Кровь и слезы Луганска

Персик

Он появился во дворе длинного многоэтажного Дома в конце июля.

В глазах его был дикий страх. На шее болтался обрывок цепи. Цепь крепилась к альпинистскому карабину, закрепленному на ошейнике. Шерсть свалялась в колтуны. Но через грязь и пыль все еще проступал светло-желтый, недозрелого персика цвет.

Так его и прозвали — Персик. Здоровенного кавказского овчара, способного легким движением челюстей перекусить руку взрослого мужчины.

Но он никого не кусал. Он лежал в дальних кустах, высунув здоровенную морду, и жадно принюхивался к дыму костров, на которых жители Дома готовили нехитрую пищу. Рядом с ним лежали два кота и кошка.

Подойти он боялся. Он потерял веру в людей, когда Хозяин уехал на Большой Вонючей Машине, даже не отцепив пса. Он долго ждал, рвался, выл, стонал, гавкал. Но Хозяин не возвращался, не слышал зова пса. И в какой-то момент земля вдруг взорвалась, вырвала столб, оборвала цепь, и пес рванул через забор, даже не заметив двух метров высоты. Он долго метался по улицам Камброда, ошалев от дыма, жажды и голода. Звеня цепью по избитому еще до войны асфальту, он искал хоть какое-то укрытие от грохота. Он прятался между гаражами, огромное его тело трясло от ужаса. Иногда он просто падал на землю, зажмуривал глаза и скулил, пряча нос между лап. На третий или четвертый день он нашел медленно текущую воду. Он не знал и знать не мог, что речку называют Луганка, а иногда — Лугань. Зато он спрятался в ней от дикой жары. Он плюхнулся в воду, зажмурившись, на этот раз, от удовольствия. И сразу начал лакать. Он пил словно впервые в жизни. Он пил и не мог напиться, пока пустой желудок не начало резать. Потом он икнул и его вырвало. Он потряс башкой и снова начал пить, словно собираясь выпить всю речку.

Затем уполз в прибрежные кусты и уснул мертвым сном. Проснулся ночью — и снова от нестерпимой жажды. Снова сунул башку в реку, но на этот раз пил уже с удовольствием, пропуская между здоровенных клыков всяких головастиков, водомерок и мальков. Потом прыгнул в воду, проплыл несколько метров, развернулся и вышел на берег. Отряхнулся. Посмотрел в сторону конуры. И пошел в город, на тонкий запах горячих углей.

Хозяин, когда разжигал угли, всегда подкармливал пса вкусным, парным мяском. А потом, когда собирались гости, то каждый норовил бросить псу мясо уже жареное, испорченное, но все равно вкусное. Близко к нему никто не подходил. Люди знали, что кавказский овчар признавал равным себе только семью Хозяина. Он их терпел, а гостей не очень. Поэтому, когда он подошел к огромному Дому, долго не мог подойти к людям у костров.

Первыми к овчару пришли кошки. Худые, до торчащих ребер, они вышли к тяжело дышащему псу. Инстинкт самосохранения у них совсем исчез, видимо. Пес удивился, мотнул башкой, вывалил розовый язык. Раньше он ненавидел наглых, метивших каждый выступ кирпичного забора соседских котов. Но эти были такие же, как он. Самый смелый подошел и боднул пса в морду. Наверное, искал легкой смерти. Но пес не стал их убивать ради нескольких капель живительной крови.

Так они и лежали в спасительной тени пыльного кустарника. Кошаки мурлыкали, положив головы на мягкое брюхо пса, тот тяжело дышал. Ночами, когда становилось прохладно, они бродили по двору. Иногда они находили пустые банки, вылизывали их, иногда ранили языки о кромку. Банки были вымыты кипятком, но запах, манящий запах, все еще оставался на их чистых стенках.

Однажды ночью один из кошаков умер. Стая не стала его есть.

Тем утром пес, пошатываясь от усталости, все же вышел к людям. На его широкой спине сидели тощие кот и кошка.

— Ты гляди, какой шиномонтаж, — один из мужчин показал топором на странную процессию. Оглянулась женщина, медленно помешивавшая вкусное варево на костре.

— Ох ты, — удивилась она. — Это кто?

— Кавказец...

— Бешеный?

— Да ну, бешеный котов не стал бы возить на себе. Епт, чего только на этой войне не бывает.

— Войне, войне... Свинне! — воскликнула женщина.

— У тебя есть чем покормить?

— Сдурел? У меня детей нечем кормить.

— Да ты посмотри на них. Его б помыть, покормить, цены бы не было. И цвет такой... Чисто персик. Эй, Персик!

Пес с новым именем Персик подождал, пока коты спрыгнули на землю. Сел в тенечке. Вывалил язык и поднял лапу. Он никогда так раньше не делал, но почувствовал, что именно сейчас, именно в эту минуту: так надо сделать.

— Ну дай чуток сухарей-то, — возмущенно сказал мужчина.

— Да каких сухарей, я им сейчас бульона наплескаю в банки.

Звери сидели как прикованные. Перед ними стояли банки с горячей водой. По поверхности плавали редкие жиринки. На банках было крупно написано: "Не для продажи", но Персик и коты читать не умели. Вернулся мужчина. Он высыпал в воду сухарей, немного вермишели и еще — о, чудо! — бросил в каждую из банок по одной куриной косточке. Без хрящиков, ну да ладно.

— Вот, по соседям пошукал... Звиняйте... — смущенно он сказал зверям. — Снидайте.

Обжигая носы, фыркая и чихая, они сглотнули еду в несколько секунд. Персик нерешительно завилял хвостом, а кот и кошка отошли в сторону и замурлыкали. Мужчина развел руками, мол, больше ничего нет. Люди ушли в Дом. Пес нашел убежище под детской горкой, в тенечке.

Где-то через час — у котов и Персика часов не было, зато были у мужчины, — так вот, где-то через час кормилец вынес им вареной картошки. Коты отказались, а Персик нет. Он такого никогда не ел. И, наверное, в прошлой жизни сильно удивился бы, если бы его попытались накормить таким. Но началась другая жизнь.

Он освоился и перестал стесняться. Он ходил по двору Дома, решив, что это его стая. Практически у каждого костра — а их были десятки, — он: огромный, зубастый, грязный, лохматый, находил немного еды. В благодарность по ночам он ходил вокруг дома и гавкал на каждое подозрительное шевеление ночных теней.

Коты чуток округлились, снова начали презирать Персика, но так, для проформы. Это не мешало им иногда приносить псу пойманных крыс. Странно, но в годы войны толстеют именно крысы.

Днем же он охранял человеческих щенят. Те собирались стайкой, играли возле горки в прятки и пятнашки. Персик ходил вокруг и подозревал любых чужих взрослых. Он хорошо чуял, что вот это мама или папа, а вот это чужой. Днем он не рычал, не лаял. Просто подходил и смотрел исподлобья. Он научился терпеть и даже иногда радоваться, когда его гладили люди. Глухо рычал он только тогда, когда пытались снять ошейник с карабином и обрывком цепи.

Однажды приехала машина с пятнистыми людьми. От людей пахло нехорошо: металлом, порохом и бензином. Но был и другой запах: макарон, гречки, сахара и курятины. Это был хороший запах. Из машины стали выгружать коробки. Персик сидел и смотрел, как выгружают их. Потом из коробок начали раздавать банки и пакеты жителям Дома. Персик знал, что это хорошо, поэтому не напрягался. Но подозревал, все равно.

Вот в этот момент он услышал Грохочущую Смерть. Смерть, от которой уехал его Хозяин. Он завыл, заскулил, завертелся, загавкал. Люди его не поняли. Тогда он дернулся, схватил за штанишки самого маленького из людских щенков, но осторожно, чтобы не прикусить тонкую кожу. Очередь закричала тонкими голосами, кто-то кинулся за Персиком. Пес рванул в кусты, проскочил там, сунулся в открытую дверь подъезда, выскочил снова во двор и яростно загавкал на небо. Подбежавший пятнистый дал короткую очередь. Пес упал. В его стекленеющих глазах отразились стрелы падающих "Градов".

Персик так и не узнал, что первый залп прошелся смертью перед Домом, что он никого не спас. Люди успели разбежаться по подвалам до второго залпа. Налет был коротким: минут пять, семь. Одна из летающих Смертей попала в тело Персика. От него остался лишь обрывок цепи: он зацепился за детскую горку.

Через несколько недель родила кошка. Котят, чуть позже, разобрали по семьям.

Как-то так сложилось, что всех котят, даже девочек, назвали Персиками. А цепь куда-то пропала.