«Я – АНГЕЛ!». Часть вторая: «Между Сциллой и Харибдой»

Глава 17 Ленинград — город контрастов

Где-то месяц с небольшим после громкой «премьеры» в Нижнем Новгороде, группу «Вагнер» ждала следующая командировка. В этот раз в город на Неве — Ленинград, куда из Гамбурга должно прибыть немецкое оборудование прецизионной точности для изготовления контрольно-измерительных инструментов — которые будут производиться в «Воспитательно-трудовой колонии (ВТК) для несовершеннолетних им. Кулибина».

Помните такую мою задумку, да?

После контрольно-измерительного инструмента, планируется изготовление здесь топливной аппаратуры для дизельных двигателей — что входит в число моих важнейших приоритетов.

Суровые реалии 20-х годов таковы, что закупленное за валюту и золото в капстранах оборудование — в портах, на железнодорожных станциях или просто в вагонах — достаточно часто воровали или курочили просто в хлам и, я хотел это возможное событие любой ценой предотвратить. Если это произойдёт с предназначенными для «ВТК им. Кулибина» станками — выделит ли Внешторг ещё раз крайне дефицитную валюту?

Далеко не факт!

Собственно из-за этого ожидаемого сверхважного для меня и моих задумок события и, была создана на базе «Школы подготовки и переподготовки рядового и комсостава транспортной и ведомственной милиции» (ШППРМКТВМ) — «Группа экспедиторов специального назначения имени товарища Вагнера»…

Или просто — «Спецназ».

В этот раз со мной поехали семеро вагнеровцев — включая командира группы Васильцева Александра Алексеевича. Кроме этого, туда же — но отдельно, направлялся хозяйственник от Макаренко Антона Семёновича — который должен был принять груз в порту. Ещё, специалист из Германии — уже полгода как находящийся в «ВТК», который должен подтвердить, что это именно то оборудование — которое было заказано по его рекомендации.

Впрочем, особых накладок на организационном уровне не ожидалось — проект был на особом учёте у самого «Железного Феликса».

Как и впрочем «Особое проектно-техническое бюро № 007» (ОПТБ-007) в Ульяновском Исправительно-трудовом лагере (ИТР) — уже приносящего достаточно увесистую «копейку» в бюджет НКВД РСФСР. Хотя, Дзержинский с февраля с февраля 1924 года — пошёл на повышение, став Председателем ВСНХ СССР — но руку на пульсе этой правоохранительной структуры он держал крепко, будучи одновременно Председателем «великого и ужасного» ОГПУ.

Так как «Группа Вагнер» — структура коммерческая, находящаяся на хозрасчёте и самоокупаемости, из-за необходимости сопровождать попутный груз — приехали в Ленинград за неделю с лишним до прибытия парохода из Гамбурга и разместились в гостиницах. Гражданские — в той что получше, а спецназовцы — в той, что подешевле.

Конечно же, я примкнул к последним — ибо предпочитал безопасность удобству. С решительными, отлично подготовленными и достаточно хорошо вооружёнными парнями — как-то спокойнее чувствуешь в огромном, незнакомом городе.

«Лишнюю» неделю — как-то надо было «убить» и, я решил воспользовавшись представившемся удобным случаем — восполнить пробел моей прошлой жизни, в которой я ни разу не был в городе на Неве.

Наши ребята тоже, хоть и боевые — тоже несколько притихли и растерялись. Хорошо что наш Васильцев — несколько раз бывал в Питере во время Германской — когда он лечился в госпитале и, уже во время Гражданской — когда он воевал с финнами неподалёку.

Он с удовольствием взял на себя роль гида и показал нам город и его достопримечательности.

Ну, что сказать?

Пожалуй, нет в России или даже в мире другого города — которому с таким упорством предрекали «быть пусту» и, по крайней мере — два раза за его историю, эти пророчества почти сбывались.

Первый раз это произошло после Великой русской революции 1917 года, когда пятый в Европе мегаполис (по числу жителей, почти полтора миллиона — после Лондона, Парижа, Берлина и Вены), политический, экономический, научный, промышленный и культурный центр огромной Российской империи — чуть не вымер к окончанию Гражданской войны, сократившись населением больше чем наполовину.

Второй раз — в блокаду 1941−44 года…

Вместе с наличием большого количества беспризорников, бросается в глаза практически полное отсутствие стариков и старух — такие в лихую годину, вымирают первыми.

Тем не менее, хоть и лишившись статуса столицы, город постепенно оживает — в него вернулись клубы, роскошные рестораны, пивные. Сюда же, уплотняя «бывших» в когда-то шикарных квартирах — хлынули вчерашние крестьяне из Новгородской, Псковской, Петербургской, Тверской, Ярославской, Смоленской и других губерний, привозя с собой привычки и свой своеобразный — кондово-крестьянский менталитет.

«Свобода, равенство, братство» — помните, да?

Эти три слова являются лозунгами любой революции: от основательно забытой Великой французской — до любой из «майданно-цветочных» нашего времени, которые ещё свежи в памяти. Насчёт «свободы и братства» ничего определённого сказать не могу, а вот «равенство» в Ленинграде встречалось на каждом шагу. Если раньше всё городское пространство четко делилось на центральную часть (Невский проспект, прилегающие к нему улицы и набережные) и кольцом её охватывавшие рабочие окраины (Выборгская сторона, Нарвская, Невская и Московская заставы) — каждые со своей «публикой», то теперь на группу поддатых и решительно-агрессивно настроенных «пролетариев» — можно было наткнуться буквально везде.

Разве что в Смольный, они ещё стеснялись заходить…

Однако и, я там не был — поэтому не могу сказать уверенно.

Мои вагнеровцы — выходцы из «Ударных комсомольских отрядов по борьбе с хулиганством» (УКО), буквально «вычистившие» от этого явления Поволжье и центральную Россию со столичной Москвой, только «худели» и до сухих мозолей чесали кулаки в боевом азарте:

— Сколько хулиганья непуганого… Товарищ Заведующий «Школой подготовки и переподготовки…», а может Ефима с ребятами из Нижнего вызовем, а? Ведь работы — непочатый край!

— Согласен — поле здесь ещё не паханное. Но, всему своё время товарищи бойцы…

Ленинград, ещё с революционных времен — вотчина всемогущего Григория Зиновьева со товарищи из Коммитерна, считающий этот сброд ему «социально-близким» и, нам на эту делянку заходить охотиться — смертельно опасно. Лишь в 1926 году, Первым секретарём Ленинградского губернского комитета (обкома) и горкома партии и Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б) — Сталин назначит Сергея Кирова. И только лишь после 1929 года, тот решится чистить город — вводя даже военное положение, с вооружёнными патрулями на улицах. А до этого, он очки на улице боялся носить — из опасения, что его примут за «интеллигента» и от души начистят рыло.

— … Доберёмся мы когда-нибудь и до этого заповедного гадючника и, тогда — повеселимся вдоволь.

Правда, нас хулиганы тоже трогать опасались: волки, своей «пятой точкой» всегда чувствуют — кто простая дворняга, а кто — натасканный на их забубенную шкуру волкодав.

Впрочем, вскоре мы освоились. Но если ребята предпочитали пропадать в театрах, синематографах, да музеях — я всё чаще и чаще гулял один. Конечно, не забывал одеть под гражданский пиджачок разгрузку скрытого ношения со стальными пластинами и неучтённым «Наганом» — прошедшим полный апгрейд, в подмышечном кармане.

Ну, там ствол вдвое укоротил: мне ведь не в перестрелках участвовать — а лишь бы шпану отогнать. Часть курка под большой палец спилил — чтоб не цеплялся за одежду, да скобу спускового крючка убрал — чтоб можно было быстрее открыть огонь… Всё же надеюсь — это не понадобится.

Хожу, смотрю, с людьми беседую…

Почему-то как нигде больше, в Питере очень хорошо заметно новое расслоение общества. Прошедшие «колчаковские фронты» пламенные большевики с недовольно-безжалостными глазами и вечно перепуганные вчерашние аристократы, бывшие царские чиновники, священники и просто мельтешившие под ногами мещане-обыватели. Отбросившие всякие «буржуазные» нормы морали комсомольцы-рабфаковцы — обосновавшиеся в садах и парках, где раньше гуляла «чистая публика» — презрительно-высокомерно смотрели на ухоженных барышень и прилично одетых кавалеров и, нередко их задирали.

Такое ощущение, что ты где-то в Южной Африке — во времена пресловутого Апартеида!

Или, точнее наоборот: во времена после «пресловутого Апартеида» — когда белые и негры на Юге Африки поменялись ролями.

Лишь «новые советские» — нэпманы, чувствовали себя как «в своей тарелке», гужбаня в шикарных ресторанах — зачастую на пару с хозяйственниками-партийцами, растратчиками казенных денег.

Руководством Советской России, а затем СССР — населению навязчиво-активно навязывались здоровый образ жизни, физическая культура, гигиена, спорт. На лекциях, на комсомольских и партийных собраниях, в газетах, на плакатах — везде одно и тоже: советский человек — это строитель коммунизма и, он должен быть крепок и здоров и, всегда готов к трудовым и боевым подвигам.

Население, в подавляющем большинстве своём — столь же активно «забивало» на эти призывы «болт», предпочитая постоянной «готовности» — приятное времяпровождение.

Период 1917–1922 годом отмечен интенсивными поисками новой досуговой культуры, предназначенной для построения нового общества и воспитания нового человека. Власть предлагает городскому населению новые праздники, кинематографа, театра, музеев и прочего. Однако, стоило в Эпоху НЭПа чуть отпустить «вожжи» — как городское сообщество стремительно вернулось к традиционным видам досуга — услугам проституток, игорным домам, бегам, алкоголю.

Короче, кто на что горазд!

'Кто пришёл напиться

Кто пришёл подраться

Кто пришёл послушать свежих новостей…'.

Невольно вспомнилось из Вилли Токарева. Хотя никогда не был в восторге от его творчества, но всё равно — молодец:

'…Наш Вадик был на всё горазд —

Он пианист и…'.

Поражало количество проституток на улицах, хотя во время Гражданской — этот «контингент» вывозили из Петрограда эшелонами в специальные концлагеря[1], как после неё — отправляли целыми пароходами «за бугор» философов.

Однако появление с началом НЭПа богатых людей, с которыми девушке можно было не только «приятно» — но и «полезно» провести вечерок где-нибудь в гостинице «Европейской» или «Москве», возродило это занятие. Как и в наши «Лихие 90-е» — стать шлюхой стало престижно: недаром, эти особы относили себя к людям «свободной профессии», которыми до сей поры считались люди творческие — писатели, поэты да актёры.

Советская власть, конечно, пыталась бороться со «старорежимным» отношением к женщине…

Однако как же тогда теория о «стакане воды»?

Рисунок 27. Поборолись, пока не напоролись…

Бесплатно «раздвинуть ноги» перед любым встречным можно, а за деньги нельзя? Почему? Где хоть простая житейская логика — не говоря уже про элементарные законы марксистко-гегелевской диалектики?

Вы уж или кальсоны оденьте, товарищи — или партбилет подальше спрячьте.

Надо отдать должное Сталину — установивший в середине 1930-х годов гендерный порядок, основанный на традиционных семейных ценностях и возвышении образа женщины — хранительницы семейного очага. Иначе бородатые женщины на телевидении и бракосочетающиеся парочки гомосеков в ЗАГСах — у нас бы появились, прежде чем в Европе.

Только за это, ему можно половину грехов простить!

На одной из улиц, задрав голову, читаю изрядно выцветший плакат:

— «Коммунизм — могила проституции!».

Мда… И всего лишь?

Слышу из-за спины:

— Гражданин не желает сегодня вечером развлечься?

Хахаха!

По-моему, коммунизм раньше в могилу уложится — чем «самая древнейшая» из профессий. Не, я понимаю — нынешние большевистские идеологи — поголовно идиоты… Но даже конченный идиот должен понимать, что это просто смешно.

Не оборачиваясь, отвечаю:

— Гражданин привык «развлекать» себя сам.

Удаляющиеся шаги на цокающих по булыжной мостовой каблучках и сердито вполголоса произнесённое — конечно же не по моему адресу:

— Пидараст! Развелось их…

Педерастов, в 20-е годы в городе гордо носящем имя Ленина, действительно — «развелось» и, это даже не скрывали — как во времена сталинской «диктатуры» или брежневского «застоя». Лишь во время краткосрочной «оттепели» Хрущёв громогласно на весь мир признал, что да — такое позорное явление существует в советской действительности…

Но лишь среди определённой части творческой интеллигенции, точнее — художников.

Здесь же, газеты полны таких вот сообщений:

«Были получены негласные сведения о том, что в одной из квартир дома 6 по Симеоновской улице (ул. Белинского) происходит собрание „Клуба педерастов“. Когда милиция прибыла в указанную квартиру, там обнаружили 95 человек мужчин — частью переодетых в женское платье, А на полу нашлась подвенечная фата. Владельцем квартиры являлся отец милиционера сводного боевого отряда…».

Вот, такая вот петрушка!

И ещё дюже интересно, а за что их арестовали?

Ведь в УК РСФСР от 1922 года не было статьи об мужелонстве?

Неуж, за контрреволюцию⁈

Так ведь среди задержанных, не только так называемые «бывшие» — но и действующие красноармейцы, краснофлотцы, ответственные работники с дореволюционным партийным стажем и даже один милиционер.

Одни педерасты арестовывают других педерастов и, это в городе — где две трети жителей женщины.

Мда… Парадокс, млять!

Зашёл в первое попавшееся казино из чистого любопытства, поставил сущую мелочь — выиграл, поставил чуть больше — вновь взял банк. Затем, не стал дрочить судьбу и, хотя азартная зараза делала свое дело — ушёл под недовольный взгляд крупье.

Задержался возле пожилого швейцара на выходе, светившего свежим фингалом под глазом:

— Что бьют, бать?

— Каждый день бьют, — признаётся, — как на работу идти, как в последний раз с семьёй прощаюсь.

— Ты там береги себя…

— ДыК, я их тоже бью! А что ещё делать с такой публикой⁈

В казино «Сплендид-Палас», где было разрешено торговать спиртным и устраивать азартные игры, у всех посетителей на физиономиях выражение счастья… Мужчины живут зоологией и физиологией и, счастливы — что на свете есть карты, бега, вино и женщины. С началом НЭПа вновь разрешили бега и азартные игры и, «Город трёх революций» вновь переполнили вертепы — наводнённые лудоманами, часто с партийными билетами в карманах.

Первое вполне объяснимо — игорные заведения, делали отчисления в городскую казну — равную восьмидесяти процентов прибыли.

А чем объяснить то, что вчерашние герои Гражданской войны — пустились во все тяжкие?

И где это про это у Маркса написано?

Зато в циркулярном письме ЦК РКП(б) «О борьбе с излишествами», разосланном по исполкомам в октябре 1923 года — и с которым благодаря товарищу Анисимову очень хорошо знаком, содержится перечень пороков «отдельных ответственных работников», в том числе: содержание скаковых лошадей(!), игра на скачках, роскошная обстановка квартир, чрезмерные расходы в ресторанах, азартная игра (тотализаторы, лото, карты и прочее).

Откуда деньги, Зин?

Из партмаксимума⁈

В журнале «Крокодил» открытым текстом было написано: « Промысловое свидетельство(лицензия на право заниматься предпринимательской деятельностью. Авт.) партбилетом служить не может, а партбилет промысловым свидетельством иногда служит».

Истоки советской коррупции?

Конечно, в значительной степени, она в виде «родимых пятен» досталась от прежней власти. Имперские чиновники — ни в коем разе бессеребренниками не были, как бы даже не наоборот.

Однако, есть и свои нюансы…

Испокон веков так было и, на оставшихся «пяти шестых» Земного шара — это в порядке вещей, что человек — каждодневно принимающий решения на миллионы («ответственный работник» по-советски) и зарабатывает соответствующе. По крайней мере больше — чем рабочий, точащий на станке копеечную гайку.

Новая кремлёвская элита (партноменклатура) захватив власть, постеснялась (или побоялась, не исключено) назвать своими именами. Заявить о себе — как о новом правящем классе, со всеми полагающимися по этому статусу обязанности и преференциями. Типа, при социализме правит народ, точнее — пролетариат, а мы лишь управляем от его имени.

«Слуги народа» — одним словом.

Однако, почти всех (но по-отдельности) представителей «слуг народных» — не по-детски дрючит когнитивный диссонанс. Они прекрасно понимают, что являются новым правящим классом и их в крайней степени удручает (хотя бы в подсознании), что они не могут жить подобно их «коллегам» где-нибудь на «диком» Западе.

Представьте себе, что вы назначили одного Лиса руководить курятником…

А кого ещё предлагаете? Курицу?

Так она — вообще безмозглая!

Петуха?

Это при его-то — ориентации и репутации⁈

Вот и у топ-большевиков — был вполне определённый острый дефицит руководящих кадров.

Допустим также, что Лис — назначенный Заведующим птицефабрикой вполне приемлемо (хотя бы удовлетворительно при существующих в 20-е годы условиях — было бы уже сродни фэнтази) справляется с работой.

Так, что?

Он будет согласен клевать пшено с одного корыта с курями?

Жить на одном насесте с петухами?

Нет, он найдёт способ побаловать себя курятинкой и обзавестись благоустроенным логовом!

Поэтому все эти обывательские разговорчики про чиновников-казнокрадов, меня всегда весьма забавляли — что «там», что уже здесь.

Граждане!

Ну кто вам мешает стать некоррумпированным чиновником и поселившись в курятнике, клевать пшено?

Подайте пример, иттить вашу мать…

И ещё… Жить-то совслужащему, на что-то надо?

Или как святые угодники святым духом питаться⁈

Так отменили большевики святой дух, а мощи угодников из «рак» на помойку выкинули — когда конфисковывали церковные ценности…

А на партмаксимуме жить можно — но не очень долго и, не так как хочется.

Так почему рабочий может подхалтурить на своём станке — добывая детишкам «на молочишко», а себе на водочку — а управленцу за своим письменным столом в кабинете, нельзя? Где так называемая социальная справедливость? Где хотя бы обыкновенная житейская логика?

Другими словами: вот эта вот идеологическая «стеснительность» — когда руководящий работник в принципе не мог получать оклад больше среднего заработка рабочего и, приводил к тому — что для рядового хозяйственника, единственным способом повысить свой уровень жизни — становились растраты.

Ну, а украв «необходимое» и, не будучи пойманным — вскоре начинают красть и «лишнее».

И вот уже посиделки на вечеринках в ресторанах, развлечения в полулегальных «домах свиданий», ставки в казино, на скачках…

Не само воровство-казнокрадство, так страшно…

Страшна ложь о якобы «бесклассовом обществе»!

Коррупция разъедает экономику, ложь — идеологию. Любая идеология (религия — тоже идеология) это то, что цементирует любое общество — вышедшее за рамки организации по родо-племенному принципу.

Таким образом, прямо на глазах — происходило формирование лживой советской партийно-хозяйственной «элиты» — с двуличным стилем жизни. Государство, имеющее такую правящую элиту — непрочно и недолговечно.

И поощряла к этому — именно тогдашняя «стеснительная» коммунистическая идеология, боявшаяся назвать вещи своими именами!

Кому-то такая жизнь весьма нравилась, кто-то к ней буквально за пару лет очень привык и, вы всерьёз полагаете — что не было ни одного заговора, когда Сталин начал «закручивать гайки»?

Ну, Маркс вам судья!

Что делать, спросите?

Ну, не знаю…

А, может сделать такие порядки — какие я устанавливаю в своей строящейся «промышленной империи»?

У руководящих должностей нет чётко определённых окладов. На вопрос об их размерах, я обычно отвечаю:

— Берите из кассы столько денег, сколько считаете — что вы заслуживаете.

Правда к тем людям сперва долго присматриваюсь — и не я один, но всё же — проколов ещё ни разу не было.

Были «сигналы» — явные и тайные от нижестоящих, мол — не по чину берёт!

На это, я обычно спрашивал:

— Артель, им возглавляемая — на боку лежит или развивается? Ах, развивается… Так, так, так… Производство растёт, ассортимент выпускаемой продукции увеличивается, персонал дополнительно нанимается… Значит, этот товарищ взятые деньги оправдывает! Так, какие к нему претензии? Не важно сколько «берёт» — важно как дело делает.

Конечно, хорошо понимаю — подобный опыт имеет довольно ограниченное применение.

Впрочем, «лудомания» — ещё не самый страшный порок, увиденный мною в «Городе Ленина».

Наркотики до Революции (вообще-то «наркотиками» в то время иногда называли даже кофе и табак, не говоря уже о крепких алкогольных напитках) — были социальной болезнью лишь пресыщенной излишествами богемы. Во время оной же и особенно после — они скакнули по престижности на несколько ступеней вниз и, в середине 20-х годов — стали доступны даже беспризорникам.

Как так получилось?

«Свято место пусто не бывает» и, после введения сухого закона в годы Первой мировой войны — место водки заняла наркота.

Советская Власть относительно строго карала за самогоноварение и торговлю спиртным, но в первом Уголовном кодексе РСФСР не было статьи — карающей за изготовления, сбыт или употребление наркотиков. Она появится лишь в 1926 году, когда торговля наркотиками и, без того пошла на спад — из-за отмены сухого закона и свободной продажи казённой водки.

Кокаин — самый популярный и «демократический» наркотик, проник буквально всюду — от меблированных кабинетов, где сейчас со всеми удобствами расположилось начальство всех уровней — до ночлежек. Ведь, для его употребления не нужно специального оборудования — как при курении опиума или внутривенного приёма морфия, в последнее время стремительно замещающегося героином. Всего лишь собственный нос и трубочка, свёрнутая из какой-нибудь бумажки.

Среди морфинистов преобладали лица медицинского персонала — имеющие доступ к этому почти единственному обезболивающему средству. Или же их пациенты, которые втянулись в его употребление — стремясь унять боль после ранений на войне.

Впрочем, о причинах по которым люди становятся наркоманами — можно рассказывать бесконечно, а я перед собой такой задачи не ставлю.

«Там», мне приходилось читать, что в эпоху НЭПа — наркотики (и медицинский спирт) свободно продавались в любой аптеке. «Попав», я узнал что оказывается не в любой — в единственной аптеке нашего волостного городишки Ульяновска, «дури» точно не было. Ибо не было спроса на неё. А проверить наличие наркоты в аптеках уездного Ардатова, губернского Нижнего Новгорода, столичной Москвы, или ещё где — мне было всё недосуг.

Теперь досуг появился и, от нечего делать — я решил прошвырнуться по питерским аптекам… Итак, в первой же из них — где народа не было, задаю вопрос:

— Доктор! У Вас есть чем «оттопыриться» интеллигентному человеку?

Наморщив переносицу — так что очки чуть не слетели, тот раздражённо:

— Извините, но я не доктор. Я провизор.

— Да? А какая разница?

Поведя ноздрями и, видимо — что-то всё смутно-знакомое уловив (скверный советский одеколон после бритья):

— Извините, но спирт отпускаем только по рецепту лечащего врача.

Смотрю в его глаза, с проникновенной печалью:

— Я что, Док? Так похож на алкоголика?

Подозрительно на меня глядя, мол — фиг тебя знает, на кого ты похож:

— В продаже имеется только героин.

Одет я вправду был — не поймёшь кто: то ли обедневший после посещения налогового инспектора нэпман, то ли — получивший «тётушкино» наследство, разбогатевший пролетарий.

С надеждой, что ослышался:

— «Героин»⁈

— Да, героин… Кокаина тоже хватало, пока на прошлой неделе нас не ограбили, — и достаёт из-под прилавка небольшую стеклянную банку, — Вам дозу или сразу две?

«Интересно, сколько бабла на наркоту утекает за границу мимо государственного кармана? Ведь, на территории СССР — ни кокаин, ни героин не производится и даже сырьё для их изготовления — кока и индийский мак, не выращивается… Страна, оставляя собственных детей полуголодными, с ослабленным организмом и иммунитетом — подыхающими из-за любой болячки, продаёт хлеб за границу — чтоб купить современные технологии и станки… И наркотики⁈».

Деланно возмущаюсь и, разворачиваясь на выход:

— Ну, знаете ли — предлагать клиенту с утра герыч, это уже моветон!

Всё, что меня интересовало, я уже узнал.

Провизор, уже вдогонку:

— Если есть желание, могу «собачку» Вам предложить — чтоб «оттопыриться».

Почти останавливаясь в дверях:

— Что?

— «Анаша» иначе. Одна из разновидностей гашиша.

— «Анаша»? А вот с этого места — чуть подробней, доктор.

— Извините, но я не доктор. Я провизор.

— Да? А какая разница?

— Хм, гкхм… Хорошо, сейчас я расскажу подробно.

(Далее пошла реклама лёгких наркотиков, поэтому это место вырезаем. Авт.).

Я чуть дар речи не потерял!

Словами провизора сейчас в стране происходит замена кокаина и морфия марихуаной или по-нашему «анашой». Причём, это происходило вполне легально — в медицинско-профилактических целях.

Понятно, да?

Как где-нибудь в «нашей» Голландии — советские врачи назначали курить каннабис, чтобы отучить нюхать кокаин или колоть морфий.

«О, сколько нам открытий чудных…»!

Так, так, так… Чем глубже в норку кролика — тем всё чуднее и чудеснее.

Так, что получается?

Если бы в 1925 году большевики не отменили бы сухой закон, введённый в 1914 году ещё Николаем Вторым… То…

Страшно даже подумать!

Так, так, так…

А возможно ли такое — хотя бы в теории?

Надо кое-что уточнить:

— Извините, уважаемый. Я вот знаю, что кокаин — имеет латиноамериканское происхождение, опий — индийское. А какое происхождение имеет «собачка»?

Затаил дыхание, боясь услышать слово «чуйское»…

Ан, нет!

Разводит руками:

— Извините, но знаю только — что привозят пароходами по морю…

Шёпотом:

— Контрабанда из Германии — как и всё остальное.

Ага. В принципе всё понятно.

— Брать то «собачку» будете?

Конкретно загрузившись думкой тяжкою, иду на выход:

— Ладно, доктор, я ещё подумаю — если что ещё к вам зайду…

Со психом:

— Я не доктор!

— Да? А какая разница?

Нервный он что-то… Да, оно и понятно — нарки-обдолбыщи недавно его ограбили и весь «кокс» до последней пылинки выгребли.

Сволочи!

Не успел отойти подальше от банкующей герычем аптеки, как прицепился какой-то «помятый» военный, в сильно изношенном обмундировании с двумя треугольниками в петлицах, в растоптанных до состояния калош ботиночках с выцветшими обмоточками и, явно находящийся в состоянии крайне тяжёлого бодуна:

— Товарищ, тебя можно?

— Это смотря, в каком смысле меня «можно», — крайне доброжелательно на него глядя, — если в том, про который я подумал — то тебе в район Александровского сада, служивый, что возле Адмиралтейства.

Известное место тусовки постреволюционной «голубизны» — про нежелательность посещения которого, всю нашу группу предупредил Васильцев.

— Да нет, я не их «этих», — развеивает мои опасения и, смотря с последней надеждой спрашивает, — ты не болеешь?

Да, что за день такой — что меня все за алкаша-хроника принимают⁈

Ах, да… Сегодня же понедельник.

И, чем-то мне от моего нового знакомого — таким «родным» повеяло… Может, это — какой-то мой далёкий родственник моих предков — про которого я не знаю?

— Как звать-то тебя, служивый?

— Ваня, я…

Вспомнился советский мультфильм про Бабу Ягу, белых лебедей и технически подкованного пионера:

— «Ваня»? Ивашка, значит… Будешь ты, Ивашка — под простоквашку.

Шмыгает носом обиженно, но не отходит. Ладно, хорошо…

— Как не «болеть»? Понедельник — день тяжёлый…

— Выпить со мной не хочешь? — смотрит почти умоляюще, — заодно и подлечимся…

Делаю предположение:

— В смысле — угощаешь на мои деньги?

Кивает, трясущейся головой:

— Ну, да! Я знаю, где достать «лекарство», а ты за него заплатишь… Всё честно!

Стало несколько любопытно и, якобы терзаясь сомнениями:

— Не дорого? А то, знаешь ли — я пока не сплю с дочерью нэпмана.

Машет головой:

— Дешевле только даром!

— Ну тогда пошли, болезный…

Подходим к уличному торговцу в ближайшей подворотне и, за горстку тёртых медяков из моей ладошки — что остались сдачей после поездок на дребезжащем питерском трамвае, тот достал из стоящей на земле корзинки бутылку квасу и флакон из-под какого-то одеколона, полный фиолетовой жидкости. Фиг его знает, что это — спирт-денатурат, растворитель или ещё что… Налил в большую кружку квас, добавил «жидкости» и хорошо взболтнул — попав вонючими брызгами мне в лицо.

Протягивает:

— На, пей!

Я служивому:

— Только после тебя!

— Благодарствую, товарищ!

«Ивашка под простоквашку», крякнув пьёт — краснеет, долго-мучительно кашляет и наконец — матерным матом материт торговца. Тот, привычно пожав плечами:

— Я тебе мою ханжу насильно в рот не заливал! Я даже не звал тебя — ты сам пришёл. Ну а раз пришёл — пей и не лайся!

Однако, Ивашка уже повеселел, перестал кашлять и ругаться и, вопросительно смотрит на меня.

— Ну и как? — спрашиваю.

— Не хвалю! Рвёт с неё.

Торговец, со всей искренностью на которую способен возмущается:

— Ты посмотри, какой привередливый пьяница нонче пошёл⁈ Да, за такие гроши — походи по рынку, поторгуйся — попробуй чё лучше себе найди!

Служивый, не слушая его — протягивает мне кружку:

— Теперь ты пей, товарищ.

Отмахиваюсь:

— Что-то мне уж и не хочется — отпустило должно быть… Допивай сам!

Того, два раза упрашивать не пришлось:

— Ну, как знаешь.

Не дожидаясь пока он снова прокашляется, удаляюсь прочь…

Однако, настоящим бедствием для Ленинграда — да и всей Советской России в целом, были отнюдь не наркотики.

Это так — на любителя!

На отмену «сухого закона», введённого последним российским Недержанцем по случаю военного времени, большевики надо им отдать должное, долго не шли — даже несмотря на очевидную громадную финансовую выгоду от монопольно-государственной продажи крепкого алкоголя. Наоборот, они подтвердили его своим знаменитым «Постановлением СНК РСФСР от 19 декабря 1919 года», за нарушение которого — виновные могли подвергнуться лишению свободы с принудительными работами на срок не менее одного года.

Однако, как испокон веков на Руси заведено: «суровость закона — нивелируется необязательностью их выполнения».

Короче, на это «постановление» — население дружно забило…

Гвоздь!

В сельской местности процветало самогоноварение, а в городах самое широкое распространение получили разнообразные алкогольные суррогаты — так называемая «ханжа». В ход также шёл одеколон, медицинский спирт «по рецепту врача» из аптек и даже…

Формалин из банок с заспиртованными экспонатами!

Да, да… Был случай, когда бравые красноармейцы на экскурсии в музее — вылакали всю жидкость из банок с экзотическими лягухими.

— Слышь, товарищ!

Блин, я думал он — залил ханжой свои «горящие трубы», да отстал.

Оборачиваюсь:

— Чего тебе, служивый?

— А пойдём гулять в «Живопырку»!

— А это ещё куда?

— При буржуях «Баром» звали, а теперь там наши гуляют… Пойдём, а⁈

— Маркс с тобой! Пойдём, Ивашка.

Шли мы долго… По дороге, узнал что он — деревенский из Псковщины, но призывался из Питера где работал на заводе, с пятницы как уже в «самоходе», а этой осенью дембельнётся.

— Нонча в армии служится хорошо — не то, что при Царском режиме… «Шкуры» не муштрой донимают, офицерьё руки не распускают, читать-писать вот научили…

— А ещё чему учат?

Пожимает плечами:

— Политинформации, вот читали, лекции… Кино показывали, по музеям водили и показывали — как до Революции жили цари, баре, да прочие буржуи.

Понятно.

— Дезертирство тебе не впаяют?

— Да, что ты… — пренебрежительно отмахивается, — не в первый раз!

Следующий вопрос:

— Давно пьёшь, Ивашка?

— Да, как себя помню!

— А ваши заводские?

— Да кто как. Кто-то две бутылки в день вылакает и за трезвого слывёт, а кто-то — месяц не пьёт, а как получка — неделю не просыхает.

— Завязать… Бросить пить не пробовал?

Совершенно искренне недоумевает:

— А зачем? Да и ребята не поймут — долго на заводе не продержишься… Ведь, жизнь рабочего человека какая? Устроился на работу — должен «спрыснуть» блузу (рабочую спецовку). Получил первый получку — должен её обязательно пропить. Хочешь получить новый инструмент — надо поставить мастеру магарыч. Хочешь перейти на другой станок… Ну, сам понимаешь! А ещё установление выработки, расценок… Нет, пить не бросишь.

Но вот, за таким — крайне содержательным разговором, наконец пришли в «Живопырку». Кажется, здесь раньше был кондитерская — вон ещё вывеска ржавая уцелела.

Ещё на входе в заведение появился вопрос:

— Ивашка! Это чё за херня?

С немалой гордостью:

— Это наш «жац-банд»!

— Хм… Извини, что сам не догадался.

Заходим… Сквозь грохот оркестра слышатся идиотски-рыгочащие звуки, издаваемые сидящими за столиками лицами, самого мрачно-пропойного вида. Меж столиками бродили женщины — то ли шлюхи, то ли официантки.

Грязь, мусор…

Заметив троих матросов пробирающихся через зал, я заполошно вдруг вспомнил про свой «незарегистрированный» ствол:

— Слушай, служивый… Кажись это патруль, а ты в форме. Не заметут?

— Нет, эти не наши. Эти просто гуляют и вообще — флотские наших не трогают, а мы — их.

Блин, в мои времена было наоборот!

В большом сибирском городе, близ которого дислоцировался наш кадрированный танковый полк — «летуны» вылавливали «краснопёрых» (ВВ-эшников), а те — «летунов» и курсантов-связистов из училища связи. И все вместе — стройбатовцев.

— И что они здесь делают? Разве военнослужащим разрешено быть в подобных заведениях?

— У нас ведь не старая армия. У нас, в Красной Армии — разрешено в неслужебные часы, куда хочешь идти. Лишь бы документ на руках был…

Вдруг, я заметил троих красноармейцев с винтовками:

— А, эти?

Тот, тут же потянул меня за рукав:

— Патруль! Уходим!

Выйдя на улицу, служивый махнул рукой:

— А ну их с их буржуйским «Баром»! Пойдём в «Кипяточную», товарищ, что возле «Балтийца» — там никогда ни патрулей, ни милиции нет.

Уточняю:

— «Балтиец» — это завод?

— Совершенно верно!

— «Кипяточная», это…?

— Пивнушка.

Декламирую из народного творчества:

— «Пиво пить — только хрен гнобить»!

Хохотнув, согласился и уточнил:

— Водку там тоже можно купить — если деньги есть.

— Ну, тогда пойдём…

Долго идём… Сбоку Нева-река серебрится… Заборы… Покривившиеся домики… Длинной полосой тянется село-фабричный городок… Дым заводов… Заводы-фабрики…

Наконец, почти пришли:

— Счас, завернём за угол и на месте.

Вопию:

— Ивашка! Это что ещё за «Зомбокалипсис»⁈

Если бы были на голове волосы — они бы дыбом от ужаса встали. Люди, как отравленные дихлофосом мухи, с бессмысленно блуждающими глазами шатаются по заводскому кварталу, испуская какое-то невнятное бормотание.

Мой новый знакомый лишь махнул рукой:

— Получка в пятницу у заводских была! Эти, видать пропили всё — опохмелиться в понедельник не на что. Пойдём, чё встал? Или хочешь и их «подлечить»?

— Нет, не хочу.

«Зомбаки», услышав человечью речь, а может почуяв исходящее от наших тел тепло — несколько ожили и потянулись в нашу сторону, что-то мыча.

— Бежим!

Не успели подбежать к «Кипяточной» (оказавшейся обычной забегаловкой, расположившейся — едва ли не у проходной завода), как услышали длинный гудок.

«Ивашка под простоквашкой» только ахнул:

— Опоздали…

Не успел я спросить, «почему и куда» мы опоздали, как послышался гул «копыт» и почувствовалась дрожь земли — как будто тысячное стадо бизонов в американских пампасах, во весь опор неслось на водопой.

— … Потому, что у заводских обед. Отойди в сторону, товарищ!

Не успел я последовать его совету, как заводские ворота под напором изнутри широко распахнулись — и из их широкого проёма вырвалась тысячаногая синеблузая толпа представителей «класса-гегемона». Расталкивая друг друга руками, они наперегонки несутся к пивнушке, снося всё на своём пути:

— УЙДИ, РАСШИБУ!!! ЁБ… МАТЬ!!!

Буквально мгновения и, вот уже первые добежавшие «счастливчики» — нетерпеливо выбивают пробки с бутылок и жадно лакают пиво прямо с горла… Остальные толпой дожидаются свой очереди, гудя как потревоженный шмелиный рой.

Вдруг смех:

— Смотри, робя — за Булыгой «буксиры» пришли!

— Хахаха! Ну, жди теперяча представленье!

Изнеможённая женщина в жалком рубище, с огромными глазами — полными слез, тянет из толпы за рукав оборванного пролетария с красным носом:

Рисунок 28 . Обложка журнала «Трезвость и культура».1929. № 2(8) на очень злободневную в 20-е годы (и не только) тему.

— Да, что ж ты, ирод…? Ты пьёшь, веселишься — а нам скажи на что жить⁈

Двое худосочных детей — мал-мал меньше и, «краше» в гроб кладут, ей помогают:

— Папа, не пей! Папа, пошли домой!

Отталкивает её, детей:

— Уйди, тварь! Пшли вон, щенки! Учить меня вздумали…

И, та падает оземь под гогот толпы, дети садятся на землю и ревмя ревут, размазывая по синюшным щеками слёзы и сопли перемешанные с грязью.

Какой-то из пожилых помогает женщине подняться, жалеючи говоря:

— Эх, бабонька, шла бы ты домой! Пока всю получку не пропьёт — вновь человеком не станет…

Дети плачут, ревут в два голоса:

— Мама, мама! Зачем ты нашла нам такого папу?

— Да, все они такие — ироды окаянные.

Та, сама плачет, с бессильной злобой их лупит:

— И вы когда вырастите — такими же будете, как ваш папка…

Захотелось выхватить свой «Бэби-Наган», и — стрелять в эти рожи, стрелять, стрелять, стрелять… И последнюю пулю себе в лоб.

Глубоко дышу, что успокоиться.

Подошёл и стараясь чтоб со стороны незаметно — молча ей сунул сложенный четверной. Не дожидаясь ответной реакции — так же молча отправился восвояси.

— Слушай, товарищ…

Еле сдержался, чтоб от всей души ему не врезать:

— Что тебе, служивый?

— Я ещё одно место знаю… Здесь, неподалёку.

Однако, с меня хватит — по крайней мере на сегодня.

— Ну, что молчишь?

Немного отойдя, останавливаюсь, выгребаю из кармана оставшуюся мелочь:

— Давай прощаться, Ивашка.

Удивлённо-обижено:

— Что? Не пойдёшь со мной? А, зря…

Задерживая передачу меди:

— Куда после дембеля… После демобилизации, куда собрался? Обратно на завод?

Предельно легкомысленно:

— А, не знаю!

Отсыпаю в протянутую руку медь:

— Вот держи и, давай «до свиданья»…

Хотя…

— Постой!

Прячет за спину жменю и насторожено, почти враждебно:

— Чего тебе?

Протягиваю визитку:

— Если после дембеля не найдёшь куда приткнуться — отыщи меня.

Не рассматривая прячет в нагрудный карман гимнастёрки и, буркнув: «Так и знал — нэпман, деньгами сорит», уходит.

Тоже медленно, сутулясь ухожу и я, а сзади доносятся всё более и более веселеющие голоса… Затем — крики, шум, гвалт, звон разбиваемой бутылки, стоны, милицейские свистки[2]…

А из подворотни неслось заунывное из «Бубличков»:

'Отец мой пьяница,

Гудит и чванится.

Мать к гробу тянется

Уж с давних пор

Совсем пропащая,

Дрянь настоящая —

Сестра гулящая,

А братик — вор…'.

Скажите — ужас, да?

Должен несколько разочаровать: это — ещё не «ужас», весь ужас ещё впереди.

Борьба красных большевиков с «зеленым змием» — закончилась победой змия и, Советская Власть в 1920-х годах — медленно, но верно отступала от когда-то торжественно данного обещания не спаивать освобождённый от оков Самодержавия народ.

Прежде всего, новыми властителя страны двигали сугубо практические мотивы: ведь доходы от продажи крепких спиртных напитков — могли существенно пополнить вечно пустой государственный бюджет, а не карманы подпольных производителей и продавцов суррогатов всех видов.

Пока они ещё держались!

Но, уже с 3 декабря сего года — будет допущена в свободную продажу знаменитая «Рыковка» — водка крепостью 30 градусов, а с 1 октября 1925 года — «нормальная» 40-градусная. С этих пор — потребление крепкого алкоголя в стране будет расти и расти, вплоть до следующего «сухого закона» — уже при Горби Меченном.

Здесь хочется заострить один немаловажный момент…

При «сухом законе» было очень плохо — народ суррогатиной травился, не спорю.

Стало ли лучше народу, когда этот закон отменили?

Кой-чё в загашнике своего «послезнания» имею, поэтому могу предугадать события:

Народ тут же — как с катушек сорвётся!

Не успели начать торговать сорокоградусной — как по улицам уже валялись «трупы», причем не всегда трупы «в кавычках».

Ну, как в наши «Лихие 90-е», когда в освобождённую от коммунистического гнёта страну — хлынул дешёвый китайский спирт и прочие «Амаретто», да «Рояли».

Количество пьяных на улицах резко увеличится, пьянство в городах приобретёт громадные масштабы. Особенно среди рабочих, доля пьющих среди которых — достигнет девяносто процентов. Буквально за два года, расход семьи на спиртные напитки вырастет в 1,7 раза, а потребление условного алкоголя на душу населения — достигнет четырнадцать литров в год, включая новорожденных и только что усопших.

А смертность от последствий алкоголизма — увеличится в пять(!) раз.

Демографические потери — прямые и косвенные, вообще не поддаются статистике — хотя бы и «лукавой».

Это будет тяжёлый удар по следующему поколению строителей социализма.

Среднестатистический ленинградец бухать начинал с детских лет, в чём явно была «заслуга» его родителей. Процент регулярно употребляющих спиртное школьников достигнет трёх четвертей от общего количества, а среди 15–17-летних «фабзайчат» — и того выше. Из-за этого и по другим причинам, в частности плохого питания, свыше трети ленинградских детей имели хронические болезни…

А ведь этим ребятам через пятнадцать лет воевать против откормленных и здоровых «белокурых бестий»!

Если отойти от морального фактора к чисто экономическому — то здесь не лучше, а ещё хуже.

Уже неоднократно упоминал про удручающе-низкое качество советских товарах, при их несоразмерно-высокой себестоимости…

А как тут будет иначе?

С утра у работяги голова трещит — ничего не соображая, руки трясутся да так — что всё из них валится. Еле-еле дожидается обеда — если вообще на работу приходит. А после обеденной «поправки» — от «повеселевшего» работника ещё больше брака.

Изнашивается и ломается оборудование, попусту расходуется инструмент, даром тратится электроэнергия, выбрасывается на свалку или идёт в переплавку сырьё, заготовки и полуфабрикаты.

И это — вопрос политический!

В стране из-за такого положения вещей — товарный голод, крестьяне отказываются продавать хлеб по госценам — ибо ничего не купишь за вырученные деньги, срываются государственные контракты на поставку зерна за границу… Рушатся планы по закупкам технологий и оборудования, не выполняются грандиозные задачи по модернизации страны. Не строятся новые заводы и фабрики — ещё больше усугубляется товарный голод, растёт безработица. Народ, не видя просвета — всё чаще посылает пропагандистов на митингах на хер, пугая их новым Октябрём…

В результате правящая элита всё больше и больше боится взрыва народного недовольства (а бежать как Керенскому ей некуда!), ещё больше звереет и, всё чаще и чаще подумывает о том — как бы одним ударом разрубить весь этот «Гордиев узел».

Коллективизация, индустриализация, массовые выселения, репрессии, расстрелы…

Думаете, это никак не связано с отменой «сухого закона»?

Блажен, кто так думает!

Кто виноват и что делать?

Можно вечно рассуждать об причинах алкоголизма — исключая разве что «национальные особенности». Ведь в деревнях пили не в пример меньше, а в старообрядческих общинах — каких тоже на Руси не мало, вообще не употребляли ничего горячительного.

Конечно же, первым делом следует упомянуть трудности адаптации: как и до Революции — вчерашние выходцы из деревни с большим трудом осваивались в больших городах. Кроме тяжёлой, изнурительной и отупляющей работы — им здесь совершенно нечем было заняться. Как следствие — пьянство и хулиганство.

Корпоративные традиции: совместные пьянки с ещё дореволюционных времён были одним из важнейших факторов формирования трудовых коллективов, установления в них неформальных личностных отношений. Любое событие в жизни рабочего, от получения первой зарплаты — до повышения должности или оклада, требовалось «обмыть» — иначе могут «не понять». К тому же сам советской коллективистский дух — такое явление косвенно поощрял. «Оторваться от коллектива» — едва ль ни самый тяжкий грех для советского рабочего.

Жилищная проблема, недостаток личного пространства — где можно уединиться отсварливой жены, кричащих детей, нервных соседей и других помех нормальному отдыху после тяжёлой работы — тоже заставлял идти в кабак.

Отсутствие условий для нормального досуга — заставляло идти туда, где можно было «культурно посидеть».

Ну и так далее — пьют из-за усталости, «за компанию», ради праздника, чтобы утолить жажду и «просто так».

Боролась ли с пьянством — хотя бы на производстве, Советская Власть?

Ну, а як же!

На предприятиях, в воинских частях, в государственных учреждениях и ВУЗах проводились партийные и комсомольские собрания, читались лекции о вреде алкоголизма, вывешивались стенгазеты с карикатурами, устраивались показательные суды над пьяницами — на которых выносились общественные порицания и осуждения…

Увольняли рабочих за пьянки крайне редко.

Это надо было нечто — совсем уж «героическое» совершить!

Почему, спросите?

Да, потому что «гегемон» — опора новой власти, авангард социалистическогообщества, носитель пролетарского классового сознания и многия, многия, многия…

Более энергично боролись с религией, мещанством, «упадничеством», танцем фокстротом, или даже просто — с любительницами носить шёлковые чулки и с любителями одевать галстук-бабочку. При этом почему-то — приравнивая эти явления к пьянству, наркомании, проституции и азартным играм.

Просто не по-детски вставляет, что рабочих-алкоголиков — ставили на одну доску с так называемыми «рвачами», говоря современным мне языком — рабочими-трудоголиками…

Рисунок 29. Советская Власть хорошо понимала весь вред приносимый пьянством на производстве и с этим явлением все 70 лет боролась. В основном плакатами, взывающими к совести «гегемона».

Дурдом, блядь!

Извините за опечатку…

Ну, а если пропойца, какой-никакой — но квалифицированный токарь-слесарь, каких на советских заводах буквально наперечёт — то он вообще неприкасаемый, как священная индейская корова с прямыми рогами.

То и дело, от отдельных носителей «передового сознания» можно было услышать примерно такое:

— Не могут меня замести в силу происхождения. Пущай я чего хошь сделаю — во всем мне будет льгота.

Дело доходило до того, что гегемоны требовали от администрации свободной продажи спиртного на предприятии, угрожая забастовкой.

Да! В 20-е годы рабочий класс имел официальное право на забастовку и частенько ею пользовался.

В общем, мечты кремлёвских «мечтателей» о том, что после революции и освобождении пролетариата от гнёта капитала — завод станет дворцом труда, а сами рабочие — автоматически превратятся в политически сознательных, грамотных и добросовестных членов нового общества — как «Титаник» во тьме, налетели на ледяной айсберг неприглядной реальности и разбились об него вдребезги.

Время наивных мечтателей кануло в Лету, настало время суровых прагматиков.

Когда товарищ Сталин в конце 20-х — середине 30-х годов, стал «кровавым диктатором и тираном» — он это дело немного исправил. На гегемона перестали смотреть как «священную корову» и, за опоздания и тем более — прогулы, стали строго наказывать — вплоть до отправки в места «не столь отдалённые», но зато со здоровым климатом.

Алкоголизм перестали считать болезнью — переведя его в разряд социальных пороков — враждебных социалистическому образу жизни, а алкоголиков стали лечить принудительно.

Главное же: государство сформировало целую индустрию досуга. Населению, в «добровольно-принудительном» порядке — предлагались клубы, участие в самодеятельных хоровых и драмкружках, танцы, спорт и прочее занятия — способствующие формированию нового советского человека.

Такой, по представлению власти — должен быть далёким от религии, хотя бы поверхностно знакомым с трудами «основоположников», в быту опрятным, в «злоупотреблениях» умеренным…

Культурный советский человек должен — следить за событиями в мире и стране, по мере возможности — заниматься физкультурой и спортом, по мере способностей — заниматься наукой или изобретательством, интересоваться искусством и соображать в технике…

И надо признаться — во многом это у них получилось!

Иначе, почему столько народу тоскует-ностальгируют по СССР?

Но надо признаться так же, что искоренить пьянство до конца не удалось… И как только ослабло, а затем вообще было снято государственное принуждение к «здоровому образу жизни»…

Иначе, почему говоря слова таксиста из «Брат-2»:

— Да что ж такое⁈ Были же люди как люди и вдруг все сразу стали кретины! Парадокс…

— Да, никого «парадокса», — я шёл вдоль «чудной при тихой погоде» Невы и, сам с собой разговаривал вслух, — «нового человека» (как и новый сорт редиски или породу кошек, к примеру) можно получить только методом селекции — а не читкой абзацев из классиков марксизма и лекциями о том, как в САСШ геноцидят негро-американцев. И на это подчас уходят века, а не «пять-десять лет» — за которые мы должны догнать развитые капиталистические страны.

Интересно, а сколько времени у человечества ушло на переход от кочевого образа жизни — охотников или скотоводов, не важно, на оседлый образ жизни? Изрядно, да ещё и не у всех получилось — судя по образу жизни некоторых довольно крупных народностей, к примеру — румынских цыган, украинцев-гастарбайтеров или арабов-бедуинов.

«Кто виноват» — выяснили, а что делать?

Сказать по правде, в генетике я не шарю от слова «совсем» и, даже почти нет никакой инфы по этой науке в моём «послезнании» на компе. Но, где-то слышал, что для прочного закрепления в наследственности какого-то признака у биологического вида — нужно чтоб сменилось как минимум семь поколений.

Ещё большее недоумение чем коммунистическая, у меня вызывает программа Шаталина-Явлинского «500 дней» — о переводе псевдоплановой (лично моё мнение, которое не навязываю) экономики СССР на рыночную…

Эти то двое — в отличии от «недоучившегося семинариста» Сталина, должны знать про генетический фактор? Так откуда тогда такая дилетантская уверенность⁈

— Веками в Европе вешали за срубленное без спроса дерево, а особи не сумевшие приспособиться к «законам рынка» — вымирали с голоду целыми семьями не оставляя потомства… Прежде чем вывели современного мне политкорректного толлераста… Толлерантного либераста! Но об этом, путешествуя по европейским городам — не принято задумываться. Принято только восхищаться всем «общеевропейским», заодно поругивая Россию — её неустроенность, «дикие обычаи», порядки и особенно — за дороги. Никто не хочет думать во сколько «потерянных поколений», к примеру, Германии — обошлись эти автобаны и аккуратно постриженные зеленые лужайки перед бюргерскими домиками.

Кстати, о «негро-американцах»…

Тем и ста лет не хватило, чтоб адаптироваться к городскому образу жизни!

Как привыкли при плантаторах «гаситься» — как только надсмотрщик с палкой отвернулся, так и до сих пор «гасятся» — уж в третьем поколении живя на пособиях от бывших владельцев.

Поэтому «белые» и «чёрные» городские кварталы в Америке — до сих пор очень сильно друг от друга отличаются. Зачастую, вторые напоминают каменные джунгли — населённые агрессивными гориллами и, без помпового ружья и группы хорошо вооружённых друзей — заходить туда не рекомендуется даже полицией.

— Так почему в России как-то иначе должно быть? Почему в представлении некоторых, русский мужик — освобождённый из рабства в одно время с негром, должен походить на белого американца — а не на чёрного?

Значит, что? Остаётся только развести руками и как один сказочно-исторический персонаж, сказать:

— Що маємо — те маємо!

Где-то в подсознании всплыло:

«…Иначе нас сомнут!».

Отмахиваюсь с досадой:

— Да, флаг Вам в руки, Иосиф Виссарионович! И до кучи — барабан на шею…

Так, что делать?

— Не грузите меня, я не Сталин — я не знаю, что делать.

[1]В 1919 г. в здании бывшего Чесменского дома инвалидов на Московском шоссе был организован первый в стране концентрационный лагерь принудительных работ для женщин, через который менее чем за год прошло 6,5 тысяч женщин, сверх половины которых были проститутками.

[2]Эта глава навеяна книгой Ульянова С., Сидорчук И. «Пагубные страсти населения Петрограда — Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока».