Квантовая теория любви

14

— Ну наконец-то. Ушам своим не верю. Я тебе звонила тысячу раз. Не прошло и месяца, как ты ответил. Мне бы злиться, а я польщена. Знаю ведь — больше ты не звонил никому.

Это Ханна — стройная, с пепельными волосами, белозубой улыбкой и высокими скулами. Когда-то — давным-давно, чуть ли не в самый первый день пребывания Лео в университете — они познакомились в очереди в столовой. Студенты на первом-втором курсе легко сходятся и расходятся, но их с Ханной дружба выдержала проверку временем. Когда они с Элени отправились в Южную Америку, в их двухэтажную квартиру в Кэмдене вселилась Ханна.

— Что, нашлась потерянная записная книжка?

— Прошлой ночью я видел сон, связанный с тобой.

— Повезло тебе. Эротический, я надеюсь?

Лео рассмеялся.

— Нет, сон был только связан с тобой. Сама ты мне не снилась.

— Как интересно. Опять про меня начнут сплетничать? Сижу тут недавно на работе в туалете, и заходят Джанет и Лилли. Только я взялась за бумагу, как Джанет говорит Лилли: Ханна спит с пузаном Марком. У него и правда намечается животик, хотя Марк такой живчик. Волосатенький-мохнатенький, впору депиляцию проводить. Девицы от него писают крутым кипятком, готовы содрать с него одежду и вылизать с головы до ног. Извращенки. Но я-то сама невинность. И он совсем не в моем вкусе. Богом клянусь, я его пальцем не трогала.

Какое облегчение, оказывается, приносит пустая болтовня! Ханна обладала редким даром превращать пустой треп в оружие против тоски.

— Ну меня-то тебе убеждать не надо, Ханна. Еще в колледже на тебя вечно возводили напраслину.

— Да? Кто, когда? Фамилии? И кого еще я окучивала?

— Помнишь, нам читал лекции по антропологии Джек Данфи? Так вот, ты забралась к нему под стол. А он сидел и лыбился.

— Я уронила ручку, и она закатилась ему под стол. Все так по-дурацки получилось, вот он и засмеялся. Неужели люди всерьез думали, что я запала на Данфи? Ужас какой. За кого они меня держат, почему легко верят во все эти непристойности? А, Лео?

— Может, потому, что ты улыбаешься незнакомцам? Или потому, что по тебе сохнут мужики? Честно говоря, не знаю.

Ханна фыркнула:

— Мужики! Вот уж с кем у меня не складывается. Дольше пяти месяцев со мной не выдерживают. В глазах всех идеальной парой были ты и Элени. Поодиночке о вас даже не говорили, только вместе. Вы были живым доказательством, что любовь существует. Такая трагедия. Мне тебя так жалко.

Ханна на мгновение умолкла.

— Ну а что там за сон про меня?

Лео вздохнул.

— Последнее время мне все снится Элени за каким-нибудь привычным занятием: танцует, катается на велосипеде, поет… И у меня появляется чувство, что она жива. А потом она ускользает и все становится на свои места. Появлялась она и прошлой ночью. Посмотрела на меня и произнесла твое имя: «Ханна». И пропала.

Ханна хихикнула.

— Только мое имя? И больше ничего? Никаких там «Ханна трахается с архиепископом Кентерберийским»? Странно. И что это значит, как ты считаешь?

— Поначалу мне показалось, что в ее словах кроется глубокий смысл. Но вот я говорю с тобой и понимаю, что она хотела сказать только одно: позвони Ханне, уж она тебя развеселит. И оказалась права.

— Чудесно. Значит, и я на что-то сгодилась. Скажи-ка, когда ты возвращаешься в Лондон?

— Завтра, — неожиданно для себя ответил Лео.

Следующий день. Сгибаясь под тяжестью рюкзака, Лео поднимается по ступенькам в свою старую квартиру, — не так давно они спускались по этим ступеням, полные предвкушений от предстоящего путешествия, которое разлучит их навсегда. И вот он возвращается один, и как же гнусно на душе.

У дверей Лео поджидала целая процессия, хотя он бы предпочел войти в квартиру без свидетелей и позволить воспоминаниям накрыть себя с головой. Чарли обнял его так, что у Лео перехватило дыхание, здесь и Стейси с Карен — самые близкие подруги Элени, — и Ханна, которая вместо того, чтобы поцеловать, сильно бьет его по плечу.

— Это тебе за то, что раньше не позвонил.

В прихожей штабель коробок, к ним, похоже, никто не прикасался. Лео невольно вздрагивает. В этих коробках — вся их с Элени жизнь. Маленькие подарки, письма, одежда, фотографии и книги — все, что накопилось за три года. Сама мысль, что придется во всем этом копаться, кажется Лео невыносимой. В Эквадоре он с трудом мог смотреть на одежду Элени. Но вместе с тем ему ужасно хочется перечитать ее письма, перебрать фотографии, просеять, прочувствовать заново сладкие минуты, — так ребенок, прыгая с камня на камень, вновь и вновь пересекает ручей.

Лео заглянул в свою старую спальню. Ханна передвинула кровать, которая стояла точно в центре, ближе к окну. Вернуться сюда, как предлагает Ханна? Одному, без Элени? Невозможно. На полу новый ковер, на бездействующем камине — набор буддистских статуэток и головок. Дверь большого белого гардероба распахнута. Лео видит обнаженную Элени, плавную линию ее спины, перетекающую от хрупких плеч к совершенным округлостям ягодиц. Она не была ни худой, ни толстой и мало в чем уступала ботичеллевской Венере. Элени в раздумьях, что бы надеть… Почему именно этот пустяковый кадр врезался в память, непонятно. Лео хочет, чтобы Элени повернулась к нему лицом и улыбнулась… Не получается.

В кухне Лео с удивлением обнаружил незнакомца, темноволосого, красивого, лет двадцати пяти.

— Лео, это Роберто Панконези, — представила Ханна. — Правда, чудесная фамилия? Пан-ко-не-зи — ну просто экзотический итальянский десерт. Он мой новый сосед.

Лео протянул руку, Роберто тепло пожал ее:

— Очень приятно. — Акцента в словах Роберто почти не слышно.

— Лео пишет диссертацию по муравьям.

— Правда? — вздернул бровь Роберто.

— Ну да. Сидит себе день-деньской и пялится в микроскоп на то, как муравьи сношаются. Занятие для извращенца. Не так, что ли, Лео?

— Я наблюдаю за их поведением как таковым, не только за копуляцией, — пояснил Лео.

— Ага, умное название для всем известного акта. А вот Роберто читает лекции по философским основам физики. Жуткая, между прочим, хреновина. Так что вы сойдетесь.

— Она только и делает, что дразнит меня, — пожаловался Роберто.

— Это я-то? Ну извини. Сейчас скажу про тебя что-нибудь лестное. Роберто — гений. Самый молодой преподаватель на факультете. Студенты его обожают, народу на его лекциях — битком, приходят даже люди, которым физика вообще до лампочки. И это не потому, что он такой красавчик, — хотя это тоже играет свою роль. Просто он излагает кое-какие безумные теории, прямо из ряда вон. Ну как, хорошо я тебя расхвалила?

— Так себе, но спасибо за старание, — улыбнулся Роберто.

— Очень привлекательный портрет, — вымучил ответную улыбку Лео. Говорить с чужим человеком ему не хотелось.

В кухне ничего не изменилось, по-прежнему добрую ее часть занимал шкаф, забитый разномастными кастрюльками и тарелками, среди которых не найдешь двух одинаковых, — наследие хозяйки и длинной череды жильцов. Маленький балкон выходит во внутренний дворик, круглый сосновый стол под лиловым потолком уставлен салатами.

Ханна изо всех сил бодрится, носится по кухне, делится с Лео свежими сплетнями. У других настроение куда мрачнее.

Разговор, понятное дело, свернул на то, что произошло в Эквадоре. Лео изложил события, ни словом не упомянув о том, почему они с Элени сели на передних сиденьях. Эта подробность выпала.

Когда подошло время десерта, стало веселее. Напряжение, как всегда, сняла Ханна.

— Решила сбить шоколадный мусс, — живо рассказывала она. — Даже рука заболела. Ну, думаю, будет с него, в холодильнике дойдет. А он возьми и выпади в осадок. Вот, полюбуйтесь. Какашка какашкой. Кому положить немножко экскрементов?

Компания перебралась в гостиную, расселась по диванам. Разговор угас: кровь прилила к желудкам, а не к мозгам. Организмы честно пытались переварить проглоченный шоколад. В животах урчит — у организмов ничего не получается.

Лео немного подташнивало.

— Вызови «скорую», — простонала Карен. — Помру ведь прямо здесь.

— А не надо корчить из себя вежливую. Никто тебя есть не заставлял, — фыркнула Ханна.

— У меня руки-ноги отнялись, с места не сдвинуться! — Это уже Стейси.

— Вообще-то, Стейси, ты очень быстро движешься в пространстве, хотя сама того не сознаешь, — впервые подал голос Роберто.

Все недоуменно уставились на него.

— Я — двигаюсь? — переспросила Стейси.

— Ну конечно. Мчишься вокруг Солнца со скоростью восемнадцать миль в секунду или шесть тысяч пятьсот миль в час. Но и само Солнце несется с чудовищной быстротой, и Галактика. В сумме получается две тысячи тридцать миль в секунду, то есть восемьсот двадцать восемь тысяч миль в час. — Роберто посмотрел на часы. — Пока ели этот мусс, мы пролетели почти миллион миль.

В ошеломленном молчании все стараются осознать этот факт.

— Где же мои ремни безопасности? — пробормотал Чарли.

Стейси в восторге. Она давно уже влюблена в загадочного итальянца, а тут представляется повод дать знать о своих чувствах. Пусть в тиши спальни объяснит ей доходчиво, какие у физики философские основы, а то и поставит небольшой эксперимент. Вскоре Роберто и Стейси незаметно исчезают. Оставшиеся вяло комментируют их уход и скоро умолкают.

Первый для Лео после возвращения вечер в Лондоне благополучно приближался к завершению.

Ночевать он отправился к Чарли, на свою старую квартиру над круглосуточным магазином на Аппер-стрит в Айлингтоне. Это не более чем временное пристанище, пока Лео не найдет себе жилье. Хотя Чарли заявил, что он может жить здесь сколько заблагорассудится.

Приятели разложили диван в гостиной, вытащили кресло и телевизор в коридор. Неудобно, но ничего не поделаешь. Окно в гостиной во всю стену, прямо под ним автобусная остановка. С пыхтением подъехал автобус, и скучающие пассажиры второго этажа смотрят, как Лео распаковывает рюкзак. Резким движением он задернул шторы.

Ложе получилось неудобное, ноги выше головы, пружины торчат. Лео закрыл глаза и погрузился в пучину забытых звуков — с улицы доносится музыка, под окном бормочет парочка пьяных бродяг, скрипят тормоза ночных автобусов.

Всю ночь Лео добросовестно старался заснуть, но как только дремота брала его в свои пушистые объятия, в шум добавлялся какой-то новый оттенок и Лео просыпался. С каждой новой попыткой спать хотелось все отчаяннее, но засыпалось все хуже. К утру пришла настоящая бессонница.

«Вот так я жил до Элени», — размышлял Лео. Птенец, выпавший из теплого гнезда прямо в грязь, — вот кого он напоминает сейчас сам себе.

[17]