Крыло

Глава 1

Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать происходящее, чтобы осознать себя.

До сих пор не могу однозначно ответить на вопрос — являюсь ли я взрослым человеком в теле ребёнка, или ребёнком с воспоминаниями взрослого человека. Но это размышления на отстранённо философские темы, что не имеют особого практического смысла.

Передо мной в настоящий момент стояли более сложные насущные проблемы.

— Кланяйся, — вполне убедительным приказным тоном сказал мне мальчишка, практически ровесник моему собственному телу.

Глухая подворотня смежного района. Окна, из которых никогда не выглядывают случайные зеваки. Двери, всегда закрытые и не открывающиеся на стук. Проулок, один из тех, на которых невозможно встретить случайно забредших прохожих. И мы.

Я стоял, закрывая собой пацана, на год старше меня самого. Рядом набычились ещё двое, плюс-минус, мои погодки. И перед нами мальчишка. Банальнейшая, по сути, ситуация. И быть наглецу битым, если бы не одно очень важное «но». Архиважное.

На плече у парня красовалась повязка: обычный на вид кусок ткани. Он был пришит к погону лёгкой нагло распахнутой куртки и спускался на грудь. И прямо в области сердца символ: пять ромбиков на фоне восходящего солнца или нечто на это похожее. Я ещё не успел близко познакомиться ни с местной родовой символикой, ни с её особенностями, но одно знал точно — парень для нас опасен.

Нет, на самом деле таких сопляков ещё ничему серьёзному не обучали. Максимум, он год проходил начальную физическую подготовку и постигал азы родовых техник, если такие в его семье вообще были. Но уже это создавало между нами глубокую, непреодолимую пропасть. И потому сейчас мой, в кавычках, друг валялся у меня за спиной, собирая по земле рассыпанные зубы.

— Здесь не родовые кварталы, — рискнул я блефовать. — А мы — свободные горожане.

Пацан нахмурился. Плохо, не повёлся. Мы не были свободными горожанами, так, нищие детишки.

— Вы — чернь, позабывшая своё место. Желаешь, чтобы я вам его напомнил?

Кланяться этому щенку категорически не хотелось. А придётся.

Это был очень странный мир. Мир, в котором есть магия. Мир, в котором малолетние колдуны получают право на убийство, на целенаправленное применение боевых способностей против тех, на кого укажут.

И малолетний будущий колдун был в своём праве. И потому я склонился. Склонился, ожидая удара по голове, от которого в таком положении не смог бы защититься при всём желании. Мои соратники также склонились, повторяя за мной.

— Мы приносим свои извинения, сир, — произнёс я и задержал дыхание.

Удар уронил меня мордой на вонючую брусчатку. За этим последовало ещё пара, и рядом приземлились два моих соратника. А затем на голову опустилась ступня. Право сильного.

— Научите этого придурка манерам, шпана, — презрительно процедил парень. — Иначе кто-нибудь другой не будет таким добреньким, как я.

Нога исчезла, послышались шаги. Он уходил. И самое дерьмовое в том, что я вынужден был признать: он прав. По местным меркам парень ещё очень сдержанно с нами обошёлся. Нельзя сказать, что здешняя аристократия была повсеместно поражена высокомерием головного мозга или приступами ударяющей в голову мочи. Здесь так принято, так работают неписаные правила.

Кое-как поднявшись, я оглянулся. Юный колдун уходил не оборачиваясь. И демоны с ним. Этот самый парень лет через десять получит свой браслет — символ боевого мага и направление в чужую страну за надом от правящей партии. А также все шансы сложить голову в бою ещё до тридцати лет. При такой интересной и насыщенной жизни некоторая нервозность местных магов кажется мне вполне оправданной.

Я перевёл взгляд на Тоди, угрюмо поднимавшегося с земли. Мой, через третье колено, родственник. Мне он никогда не нравился, но мама очень просила взять мальчика в наши игры. Вот только мальчик приносил нам слишком много проблем.

Глянув в ту сторону, где скрылся будущий колдун, Тоди зло сплюнул:

— Ну и мудак, — и тут же схватился за челюсть.

Этот мудак минутой ранее от души врезал Тоди по морде, причём совершенно заслуженно. В открытую грубить аристократу, будь ты хоть три раза свободным человеком, это надо вообще мозгов не иметь. Именно поэтому я подошёл к своему проблемному родственнику и съездил по морде повторно, со всей имеющейся пролетарской силой.

Малолетний колдун уверенно побил бы нас четверых, даже особо не вспотев, но среди обычных детей моего возраста одним из первых драчунов был я. В нашем районе я делил звание лучшего с парнишкой, ублюдком, в смысле незаконнорождённым сыном одарённого, выброшенным вместе с мамашей на улицу. Поэтому мой удар ожидаемо уронил Тоди на землю повторно.

— Эй! Ты чего?! — схватившись за скулу, взвыл этот кретин.

— Я предупреждал тебя. Ещё один залёт, и ты идёшь нахер. А ты на ровном месте посрался с благородным.

Два моих приятеля, которым Тоди нравился не больше, чем мне, смотрели на парня презрительно, и в то же время даже с некоторым облегчением. Да, он больше не наша проблема.

— Это был просто какой-то придурок! — выкрикнул парень.

Очень захотелось добавить ему ещё и с ноги. Для более глубокого внедрения информации в пустую голову.

— Тоди. Он шёл мимо. Даже не взглянул в нашу сторону. Какого хрена ты вообще разинул свою вонючую пасть?

Парень искренне удивился, будто я спросил у него какую-то ересь.

— Не ну а чё он?

Нда. Это клиника. Всё, не хочу с ним возиться ни единой секунды.

— Всё, Тоди. Проваливай. Ты больше не с нами.

Мои слова его ошеломили. Даже губа затряслась, разве что слёзы не потекли.

— Нет! Ты так не поступишь!

— Уже, — пожимаю плечами. — Я предупреждал, что тебе нужно думать башкой. Ты не услышал, продолжая думать жопой. Теперь ты сам по себе.

Его лицо скривилось в обиде.

— Я всё Гэрри расскажу!

Я поморщился, да и парни тоже. Ещё и крыса. Даже хорошо, что мы избавились от него сейчас.

— Придёшь к нам — получишь по морде. Тебя здесь больше не ждут, — и, разворачиваясь на месте, бросил парням: — Пошли.

Гэрри — это не есть хорошо. Он из старших, уже работает два года, тоже дальний родственник. Так-то парень адекватный, но есть у него один бзик: «За семью надо стоять». И будь твой побратим хоть трижды занозой в заднице, он всё равно твоя семья, и надо за него держаться. Сделать Гэрри ничего не сделает, но мозг оттрахает точно. А портить с ним отношения не хотелось. Впрочем, отношения с ним никак не стоят всех тех неприятностей, которые ещё доставит нам Тоди, если мы его оставим. Но мы его не оставим.

Этот мир не прощает глупых ошибок.

Первое время после осознания себя то социальное дно, на котором я находился, меня порядком угнетало. А от жизни окружающих меня, лицезревшего социальный рай социалистической страны, очень сильно коробило. Если бы своими глазами не видел всех прелестей капитализма в периферийной державе, вообще с ума сошёл. Но постепенно стерпелся. Человек, он же такая гадина, ко всему привыкает.

Да, я был едва ли не в самой глубокой чёрной жопе из всех возможных. Да, сын условно свободных горожан, хотя на самом деле нищих люмпенов, а что толку? С перспективами в моей жизни всё было сложно и неоднозначно.

Потому что перспектив у нас не было в принципе. Даже не знаю, родись я в семье какого-нибудь крестьянина, было бы это хуже или всё же нет. Думаю, крестьянину всё же проще. Можно рыбачить, охотиться в лесу, наверное. Ручаться не буду, что не существует каких-нибудь законов и ограничений.

Но в городе... Скажем так, для нас даже вопрос банального пропитания стоял крайне остро.

Мой отец работает грузчиком, и это практически профессиональное дно. Он часто отсутствует весь день, пашет вообще без выходных, а платят через раз и сущие гроши. Выбора у него нет, потому что не умеет он ни читать, ни считать, ни заниматься каким-нибудь ремеслом. Сейчас ему нет и тридцати, по факту он младше меня, но выглядит... дерьмово. И я даже не сомневаюсь, что жить ему осталось лет пять-семь, не больше.

Мама перебивается всякой женской работой: то подшивает вещи тем, кто не может сам, то сидит с чужими маленькими детьми, готовит какой-нибудь бригаде, если тем не хватает денег на трактир. Не брезгует торговать своим телом, но не для всех подряд и далеко не всегда.

Вдвоём им не хватает даже прокормить самих себя, не говоря уже обо мне. Спасибо им на том, что не выбросили меня на улицу сразу и растили до пяти лет, пока я не получил некоторую минимальную самостоятельность. А с тех пор я сам по себе, даже домой прихожу далеко не каждый месяц. Что мне там делать?

Дети, вроде меня, шляются по улицам, надеясь заработать денег или еды. Одни, как я с этими двумя оболтусами, придерживается законного, относительно, заработка. Другие не совсем. А третьи встают на кривую дорожку, но такие долго не живут.

С работой у детей всё... плохо, её даже взрослым порой не хватает. Единственное, детей берут туда, где большие дяди и тёти по каким-то причинам работать не могут. Например: мыть под станками. Взрослый в эти щели под механизмами попросту не залезет. А вот дети — легко. Под работающие станки хочу заметить. Мне нужно упоминать про смертность?

Нам повезло. Нам ОЧЕНЬ повезло. И даже мои смекалка, настырность и упорство имели лишь второстепенное значение. Мы работаем в оружейной мастерской, где делают огнестрельное оружие.

Во-первых, нам с огромным трудом удалось отогнать других малолетних соискателей работы от этого заводика. Отгоняли кулаками и пинками, применяя палки, дубины, трубы и всё, что попадалось под руку.

Во-вторых, мне удалось собрать из мусора простейшую хлопушку, используя остатки пороха. И применить её в нужный момент, на глазах у одного из мастеров. Трижды. Два мастера плевать хотели на детские забавы и нас самих, а вот третий заинтересовался. Потому как необразованные детишки, занятые в основном поисками пропитания, пороха побаивались и относились с изрядной осторожностью. Они считали его очередным проявлением магии, а страх и уважение к волшебству в простых людях дрессировался поколениями. Вот и получалось, что играть с порохом могли только отчаянные и отбитые.

В-третьих, мастер Чен, что проявил к нам интерес, не просто отобрал игрушку, а спросил у меня, как я её сделал. И, убедившись, что я понимаю принцип работы порохового оружия через расширение пороховых газов при сгорании... Нет, сразу на работу не взял. Пришлось потерпеть. Уж не знаю, убеждал он кого-то из других мастеров, или пришлось ждать, пока освободится место, но через два месяца мне предложили работу. Настоящую работу подмастерья, что в местной иерархии сразу поднимало меня на десять голов выше собственных родителей. По сути, я в тот раз впервые пробил социальный барьер, так как в подмастерья из люмпенов, как правило, не брали.

Сильно лучше моя жизнь не стала. Да ещё все немногочисленные пацанята, работавшие на оружейном заводике, меня люто возненавидели. Видите ли, место обычно переходило по наследству от отца к сыну, и раз нашлось место мне, то это значит, что не достанется одному из их малолетних дружков, ещё не попавших на работу в силу возраста.

Но на этих мне было плевать, так как в сравнении с пацанами из моего района они были пушистыми смешными щенками чихуахуа рядом с настоящими злыми и голодными волчатами. Парой драк я им продемонстрировал своё отношение к их мнению.

Сторож на входе, одарённый из городского гарнизона, лишь мазнул по нам взглядом, не останавливая. Парней удалось протащить на завод совсем недавно. Они не были подмастерьями, им досталась в основном тяжёлая и тупая работа. Но парни были рады и этому, так как здесь платили, устойчиво и больше, чем они могли бы получить везде, куда были способны устроиться.

— Като! Где тебя носит? — крикнул старик Павел, мой мастер.

— До начала смены ещё двадцать минут, — отмахнулся я.

— Поболтай ещё мне, щенок!

Но я не боялся. Павел мог прикрикнуть, но пока я не косячил, этим всё и ограничивалось.

— Вчерашнюю партию уже забрали? — спросил я, сбивая его с настроя.

В раздевалку мы не пошли. Работа у меня была не грязная, если делать всё аккуратно. Таскать с собой форму не было желания. Естественно, шкафчиков в раздевалке на пацанов, вроде меня, никто не предусматривал.

— Да, да. Квин на своей смене уволок. Так что, всё готово.

Я вошёл в одну из комнат, где захватил немного относительно чистой ветоши, и прошёл на рабочее место. Остальное было отработано до автоматизма. Тряпку на табурет, вторую на колени, чтобы не пачкать штаны. Стержень в тиски, и пошёл крутить. Павел пристроился на другое место. Он привык делать иначе, менее технологично, и потому справлялся не так быстро, как я. Да и старость давала знать, в пальцах уже не было ловкости, и ему приходилось делать медленно, чтобы не порвать мягкую проволоку. Выполнение очередной заготовки, только и всего.

Следующие четыре часа пройдут здесь, в этой монотонной работе. Но я не жаловался, потому что всё познаётся в сравнении. И в сравнении с другой работой мне ещё неописуемо повезло.

Павел расспрашивал про семью, рассказывал какие-то свои новости. В какой-то момент разговор затронул и Тоди.

— А этот непутёвый пацан где?

Когда Тоди только присоединился к нам и узнал, где мы работаем, долго клянчил, чтобы его тоже взяли на мануфактуру. Как я его тогда не послал в пешее эротическое — сам не знаю. Если в тех двух оболтусах я был хоть как-то уверен, чтобы за них говорить, то Тоди мне всегда не нравился, и точка. Но случай... Потребовался пацан на грязную работу, на которую зазорно было ставить подмастерьев или детей рабочих. И Тоди даже что-то делал, пусть и пытался при любом удобном случае свалить ко мне и тут посидеть в уголке, послушать наш трёп.

— Тоди послан на все четыре стороны, — ответил я. — Больше это не моя головная боль.

Павел хмыкнул в седые усы.

— Ну и правильно. Пока работать не научится, здесь ему не место.

Оптимист. Слова «Тоди» и «работа» могут стоять в одном предложении только в формате: «Тоди отлынивает от работы».

Дальше пошёл обычный базар про то, как в его время небо было голубым, трава зелёной, а у всех девок... в это мгновение старик всё же вспоминал, с кем говорит, и под мои смешки начинал рассказывать про жизнь в цехах. Кто унёс общую кружку, кто не донёс курева или заварки на общаг, и прочих таких мелочах.

Через четыре часа две коробки у моих ног заполнились заготовками. А Павел, как это иногда бывало, дремал, привалившись к стеночке. Я вышел обратно в цех, поискав глазами бригадира.

— Чен!

Имена у местных часто были копиями имён моего прошлого мира, причём из разных стран и разных языков. Это наводило на определённые мысли, вплоть до тех, что наступил апокалипсис, и мы живём году так в пятитысячном, забыв старую цивилизацию. Но пока я не имел возможности проверить свои теории.

— Что? — бригадир, полноватый мужичок, обернулся и, рассмотрев меня, кивнул. — А, привет, Като. Закончил?

Приветливо кланяясь:

— Ага. Могу выкатить в цех.

— Не надо, — отмахнулся Чен. — заберут позже. Можешь идти, и это...

Чуть подумав, он достал из кармана пару купюр местных денег.

— Держи. Хорошо работаешь. Впервые на моей памяти у нас заготовок с запасом.

Отказываться не стал. Сумма спонтанной премии была невелика, если откровенно. Но и то хлеб.

— Спасибо, мастер Чен, — улыбаюсь мужчине, пряча купюры во внутренний карман.

Мои соратники по шатанию в подворотнях как раз закончили со своей работой и появились во дворе мануфактуры, отряхиваясь от грязи и пыли. Один: Санни, соседский паренёк, крепкий и здоровый, но в остальном обычный. Второй: Витор, пожалуй, слишком добрый для улицы, в остальном опять же обычный. Они были достаточно надёжны и достаточно сообразительны, чтобы выполнять несложную работу и не создавать проблем. Не могу назвать их друзьями, потому что не чувствую себя ребёнком, слишком сильна между нами разница. Но с ними жить на улицах проще и удобнее, чем без них. Поэтому они принимают моё лидерство, а я помогаю им, по возможности.

— Парни. Мне тут поощрение выписали, — улыбаюсь, важно хлопая по несуществующему нагрудному карману, где взрослые обычно носят кошельки. — Пойдём. Сообразим, чем можно угостить наших, отметим досрочно мое одиннадцатилетие.

Идея была воспринята одобрительно и поддержана без возражений.