгина, зачем-то уложила на лежанку, померила температуру, потом давление. Затем отпустила домой с направлением к врачу и со справкой-освобождением от уроков сегодня. Сказала, эту справку можно завтра передать классному руководителю. На том и расстались.

Максимов вернулся в класс, взял свой портфель и отправился домой. День был солнечный, легкий ветерок приятно освежал и Андрей решил немного прогуляться по городу. Не торопясь прошелся по скверу, рассматривая прохожих.

Молодая мамочка, одетая в светло-серое пальто в клетку, вела под ручку малышку в розовой вязаной шапке. Большие мохнатые помпоны под подбородком ребенка, забавно тряслись при ходьбе. Навстречу двигался угрюмый небритый мужик бомжеватого вида. В уголке бледной губы тлел рубиновый огонек «Беломорканала», из наполовину разорванного кармана серой робы, свисала бутылка «Столичной». Проковылял мимо дряхлый дед, судя по виду, заставший ещё царя и мировую революцию. Весело щебеча и улыбаясь накрашенными ярко-алыми губами, шли навстречу две девушки — брюнетка и шатенка.

«Одеты, кстати, нормально для этого времени», — отметил Максимов. — «Черная в кожанке с заклепками, с каштановыми волосами в длинном бордовом пальто».

Андрей подмигнул брюнетке, девушка скорчила забавную рожицу, и явно дразнясь, задорно высунула кончик розового язычка: «вот тебе».

Затем подхватила подругу под руку и потащила прочь.

«Я просто для неё маленький. Видно, что школьник лет семнадцать, максимум. А этим девчонкам по девятнадцать-двадцать, студентки, наверно. Чувствуют себя взрослыми», — грустно вздохнул Андрей, провожая парочку взглядом. — «Было бы настроение и желание, можно было догнать и познакомиться. Но сейчас не хочется. Возможно, потом, когда чуть освоюсь, приму реальность, тогда оторвусь».

Со сквера Андрей повернул к широкой улице, в конце которой виднелся выход на площадь. На большом производственном здании напротив, над стеклянным входом проходной виднелась надпись «Швейная фабрика им. Фридриха Энгельса» с огромным орденом Ленина. Между окон второго и третьего этажа административного здания сверкал белыми буквами на багровом кумаче лозунг: «Перестройка, демократия, гласность!».

На другой стороне находилась кафе «Холодок», несколько небольших кооперативных магазинчиков и большой универмаг «Московский». Туда Максимов и отправился. Первым посетил продуктовый отдел. Полки сияли пустотой, мясной отдел «порадовал» кольцом «ливерной» с отчетливым зеленоватым отливом, остатками засохшей «кровянки», притулившимся в уголке небольшим кругом вареной колбасы, давно сменившей розовый цвет на чахоточно-серый, костями с красными ошметками мяса.

В отделе одежды уныло обвиснув на плечиках, в одиночестве висело серое пальто, больше напоминающее половую тряпку. Даже бездомные обитатели теплотрасс и подвалов двухтысячных могли побрезговать такой «обновкой».

На полке немного дальше стояла большая картонка с грозной надписью «НОСКОВ НЕТ!!!»

Крупные печатные буквы и многочисленные восклицательные знаки просто вопили о бурных эмоциях продавщицы, вынужденной ежедневно отбиваться от вопросов и претензий разгневанных пользователей.

Пустой универмаг производил угнетающее впечатление. Максимов, ещё недавно купавшийся в товарном изобилии, грустно вздохнул и пошел к выходу.

Зато в кооперативных магазинах, по сравнению с государственным универмагом царил настоящий товарный рай. Прилавок магазина «Демидовские продукты» радовали свежей говяжьей вырезкой, свиной мякотью, гуляшом, лопаткой и прочими мясными изысками. Рядом на прилавке лежала ветчина, балык, сосиски и розовые кругляши «Докторской», палки салями и прочие колбасные изыски, считающиеся дефицитом в СССР.

Полки магазина «Косметика и парфюмерия» ломились от туши, бутылочек разноцветного лака для ногтей, теней, кисточек для нанесения макияжа. Имелись зарубежные косметические наборы в сверкающих красных и черных пластиковых футлярах.

Магазин «Модная одежда» пестрел синей и вареной «джинсой»: брюками, куртками, рубашками, даже сумками. Имелась и другая одежда: футболки с Майклом Джексоном и Рембо, спортивные костюмы «адидас» и «найк», жилетки и многое другое.

Максимов пощупал пальцами подкладки, глянул этикетки и саркастически хмыкнул. Вся одежда была самопалом.

— Ты чего всё хватаешь? — встрепенулся, скучающий у стойки продавец, пузатый парень лет двадцати пяти. — Смотреть, смотри, а лапать не надо. Если каждый трогать будет, шмотки вид потеряют. И вообще, юноша шел бы ты мимо. Подрастешь, заработаешь денег, милости просим. А ходить и щупать вещи не надо.

— Может, я купить хочу? — усмехнулся Максимов.

— Купить? — продавец с ног до головы смерил презрительным взглядом парня. — Ты? Школу сперва закончи, мальчик.

— Вот такие продавцы со временем и пускают весь бизнес к черту, — хмыкнул Андрей.

— Что ты сказал? — помрачнел толстяк.

— Ничего такого, чтобы ты возбудился, — спокойно ответил политтехнолог. — И вообще бегемотик плюшевый, советую сесть на диету, иначе через пару лет брюхо за тобой по земле волочиться будет.

— Ах ты, сука, — оскалился продавец, шагнул вперед, но Максимов уже выскочил из магазина, хлопнув дверью и показав разозленному толстяку жест «от винта».

«Чего это я, интересно, с ним завелся»? — удивился Андрей, шагая к площади. — «Раньше таким обидчивым никогда не был, предпочитал не тратить время на общение с дураками, а просто уйти. Юношеские гормоны? Или мне что-то передалось от настоящего Воронова? Недаром он в драку с чемпионом города по боксу полез. Кстати, эти магазины, государственный и кооперативные — демонстрация 'достижений Перестройки» во все красе. Помню один из клиентов, сделавший себе первоначальный капитал в конце восьмидесятых и первой половине девяностых рассказывал, как всё это происходило. В восемьдесят восьмом начал действовать «Закон о кооперации». Первые частные предприятия росли как грибы. Девяносто девять процентов из них занимались самым простым и выгодным делом — торгово-закупочной деятельностью. Проще говоря, порицаемой раньше спекуляцией под легальной вывеской. Они начали договариваться с руководством баз и государственных магазинов. Тем тоже было выгодно продавать всё оптом кооператорам, а не торговать из-под полы и ожидать наезда ОБХСС. В своих торговых точках «коммерсанты» перепродавали товары в два-три раза дороже, а полки государственных универмагов, продуктовых и магазинов одежды опустели. Дефицитными стали даже те товары, которые раньше свободно лежали на прилавках.

Бывшие цеховики, вчерашние спекулянты и валютчики, ставшие «легальными коммерсантами» внимательно изучили «Закон о кооперации», особенно двадцать восьмую статью, позволяющую новоявленным бизнесменам заниматься экспортом товаров народного потребления. Начали наводить контакты с властью и получать разрешение на внешэкономическую деятельность. В восемьдесят девятом из страны начали вывозить продовольственные и бытовые товары, электронику и многое другое в огромных количествах. И эти потоки с каждым месяцем всё больше увеличивались. Камбала, стоящая в Союзе тридцать пять копеек за килограмм, продавалась в США по пять долларов за фунт[2].

В магазинах Лондона, других европейских и африканских городов предлагалось советское сливочное масло, расфасованное в пачки по двести грамм, мясо, рыба, крупы, консервы. Внешторг к этим поставкам отношения не имел. Все привозили кооперативы. Через одну Брестскую таможню в девяностом — девяносто первом годах ежедневно вывозилось от сорока до пятидесяти составов с продовольствием, бытовыми и промышленными товарами. Доходило до смешного. В Турцию кооперативы ввезли около миллиона двести тысяч советских цветных телевизоров, и когда они начали ломаться, турецкое правительство попросило Горбачева, открыть в крупных городах мастерские по ремонту.

Михаил Полторанин, которого Максимов знал лично, в своей книге «Власть в тротиловом эквиваленте» вспоминал:

«Директора заводов стали сливать ресурсы (товары) в собственность „семейным“ кооперативам, а те отправляли их за рубеж на продажу. Началась эпоха ВРГ — Великой Растащиловки Государства»…

До площади Андрей немного не дошел. Неторопливо уселся на скамейке под деревом. Предстояло о многом подумать.

«Значит так. Сейчас половина марта. До ГКЧП осталось немногим больше пяти месяцев. До начала реформ Гайдара, примерно, девять месяцев. За это время ничего сделать не смогу. Не те возможности и ресурсы. Да и семнадцатилетнего пацана никто в серьез не воспримет, и слушать не будет. Значит, пока задача такая. Обустроиться в этом мире, обзавестись единомышленниками, необходимыми связями и финансовыми ресурсами, чем больше, тем лучше. Как вариант найти человека, достаточно взрослого и авторитетного и под его прикрытием делать свои дела. Решить этот вопрос надо за несколько ближайших лет. Две самых реальных исторических развилки, в которых история может пойти по другому пути, это противостояние парламента и Ельцина в сентябре-октябре девяносто третьего со всеми последующими событиями».

Андрей тяжело вздохнул, вспомнив отца, военного отставника, погибшего в бойне у парламента, но погружаться в тягостные мысли, поддаваться эмоциям не стал. Жгучая ненависть вместе с желанием пристрелить «Царя Бориса» и других «защитников демократии», убивших отца и растоптавших жизнь матери со временем перешли в холодную горечь.

«Вторая развилка — выборы президента в девяносто шестом году. В первом случае, сторонники парламента имели шанс на победу. Подвела их собственная нерешительность и организационная импотенция. Не действовали они на опережение, месяц ждали у моря погоды. Во втором, знающие люди говорили, что выборы фактически выиграл дед Зюган. Но уступил власть 'царю Борису».

Из-за поворота обгоняя шарахнувшиеся в стороны белую «копейку» и желтую «волгу»-такси, вылетела вишневая «девятка». Взвизгнув шинами, остановилась у цветочных рядов, расположенных в начале рынка на краю площади. Из машины выпрыгнули четверо парней. Кожаные куртки, спортивные костюмы, широкие штаны, серебряные и золотые цепи, горделиво вывешенные поверх темных свитеров и водолазок, лысые рожи неандертальцев. У двоих кепки по блатному надвинуты на глаза.

— «Местная братва появилась, забавные ребята», — мысленно ухмыльнулся Максимов, с интересом рассматривая бандитов. В двадцатых годах будущего века таких колоритных персонажей можно было найти только на фотографиях в статьях, книгах и художественных фильмах, рассказывающих о бандитском беспределе девяностых.

Последним из машины вылез высокий бородатый кавказец в белом плаще. Достал из багажника две пустые сумки, вручил ухмыляющемуся коротышке в черной кожанке и угрюмому верзиле в костюме «Адидас». Повелительно ткнул пальцем направо и налево. Верзила с напарником, угрюмым отморозком с дебильным выражением лица, пошел к центральному входу. Коротышка потопал вдоль забора. За ним неторопливо двинулся двухметровый парняга с вытянутым костистым лицом, выпирающими скулами, огромной челюстью и ладонями-экскаваторами — явно больной акромегалией[3].

«За баблом приехали», — отметил Андрей. — «С барыг собирать будут. А может и к директору рынка наведаются за своей долей».

Максимов сидел на скамеечке, наслаждаясь хорошей погодой. Вдыхал прохладный воздух, наблюдал за людьми. Здесь не было гаджетов, соцсетей, ноутбуков с гигабайтами полезной информации, сетей ботов, виртуальных игр с реалистичной графикой, камер на каждом перекрестке, причудливо подсвеченных ночью столичных небоскребов — жизнь текла просто и относительно однообразно. Работа — дом, выходные на даче, или воскресный поход в парк либо на речку с семьей, каждый год — отпуск на море. Пожилые люди в большинстве своем одевались серо и убого, молодежь — по-разному, в зависимости от уровня благосостояния, от модных джинсов до местного ширпотреба, чиновники предпочитали костюмы строгих тонов. Но имелась в этом времени своя прелесть. Советские люди были невероятно наивными, верящими пропаганде, но при этом более открытыми, искренними и менее циничными, чем их потомки три с лишним десятка лет спустя…

Из задумчивости Максимова вывели возвращающиеся бандиты. Дебил и двухметровый персонаж фильма ужасов тащили полные сумки. За своими напарниками шли довольные коротышка и верзила.

Бородатый кавказец, опять вылез из машины и соколиным взором зорко сканировал окрестности. Взгляд бандита наткнулся на Максимова, с любопытством, наблюдающим за бритоголовыми.

— Э, ты чего, пялишься? — кавказец возмущенно взмахнул руками. — Жить надоело, да?