Квантовая теория любви

2

Маленькое обшарпанное здание, в типичном испанском колониальном стиле, для местных, может, и госпиталь, но европейцу сразу вспоминается полузабытое слово «лечебница». Ни оборудования, ни квалифицированного персонала — здесь врачуют только простейшие болезни.

В холле доктор обнимает Лео за плечи.

— Мы должны забрать ее в морг.

— Не надо, прошу вас, я хочу еще побыть с ней, — умоляет Лео.

— Сожалею. Тело здесь держать нельзя. Завтра мне предстоит сделать вскрытие, чтобы определить причину смерти. Дальше решать вам. Из какой вы страны?

— Я — англичанин. Элени — гречанка.

— Советую обратиться за помощью в греческое посольство. — Доктор поворачивается к полицейскому: — Позвони Педро, пусть подгонит «скорую», чтобы отвезти Элени в морг.

Полицейский качает головой:

— Педро на сегодня уже закончил. Раньше понедельника не появится.

— Попроси Карлоса. Воспользуемся его грузовиком. — Доктор вздыхает. На лице у него покорность судьбе. — Простите, сеньор. Городок у нас маленький. «Скорая помощь» всего одна, и водитель трудится на общественных началах. По выходным не работает.

Ну и дыра, думает Лео.

— Пока ее не забрали, можно мне посидеть с ней?

— Видать, вы очень любили ее, сеньор. Такая жалость. Меня зовут доктор Хорхе Санчес, обращайтесь ко мне в любое время. Сделаю все, что смогу. А сейчас ступайте. Увидимся, когда подъедет Карлос.

Доктор вручает Лео рюкзаки, сжимает руку и подталкивает к двери.

За дверью лежит Элени.

И никого с ней рядом нет.

В ее лице что-то изменилось. Оно застыло, будто душа окончательно покинула это тело. Целуя ее, он вбирает в себя холод ее губ. Он растирает ей руки, чтобы хоть немножко согреть. Но она словно ледяная глыба. Под кожей налились синевой жилки, по которым больше не течет кровь. Вывихнутая рука нелепо изогнута.

Это же такая боль, когда кость выходит из сустава. Она, наверное, и сейчас ее чувствует. Лео пытается вправить руку или хотя бы выпрямить. Но мышцы покойной застыли, не слушаются, и у него ничего не получается.

— Бедная моя. Тебе хоть не очень больно было? — шепчет Лео, укладывая правую руку Элени ей на живот. Длинные черные локоны такие мягкие на ощупь. Слезы стекают у него по щекам и капают на ее лицо.

Скрипит дверь. Входит медсестра.

— Уйдите, прошу вас. Оставьте меня с ней наедине.

Сестра бормочет извинения, резко поворачивается и исчезает.

Лео всегда знал, когда она в добром расположении духа (а хорошее настроение редко покидало ее). Если она мурлыкала, напевала, фыркала, да просто шлепала губами, значит, на душе у нее было радостно. И неважно, чем Элени занималась: ехала на велосипеде, принимала ванну, готовила еду, — она звучала. Кого-то это, наверное, выводило бы из себя, но Лео приходил в восторг. Только грусть заставляла ее смолкнуть. Как-то она замолчала на целую неделю, и для Лео наступившая тишина оказалась невыносимой. Уже почти год они были вместе, и вдруг Элени позвонил бывший ее парень и сообщил, что анализ на ВИЧ у него дал положительный результат, следовательно, ей тоже надо провериться. Она бросилась в университетскую клинику и целых семь нескончаемых дней, пока ждала результатов, была необычайно молчалива. А потом снова запела.

Теперь ее голос умолк навсегда. В палате тихо-тихо. И эта тишина будет теперь для Лео вечным спутником. Он опускается на стул и прислушивается. Ни единого звука. Какое-то мгновение Лео словно видит сверху самого себя и безжизненное тело Элени рядом. Их обступает безмолвие и неподвижность. Воздух сжижается. Лео впитывает в себя тишину, его сердце бьется медленно, он едва дышит. Мир вокруг сворачивается в булавочную головку, слезы на глазах высыхают, горе будто отступает. Лео застывает на своем стуле.

И тут раздается голос.

Это Элени.

— Живи, — говорит она.

Что это?

— Живи, — слышится опять.

Никогда прежде ему не доводилось внимать ангелам.

Почему он, аспирант-биолог, убежденный материалист, бывший председатель университетского Дарвиновского общества, считающий метафизику шарлатанством и далекий от какой бы то ни было религиозности, не отвергает с порога потустороннее явление?

— Живи, — мягко повторяет голос.

Разве можно улавливать сигналы из загробного мира? Да и есть ли этот загробный мир? Нет, все-таки должно найтись какое-то разумное объяснение. Хотя он все отчетливо слышал. И все бы отдал, только бы Элени была рядом.

Ведь это она говорит с ним?

— Хорошо, — тихо произносит Лео. — Я буду жить, если ты хочешь.

Неожиданно Лео замечает санитара. Когда тот вошел и сколько времени находится здесь? Санитар движется мягко и бесшумно. Так падает снег. Так садится на лист бабочка. Не глядя на Лео, он возится с рюкзаками, протирает их мокрой тряпкой. Они вымазаны чем-то липким. Ах да, ведь у них была с собой банка меда. Похоже, разбилась.

Санитар молчит, но Лео почему-то хорошо в его присутствии. Он такой скромный, деликатный. Даже хочется ему помочь. Лео опускается на колени и расстегивает рюкзак, чтобы можно было вытащить осколки.

— Как вас зовут? — спрашивает Лео.

Санитар — маленький человек с индейскими чертами лица — смотрит Лео в глаза и слегка улыбается.

— Хосе.

— Спасибо, Хосе.

Из кармана рюкзака Лео вытаскивает перемазанный медом дневник. Элени делала в нем записи каждый вечер. Лео хорошо знакома потрепанная обложка и страницы с загнутыми уголками, хотя он никогда не заглядывал внутрь. Он пытается разлепить листы, но блокнот сам собой раскрывается посередине. Не понимая слов, Лео читает то, что ему подсунул дневник, скользит взглядом по выписанным Элени буквам, проваливаясь в каждое «u» и «v», скатываясь по наклонным «у», оглаживая каждое «о», взбираясь на гордые «k» и «t», отталкиваясь от «i», стукаясь о «n» и припадая к «m». В ее гласных — чувственность, в согласных — страсть, в завитушках почерка таятся изгибы ее тела. Потихоньку буквы складываются в слова, и Лео начинает постигать смысл написанного.

Лео захлопывает дневник, прижимает к груди. Хосе протягивает ему рюкзак, чтобы Лео положил блокнот обратно — разбитая банка уже извлечена, — потом бережно берет Лео за руку, осматривает порезы, вытаскивает оставшиеся осколки, накладывает повязку, промывает рану на колене и перебинтовывает. Закончив с Лео, Хосе подходит к Элени и стирает кровь с лица.

Внезапно дверь распахивается. Входит доктор Санчес, с ним еще какой-то человек. Рядом с Хосе они кажутся массивными и неуклюжими.

Доктор опять кладет руку Лео на плечо:

— Приехал Карлос на своем грузовике. Пора. Мы должны отвезти вашу возлюбленную в морг.

— Еще немного, прошу вас.

— Простите, сеньор. Вы должны понять. Мы не можем оставить ее здесь. Надо соблюдать санитарию.

— Я все понимаю. Но не увозите ее в морг. Я все сделаю сам, я буду ухаживать за ней. Прошу вас.

Лео находит глазами Хосе и умоляюще смотрит на него. Санитар вздыхает и отрицательно качает головой.

Лео понимает: спорить бесполезно.

— Тогда я поеду с ней и прослежу, чтобы все было как надо. А к утру вернусь.

Доктор Санчес задумывается.

— Будет лучше, если вы останетесь здесь, сеньор. Сделаете нужные звонки, отдохнете…

— Нет. — Тон у Лео резкий. — Успеется.

— Как пожелаете, друг мой, — мягко говорит доктор, берется за каталку и делает знак Карлосу открыть дверь.

Лео оборачивается, чтобы поблагодарить Хосе, но того нигде нет.

Они идут через холл к главному входу. Лео с изумлением обнаруживает, что солнце закатилось и на улице непроглядная темень. Который час и какой день недели, он не знает. Ни про аварию, ни про саму поездку, обернувшуюся трагедией, он по-прежнему ничего не может вспомнить, но вот предшествующие события потихоньку всплывают в памяти. И предыдущие вылазки в горы тоже.

Местные автобусы пугали Элени с самого начала. Казалось, никакие правила и законы им не писаны. Купит какая-нибудь семья древнюю развалину, нещадно эксплуатировавшуюся с пятидесятых годов, и начинает зарабатывать на ней. Если что сломается, чинят обычно сами на скорую руку, только бы рухлядь ездила. На здешних дорогах чадит и скрипит тормозами тьма-тьмущая таких ископаемых реликтов с давно потерянными глушителями. Хозяева сами определяют пункты назначения, расписание. Все просто: пока народу не набьется как сельдей в бочку, не поедем. Хозяевам выгодно, чтобы люди давились в проходах, сидели на крыше, вцепившись в поручни ограждения. Рейсов за день надо сделать побольше, и водители гонят во весь дух. Еще куда ни шло, если автобус курсирует в пределах городка, а вот ежели предстоит долгая поездка, да через Анды, да по отвратительным горным дорогам… Мало того, что всю душу вытрясет, так ведь еще и страху натерпишься. Ржавые остовы транспортных средств то и дело мелькают на дне пропасти. Минуя их, пассажиры бормочут молитвы. Иногда Элени просила шоферов ехать потише, но они только фыркали: «Думаешь, водить не умею? А не нравится — вылазь».

И порой приходилось вылазить. Ничего другого не оставалось.

Красный пикап Карлоса ждет у входа в лечебницу. Кабина рассчитана только на водителя и одного пассажира, кузов открыт всем стихиям. Задний борт откинут, чтобы удобнее было грузить. Сидений нет, прикрыть груз нечем — лишь голый, перемазанный мазутом металл.

— Как же она тут поедет. Это невозможно, — бормочет Лео.

Но мужчины, ухватив Элени за ноги и плечи, уже стараются приподнять тело повыше.

— Осторожнее, пожалуйста. — Лео придерживает любимой голову, силясь уберечь от ударов.

Карлос пятится к машине. Лео делает шаг, колени под ним подгибаются, и он оказывается на земле. Тело выскальзывает у Карлоса из рук и падает на Лео. Мертвая, застывшая, холодная — она куда тяжелее, чем была при жизни.

В кузове она словно заколотая овца на рынке — просто груда мяса, ни намека на торжественность. Тело даже привязать нечем, и на ухабах его мотает из стороны в сторону. Пока Элени была жива, Лео восхищала стихийность, безалаберщина южноамериканской жизни, но сейчас он предпочел бы нормальную карету «скорой помощи», чистую, с профессионалами, четко знающими свои обязанности, обученными обращаться с покойниками и их близкими. В голове и так сумбур, хочется хотя бы внешнего порядка.

Когда Элени у него за спиной подбрасывает на очередном ухабе, Лео просит Карлоса ехать медленнее. К его изумлению, шофер послушно сбавляет ход.

Они едут по городу, и никому нет дела до грузовика с трупом в кузове.

Вот и кладбище.

— Я-то думал, мы едем в морг, — говорит Лео.

— Он здесь, сеньор, только подальше, — успокаивает Карлос.

Зловещая тьма. Лео с трудом различает надгробия. Из мрака проступают очертания небольшой часовни. Ворота кладбища закрыты. Карлос сигналит. Через какое-то время в свете фар появляется тщедушный старик с фонариком, хромает по усыпанной гравием дорожке к воротам, открывает и жестом приглашает заезжать.

Они останавливаются у тяжеловесного каменного строения с остроконечной крышей, чем-то напоминающего египетскую пирамиду. Подходит старик, улыбается беззубо, от него несет табаком.

Неужели придется оставить Элени на его попечение, тревожится Лео и припоминает упорные слухи о торговле человеческими органами, процветающей в Южной Америке. Подмешают ничего не подозревающему туристу в баре что-нибудь в выпивку, и очнется бедняга на следующий день где-нибудь в глухом переулке с заштопанным боком и без почки.

В голове у Лео мелькают дикие картинки из фильмов ужасов.

Карлос выключает фары. В темноте виден прямоугольник — дверь пирамиды открыта. Внутри мерцают свечи. Электрического освещения, похоже, нет.

Они заносят Элени. В здании сыро и для помещения без холодильной установки до странности зябко. В морге пять бетонных столов, на одном лежит труп старика. Окон нет. От запаха хлорки и гниющей плоти Лео начинает мутить. На сером каменном потолке пляшут тени.

Элени кладут на стол посередине.

— Здесь не место для нее, — отчаянно кричит Лео. — Это какой-то застенок.

Голос его множится эхом. Тени словно отвечают ему.

— Вам лучше уехать, сеньор, — говорит Карлос.

Лео берет Элени за ледяную руку и плачет навзрыд. Морг наполняется неясным издевательским ропотом. Лео уже не хочет жить ради нее. Умереть и быть вместе с ней, больше ему ничего не надо.

— Она на небесах, сеньор. Ее душа покинула тело. Идемте, нам пора возвращаться в госпиталь.

— Я не покину ее. Никогда не покину.

Внезапно тянет сквозняком. Две свечи гаснут.

— Вот видите, она еще здесь.

Карлос и сторож обмениваются взглядами.

— Элени, Элени! — кричит Лео. — Не уходи!

«Элени, — отзываются стены. — Уходи… ди… ди…»

Труп старика бесстрастно взирает на них. Его кончина наверняка осталась почти незамеченной. Прожил жизнь, покойся с миром. Но Элени… Через две недели ей исполнилось бы двадцать два. Она мечтала о семье. Она любила жизнь. Девочкой Элени вечно ходила чумазая, первая прыгала в лужу, лазала по деревьям и плескалась в горных ручьях. Лео хорошо знал, что она с природой на «ты», обожал смотреть, как она рыщет по горным склонам в поисках водопада, восхищался, когда она в мае очертя голову ныряла в ледяные волны неласкового английского моря…

— Элени, Элени, вернись! — орет Лео и рвет у себя на груди рубаху.

— Надо увести его отсюда, а то как бы не рехнулся, — говорит Карлос сторожу.

Они хватают Лео за руку, но он вырывается.

— Элени, не уходи без меня!

«Элени… без меня», — насмешничают тени.

Карлос обнимает Лео за талию и ведет к двери.

— Сеньор, вам пора. Вам надо отдохнуть.

— Я никогда не брошу тебя! — вопит Лео.

Гаснет еще одна свеча. Над трупом старика сгущается темнота. Отблески пламени пляшут у покойника на лице, и кажется, что он сердится.

Сторож в ужасе пятится к двери:

— Пресвятая Богородица, помилуй нас.

Лео хрипит и вырывается.

Карлос из последних сил тащит его к выходу.

— Да убирайся же отсюда, hijo de puta,[5] пока чего дурного не накликал.

Все трое вываливаются наружу.

Порыв ветра гасит свечи.

Сторож с грохотом захлопывает дверь и трясущимися руками закрывает замок.

Лео падает на траву, утыкается головой в колени и клубком катается по земле.

Карлос, задыхаясь, приваливается к машине.

— Господи, — пыхтит он, — забери меня подальше от этого ужасного места.

Летят минуты.

Или часы?

Лео поднимается на ноги и тихо произносит:

— Извини.

Карлос обнимает его за плечи и крепко прижимает к себе. Два совершенно посторонних человека стоят так несколько минут, пока их сердца не начинают биться ровнее.

[6]