Квантовая теория любви

27

Лео читал. Он был один в гостиной.

Зазвонил телефон, но Лео не стал брать трубку. Щелкнул автоответчик, и раздался голос Ханны. Полный безысходного отчаяния.

— Здравствуйте, мистер и миссис Дикин. Мне срочно нужно поговорить с Лео. У меня… это очень важно… Не знаю, где он сейчас. Пожалуйста, попросите его мне перезвонить. Ах да, это Ханна из…

— Привет, Ханна, я здесь, — прервал Лео. — Что стряслось? У тебя такой расстроенный голос…

— Папа умер… сегодня утром… я так его люблю… я не знаю, что делать… — всхлипнула Ханна.

— Ты где?

— У себя дома в Ричмонде.

— Выезжаю первым же поездом. Пара часов — и я у тебя.

— Лео?

— Да?

— Ты ведь не против? Дело в том, что я читаю твои записки…

— Мои записки?

— Ну, красный блокнот.

— Я же его выбросил.

— Знаю. После той вечеринки… когда ты меня увидел с парнем… я испугалась за тебя и бросилась следом. Шла за тобой до самого дома. И видела, как ты выскочил на улицу и швырнул блокнот в урну. А я достала.

— Вот спасибо. Только, наверное, читать не стоит. Там такие глупости.

— Ничего подобного. Это просто прекрасно. Прости, что не спросила у тебя разрешения. Я собиралась отдать блокнот тебе, но недавно случайно раскрыла и увлеклась. Открываю страницу наугад и читаю. До конца еще не добралась.

— Что ж, если тебе так нравится…

Последние несколько писем Лео решил взять с собой в Лондон. Мориц почти добрался до Уланова, и Лео не терпелось узнать, что было дальше, но и Ханну он оставить не мог.

Он покидал в рюкзак вещи и помчался на вокзал. Проводив его, Фрэнк с улыбкой посмотрел на жену. В последние дни Лео преобразился, даже походка у него сделалась энергичнее. Наследство словно сняло с отца и сына некое заклятие.

— Как ты? — спросила Ева.

— Скучаю по маме и папе, — смущенно ответил Фрэнк. — Они вспоминаются мне чуть ли не каждый день. Бедная Ханна.

— Это ты у нас бедный. — Ева обняла его.

— Бедный я, бедный, — согласно вздохнул Фрэнк.

— Даже не верится, что ты это сделал. Вот так взял и рассказал. Ты молодец.

— Ева…

— Да?

— Люблю тебя.

— За что?

— За что? — удивился Фрэнк.

— Вот именно — за что? — Ева криво улыбнулась.

Фрэнк на мгновение задумался.

— Ну, причин несколько…

— Это каких же? Ты ни разу ни про одну не упоминал.

— Правда?

— Ни разу. И сам прекрасно это знаешь.

— В таком случае… пожалуй, срок настал…

Фрэнк помялся, прокашлялся. Ева не сводила с него пристального взгляда. Фрэнк глубоко вздохнул. Думай, приказал он себе, думай. За что ты любишь Еву? Если она завтра вдруг умрет, почему ее будет тебе не хватать?

— Я люблю тебя, потому что… Потому что ты никогда не пользуешься общественными туалетами… пихаешь меня в бок, когда я храплю… заставляешь съедать все, что на тарелке… еще ты любишь выдавливать прыщи…

Ева расхохоталась.

— Я не шучу. — Фрэнк абсолютно серьезен. — У всех свои странности, но я люблю только твои. Чудачества других людей восторга во мне не вызывают. Это что-нибудь да значит. Еще я люблю тебя за то, что ты заботишься обо мне, что ты так мила со мной, что выносишь мой характер… Ну и конечно, за то, что ты родила мне Лео. Когда я вижу вас рядом, ты в моих глазах лучшая мать на свете… И за то, что ты так терпеливо ждала, когда я расскажу ему все… У тебя золотое сердце, Ева… и я не перестаю тебе удивляться.

Фрэнк умолк, пораженный тем, что сказал все эти слова. Странные, непривычные, неумелые, они словно всплыли откуда-то из самой глубины его души, куда он не позволял себе заглядывать.

— Спасибо, Фрэнк, — тихо прошептала Ева. Она бы слушала и слушала его, хоть до самой ночи, когда еще ее порадуют таким признанием.

— Пойдем в постель, — произнес вдруг Фрэнк.

— Милый, тебя не подменили?

— Так как?

— Идея странная, но превосходная.

[31]