Кровавая весна 91-го

Глава 9

Весеннее утро выдалось прохладным. Ветер лениво шевелил голые ветки деревьев, теребил шарфы, воротники курток прохожих, солнце пугливо спряталась за темную тучу. Наступившее утро, лишенное красок, заливало окружающее пространство серым унынием.

Максимов вышел из подъезда и сразу наткнулся на Русина.

— Привет, — жизнерадостно поздоровался приятель.

— Здорово, — хмурый Андрей пожал протянутую руку.

— Чего такой нерадостный? — полюбопытствовал Саня.

— А ты как думаешь? — буркнул Максимов. — Слышал, что я вчера математичке обещал?

— Сдать все выученное за эту четверть? — уточнил Русин. — Так ты учился что ли? Поэтому и гулять отказался?

— Именно, — вздохнул Андрей. — Ещё уроки по другим предметам делал и материалы освежал. Обложился учебниками и упорно грыз гранит науки. Чуть башка от напряжения не лопнула.

— На хрена так надрываться? — искренне удивился Саша. — Ты же двоечником никогда не был. Сколько помню, всегда всё сдавал на «хорошо» и «отлично». Изредка получал «трояк», совсем редко «двойку».

— У меня после драки с Игнатом проблемы, — напомнил Максимов. — Говорил же, посттравматическая амнезия. Школьных предметов это тоже касается. Кое-что помню, но недостаточно, многое забыл. Сань, у меня из-за этого несколько вопросов возникло, по школе и классу. Просветишь?

— Задавай свои вопросы, — кивнул Русин.

— Расскажи немного о классе. Интересно, кто, чем дышит. Начнем с Тани. Грудастая такая, вчера доклад должна была на комсомольском собрании прочитать о ситуации на Ближнем Востоке.

— Ивченко, что ли? — ухмыльнулся Саша. — Рудик говорил, она к тебе заходила.

— Она самая. Кто родители, что из себя представляет? Я заметил — хорошо прикинута — дутики, куртка болоньевая, вроде зарубежная.

— У неё родители — большие шишки. Мать — парторг нашего завода «Агрегатмаш». Отец в райкоме работает. Танька в них пошла, активистка, комсорг класса. Хочет дальше карьеру делать.

— Да какая на хрен карьера? — удивился Андрей. — Девяносто первый год на дворе. КПСС и клятых партократов в каждом дворе костерят. «Огонек», «Взгляд» не успевают статьи и передачи штамповать о преступлениях кровавых коммуняк. Вчера толпа к райоделу притопала претензии предъявлять, мол, до сих пор маньяка не поймали. Орали, что это кто-то из кровопийц-партократов детей убивает, а менты их прикрывают. А Танька и Хомяков всё ещё в комсомол играются, доклады читают о международном положении. Да кому эти доклады нужны?

— Согласен, никому, — улыбнулся Русин. — Но здесь провинция, много людей со старыми взглядами, за традиции держатся. Это в Москве быстро всё меняется, у нас сложнее. Танька, например, говорила, что все эти разоблачения скоро прекратятся, уйдут в прошлое и всё будет как раньше, при Брежневе. Думаю, она слова родителей повторяет и сама в это верит. И директриса ничего менять не торопится. У неё дома, по слухам, вообще портрет Сталина в шкафу стоит, представляешь?

— Представляю, — кивнул Андрей. — Бывает. А как тебе Таня как человек?

— Если не брать в расчет её активность, нормальная девчонка, не хуже и не лучше других. Требовательная, но не хамовитая, в трудную минуту всегда поможет. Учителям не ябедничает, всегда старается сама разобраться. Но если подведут или подставят, молчать не будет.

— А что о Георгадзе скажешь, и его дружке смазливом таком с черными волосами?

— Антоне Лесине, с которым он за партой сидит? — уточнил Русин, дождался утвердительного кивка и ответил:

— Оба при деньгах и с задранными носами. Козырных из себя корчат. Георгадзе раньше вольной борьбой занимался. Перворазрядником стал, готовили к чемпионату страны. Не захотел.

— Почему? — полюбопытствовал Максимов.

— Зажрался просто, — честно ответил Русин. — Он вообще с золотой ложкой во рту родился. Родители ещё с семидесятых на нашем и московском рынке стояли. Договаривались с директорами совхозов и колхозов, гнали машины с виноградом, персиками, мандаринами и другими фруктами, одну за другой. Сейчас Бадри Андросович, отец Мишки, большими делами в Москве занимается. По слухам, за бугор холодильники, электробритвы и другие товары составами гонит. Давид, средний брат продолжает торговать на нашем рынке, что-то в Москву возит. У него здесь парочка магазинов — продуктами барыжит, мясо продает: балык, буженину, колбасы копчености разные. Правда по цене в два-три раза больше государственных, но люди, у кого деньги есть, берут.

— А рэкетиры наши? — удивился Андрей. — Неужели они таких жирных барыг не доят? Непорядок.

— Ха, да кто их тронет, — совсем развеселился Русин. — Они, конечно, бандитам платят, но чисто символически для отмазки. Я же тебе самого интересного не рассказал. Старший брат Авто, на зону загремел в начале восьмидесятых. Была какая-то темная история с поножовщиной на рынке. Тогда Андропов генсеком был, отмазать не получилось. Поехал Авто зону топтать. Родственники подсуетились, через три года организовали ему условно-досрочное. Теперь Авто — важный человек. Бригадир зареченских, на самого Черного работает. Мишка хвастал, стал правой рукой пахана. Модный такой, на вишневой «девятке» по городу рассекает.

— Да? — Максимов вспомнил кавказца, утренний побег от бандитов и призадумался. Получается вчера утром он встретил Авто Георгадзе, тот его заметил, и даже захотел пообщаться поближе. И гнались за ним зареченские бандиты — люди старшего брательника Мишки. Хреново, могут вычислить. Только попал в девяносто первый и как назло: опять проблемы с бандитами образовались…

— Вообще-то Мишка не такой плохой. Во всяком случае, не жадный. Пару раз весь класс в кино, кафе водил, на свои угощал, — добавил Саша. — Хотя, наверно, больше перед Леной понтовался.

— Это Колокольцевой что ли? — уточнил Андрей.

— Ага, — кивнул Русин.

— Они — пара?

— Не совсем, Лена скорее позволяет за собой ухаживать, провожать до дома, принимает подарки, но авансов никаких не дает.

— Ладно, к ней ещё вернёмся. Что о его дружке Лесине скажешь?

— А что говорить? — ухмыльнулся Саша. — Неужели не помнишь, чей он сынок?

— Говорил уже, у меня амнезия посттравматическая, — терпеливо напомнил Максимов. — Так что там с его папашей?

— Его папаша — первый секретарь горкома — Лесин Владимир Петрович, — торжественно объявил Русин. — Вопросы есть?

— Только один, — криво усмехнулся Андрей. — Родоки Лесина и Георгадзе дружат?

— На людях даже сторонятся друг друга, — улыбнулся Саша. — И общаются через губу. Брательник говорит — туфта всё это. Они ещё с брежневских времен повязаны, Лесин всегда Бадри Андросовича поддерживал, разные вопросы решал, а тот ему отстёгивал.

— Информированный у тебя брательник. Всё остальное о бандитах и Георгадзе он тебе тоже рассказал?

— Он, но не мне. Вернее не совсем мне, — чуть смутился Александр. — Заходит к нам часто, с родоками общается, он же кооператор, варится в этой среде, вот и проскальзывает информация.

— Что о Аус скажешь?

— У неё батя в торговом флоте работает. По разным странам плавает, раньше аккуратно шмотки перепродавал, технику и ещё так по мелочи, чтобы не спалиться, сейчас не знаю.

Когда подошли к школе Максимов уже имел некоторое представление о своих одноклассниках и их родителях. Русин оказался настоящим кладезем полезной информации. Интересный класс получается — сборная солянка. Мажоры в лице Георгадзе и Лесина присутствуют, детишки мелких гешефтмахеров[4] — вроде Лены Колокольцевой и Инги Аус — тоже, и рабочий класс в наличии в лице безнадежно влюбленного в блондинку рыжего Олега Ляховского и Томы Пичугиной, девчонки, рассказавшей математичке об избиении Воронова. Последняя, по словам всезнающего Русина, сохла по Андрею и периодически крутилась рядом.

Первым уроком была история. У одиннадцатого «А» предмет вела директриса — Мария Алексеевна. Когда Максимов и Русин зашли в класс, она уже сидела за столом и что-то деловито отмечала в классном журнале.

Как только прозвенел звонок директриса встала. Прошлась от двери до парты, окинула взглядом замерших учеников.

— Сегодня у нас необычный урок, — после небольшой паузы веско произнесла она. — Кто скажет, что от вас требовалось подготовить?

Татьяна подняла руку.

— Ивченко, я тебя слушаю, — поощрительно кивнула Мария Алексеевна.

— Вы сказали, рассмотреть причины Октябрьской революции и разобраться, можно ли было её избежать, — послушно отрапортовала девушка.

— Правильно, — согласилась директор. — Этот материал мы уже прошли. Но очень важно качественно подойти к теме, не ограничиваться цитированием официальной версии, а думать самому. У нас сейчас гласность и на общество обрушилась целая лавина разной исторической информации. Историю пытаются переписать. Очень часто используя не на фактв, а на домыслы, а иногда явные фальсификации. Я хочу, чтобы вы научились мыслить нестандартно, самостоятельно разбираться в потоках информации, делать объективные выводы в наше непростое время. Поэтому решила провести небольшой эксперимент. Этот урок будет у нас своеобразным диалогом и обсуждением материала. После выступления докладчика, можно спорить, доказывать свою точку зрения, главное аргументировано — логично и с опорой на реальные исторические факты.

— Разрешите мне начать, — попросила Татьяна, чуть покраснела и смущенно добавила:

— Я весь вечер готовилась.

— Хорошо, — Мария Алексеевна величественно кивнула. — Выходи к доске.

Таня подхватила листы бумаги, закрепленные скрепкой, быстрым шагом вышла, стала рядом с учительским столом и начала громко зачитывать текст доклада.

Тема Максимову была известна и досконально изучена. В свое время, отдыхая с командой после очередных выборов, он поучаствовал в бурной дискуссии на тему Октябрьской революции и подробно разобрал ситуацию и глупые действия властей, приведших страну к гражданской войне и смене строя с точки зрения политтехнолога.

— Великая Октябрьская революция была неизбежна, — вдохновенно вещала комсорг класса. — Согласно признакам революционной ситуации, сформированным Владимиром Ильичем Лениным в своем труде «Крах второго Интернационала», присутствовали все три условия. Верхи не могли управлять, низы — жить по старому, активность масс в обстановке кризиса достигла своего пика.

Андрей иронично усмехнулся, что сразу было замечено бдительной Марией Алексеевной. Она жестом руки остановила Ивченко:

— Пока хватит. Таня, ты просто повторяешь то, что написано в учебнике. Я просила дать собственный свежий взгляд на события Октябрьской революции, возможно под иным углом, но опирающийся на достоверные исторические события и факты и сделать свои выводы.

— Но я действительно так считаю, — обескуражено промямлила покрасневшая Ивченко.

— Мы ещё вернемся к этому позже, — пообещала директриса и повернулась к Максимову:

— Воронов, встань.

Андрей нехотя поднялся.

— Скажи, пожалуйста, почему ты улыбался, когда Татьяна читала свой реферат? Тебя что-то рассмешило? Или ты считаешь, что Владимир Ильич Ленин неправильно сформулировал принципы создания революционной ситуации? — глянула из-под очков Мария Алексеевна.

«Сказать или отморозиться? Авторитет в классе завоевывать надо, а первое правило стать интересным — привлечь внимание. Плюс сейчас уже девяносто первый, конец перестройки, плюрализм шагает по стране, в отличие от начала восьмидесятых. Пожалуй, рискну», — решил Максимов.

— Воронов, я жду ответа, — напомнила директор.

— Владимир Ильич сказал всё правильно. А улыбался я потому, что вывод Ивченко сделала всё-таки неверный. Революции можно было избежать. Главное, действовать грамотно и гасить возникающий кризис в зародыше.

— Это как же? — прищурилась Мария Алексеевна. — Ивченко, садись на место, а ты, Воронов, иди к доске, расскажешь свои соображения.

Красная от злости Татьяна недовольно поджала губы и, задрав носик, с гордым видом прошествовала мимо Максимова.

Оказавшись у доски, Андрей уточнил:

— Мария Алексеевна, можно мне нарисовать несколько схем для наглядности?

— Конечно, Воронов, нам будет интересно, — царственно кивнула директор.

— Итак, сначала небольшое предисловие. У американцев существует термин «паблик рилейшнз». Это огромный пласт разнообразных политических и маркетинговых стратегий, используемых для увеличения популярности товаров и публичных персон, а в различных кризисных ситуациях. Самый точный перевод этого термина — «связи с общественностью».

— Что такое маркетинг? — с интересом уточнила Мария Алексеевна.

— Технологии, направленные на увеличение продаж товаров и услуг, к нашей теме они напрямую не относятся, — пояснил Максимов. — Я привел их, как пример того, что «связи с общественностью» достаточно широкое понятие. Нас в нём интересуют только каналы коммуникации между обществом и конкретным политиком либо руководителем, способные увеличить положительное восприятие или, наоборот, пригасить негатив в отношении конкретной персоны. Так вот, с начала восшествия на престол Николая Второго, было несколько критических точек отчета, запустивших все последующие события: отставку царя, Октябрьскую революцию и гражданскую войну. Если бы их грамотно купировали, никакой революции не было бы.

Директор сняла очки, задумчиво прикусила дужку и кивнула:

— Продолжай, Воронов.

— Первой такой точкой стало событие произошедшее в момент восшествия Николая Второго на престол — Ходынка. По сути, неправильная организация раздачи продуктов и подарков привела к трагедии — в случившейся давке погибло по официальным данным около тысячи трехсот человек, по информации из иных источников от трех до четырех тысяч. Огромное количество людей получили разные увечья. Что делает царь? Продолжает праздник. Как только поле было очищено от трупов и следов крови, веселье возобновляется. Играет оркестр, в два часа приезжает самодержец, которого встречает троекратное «ура». Гулянка продолжается в Кремлевском дворце, затем на балу у французского посла. Николай второй танцевал с графиней Монтебелло, супругой посланника, а его жена Александра Федоровна — с самим графом. Примерно же в это время раздавленных, погибших людей везли хоронить в общую могилу. Когда поводы с трупами ехали на кладбище, на небе расцветал разноцветными огнями праздничный салют. По факту — пляски на костях своих подданных. Более идиотского и наплевательского отношения к собственному народу трудно придумать.

Даже когда царь вроде бы поступил правильно и решил выдать по тысяче рублей каждой пострадавшей семье и организовать похороны за свой собственный счет, то просчитался. Убитых и покалеченных оказалось не несколько сотен, как он думал, а многие тысячи. В итоге было Николай Второй пожертвовал восемьдесят тысяч рублей и разослал пострадавшим тысячу бутылок мадеры. Двенадцать тысяч из этих денег взяла себе московская городская управа — за организацию похорон. В итоге, место обещанной тысячи часть людей получила по пятьдесят-сто рублей, многие вообще остались без пособия, что только увеличило их ненависть к царю.

Наказаны были «стрелочники» — обер-полицмейстер Власовский и его заместитель. Их просто уволили с занимаемых должностей, причем первого с сохранением пожизненной годовой пенсии — пятнадцать тысяч рублей. Дядя царя, несмотря на негодование и требование общества, московский генерал-губернатор Сергей Александрович, никак не был наказан, и сохранил свой пост, за что получил в народе прозвище «князь Ходынский». Именно с этого момента народ прозвал Николая Второго «Кровавым».

Что надо было делать в такой ситуации? То, что я сказал с самого начала — показать обществу свою скорбь, горе, отменить все торжественные мероприятия, ведь на празднике коронации погибли тысячи подданных. Никаких салютов, гулянок, и тем более балов и танцев у французского посла. Повторюсь, всё это смотрелось со стороны цинично и наплевательски по отношению к собственному народу. Надо было показательно наказать виновных, наорать прилюдно на дядю, потопать ногами, сорвать с него погоны и отправить в отставку. Проследить, чтобы об этом написали газеты, подчеркивая гнев «батюшки-царя» и его расстройство из-за гибели людей. Потом годика через полтора показательной порки, любимого дядюшку можно тихонько перевести на другую должность. Явиться на похороны, прилюдно покаяться перед родственниками погибших людей: «мол, виноват, не досмотрел, простите».

Тем более не нужно было замалчивать трагедию в прессе. Особенно не делать попытку изъять тираж газеты «Российские Ведомости», единственной газеты, опубликовавшей статью своего журналиста Гиляровского о жертвах Ходынки. Это ещё больше распалило негодование общества. Наоборот, пусть пишут о трагедии, но при этом подчеркивают горе и гнев «батюшки-царя». И объявить день скорби и траур. Как за одиннадцать дней до Ходынки, когда умер его родственник — эрцгерцог Карл-Людвиг Австрийский. Тогда кризис в целом был бы преодолен. А Николай Второй сделал всё наоборот.

Вторая критическая точка, возникла спустя семь лет. Девятого января тысяча девятьсот пятого года около ста сорока тысяч петербургских рабочих пошли к Зимнему дворцу. Они несли царю петицию с описанием своего бедственного положения и просьбой о помощи. Были и политические требования. Их встретили залпы винтовок. Сколько погибло людей, точных официальных данных нет. Цифры убитых и раненых варьируются от нескольких сотен до четырех тысяч шестьсот человек, указанных в Большой Советской Энциклопедии. Естественно, после «Кровавого Воскресенья» в Петербурге, точка невозврата была окончательно пройдена. После этих событий страна покатилась к революции и последующей гражданской войне. А всего то, надо было принять делегатов и договориться с рабочими, они ведь ещё верили царю. В крайнем случае, как предлагал Витте, самому монарху послать одного из адъютантов к бастующим, хоть частично удовлетворить их требования и пообещать справедливо во всём разобраться. А не устраивать показательный расстрел и усиливать конфликт.

— Ну что же, крупица истины в твоем рассказе есть, — хмыкнула Мария Алексеевна. — Оригинальная трактовка, согласна. Ты уверен, что если бы Николай Второй поступил так, как ты указал, революции вообще бы не было?

— В семнадцатом году, точно нет, — улыбнулся Максимов. — Ходынка и особенно Кровавое Воскресенье, стали катализаторами последующих событий. Теперь маленькая ремарка по теме. В Российской Империи накануне вступления Николая Второго на престол имелись две основные группы населения — около семидесяти процентов крестьян и по разным источникам три-четыре процента рабочих. Они в своей массе были религиозны, большинство верило пропаганде и церкви, рисовавшими царя-батюшку, как доброго отца, заботящегося о своих подданных. Ходынка и «Кровавое воскресенье» нанесли по этой вере сокрушительный удар. В отличие от власти, считавших народ «быдлом», революционеры ещё со времен «Народной Воли» активно работали с крестьянами и рабочими, вели личную агитацию в массах, раздавали листовки, организовывали кружки, пропагандировавшие марксисткую теорию. Затем запустили свои газеты, освещавшие для народа злободневные темы. Коммуникация с основными группами населения у них была налажена на высоком уровне. Поэтому они в конечном итоге и выиграли. Но это им с царем повезло. Если бы Николай Второй поступил грамотно и в первом и во втором случае, вовремя отреагировал и купировал назревающие кризисы — никакой революции бы не было и история пошла бы по другому пути. Но ему было наплевать. И во втором случае, он прекрасно обо всем знал, и накануне «Кровавого воскресенья» заранее уехал из города, позволив войскам расстрелять людей, шедших к нему с прошением. Вывод: с обществом, особенно с самыми большими и активными социальными группами надо работать. Не допускать бесчинств, постоянно держать руку на пульсе, в случае назревания кризисов, вовремя реагировать и не позволять им разрастаться. Общество устроено так, что правитель может быть кем угодно, но если он грамотно действует, в зародыше уничтожая потенциальные угрозы, имея крепкую властную вертикаль и создавая себе положительный образ, то может находиться у власти неограниченно долгое время. Фактор положительного образа и является одной из технологических задач «паблик рилейшнз».

— Как-то у тебя слишком цинично получается, — Мария Алексеевна взяла очки, рассеяно протерла стекла платочком, мыслями находясь где-то далеко. Сделала паузу и внимательно глянула на Максимова:

— Ты сам до этого додумался?

— Конечно, сам, — пожал плечами Андрей, ощущая заинтересованные взгляды одноклассников. — Что касается циничности. Политика сама по себе очень цинична. И побеждает в ней тот, кто умен, умеет быстро реагировать и принимать нужные решения. Николай Второй, увы, никаким из перечисленных качеств не обладал в принципе. Поэтому и пришел к печальному закономерному итогу. Повторю, речь не идёт о моральном облике царя и его окружения. Я давал ответ, можно ли было избежать революции семнадцатого года и как купировать возникающие кризисы, на приведенных ранее примерах.

— Понятно, — медленно протянула заметно погрустневшая директриса. — Не во всем я с тобой согласна. Но достаточно оригинально, и в логике тебе не откажешь. Поэтому ставлю тебе четыре. Давай дневник.

— А почему четыре, Мария Алексеевна? — возмутился с места Русин. — Все же обосновал и свежий взгляд, как вы хотели.

— Потому что, немного однобоко подана информация, — вздохнула Мария Алексеевна и обвела взглядом притихший класс. — Андрей нарисовал портрет правителя, как циника, без моральных принципов, ставящего во главу угла примитивные манипуляции, чтобы в дальнейшем оставаться у власти. А высший руководитель, должен всё-таки быть не искушенный интриган, а государственник, реально думающий о благе своих граждан. Им должны двигать совершенно иные мотивы. Не могу согласиться с тем, что циник и интриган, может манипулировать людьми как пешками и сколь угодно находиться у власти. Это противоречит моим принципам. Рано или поздно народ его разоблачит.

— И, тем не менее, это так, — нагло заявил Максимов. — Реалии современной политики. Историю делают популисты и интриганы. Они в большинстве случаев побеждают фанатиков, потому что беспринципны, более гибки и умеют подстраиваться к любой ситуации. Извините, Мария Алексеевна, но вы идеалистка, если честно.

— Предпочту быть идеалисткой, — отрезала директор. — Так легче жить. Садись на место, Воронов.

Остаток урока пролетел быстро. У доски побывали Хомяков, высокая нескладная девчонка с фамилией Клёнова вдохновенно излагающие свои версии. К сожалению, ничего интересного они не сказали, комсорг школы предсказуемо озвучил официальную версию, Клёнова — байки в духе перестроечного «Огонька». Хомяков получил четверку, Клёновой влепили «трояк». На этом урок истории закончился.

Следующим был урок химии, только Русин и Максимов сели за парту, к ним сразу подошли Лена Колокольцева и Инга Аус.

Блондинка нагло задела Максимова горячим бедром, окинула выразительным взглядом Клёнову, сразу вскочившую и уступившую место первой классной красавице, села напротив. Рядом устроилась безмятежно улыбающаяся Аус.

— Так ты у нас интриган, Воронов, — промурлыкала она, томно прикусив губку. — Интересно, интересно.

Инга лукаво стрельнула глазками, отслеживая реакцию Максимова.

— Золотые мои, я же просил не сияйте так ослепительно, — парировал Андрей. — Не смущайте меня своим королевским вниманием, лучше сразу по-простому скажите, чего надо?

— Фу как грубо, — сморщила носик блондинка.

— Прости, не обучен я этому вашему этикету, — хрипло буркнул Максимов — До сих пор в лаптях хожу и в рукав сморкаюсь.

И в подтверждение громко шмыгнул носом.

Аус насмешливо фыркнула, но от комментария воздержалась

— Это, — Лена закатила глаза, делая вид, что вспоминает, — Придушить… нет, не то. Во, вспомнила — купировать назревающий кризис.

— А если попроще? — чуть улыбнулся Максимов.

— На следующей неделе по физике самостоятельная и контрольная, — пояснила Колокольцева. — Поможешь подготовиться мне с Ингой? Завтра, например. У меня как раз родителей дома не будет, никто не помешает.

Инга лукаво глянула на Андрея выразительными карими глазками и будто невзначай поправила каштановую челку, упавшую на глаза.

Максимов скосил глаза на парту Лесина и Георгадзе. Оба «мажора» внимательно наблюдали за девчонками и Андреем. Миша сидел багровый, на скулах борцухи перекатывались желваки. Казалось, ещё немного, и он взорвется от переполнявшей ярости. Лесин тоже не лучился радостью, но выглядел спокойнее товарища. В соседнем ряду маячило потеряно-грустное лицо Олега Гринченко. У него даже веснушки поблекли, а голубые глаза глядели на Колокольцеву с такой тоской и беспомощностью, что Андрей невольно пожалел несчастного влюблённого.

— Так что, завтра купируем назревающий кризис втроем? — вкрадчиво осведомилась Лена и подалась вперед, привалившись упругой грудью на парту. — Или не будем?

«Колокольцева и Аус встречаются с Георгадзе и Лесиным. А тут демонстративно подкатили ко мне, и в их сторону даже не смотрят. Значит только два варианта. Первый — они поссорились с парнями и решили их наказать. В этом случае, меня просто используют. И на последствия девчонкам плевать. Наоборот, начнутся разборки, самооценка ещё больше улетит в заоблачную высь. Если так своих целей они добились. Пацаны явно разозлились. Второй — провокация. Девчонкам скучно. У них возник интерес после моего выступления на истории. Хотят пообщаться, позаигрывать, легко пофлиртовать, заодно и своих ухажеров поддразнить, чтобы не расслаблялись», — отметил Максимов.

— На чём остановимся? — вкрадчиво уточнила Лена. — Завтра тебя ждать?

«Хотите игр? Хорошо, я вам их организую. Только потом не обижайтесь» — мысленно злорадно ухмыльнулся Андрей и ответил:

— Конечно, подготовлю вас по полной программе.

— Тогда подходи ко мне в половине пятого, — игриво сверкнула глазками Колокольцева. — Мы будем ждать.

— Обязательно, — воодушевленно пообещал Максимов.