К резиденции консула Греции — тщательно отреставрированному колониальному особняку с патио — через дипломатический район Кито вела частная дорога. Сколько таких домов в Эквадоре давно дышат на ладан, а здесь особнякам вернули их былое величие — вылизаны, подновлены, обсажены апельсиновыми деревьями. Над кварталом развевались флаги разных стран.
Приемная. Лео утопал в зеленом бархате старинного кастильского дивана. С каждой минутой на него все сильнее наваливалось оцепенение. Хотелось перекинуться с кем-нибудь словом, но Марии Клеменсии Де Леон ему нечего сказать. Несколько минут они сидели в молчании.
Наконец консул поднялась:
— Вынуждена попросить прощения. Меня ждут дела. Когда накроют к ужину, я дам вам знать.
Минут через двадцать она вернулась и пригласила в столовую.
— Могу я позвонить родителям? — спросил Лео.
— Разумеется. После ужина.
— Нет, прямо сейчас.
— В Англии три часа ночи.
— Ничего страшного.
Нет, этот мальчишка ее определенно бесит. Целых полчаса сидел бирюком, а когда подали ужин, ему вдруг приспичило. Надо было сплавить его в британское посольство и умыть руки. В прямом и переносном смысле. А теперь остается только терпеть.
Консул указала на телефон и вышла.
Разумеется, все успело остыть. Мария Клеменсия давно закончила трапезу и нетерпеливо постукивала каблучком по паркету, когда появился Лео и накинулся на холодный стейк, обильно поливая его остывшим перечным соусом.
Самое время рассказать ему об организационных моментах. Не то его опять куда-нибудь унесет.
— Значит, так, Лео. В среду тело отправляется во Франкфурт грузовым авиарейсом «Люфтганзы». Оттуда оно на другом самолете летит в Афины, а из Афин — на Китос. Прибытие в четверг, восьмого апреля, в два часа по местному времени. Вы улетаете во вторник…
— Погодите. Я хочу лететь с ней одним рейсом.
— Это невозможно. Такого рода груз запрещено перевозить самолетами международных пассажирских авиалиний.
— Она не груз!
— Но вместе с тем и не багаж. Лично к Элени это все не имеет отношения. Существуют правила перевозки. Необходим герметический контейнер. Наркотики, бомбы, мало ли что. Мы в Южной Америке. Правда, в Греции правила не такие суровые. Из Афин на Китос можете лететь вместе с ней.
— В таком случае я вылетаю сразу после нее. Я не могу бросить ее на произвол судьбы. Мне надо убедиться, что гроб погрузили в самолет и…
— Лео, я уже продумала этот вопрос, — нетерпеливо прервала его Мария Клеменсия. — Откуда такое недоверие? Если вы улетите в четверг, вы не попадете на похороны в пятницу. Не волнуйтесь, Селеста и я сделаем все необходимое.
Лео молчал. Опять придется доверить заботу о любимой совершенно чужим людям.
А что же ты сам не уберег ее?
Шофер Марии Клеменсии высадил Лео возле гостиницы Селесты около полуночи. Сама хозяйка была в баре, вокруг нее толпа постояльцев. Селеста рассказала туристам, что произошло. Атмосфера гнетущая, мрачная — ни музыки, ни оживленных громких голосов.
Лео проскользнул внутрь. При виде его измученного лица с запавшими глазами излишний запал у охотников приключений и любителей экстремального туризма явно пошел на убыль. Он — главное действующее лицо в трагедии, все остальные, слава богу, молчаливые статисты.
— Выпьешь что-нибудь? — раздался в тишине голос Селесты.
— Спасибо, не надо. Потом будет не остановиться.
И тут собравшихся словно прорвало. Все принялись бормотать слова соболезнования — одинаковые, точно под копирку. Лео покивал в знак признательности и медленно побрел вверх по лестнице, одинокая тень самого себя.
В распахнутом шкафу висела одежда Элени, ее маленькие босоножки стояли у кровати. Черно-белые открытки — какие-то индейцы с сожженной солнцем кожей — разбросаны по столику. На подоконнике разложены яркие цветные голыши — она подбирала их на прогулках, — и среди них вырезанная из камня мужская голова в стиле инков, которую Лео купил для нее на рынке в Латакунге. Лео взял крошечную скульптуру в руку (камень холодил кожу), бережно опустил в карман, где лежала женская голова, подошел к шкафу, снял с вешалки любимую вещь Элени — светло-голубую блузку с короткими рукавами и вышитыми по вороту цветами, — прижал к лицу и глубоко вдохнул.
И вот Элени прижимается к нему, целует, аромат ее волос заполняет его легкие, пальцы Лео поглаживают хрупкие лопатки, ласкают детский пушок на шее. Целый мир заключен в Элени. Волшебный мир.
Видение начало таять, и Лео быстро наклонился к рюкзаку Элени, достал духи, брызнул на блузку — единственный способ продлить ее присутствие. Затем рывком выдвинул ящик, вывалил на кровать белье и тоже сбрызнул духами.
Комната наполнилась запахом мускуса и цветов, но Элени уже исчезла. Лео упал на кровать, его разбирал смех пополам со слезами.
— Ты ведь была не в восторге от этих духов, правда?
Духи эти — «Anais Anais» — Элени как-то раз получила от кого-то в подарок и пользовалась только потому, что не хотела тратиться на другие. Друзья же подумали, они ей нравятся, и дарили еще несколько раз, а она не решалась сказать, что не фанатка этого парфюма. К тому же — самое главное — духи нравились Лео.
Оживились мухи и мотыльки, слетевшиеся к лампе на свет. Насекомые никак не могли постигнуть, откуда взялся аромат сада, если самих цветов не видно? И все-таки — чем не повод для танца, почему бы не покружиться друг перед другом? Лео завороженно наблюдал за ними и видел свое сходство с букашками. Вот две мухи сцепились в воздухе, медленно опустились, разошлись, взмыли к потолку, опять припали друг к дружке и снова упали.
Как похоже на людей, на него самого. Найти себе пару — что может быть важнее?
А вдруг Элени сейчас — муха? Или муравей?
Лео вдруг вспомнилась недописанная диссертация, поджидающая его дома. После получения диплома по биологии он пошел работать ассистентом в институт зоологии под начало профессора Лайонела Ходжа, мировой знаменитости, выдающегося специалиста по поведению муравьев. Поначалу Лео не находил в работе ничего особенного, но вскоре высокоорганизованная жизнь муравьев захватила его, и он решил избрать ее темой диссертации. Сможет ли он вернуться к науке, да и вообще к нормальной жизни? Мир для него теперь совсем не то, что прежде.
Незаметно для себя Лео заснул и пробудился только утром. Он в одежде, свет не выключен. Ночью к нему опять приходила Элени, и сон его был безмятежен — ведь любимая была жива и здорова, а ее смерть ему просто померещилась.
Не доверяйте снам — утро настает всегда.
Лео принял душ и надел чистое белье — по привычке. Заняться ему было нечем, идти никуда не надо, и он весь день напролет читал дневник Элени. Теперь он вспомнил почти все — за исключением нескольких минут сразу после аварии.
Наверное, Элени погибла у него на глазах, после чего он и отключился. Иначе откуда он мог знать, что она умерла — доктор еще и двух слов не успел сказать?
А что, если ее последние минуты внезапно всплывут в памяти — и ужас уничтожит его? И неизвестно, что хуже — вернувшаяся память или полное беспамятство.
Понедельник. Лео и Селеста опять в морге. Элени извлекают из металлического ящика. Контейнер с лиловым покойником опять выехал из стены. Бунтарь выиграл — служащий даже не пытается задвинуть его обратно.
Тележку с Элени откатили в соседнюю комнату, и Лео принялся ее одевать, достал из пакета длинную серую юбку и голубую блузку, ту самую, что поливал духами. В последний раз он коснулся ее ледяной кожи. Плоть вроде стала более мягкой и упругой — из-за бальзамирования? Лео не торопился, тщательно, с любовью натягивал одежду на ставшее податливым тело, разглаживал складки. Когда Элени была полностью одета, он попросил Селесту нанести макияж. Он бы и сам это сделал, просто он никогда раньше этим не занимался, а потому боялся напортачить.
Селеста запудрила царапину на щеке, наложила румяна, подкрасила губы ярко-красной помадой, подвела закрытые веки. У смерти свое тщеславие: спрятать истерзанное тело, скрыть раны, придать торжественное выражение искаженному страданием лицу.
При жизни Элени никогда не пользовалась косметикой, сейчас это оказалось обязательным. В гробу полагается быть красивой.
Элени перевезли в ближайшую похоронную контору, где поместили в специальный металлический гроб, соответствующий всем требованиям авиакомпании. Запаивать гроб в помещении запрещено правилами безопасности, и покойнице пришлось перенести еще одно унижение: через заднюю дверь ее вынесли на автостоянку.
Лео вынул из кармана мужскую голову, вложил в руку Элени, сжал ледяные пальцы вокруг скульптуры. Женскую головку Лео сунул себе в нагрудный карман против сердца.
Наклонившись, поцеловал Элени в лоб.
— Karthiamou, спасибо, что любила меня.
Судьба разлучила их навсегда. Теперь Элени далеко, пробирается через неведомый тайный лес, куда Лео путь заказан. Но между ними все равно остается связь, словно между Луной и Землей. Пройдет время, и они встретятся, чтобы более не разлучаться.
Что такое жизнь перед вечностью? Краткий праздник, не более того.
На лицо ее капнула слеза, и Лео отошел в сторону. Гробовщики приподняли тяжелую металлическую крышку и установили на место. Начался процесс запаивания, и скоро Элени уже уподоблена сардине в консервной банке.