Когда Краснощёкова арестовали, Маяковский и чета Брик находились в Берлине. Поэт первым вернулся в Москву и, узнав о новости — сообщил супружеской чете, задержавшейся с оформлением ввоза в СССР купленной мебели, об этом событии.
Рисунок 54. Дружная семейка: В. Маяковский (Щеня), Л. Брик (Киса) и О. Брик (Котик).
Старая любовь не ржавеет и приехав в Москву, семейка Бриков — даже переселилась поближе к «Матросской тишине», где томился в заключении… Эээ… Один из возлюбленных Лили.
«Киса» (Лиля Брик) — была так шокирована приговором, что подумывала об самоубийстве: «Вряд ли я его увижу. Думаю о самоубийстве. Я не хочу жить».«Шеня» (Маяковский) — как обычно ревновал-мучился…
И творил!
Что чувствовал, говорил или делал «Котик» (Осип Брик) — история умалчивает. Возможно, он просто на всё забил и на всех поклал — оберегая душевное здоровье.
Тоже — молодец, с одной стороны.
Всё это было мне известно из скачанной когда-то в далёком будущем книжке про «секс-символ эпохи НЭПа[1]», поэтому я не сильно удивился когда весной 1925 года увидел эту блядс… Извиняюсь — «шведскую семейку» в Ульяновске. Со времени вынесения приговора, они побывали в Париже, на юге Франции и Берлине. Планировали посетить Британию и Штаты, но в страны развитой демократии этот «любовный треугольник» не пустили — заподозрив в коммунистической секс-пропаганде.
Хахаха! В те времена, это у них — «секса не было»!
Мы же в эпоху НЭПа, в этом отношении, как и в области балета — впереди планеты всей. Разве что ещё до бородатых женщин не опустились, до бракосочетаний гомосеков не догадались и до операций по перемене пола — не дошли, по причине полувековой технологической отсталости.
Знать то я знал…
Но то была — «реальная история», над изменением которой я уже изрядно потрудился-постарался.
В «альтернативной истории» же, вернувшись из заграничного турне и не обнаружив Краснощёкова на привычном месте в «Матросской тишине» — семейство Брик и примкнувший к ним Маяковский, видимо решили инкогнито навестить Александра Михайловича в «Ульяновском ИТЛ».
Мной, этот неожиданный и вероломный «ход конём» текущей реальности — был полностью позорно прошляплен.
Они как раз беседовали с портье «Красного трактира», когда я, будучи «в партикулярном платье» — как раз спустился в зал со второго этажа «Красного трактира» и подошёл к стойке. Мои мысли были о чём угодно, кроме этой известной нимфоманке и её дежурных мужьях. Ещё, рассеяно подумал про Маяковского — стоящего ко мне спиной: «Во, какая дылда!», когда обходя его — мой изумлённый взгляд буквально скрестился с изумлённым взглядом «женщины-вамп». Где-то в районе копчика тревожно заныло и, сперва приветливо ей кивнув, а после рассеяно-озадаченно похлопав себя по карманам:
— Кажется, портмоне на крышке фортепиано забыл…
Развернулся и, уже было удрал обратно вверх по лестнице — как «Киса» злобно зашипела:
— Это он! Тот мерзавец! Быдло, хам, плебей, подонок!
Весь присутствующий в этом заведении народ, в полнейшем обалдении оборачивается на меня, как будто впервые увидев.
— Нет, это вовсе не я! — и было ходу.
Однако, не тут-то было:
— Владимир! Он уходит! Ну, что ж, ты⁈ Будь мужчиной!!!
Чувствую тяжесть чьей-то руки на плече, притормозивший мою позорную ретираду и угрюмо-рокочущий бас:
— Постойте-ка, гражданин!
Делать нечего, деваться некуда — разворачиваюсь, надеясь заболтать эту проблему, и:
— ХЛЕСЬ!!!
Щеку ожгло пощёчиной — это мне Маяковский врезал по морде, сука… Гений!
Меньше всего это напоминало средневековый обряд посвящения в рыцари, поэтому пользуясь что стоял на пару ступенек выше — двумя ладошками ему враз по обеим ушам:
— ХЛОП!!!
В глазах изумление и боль, должно быть всемирно известному поэту — по ушам не так часто бьют, чтоб было время привыкнуть. Но, тем не менее — замахивается огромным кулачищем, целя мне прям промеж места расположения предполагаемых «рогов». Я тоже — далеко не промах: готов уклониться и пнуть в промежность — чтоб всенародно любимый поэт слегка остыл, вспомнил что он мужчина — а не женская гигиеническая прокладка и начал соображать более конструктивно…
Но тут пронзительный двойной пронзительный бабский визг: то моя Софья Николаевна — сцепилась в клинче с его «Кисой».
Описывать женский бой без правил — даже моего недюжинного литературного таланта не хватит, поэтому сей момент в творческом бессилии опущу…
«Котик» принял вид ещё более пофигисткий чем был до того, персонал «Красного трактира» и посетители — пребывали в виде выпавшего на дно водоёма осадка, а ни одного милиционера со свистком поблизости не оказалось… Впрочем, как всегда в подобных случаях. Поэтому растаскивать осатаневших баб пришлось нам с Владимиром — в чём мы и преуспели, хотя и с великим трудом.
Если нам с «Щеней» можно было присудить боевую ничью, то в женском — «по очкам» победила всё-таки Лиля Брик. Правда, применив «запрещённый приём», с изрядным ядом обратившись ко мне:
— Извини, я не знала что ты здесь с мамой.
Моя Софья Николаевна расплакалась и убежала наверх: она ужасно комплексовала по поводу нашей с ней разницы в возрасте… Возраста тел, разумеется. Ментально, я был — как бы не вдвое старше её, она это чувствовала и вела себя соответствующе.
Мне за хозяйку «Красного трактира», с коей было проведено так много страстно-жарких ночей — стало обидно, поэтому усугубил:
— Ну и стерва же Вы, Лиля Юрьевна! Жалко, что на «Титанике» Вас не было — когда он утонул.
Вижу, Маяковский — вновь быкует, замахиваясь. Тотчас поднимаю руку с открытой ладонью:
— СТОП!!! Не знаю, как там в Европах — откуда к нам прибыла ваша группа «свингеров», а в нашей тихой провинции — принято устраивать «бой быков» в специально отведённом для этого месте.
Неподалёку, между стадионом и спортгородком — есть довольно укромное местечко, где местные хроноаборигенны выясняют меж собой отношения.
Откровенно надсмехаясь надо мной, басит:
— Не слишком ли хлипко для боя выглядишь, «телец» семимесячный?
Врёт, орясина длинномерная!
«Там» — меня моя мама, как положено — девять месяцев вынашивала, прежде чем благополучно разрешиться от бремени. А «здесь» — я за несколько секунд клонировался, я так думаю. «Телец семисекундный» — ещё куда не шло, но «семимесячный»…
Ты мне ещё за слова ответишь!
Окинув с ног до головы, иронично снизу верх глядя, задиристо выпаливаю:
— Типа — здоровый, что ли? Так, запомни Четвёртый закон Ньютона: чем крупнее шкаф — тем с большим грохотом он падает!
Смотрю, Софья Николаевна мигом проплакавшись, со второго этажа — целит в «секс-символ» из мужниного ружжа:
— Серафим, отойди! Я, счас «бекасом» — из жоп…пы этой шалавы, дуршлаг для нашей кухни сделаю!
Не, ну до чего сексуально выглядит — так бы и «влындил»!
Коль после сегодняшнего жив-здоров останусь — обязательно надо будет разнообразить наши с ней постельные сцены эпизодами с заряженным ружьём.
Тут, та бабка ещё — кухработница, добавляет экстрима:
— Сперва в еёйного ёб…ыря пали, Софьюшка! А эту лахудру я ухватом хвачу — она и окочурится вмиг!
— Этого длинного — Серафим сам из «нагана» застрелит, не сплошает чай!
Не, ну — цирк шапито…
Однако, она точно счас по ней бабахнет самой мелкой дробью вперемежку с самой крупной солью…
Впервые за время наших с ней близких отношений, подражая Климу Крынкину, я грозно прикрикнул:
— Цыц, баба! Убежала на кухню — чугунками греметь! А ты, старая, какого лешего сюда припёрлась с этим дрючком? Брысь за печку — «шептунов» пускать!
В этих заповедных местах сурово-кондовый патриархат — ещё не пал окончательно перед сладко-липкой эмансипацией. Слово мужицкое — что-то ещё стоило и, обе представительницы противоположного пола меня послушались. Правда, Софья Павловна — перед тем как покинуть нас, опасливо:
— Серафимушка! Ты там осторожней с ним — вон какой здоровый…
Несколько излишне бравурно, я:
— Диплодок — куда как здоровее был, да и тот — уж давно вымер.
Часто ей рассказывал про динозавров, сколько в каждом из них было мяса и сколь крупные яйца они несли.
Одним — весь Ульяновск можно было накормить!
Но это я отвлёкся.
Обращаясь к Владимиру Маяковскому:
— Так, что? Схлестнёмся «гребень на гребень» — как меж пацанами водится, иль засцал?
Признаюсь честно — надеялся, что он всё же «засцыт».
Однако, ни фига!
Тем временем на шум спустилось большинство постояльцев гостиницы, немало народу ввалило с улицы, поэта опознали и повсюду послышались сперва шёпотки, а затем и выкрики:
— Это ж — Маяковский… Маяковский! МАЯКОВСКИЙ!!!
Кто-то, взяв меня за рукав, теребит:
— Серафим, Серафим! Это ж — САМ(!!!) Владимир Маяковский!
— И что ж мне теперь? Кровью от восхищения сцать⁈ Подумаешь — какой-то там «Маяковский»… Да, будь он хоть сам Кассиус Клей! А люлей он у меня сегодня огребёт — это однозначно.
Впрочем, прекрасно отдаю себе отчёт что самому «огрести» — вероятности куда как значительно больше. Не знаю, возможно — это у меня синдром Герострата: хоть так — да увековечит своё имя.
Поэт с готовностью и даже с немалым апломбом:
— «Схлестнёмся», коль так настаиваешь! Показывай, где здесь у вас «ристалище».
Народ безмолвствует, куея…
Прям как у самого Пушкина в «Борисе Годунове»!
На «ристалище» прибыли уже в сопровождение внушительной толпы, которую при желании можно было принять за антиправительственную демонстрацию, или даже за начало очередной «апельсиновой» революции в какой-нибудь вэликой аграрной дэржаве. В ней, даже затесалось несколько милиционеров — кои, впрочем, не предпринимали пока никаких активных действий.
Народ, образовавший «круг» терзали самые противоречивые чувства.
С одной стороны — вроде всенародно любимый, всемирно известный поэт…
С другой стороны — «наших бьют»!
Причём большинство делали ставки явно не на меня: уж больно непритязательно я выглядел по сравнению с именитым соперником. Впрочем, в конечном итоге — почти никто не сомневался и, лишь спорили о том — на какой минуте я его пристрелю:
— Счас он его враз — как этот, как его? Как их Дантес — нашего Пушкина!
— Ему, чё? Справка есть — закон не писан! Фрол Изотович пожурит, Абрам Израилевич поругает, Михаил Ефремович — пилюлю какаю даст и как с гуся вода!
Несколько сомневались и спорили насчёт моих бойцовских качеств, что было весьма обидно:
— Этот нашего — соплёй перешибёт!
Но мои шансы, тоже котировались достаточно высоко:
— Скажешь тоже: его железный трактор давил — не задавил! А этот антилигент по любому — жиже машины будет.
В толпе, том и дело интересовались «мухой» — которая нас «укусила» и, самой популярной версией была моя мнимая контузия:
— Апосля того двенадцатидюймового польского фугасу — он на всех как бешенный кидается!
— Мелкий, как блоха — но до чего же лют!
Впрочем, были и варианты: «видоки» — реальные или мнимые, тут же опровергали:
— Да, не — не так всё было… Тот длинный, с вон той шлёндрой к нам приехал, а наш не будь дурак — её за задницу ущипнул.
— Не ущипнул, а хлопнул!
— Погладил всего лишь, да видать — против шерсти.
— Не поймёшь этих баб: бьёшь — не нравится, гладишь — ваще дуреют.
Лиля Брик присутствовала и её фигура — мужикам откровенно не нравилась:
— Эту, штоль? Тьфу… И как только позарился: у его Софьи то — жоп…па ширше. Не иначе, как по темну дело было.
— А ты Графиню вспомни: у той жоп…пы — ваще нет. И тем не менее — женихались, же!
Мечтательно:
— Да… Будь здесь наша Лизавета — мы б уже за упокой этой лярвы самогон пили и блинами закусывали…
Скидываем пиджачки: он — парижского пошива, я — одного не менее искусного, но дюже жадного до денег нижегородского еврея и передаём их «секундантам»:
— Ну… ПОНЕСЛАСЬ!!!
Послышались непрошенные советы Маяковскому:
— Слышь, длинный? Ты его там шибко по голове не бей! Вообще умишком «тронется». Вы то уедите, а нам с ним тут — жить-мучиться.
Тем не менее, первый удар был именно по голове и я его пропустил!
Лишь успел чуток присесть и «пудово-поэтический» кулак — не вбил одним махом мне зубы в глотку, а всего лишь попав в лоб — посадил на оппу. На пару, а может больше секунд — «потерялся» как ёжик в тумане, в котором почему-то летали разноцветные искры и слышался весёлый колокольный звон.
Как сквозь вату, слышу:
— Ну всё — разбегайся народ! Счас он напропалую во все стороны палить начнёт…
Правила джентельменского поединка соблюдались — «лежачего не бить» и, подождав когда я приду в себя, Маяковский подошёл и, протянув широкую — как вяленный лещ ладонь, улыбаясь спросил:
— Может, с тебя достаточно? Извинишься принародно перед Лилией Юрьевной и, на этом закончим сей нелепый инцидент.
Встав, воспользовавшись любезно предоставленной им возможностью, я удивлённо:
— Извиниться? За что? За то, что не наставил вам с «Котиком» рога, хотя мог⁈ Ну, уж нет — продолжим!
Поэт, взбешён презело и буен в неправедном гневе:
— Так, тебе мало⁈ НА!!!
В этот раз я был наготове и поднырнув под атакующую правую руку, обеими руками схватившись за его плечи и подпрыгнув — нанёс сокрушительный удар головой в подбородок. Лязгнули зубы («как бы язык не откусил!», — запоздало) и, на оппе оказался мой противник.
— А наш то, — послышалось сквозь одобрительный гул, — головой работать могёт!
— Помню, мы с кумом-покойничком — быка-семилетку валили, — в ответ, — так после удара балдой меж рогов — тот точь-точь так же, кума и забодал… Царство ему небесное!
Так же, по-джентельменски, подождав когда Маяковский придёт в себя — подхожу и как можно более приязненно улыбаясь, протягиваю руку:
— Может, с тебя достаточно? Извинишься принародно перед мной — за сей нелепый инцидент с пощёчиной и, разойдёмся бортами — как два парохода посреди Миссисипи.
— Извиниться? После того, как ты…
— Что, «как я»?
Что, интересно, она ему такого наговорила про меня?
Ревёт бычарой, вскакивая:
— ПРОДОЛЖИМ!!!
Избежав бурной всесокрушающей лобовой атаки, я «затанцевал» вокруг Маяковского, при любой возможности контратакуя.
Тот, забеспокоился:
— Дерись честно, недоносок!
— Как только подрасту до твоих габаритов — так сразу, сейф с отходами жизнедеятельности!
Неоднократно видел, как бьются-дерутся хроноаборигенны: никакой техники — всё наскоком, да нахрапом. Очень редко попадается хладнокровный и думающий боец.
Далее, поединок продолжился с переменным успехом и обоюдными телесными повреждениями лёгкой тяжести. На его стороне — рост и вес, на моей — молодость и здоровый образ жизни.
Я пропустил зачётный удар в «фанеру» — отчего она выгнулась как мембрана в обратную сторону и обратно выправилась. Как говорится — «на сердце стало очень тяжело». Он проворонил целую серию молниеносных ударов под дых и в печень, отчего побледнел и стал дышать через раз.
От удара в левое плечо — оно онемело, а рука повисла как плеть… Компенсировал пинком подошвой берца под колено, отчего поэт заметно охромел.
Наконец, когда мы с ним оба окривели — обзаведясь почти одинаковыми бланшами под левыми гляделками, я сказал:
— Тебе не кажется, что если мы продолжим — то примем вид египетских мумий?
— Извинись… — тяжело, хрипло дышит.
— Шиш… — я выглядел намного свежее, — мне-то пофиг, а тебе в этом году в Америку ехать.
— … Откуда знаешь?
— «Оттуда»… Будешь дальше быковать — очутишься экспонатом в Нью-Йоркском «Музее естественной истории», а не туристом в отеле «George Washington».
Вижу — и рад бы, да эта «кошма в юбке» — держит его за самое сокровенное:
— Она, не…
— Понимаю. Тогда, предлагаю перевести наш поединок из вульгарного мордобоя в поэтическое состязание. Забьёшь меня рифмой — извинюсь перед Лилией Юрьевной.
Сомневается.
— Тебе важнее ездить или шашечки рисовать?
— Что?
— Тебе надо, чтоб я извинился или просто руками помахать?
Обрадованно-подозрительно:
— Точно извинишься?
На всякий случай, пальцы за спиной «крестиком»:
— Да, чтоб я сдох!
— Условия?
— Каждый день читаем стихи — определённого размера, конечно, которые ещё не публиковались… Не парься — договоримся, об условиях!
Подзадориваю, беря «на слабо»:
— Опять сцышь?
— Согласен!
Он, даже не спросил — что я потребую, в случае выигрыша. По ходу, он меня снова недооценивает. Ну, что ж — один раз ты уже лажанулся, Вован!
— В случае же, если победителем окажусь я…
Взгляд презрительно-снисходительный:
— … Извинюсь, что дал тебе пощёчину.
Усмехаюсь:
— Экая невидаль — мужику по морде получить! Местные, от делать нечего — то и дело друг друга волтузят и, даже не думают каждый раз извиняться.
— Тогда, что ты хочешь?
— Слушай внимательно…
…Когда я сообщил, что хочу — у Владимира Маяковского шары на лоб полезли, а челюсть отпала:
— Ты сумасшедший?
— Нет, всего лишь два раза контуженный. Первый раз — польским фугасом, второй раз — тобой.
Действительно, именно после его удара в лоб — меня как Ньютона после яблока, осенило одной довольно рискованной — но зато многообещающей идеей. Должно быть мои мозговые извилины — сотряслись и в нужную комбинацию сложились.
Ещё одна версия:
— Ты шутишь?
— Никаких шуток! Условия поединка будут официально оформлены у нотариуса, так что не соскочишь.
— …
— Так, что? Соглашаешься или продолжим друг другу «фотки» ретушировать? Кстати, предупреждаю: челюстно-лицевого хирурга в Ульяновске нет. Мне то — пофиг, а вот как ты потом будешь стихи в Америке эмигрантам читать…
Отбросив сомнения, протягивает свою ладонь — широкую, как панцирь камчатского краба:
— Согласен!
Остаток дня ушёл на утрясение условий пари, ещё неделя на создание и приезд специального общественного жюри и прочие организационные вопросы. Позже прослышав, в наш город съехалось множество причастного к поэзии народу, корреспонденты газет — рабкоры и фотокоры, в большинстве своём прикормленные мной. Жилья не хватало и гости города ночевали даже в Волисполкомах ВКП(б) и РКСМ, волостном Совете народных депутатов, в зале Народного суда и, даже в свободных камерах предварительного заключения…
Да, везде!
Лишь в Райотдел НКВД, в собственный кабинет, Абрам Израилевич никого ночевать не пустил — по причине своей зловредной жидовской натуры.
На две недели, Ульяновск стал поэтической столицей России — когда в недавно построенном ульяновском «Дворце культуры и досуга», началась моя поэтическая дуэль с Владимиром Маяковским.
Лиля Брик миловалась в комнате свиданий с Александром Краснощёковым — о чём я своевременно получал самые пикантнейшие подробности, а Маяковский действительно — ревновал, психовал, страдал и творил шедевры. Начав с ещё не законченного «Третьего фронта» — посвящённого Первому всесоюзному съезду учителей, он продолжил «Рабкором», «Немножко утопией», «Двумя маями», а затем ваще — понёс какую-то дикую «отсебятину», не имеющуюся в моём «послезнании».
Я же, особо не заморачивась, шпарил подходящие к эпохе или наскоро переделанные стихи поэтов — творивших гораздо позже, предпочитая Роберта Рождественского — похожего по стилю на стиль стихов соперника. Мне, злые языки приписывали плагиат — но Маяковский подтверждал, что это стихи не его.
Жюри оценивало — является ли прочитанное нами стихами, подходящими к условиям состязания и, тут же корреспонденты наперегонки бежали на почтамп — стремясь передать их в свои редакции первыми.
Когда бланш под глазом полиняв — из сочно-фиолетового стал блёкло-желтоватым, в комнате свиданий ИТЛ — я предстал пред виновницей всего этого грандиозного шухера…
Пред Лилей Юрьевной Брик, то бишь — секс-символом эпохи НЭПа.
Впрочем, почему лишь какой-то одной — вполне определённой эпохи?
Лилю Брик, например, я очень легко могу представить в начале 21 века.
«У нас», эта особа обязательно бы вела блог в «Инстаграме», имела бы пару миллионов подписчиков на «Ютубе», а ее скандально-«откровенные» фото заполняли бы передовицы «глянцевых» журналов. Она бы обязательно участвовала в каком-нибудь «Доме-2», её повсюду бы преследовали вездесущие папарацци, а строчки об её «романах» — подобно фронтовым сводкам, занимали верхние строчки рейтингов ведущих информационных агентств.
Блуждая по необъятным просторам Интернета, мы обязательно натыкались бы на всплывающие окна с вирусной рекламой: «Лиля Брик раскрыла свой секрет обольщения: как заставить самых умных и талантливых мужчин подчиняться тебе и боготворить тебя? Надо внушить мужчине, что он замечательный и даже гениальный, но что другие дуры-бабы — этого не понимают и не ценят. И разрешать ему то, что они никогда не разрешают ему делать. Например: курить в постели, писцать не поднимая стульчак унитаза, приводить друзей попить пивка среди ночи и, шляться — где, с кем и когда ему вздумается без спроса. Ну а остальное сделает ваше классное нижнее бельё…».
— Это то красное бельё, что Вы когда-то обещали мне показать?
Изумительно-чудные карие глазки «женщины-вамп» тотчас стали в пол личика — как у мультяшной героини, а само оно — несколько «по-кобыльи» вытянулось… Если так можно выразиться о даме, конечно.
Она ожидала появления своего возлюбленного осужденного коррупционера, находилась несколько «не в форме» возлегая на кровати и, просто впала в ступор — увидев вместо Краснощёкова меня. Ещё больше она была шокирована, что я бы в форме нквд-эшника, при портупее и «левольверте» в кобуре.
Тоже, так сказать — «символ» эпохи.
Именно поэтому думаю, эта особа не метнула в меня табуреткой — хотя сие желание легко читалось на её незаурядно-фотогеничном личике. Нет, она вовсе не испугалась «кровавой гэбни» — не то время и не тот характер… Просто крайне изумилась от неожиданности и на некоторое время «зависла» — как слабый комп от загруженной в него навороченной «игрушки».
Лишь бы «вылета» не было — волостной дурдом ещё только в стадии проектирования.
Но, это всё фигня — «прелюдия», так сказать!
Лиля Брик буквально на оппу села — когда я обворожительно улыбнувшись, вынул руку из-за спины и преподнёс ей букет первых полевых цветов… Крайне непритязательно, если не сказать больше, выглядевших.
Увы, но хотя в генеральном плане Ульяновска предусматривался свой аэропорт — транспортники из Голландии с тюльпанами, к нам пока не летают. Цветочных «комков» с кавказцами, тоже поблизости не наблюдается…
«Що маемо — то маемо», — как сказал в далёком будущем один сказочный персонаж, правда — совсем по другому поводу.
А полевых цветов, хоть охапку — в любое время нарвёт местная ребятня за небольшое вознаграждение или даже просто за «спасибо».
После непродолжительной «немой сцены», не вставая с кровати, она недоумённо спрашивает:
— И что это значит?
— Только не подумайте чего плохого!
Чуть ли не насильно всучив ей «веник» в руки:
— Это значит, Лилия Юрьевна, что я пришёл не извиниться — а объясниться за моё поведение, так Вам досадившее. Примите ли Вы мои объяснения, иль прикажите тотчас удалиться?
Вижу, пребывает в состоянии растерянности. Хочется «послать» — край как хочется, но в тоже время — снедаема остро-жгучим женским любопытством, которое не одну кошку погубила.
Будучи дочерью народа — давшего миру множество пророков, банкиров, ювелиров, юристов, дантистов, революционеров, воров и просто знаменитых одесских биндюжников, Лиля ответила вопросом на вопрос:
— Сами то, что мне порекомендуете?
Увы, но как это часто бывает в отношениях между полами — она решила переложить ответственность за принятие решения на ближайшие широкие мужские плечи.
Поставив перед ней некий незатейливый предмет убогой казённой обстановки и усевшись поудобнее — насколько это было возможно на простой деревянной табуретке с щелевидной дыркой посредине, я начал:
— Я бы порекомендовал бы Вам выслушать мои объяснения. Хотите знать почему?
— Ну… — слегка закатывает глазки и несколько шутливо, с лёгким оттенком эроса, — предположим… Хочу!
У меня слегка «зашевелилось» в штанах, но усилием воли подавив естественно-плотское вожделение, я как можно более безразличным голосом:
— Потому что, за объяснениями — последует предложение, от которого Вы не сможете отказаться. Мало того — ни одна женщина не сможет от него отказаться! Если она конечно настоящая женщина, а не простое «технологическое отверстие» для деторождения.
Так, вмиг посерьёзнев:
— Хорошо! Я готова выслушать Вас…
— Серафим Фёдорович.
— Слушаю ваши объяснения, Серафим Фёдорович, — в её тоне вдруг, откуда ни возьмись появились стальные нотки, — только покороче, попрошу Вас: у меня назначено свидание с Александром Михайловичем и никто не вправе помешать ему!
— Хорошо! Постараюсь уложиться буквально в пару фраз…
Встав и немного походив, я остановился перед «секс-символом» эпохи НЭПа и с чувством:
— Я в Вас влюбился буквально — с первого взгляда, Лиля Юрьевна…!
Это произвело соответствующий, ожидаемый мной эффект: «удивить, значит — победить»!
—???
— … Но это произошло не в кафе «Стойло Пегаса» — логове поэтов-имажинистов, а гораздо раньше. И влюбился я в Вас, не как в женщину — а как в великий талант кинозвезды, увидев ваш образ балерины в «Закованной фильмой». Я, как тот несчастный художник — отправился в поисках Вас в страну «Любляндия» и, что же я увидел?
Врать женщинам повышая их самооценку — не только практически полезно, но и жизненно необходимо. Для ихнего же блага.
Наклонившись и приблизив лицо к лицу, выдыхаю прямо в душу:
— И что же я вижу, Вас встретив? Какие чувства я испытал, когда мой идеал рухнул с сияющих небес в расшатанную моими предшественниками койку? Сказать, или сами догадаетесь…?
Слегка покраснев, отводит взгляд.
— … Вы на что променяли свой талант? На роль приживалки при так называемом «пролетарском» поэте⁈ Да, Вы всех этих поэтов — оптом купить и затем в розницу продать способны!
Яростно прикусив губу:
— Мне больше не было предложений сниматься, понимаете⁈
С облегчением выдохнув, встаю перед ней на одно колено и приложив ладонь к сердцу:
— Вот я Вам и делаю предложение: станьте моей кинозвездой, Лилия Юрьевна!
Если бы я ей предложил анальный секс с марсианином-рептилоидом в летающей над Кремлём «летающей тарелке», уверен — она удивилась б, меньше:
— «Кинозвездой»⁈
Отмороженно-уверенно:
— Ну, да! Я хочу открыть акционерное общество, студию по производству игровых коммерческих фильмов…
Помните ильфо-петровскую Эллочку-«людоедочку» — дистанционно воюющую с какой-то американской топ-моделью? Заверяю вас — все бабы такие, даже самые умные из них и, со словарным запасом — «весящим» как вся Википедия. Поэтому, трэба трохи плеснуть керосинчика на «тлеющий» конфликт:
— … И если не Мэри Пикфорд из американского Голливуда, то нашу Веру Холодную — Вы точно способны затмить, уверяю Вас.
— Вы — сумасшедший?
Лезу в нагрудный карман:
— Нет, заверяю Вас! Всего лишь — контуженный, у меня и справка есть.
Мда… Что-то не сработало!
Дуры-бабы, почти никогда не могут поверить в своё счастье — что им не предлагай, хоть Луну с неба. Достаёт из портсигара тонкую, длинную и явно «нездешнюю» папироску и прикурив от такой же спички, затянувшись — насмешливо выдыхает дымом в мою сторону:
— Да, Вы не только поэт, Серафим Фёдорович — но ещё и сказочник!
Как можно рассудительней — с тактом, чувством, с расстановкой:
— Я вовсе не уверяю, что именно так и произойдёт — причём без сучка и задоринки. Однако, у Вас будет ШАНС!!! Один-единственный, хрупкий, шаткий, призрачный — но шанс. Который, Вам больше никто не предложит.
«Выдыхает» во второй раз:
— Не считайте меня за легковерную дурочку! Это потребует очень больших денег — они у Вас имеются?
— У меня имеется связь с людьми, которые готовы вложиться в создание советского коммерческого кинематографа.
Откровенно стебается:
— Так Вы, кто — поэт, аферист или милиционер? Что-то я не пойму?
Как её ещё пронять? Может, так:
— Если Вы откажитесь, Лилия Юрьевна, то я найду другую девушку и сделаю её всемирно известной кинозвездой… А Вы будете локти грызть, да ночами выть в подушку от осознания упущенной возможности!
Подействовало, но совсем в другую сторону. Она злится, она в бешенстве, она на грани нервного срыва. Слов было много, не все из них достаточно политкорректны — чтоб их приводить дословно, но последняя фраза, произнесённая «с чувством»:
— … Это невозможно, будь Вы — хоть самим дьяволом во плоти!
Заставила меня пытливо-пристально взглянуть в её сузившиеся зрачки и буквально на пару секунд задуматься.
Естественно, как и в любом приличном «заведении» подобного типа, в Ульяновском ИТЛ есть свой «особый отдел» следящий за контингентом с целью профилактики правонарушений. Чтобы знать кто из зэка и чем дышит и, не замышляет ли к примеру — бунт или «рывок» за колючую проволоку. Начальник «Особого отдела» посоветовавшись со мной, создал внутри лагеря небольшой штат стукачей — по большей части среди хозяйственно-бытовой обслуги лагеря.
Я отношусь к этому с пониманием: надо, значит — так надо.
С целью же недопущения слежки уже за мной самим — я с главным особистом «дружил», не забывая его «прикармливать». В свою очередь, тот охотно делился со мной кое-какой инфой относительно интересующих меня зэка.
Увы!
Но реальная жизнь такова, что ради дела иногда приходится рыться в чужом «грязном белье» и подсматривать в замочную скважину. Излишне щепетильного в вопросах мнимой чести, в лучшем случае — ждут козни за спиной, а в худшем — нож воткнутый в спину.
Сутки назад, проанализировав подробные донесения внутренней агентуры об свиданиях Лили Брик и Александра Краснощёкова и, их «занятиях» во время оных, я понял, что наша советская «секс-символ» — фригидна, аки мраморная Венера с отломанными каким-то диким вандалом руками.
Да, да!
Сложно поверить, но это факт. Та, которой молва приписывала афоризм «Знакомиться лучше в постели» — в койке была ничуть не темпераментнее сухого бамбукового бревна. Складывается впечатление, что в отношениях с мужчинами для Лили был важен не секс — а власть над ними и постоянное подтверждение собственной неотразимости. Ну, а что делает её неотразимой в глазах мужчин вполне определённого типажа, я уже как-то пару раз рассказывал…
Однако, в данный момент я задумался: а так ли всё запущенно? А не является ли упоминание «дьявола во плоти» — оговоркой «по Фрейду», как говорится?
Буквально в пару мгновений — всё, что мне было известно об особенностях женской сексуальности — пронеслось в моей голове. Кажется, в «СПИД-Инфо» читал: одна особа, чтоб достигнуть оргазма — представляла, что совокупляется…
С тигром!
Да, да — с самым обыкновенным, усцатым-полосатым усцурийским тигром.
Может, Лилия Брик подсознательно жаждет отдаться воплощению дьявола?
Ещё, вот читал…
Одна «эмансипэ» — подобная этой, как-то раз совершенно случайно нарвалась на самого настоящего «альфа-самца». Тот, не разводя особых политесов и не тратя времени на «прелюдии» — практически изнасиловал её в довольно грубой форме. Так вот, вместе с искренним возмущением мужским сексизмом, та признаёт: большего сексуального удовлетворения — ей испытывать никогда не доводилось.
Я не зря упомянул, что Лиля Брик — «неотразима в глазах мужчин вполне определённого типажа». Её «кормовая ниша» — люди богемы, ведущие себя с «прекрасной половиной человечества» соответствующим образом и среди которых вдобавок — велик процент лиц «нетрадиционной ориентации». Ей ещё ни разу не попадался настоящий мужик — который был бы способен ей «вывернуть матку наизнанку», образно говоря, конечно.
Почему для меня это так важно?
Во-первых: эта женщина не просто великосветская шлюха — далеко не просто, хотя быть может у неё ещё всё спереди… Хм, гкхм…
«Впереди», хотел сказать.
Если некоторые данные из моего «послезнания» верны: Лилия Брик, в будущем разведясь после смерти Маяковского с Осипом Бриком, став супругой небезызвестного комкора Виталия Примакова и в то же время — агентом самого Генриха Ягоды, сыграет весьма трагичную роль в «деле военных» 1937 года… Вроде бы даже, это именно она — первой сообщила в НКВД об заговоре, мнимом или действительном — в данном случае это не суть важно.
По другим сведениям она сама участвовала в том заговоре, уже была внесена тем же Ягодой в «расстрельный список»…
Но её вычеркнул сам Сталин!
Обе версии навеивает на некоторые, вполне определённые мысли — о том, что мои долгосрочные перспективы весьма неоднозначны.
Значит, что?
Эту потенциальную угрозу надо обязательно каким-то образом нейтрализовать.
Во-вторых: я собираюсь сделать из Лилии Брик кинозвезду, если не мирового, то общесоюзного значения — сродни с нашей Любовью Орловой или с немецкой Ольгой Чеховой.
А меж тем, кроме очевидных плюсов, такое «создание» — опаснее Франкенштейна.
Красивая и умная женщина, кроме всего прочего — опасно-эффективное оружие в руках того, кто ею управляет. Поэтому спецслужбы всех стран — испокон веков используют в своих интересах эту смертоносную красоту. Вспомните хотя бы библейскую легенду об Самсунге и Делиле, если лень вспоминать советский сериал о радистке Кэт — влёт завербовавшей в ряды РККА сурового эссэсмана-ветерана, прошедшего до знакомства с ней Рим, Крым, битву под Москвой и разгром под Сталинградом.
Популярная в народе и любимая массами (а именно такую я хочу сделать из Лили Брик) кинозвезда — это оружие массового поражения. Она, конечно же согласится на моё предложение стать «звездой»: не мытьём — так катаньем, не через Маяковского — так через Краснощёкова, но я своего добьюсь.
А что будет потом? В чьих руках она будет орудием? В моих? Каким образом я смогу её контролировать?
Так что, перед тем как делать из этой женщины «суперстар» (получится, иль нет — другой вопрос), я должен найти способ заручиться её верностью — чтоб это «оружие» не обратили против меня, как в случае с Примаковым.
Как это сделать?
А, может её… «Того, этого»?
А как же ещё? Компьютер ей свой показать, доказав — что я пришелец из будущего?
Даже, не смешно!
Играю на грани фола — ну, а что делать? Я её сюда не вызывал, после позапрошлогодней — новой встречи не искал…
Но раз «попала нога в колесо — пищи, но беги»!
Встав, я грозной глыбой ледника — грозящей сорваться вниз снежной лавиной, навис над ней и хриалым как у Никиты Джигурды голосом:
— А с самого первого нашего знакомства, не показалось ли Вам, Лилия Юрьевна — что я какой-то не такой?
Инстинктивно вжавшись в подушку, та:
— Да, показалось…
— Вы ещё подумали: внешностью — молод, но ведёт себя и рассуждает как старик?
На долю секунды задумавшись, согласно кивает:
— Да…
Может врут психологи, но если человек два раза подряд скажет вам «да», то и третий ответ будет таковым же, причём — он в него уверует на уровне подсознания. Ну-ка проверим… В пару секунд скидываю портупею, рывком избавляюсь от гимнастёрки, нижней рубахи и предстаю перед скукожившимся «секс-символом» с обнажённым торсом.
— И ты подумала: «должно быть — это сам дьявол во плоти»!
Здесь надо напомнить: «сверху» я лыс — как женская коленка. Ибо, мой «скальп» — удручающе жидковат и, я регулярно брею голову — предугадывая возрастную плешивость с последующим старческим тотальным облысением…
Винюсь, позабыл проинформировать: всё, что ниже головы — обладает у меня повышенной волосатостью. Особенно кудряво-кучерявая — моя мужицкая грудь, с так сказать — выступающими «рельефными» мышцами. Хм, гкхм… Софья Николаевна любит перебирать это «руно», говоря что из него можно «заплетать косы».
Ну, не знаю — возможно, она несколько преувеличивает. Женщины, вообще склоны всё преувеличивать. Или — преуменьшать.
Они такие странные, эти женщины!
Зачарованно глядя на эти «заросли», Лилия Брик как сомнамбула:
— Да… Ты — сам дьявол во плоти…
Сработало!
Сработало потому, что очень часто женщины видят в нас — не то, что мы на самом деле есть — а то, что они хотят в нас видеть.
Дальше — проще: надо играть того — кого она хочет во мне видеть и всё будет пучком.
Хватаю за локти и приподняв, грубым рывком ставлю на ноги. Жарким дыханием обжигающе пройдясь по лицу и волосам, заставив задрожать все тело в необузданном предвкушении чего-то слишком маняще-запретного — почти касаясь мокрых губ своими, хриплю:
— ДА, ЭТО Я!!! Я — Азазел, вызванный из преисподней твоими похотливыми мечтами!
«Азазел», это такой мелкий — но весьма пакостливый и не по-детски блядовитый еврейский бес, если кто не знает.
Сопротивляется, вырывается, возмущается:
— Отпустите меня! Уберите руки!
Впрочем, довольно вяло.
Задрав подол красной ночной сорочки, прям через кружевное бельё — хватаю за обе ягодицы и сжимаю их так сильно, что у неё от боли темнеют зрачки:
— Уберит… Уберит-те… Не-еее надо-ооо…
— Надо, Киса, надо!
Схватив её за талию, толчком прижимаю спиной к рядом стоящему столу из толстых, плохо оструганных деревянных плах, нактытому ляной скатертью. Не тратя время на поцелуйчики и прочие «прелюдии», запускаю руки под панталончики и нащупав пальцами среди «небритости» узкую «расщелину», как вор-медвежатник в сейф — без спросу залазаю туда.
Спустя буквально пару минут почувствовав, как «там» повлажнело, мышцы тела сами собой расслабились, а губы её разомкнулись — как будто бы требуя поцелуя, укладываю спиной на стол. Читал, что Наполеон «имел» женщин — даже не снимая походных ботфорт, покрытых пылью, копотью и прахом сражений…
И последних, это так возбуждало!
Pourquoi pas?
Мои берцы ничем не хуже буонопартьевых ботфорт.
Резким движением сорвал тонкое кружевное изделие парижских кутюрье, подхватил ноги под заднюю сторону коленей и с размаху жестко «вошел» в неё глубоко и сильно. Из горла «секс-символа» вырвался сладкий грудной стон… Энергичные, частые фрикции и вскоре её тело «затанцевало», в сладких конвульсиях выгибаясь дугой…
Ещё, вот…
Раньше не было особого повода для хвастовства (с Софьей Николаевной у меня был — почти что семейный секс, а семейный секс — не обсуждают с посторонними), а тут — прямо-таки вынужден по ходу сюжета.
Согласно законам жанра, попаданец — должен обладать какими-то выдающимися способностями или даже всеми сразу. Он, как правило — обладает мускулистым телом молодого Арнольда Шварценеггера, сексапильностью Никиты Джигурды, боевыми навыками Николая Валуева, сообразительностью Сергея Мавроди, памятью российской части «Википедии» и силой убеждения ковбойского шестизарядного «Кольта» — нацеленного оппоненту прямо в лоб.
Кроме этого, вместе с главным героем просто обязаны перенестись в прошлое, как минимум — предварительно «забитый» информацией ноутбук, как максимум — целый крупный город, со всеми его заводами и фабриками, казармами и автопарками, райотделами внутренних дел и подразделениями ОМОНа, губернскими администрациями и городскими мэриями… Даже, с уже готовыми политическими партиями: «Единой России» — неоднократно «обнулённого» гаранта конституции, КПРФ — хронического политического импотента Зюганова, ЛДПР — регулярно впадающего в маразм Жириновского и «Фондом борьбы с коррупцией» — отравленного собственными трусами Навального…
Кроме довольно скромных «роялей» (перенесшихся вместе со мной видимо совершенно случайно) и вернувшейся молодости (за что огромное спасибо!), у меня ничего этого нет.
К примеру, память у меня всегда была отличной — в школе устные уроки с первого раза усваивал. Некоторое же её улучшение, можно отнести к побочному эффекту в результате омоложения организма…
И, ВСЁ!!!
Даже наоборот: моё тело при «воссоздании» — как будто бы слегка «усохло». Хотя, возможно мне это мнится из-за какого-то тайного комплекса — рост я специально не мерил.
А вот та «часть тела», которая сейчас «ударно трудится» — наоборот… Хм, гкхм…
Как бы, не на треть — пропорционально увеличилась.
Подняв глаза вверх и мысленно обращаясь к Небесам сквозь тюремный потолок:
«Спасибо тебе, кем бы ты там не был!».
Опять же: возможно, мне это тоже мнится — из-за тоже, какого-то «комплекса». Редкий случай «déjà vu», так сказать. Или быть может — после того, «стариковского» — да вдруг обзавестись вновь «молодым»…
Поневоле начнёшь преувеличивать!
А может, как и все мы — я в какой-нибудь «матрице» и, «размер» мне просто мнится из-за какого-то компьютерного сбоя…
Всё может быть.
Поймите меня правильно — я вовсе не хвастаюсь, а как и должно быть «заклёпочнику» — объясняю технологию «зомбирования» нужного мне для прогрессорства человека.
А «размер» — он вовсе не важен…
Да, да!
Уверен: главное — умение «им» работать' и продолжительность соития.
Хм, гкхм…
У меня и прежде с этим было всё ровно — даже, более того. Я был в прежней жизни — далеко, очень и очень далеко (как до Луны гусиным шагом) не «скорострел», а как бы даже не наоборот. Хотя, конечно — не как «затяжной выстрел» Авроры на семьдесят лет, но тоже довольно-таки.
Когда был уже, политкорректно выражаясь — «в довольно почтенном возрасте», это сильно — прямо-таки не по-детски напрягало. Бывало когда, как говорится по-простонародному «кончал» — уже забывал с кем начинал и, чтоб не попасть впросак — приходилось делать «это» при дневном свете. Что в свою очередь — сильно напрягало мою вторую половину, заставляя ей выдумывать всякие нехорошие предположения:
— Что-то ты чудить стал! Никак, в извращенцы решил податься на старость лет?
— Бог с тобой, моя Королева! Слов то таких не знаю.
— Маньячило престарелое! Недаром в народе про таких говорят: «Седина в голову — бес в мошонку».
— Смотри при внуках не ляпни такое…
А после моего «клонирования» в 1922 году, это усугубилось!
Хотя опять же повторюсь: возможно, это лишь мои — субъективные ощущения. С секундомером не стоял и не наблюдал за собой со стороны.
Одна за другой, на Лилю Брик наплывают волны оргазма… Вскоре я уже сбившись со счёта, перестал считать их…
— Довольно… Хватит…
Рычу, вурдалаком азартно грызущим кость:
— Да, я даже ещё не начинал!
Переворачиваю грудью на стол и продолжаю «выбивать с неё пыль» в положении сзади.
После особо сильного, «девятого вала»:
— Я умираю…
— Врёшь, от члена не помрёшь!
Когда у дюжего на вид стола подогнулись ножки, продолжил «окучивать» её в классической позе на кровати… Когда и без того ушатанная кровать дефрагментировалась на составляющие элементы, я поставив на «четыре кости» — драл «секс-символ эпохи НЭПа» на полу…
И, наконец «разрешился от семени» стояком у двери — едва её не выбив и, не вывалившись в коридор.
— УУУФФФ!!!
Когда я отпустил её, она в изнеможении сползла по стеночке на пол и, с закрытыми глазами, привычным тоном избалованной женоподобными мужиками сучки:
— Принеси мне портсигар и спички…
Довольно увесистая пощёчина, приводящая в чувство реальности:
— Ха! Ты забыла, кто я? НУ⁈
Со сладкой истомой:
— Ты — сам Дьявол во плоти!
«Мазохизм до кучи? В следующий раз надо будет попробовать с плёткой и кожаной амуницией».
— То-то же… Никогда не забывай: я — демон Азазел, а ты — моя секс-рабыня. Хорошо себя ведёшь — получаешь адски-неземное удовольствие. Плохо себя ведешь — наказываешься отлучением от моего «жезла». А ну-ка открыла зенки!
Её лицо оказалась напротив моего «дружка» и, её «зенки» — буквально на лоб полезли, когда она выполнила мой приказ.
— Невероятно!
— Целуй его — принеси клятву верности самому Дьяволу!
Послушно касаясь упругими губками, несмело чмокает…
— Ещё! ГЛУБЖЕ!!!
Ещё и ещё и, вот она уже любит меня «по-французски». Хотя… На мой взгляд несколько по-дилетантски.
«Надо будет её с той нижегородской „бабушкой русского минета“ познакомить. А то — без пяти минут „супер-стар“, а сосать толком не умеет… Любительница!».
Спустя довольно продолжительное время, изливаюсь в неё вдругоряд. Была ещё мысля поэкспериментировать с аналом…
Но, сказать по правде — не особый любитель этого вида конфулиза. Да и подходящей «смазки» под рукой не оказалось — разве что послать кого-нибудь из хозобслуги за трансмиссионкой «негр-ойл» в опытно-экспериментальный цех.
Да и, вообще — на сегодня мне хватит.
Хорошего понемногу, а то разбалуется!
Лиля Брик нараскоряку, но в хорошем рабочем настроении добравшись до остатков кровати, шарит под подушкой и найдя искомое закуривает, сбрасывая пепел прямо на пол. Я, приведя себя в порядок, усаживаюсь на табуретку напротив неё — как в самом начале разговора и, как ни в чём не бывало:
— Как Вам «любовь» с дьяволом во плоти, Лилия Юрьевна?
Оба с ней понимаем: «ролевая игра» закончилась — начался традиционный разбор полётов и раздача слонов.
Закрыв глаза, она выдыхая дым:
— Чертовски божественное наслаждение, подобного которому никогда не испытывала… Теперь я понимаю, за что можно продать душу.
Бесцеремонно оборвав «лирику»:
— Я знаю. Однако, в отличии от мужчин — знакомых Вам прежде, Дьяволу в свою очередь — требуется от Вас не наслаждение. Всё это он уже прошёл миллионы лет назад…
Она выжидающе-тревожно внимает мне.
— … А служба! «Чертовски божественное наслаждение» же — лишь поощрение за верную службу. Всё понятно, моя раба?
Та, без заметного стёба, даже с неподдельной искренностью:
— Всё, что прикажешь, мой Азазел! Я готова стать твоей кинозвездой. Хоть прачкой в этом лагере, лишь бы…
Жестом прервав рассуждения, ставлю условия:
— В следующий раз «чертовски божественное наслаждение» будет после образования киностудии. Ты, разумеется — ведущая актриса, Маяковский — режиссёр, я — главный спонсор и сценарист. Как тебе такой кадровый расклад?
Будущая кинодива, после несколько подзатянувшегося ожидания, спрашивает недоумённо:
— А, Осип?
С трудом вспоминаю, кто это:
— «Котик»? Он, как и прежде — рогатый муж… Бугагага!!!
С достоинством и выдержкой видавшей виды светской львицы:
— Напрасно, ты так! Если действительно затеял создание частной киностудии — Осип может помочь тебе, как никто другой.
Интересное кино!
— Вот, даже как? А вот с этого места — поподробней, Лилия Юрьевна: чем это интересно, мне может помочь — этот ваш четырёхглазый «кото-олень»? Бугагага!!!
После её буквально пятиминутного рассказа об тонкостях отношений в их «шведской» семье, я чуть с табуретки не рухнул…
До чего же обманчива внешность человека!
Её «Котик», Осип Максимович Брик — маленький, осторожный, крадущийся и, вправду — похожий на кота в пенсне человечек, вдруг предстал передо мной — эдаким серым кардиналом, невидимым режиссером, маленьким тихоней-дьяволом и немножко сутенером — который дергает за ниточки всех, кто его окружает — принуждая к действию.
— … Я даже скажу так: если Осип сегодня что-нибудь расскажет (какое-нибудь открытие или какой-нибудь тезис, теорию), Маяковский через день будет об этом говорить в Политехническом музее. Он настоящий вождь!
Держусь за казённый табурет крепче, чтоб не упасть.
Занимаясь литературным творчеством и, иногда тусуясь в соответствующей среде, я конечно же знал, что Осип Брик[2] — как и Владимир Маяковский, является одним из теоретиков творческого объединения «Левый фронт искусств» (ЛЕФ)… Но, предполагал, что лишь как «тень» последнего и по протекции «общей» жены.
Однако, поди ж ты!
Этим «рогатиком», написана повесть «Не попутчица» — о вождях победившего пролетариата, желающих жить «красиво». Возможно, первое антикоррупционное литературное произведение в Советской России. Осип, единственным критиком выступал против фадеевского романа «Разгром» и публично подвергал сомнению слова Максима Горького «Человек, это звучит гордо!».
Согласитесь, в те времена для этого нужна была определённая смелость!
Ладно, оставим «Котика» на сладкое а, пока поговорим про «Щеню»… Поразмыслив, я решил как можно быстрее перетереть с Осипом, а пока:
— Согласится ли Маяковский на столь радикальную перемену образа жизни?
Та, лишь рукой махнув:
— А думаешь, нынешний его «образ жизни» столь уж привлекателен? Поэзия, отнюдь не приносит Владимиру желаемых дивидендов! И дело даже не в деньгах: да, в народе он популярен, но…
Власть пока ещё не объявила — пока ещё живого Маяковского, «иконой» пролетарского искусства.
А как бы даже не наоборот!
Ещё Ленин отчего-то взъелся на поэму «150.000.000» и, принялся по-интеллигентски чмырить её автора, так как это только он умел. Чуть позже, в газете «Правда» Отделом пропаганды и агитации ЦК РКП(б) — была напечатана статья Льва Сосновского «Довольно маяковщины!». С тех пор, поэт регулярно подвергается политическим нападкам по всем направлениям: от обывательских слухов об его мнимом сифилисе — до погромных статеек в газетах конкурирующих литературных группировок, в чём мною отчётливо видна «невидимая» рука будущего «РАППа».
Публикации сборников стихов Маяковского, бывает — затягивается на долгие месяцы, а то и год — как «Мистерии-буфф». Советские чиновники, вобравшие все худшие качества своих самодержавных предшественников и обзаведясь новыми — постоянно канителят, мурыжат и в результате издают их ничтожными тиражами. Он, постоянно судится за нищенские гонорары с «Госиздатом», который выплачивает их после второго-третьего процесса, бывало…
Короче, беспредел — полный!
— … Так что Володя с удовольствием примет твоё предложение, Серафим. Тем более, он сам мечтает вернуться в большой синематограф, безостановочно кропает сценарии, даже пытался заинтересовать кое-кого из «Госкино» продолжением «Закованной фильмой» — «Сердце экрана».
Вздохнув, она с безнадёгой махнула рукой:
— Но везде получает от ворот поворот.
Зная ответ, всё же вопрошаю:
— Почему же в таком случае он дал «от ворот поворот» мне?
Стараясь быть предельно тактичной:
— Потому что твоё предложение выглядит весьма несерьёзным. Ты — бесконечно далёк от этого вида искусства и это сразу заметно…
По сути, она обозвала меня провинциалом. И стоило тогда так стараться — разбрасываясь «наследственным материалом».
— … Но вот если тебе поговорить на эту тему с Осипом! Тогда, возможно он что-нибудь придумает.
Оказывается её Котик, что говорится — «держит руку на пульсе» советского кино. У него имеются кой-какие полезные знакомства и подвязки и, он тоже сочиняет сценарии для синематографа.
Изрядно напрягши память, Лиля назвала сценарии фильмов:
— «Приключения эльвиста», «Клеопатра», «Премьера»… Больше не помню[3].
Рассеянным взором окинув бардак учинённый нашими совокупляющимися телами в лагерной комнате свиданий, я поднялся:
— Хорошо! Завтра, как освобожусь от дел, тут же поговорю с твоим «генератором идей».
Улыбнувшись — как это только она умеет, будущая суперстар:
— Сперва, с ним должна поговорить я, Серафим. С ними обоими! Поверь мне, так будет лучше.
— Как тебе будет угодно. Как я узнаю, что переговоры прошли успешно?
— Хм… Я появлюсь на вашем с Володей поэтическом ристалище и он принесёт тебе свои извинения, что погорячился.
— Пожалуй, это будет лишним. Пусть просто публично заявит, что возвращается в мир кино и всё… До встречи!
— Надеюсь, эта встреча будет не за горами, мой Азазель!
— Только от тебя зависит и от твоих «уговорительных» способностей, моя рабыня!
Уже в дверях остановился, и:
— Пожалуй, для свидания с Краснощёковым тебе лучше перейти в другую комнату. Я распоряжусь.
Однако, как я узнал позже, очередное свидание фактически не состоялось. Поговорив буквально пять минут, Лиля Брик распрощалась с Александром Краснощёковым и покинула стены «ИТЛ».
Чтоб понять всю сложность дела, за которое я с истовым оптимизмом дилетанта взялся — буквально в двух словах об славной и не очень истории советского кино… В основном мне про него поведал Осип Брик, в разговоре — состоявшемся через день после того, как я помог его виртуальным «рогам» — стать ещё более развестистыми.
«Из всех искусств — для нас важнейшим является кино», — сказал основоположник и, его слова не были брошены на ветер.
Кинематограф активно использовался новой властью как средство агитации и пропаганды. В таком качестве его достоинства очевидны — киноагитации наглядна и проста для восприятия, даже для неграмотного крестьянина и вызывает сильнейший эмоциональный шок.
Отчётливо осознавая это, большевики еще в апреле 1918 года создали «Петроградский областной кинематографический комитет» на материально-технической базе учрежденного в 1912 году «Скобелевского комитета», осуществлявшего съемки Первой мировой войны. В то же время был учреждён Московский кинокомитет, как и Петроградский — подчиняющийся Наркомату просвещения.
В октябре 1918 году при «Петроградском комитете» появилась киностудия — впоследствии получившая название «Совкино», затем — «Ленфильм». Первым её председателем был назначен не абы кто, а близкий соратник Ленина — некий Лещенко Д. И…
Немногим позднее, на базе Московского комитета образовался Фото-Кино-Отдел (позднее — Всероссийский Фото-Кино-Отдел, или просто ВФКО). «ВФКО» в свою очередь создал кинофотосекции при отделах народного образования в разных регионах.
Летом 1919 года Ленин подписал соответствующий декрет и, фактически вся киноиндустрия в стране — попала в ведение ВКФО. Совнарком выделил на нужды кинематографа немалые по тем временам суммы и, за работу над фильмами о Гражданской войне — активно включились известные режиссеры, доставшиеся Советской Власти от старого режима.
Первым делом, большевики начинают снимать документальное кино. С июля 1918 года начинает регулярно выходить хроникальный журнал «Кинонеделя». В его отдельных выпусках были отображены многие эпизоды Гражданской войны. В 1921 году, на основе этих материалов были смонтированы документальные фильмы «Чехословацкий фронт», «Кавказский фронт», «Ко взятию Одессы красными войсками». Режиссёр Д. Вертов смонтировал большой документальный фильм в тринадцати частях — «История Гражданской войны».
После объявления Лениным перехода к НЭПу, контроль государства над киноиндустрией значительно ослаб. В конце 1922 года на базе ВКФО было создано государственное предприятие Госкино. В отличие от прародителя, эта организация была хозрасчетной и уже не являлась частью Наркомпроса.
Однако тем же декретом СНК РСФСР от 19 декабря 1922 года, который предписывал преобразовать ВКФО в Госкино — за Главполитпросветом Наркомпроса оставалась цензура кинопродукции. То есть, даже открывая возможность создания частных кинопредприятий — государство сохраняло контроль над идеологическим содержанием лент. Госкино являлось инструментом в руках государства, при помощи которого оно влияло на советскую кинопромышленность и направляло ее. Через два года, в 1924-м, Госкино было реорганизовано в акционерное общество и переименовано в Совкино[4]. Тогда же, при Главполитпросвете был образован «Художественный совет по делам кино», который занимался просмотром закупаемых за рубежом и утверждением сценариев снимаемых в СССР кинофильмов.
В 1925 году через Худсовет Главполитпросвета прошло более трёхсот сценариев, к постановке было разрешено лишь менее половины из них.
Думаете, за контрреволюционное содержание или антисоветскую агитацию?
Не угадали!
В основном за следующие замеченные бдительным оком цензора недостатки: «надуманность сценария», «отсутствие социальной увязки темы», «нагромождение материала»…
Так, так, так…
А вот с этого места — хотелось бы «подробностей»:
— А кто у нас за главного цензора по синематографу, Осип Максимович?
— Председателем Главполитпросвета в данный момент, вместо Надежды Константиновны Крупской — является Злата Лилина.
Я невольно поморщился: как говорится «свято место пусто не бывает» и, вместо Жабы — загнанной мной ниже уровня городской канализации, главным советским цензором в образовании стала «средняя» жена Григория Зиновьева — Злата Лилина, советская партийная и государственная деятельница, журналистка, писательница… И конечно же знамо дело — будущая оппортунистка и невинная жертва сталинских репрессий.
Стало ещё хуже!
Ведь, это ей принадлежат слова:
«Мы должны изъять детей из-под грубого влияния семьи. Мы должны их взять на учёт, скажем прямо — национализировать. С первых же дней их жизни они будут находиться под благотворным влиянием коммунистических детских садов и школ. Здесь они воспримут азбуку коммунизма. Здесь они вырастут настоящими коммунистами. Заставить(!) мать отдать нам, советскому государству, ребёнка — вот практическая наша задача».
К моей великой досаде, «действующая» жена Председателя Исполнительного комитета Коммунистического интернационала — имела больше рычагов давления, чем вдова Ленина. И в текущей реальности, ситуация в сфере образования и цензуры, грозила усугубиться самым непредсказуемым образом.
С этим придётся что-то делать и причём в самом же ближайшем обозримом будущем.
Есть у меня одна безумная идейка…
Вопрос в том — достаточно ли она безумна, чтоб стать реализуемой?
Досадливо прервав Осипа:
— Я знаю. А уровнем ниже? Ведь, под надзором этой… Хм, гкхм…
Подсказывает, понимающе кивая:
— … «Весьма неприятной особы».
— Вот именно! Под надзором у Главполитпросвета, кроме кино — библиотеки, клубы, избы-читальни, школы рабочей молодёжи, коммунистические университеты и прочее. Она не в состоянии везде успеть, даже имея моторчик в заднице!
Понимающе на меня взглянув, тот:
— Если конкретно, то директор Государственного фотокинотреста «Госкино» Стефан Алексеевич Бала-Добров — одновременно являющийся членом «Художественного совета по делам кино» при Главполитпросвете. Он также входит в состав жюри по утверждению сценариев, при «Совкино» и обладает там решающим словом.
Невольно морщу лоб:
— Не слышал про такого…
— Придётся услышать, если Вы всерьёз хотите создать свою студию. Родом из Мордовии или Молдавии (я их постоянно путаю), происхождением из крестьян, всю Гражданскую прозаседал в ревкомах, да в ревтрибуналах. Работал в Наркомпросе, а в данный момент — назначен партией поднимать пролетарский синематограф.
Задумываюсь:
— Серьёзный товарищ!
— Ещё какой «серьёзный».
Что-то «такое» в его голосе, побудило меня задать вопрос:
— Что, много берёт?
— Смотря за что.
— За создание частной киностудии, сколько и чем он возьмёт? — усмехаюсь, — надеюсь, не борзыми щенками — у меня аллергия на шерсть животных.
Намёк на «Щеню» — Маяковского, был довольно прозрачным и «Серый кардинал», сперва коротко хохотнул. Затем, посерьёзнев и хорошенько подумав, вдоволь поменжевавшись и негромко покряхтев, Осип Максимович выдал:
— Вам будет гораздо проще и дешевле договориться об искусственном банкротстве какого-нибудь акционерного общества и передаче его под ваш контроль методом слияния с вашим «Красным рассветом».
Вот, как⁈
Ёкарный бабай, да это же галимой воды рейдерство!
Всё как у нас — именно так у меня в «жирных нулевых» увели строительную фирму. Подвели под банкротство и «слили», сцуки.
«Так, так, так, — мысленно потирая руки, — дело то — оказалось даже проще, чем я предполагал».
Интересуюсь:
— И насчёт какого акционерного общества Вы мне рекомендуете договариваться с этим гражданином?
Ответ был безвариантен:
— «Межрабпом-Русь[5]»…
— Это где?
— В Москве, на Бутырской улице.
— Это там, где тюрьма?
Коротко сверкнув стёклышками очков:
— Совершенно верно.
— Анекдот слышали? «Раньше он жил неподалёку от тюрьмы, теперь — неподалёку от своего дома…».
Скорее из вежливости:
— Хахаха!
— Не просветите меня насчёт сего акционерного общества, Осип Максимович?
— С удовольствием, Серафим Фёдорович…
По словам моего собеседника, съёмочные павильоны киноателье «Русь» были построены в 1915 году костромским купцом Михаилом Трофимовым в товариществе с инженером Алейниковым. Будучи адептом древнеправославной веры (старовером) сей промышленник так пропиарил своё начинание:
«Я не для прибылей затеял это дело. Считаю кощунством наживаться на искусстве! На жизнь зарабатываю подрядами, кинематограф полюбил крепко и хочу, чтобы русская картина превзошла заграничную, как русская литература и русский театр».
Ну¸ прям — «Человек с бульвара Капуцинов», ни дать — ни взять!
Мда… Приходилось уже общаться с представителями этой ветви русского православия, если можно так выразиться, конечно. Среди них подчас встречаются весьма великие оригиналы.
Киностудия творила и успешно развивалась, к 17-му году открыв свои филиалы в Крыму и Одессе.
После Октября, киноателье «Русь» вместе с отцом-основателем переехало в Ялту и достаточно успешно продолжило снимать фильмы. После того как Врангеля, дав хороший поджопник — пинком вышибли из будущей «всесоюзной здравницы», купец Трофимов откочевал в дальнее зарубежье и, вернулся лишь в прошлом 1924 году, так сказать — «в обозе Межрабпома».
Что это, спросите?
«Международная рабочая помощь» (Межрабпом), организация близкая к Германской компартии — была создана по просьбе Ленина, для оказания гуманитарной помощи Советской России во время голода в Поволжье. Для закупок продовольствия Межрабпом собрал порядка пяти миллионов долларов, а после того как это бедствие миновало нашу страну — не прекратил свою деятельность, а продолжил активно поддерживать рабочие движения по всему миру во время стихийных и рукотворных катастроф, вроде гражданских войн.
В отличии от небезвестного «Коминтерна», руководство «Межрабпома», не токмо не стояло у государственной «паперти» с протянутой рукой — в поисках финансовых средств, но и занималось активной коммерческой деятельностью. Организационно будучи акционерным обществом, «Межрабпом» взял в концессию несколько совхозов под Царицыным, пару рыбных хозяйств в Астрахани, ремонтную мастерскую в Питере и поликлинику в Москве.
Придавая большое значение пропаганде, эта организация владела несколькими периодическими издательствами и, вот теперь взялась за киноиндустрию. Прежде всего, её Председатель Вилли Мюнценберг учредил в Берлине компанию по прокату советских картин — «Aufbau Industrie und Handels AG» и, первым делом запустил на немецкие киноэкраны фильм «Поликушка» снятый по повести Льва Толстого.
— Так, так, так… А с этим парнем надо срочно познакомиться и крепко подружиться!
Ведь, «международная рабочая помощь» может выражаться и в вербовке немецких специалистов для моей быстро растущей промышленной «империи», верно?
— Как, его говорите?
— Вилли Мюнценберг. Но, Вам будет проще «познакомиться и подружиться» с постоянным представителем при Коминтерне и управляющим делами «Межрабпа» Францем Юнгом.
— Непременно последую вашей рекомендации, Осип Максимович. А почему Вы считаете, что «плод созрел и готов сам упасть» в наши руки?
Благодаря сотрудничеству с немцами, наша студия считалась одной из передовых: здесь использовались новейшие технологии, проводились смелые творческие эксперименты. За год после восстановления и преобразования в «Межрабпом-Русь», киностудия экс-купца — а ныне советского нэпмана Михаила Трофимова, успела снять короткометражную сказку «Морозко», противотуберкулёзную агитку по заказу Наркомздрава «Особняк Голубиных»… Когда же перешли к серьёзным проектам сняв фантастический фильм «Аэлита» по одноимённому роману Алексея Толстого — его не выпустили в заграничный прокат.
Как же так, недоумеваю — страна и правительство остро нуждается в валюте…?
С великим сомнением в голосе:
— А он стоил того?
Пожимает плечами:
Рисунок 55. Рекламная афиша фантастичесого фильма «Аэлита», киностудии «Межрабпом-Русь».
— Представители «Межрабпома» дали заявку на заграничный прокат — значит, «стоил[6]».
Сказать по правде — на эту «фильму» я не ходил, но мои комсомольцы — прямо-таки пищат от восторга.
В крайнем удивлении:
— И чем аргументируют?
Усмехаясь:
— Аргументация вполне стандартная: «фильм слишком далеко отошёл от сюжета романа и бесполезен для новой советской культуры», «сюжет сумбурен и невнятен». Дальше всех пошла «Кино-неделя»: режиссёра фильма Якова Протазанова и актёра Николая Баталова — исполнителя главной роли, обвиняют в том, что им «чужды интересы рабочего класса» и призывают установить над ними жёсткий партийный контроль.
Если про первого — краем уха, то про Баталова я знал — что это именно он играл Павла Власова в экранизации романа Максима Горького «Мать». Поэтому вполне искренне возмутился:
— Это Баталов, то — чужд «интересам рабочего класса»? Да, мать же вашу…
И я довольно грязно выругался. Ага, по ней самой — «по матушке», значит.
Вот, значит — какие дела в советском кинопроме творятся!
Интересно, а в этом случае кто виноват? Опять Сталин?
Это Сталин велел этим ебли…вым козлам бодать друг друга⁈
Подытоживая, Осип Брик сказал то, что я в принципе знал:
— Главное причиной отказа в том, что фильм не пустили в заграничный прокат — является его «идеологически неправильное» происхождение. Ведь, он создан на нэпманском предприятии.
— Не на «нэпмановском», а на кооперативно-акционерном, — поправляю и делаю более реалистичное предположение, — не следует ли уточнить в таком случае, что кроме «идеологической» составляющей — присутствует и самая обыкновеннейшая, тупо-банальная конкуренция между сверходарёнными творческими личностями? Использующими все доступные способы — чтоб утопить конкурентов?
Закатив глазки к потолку, тот поразмыслив согласился:
— Без всякого сомнения, такое тоже присутствует.
Вспомнив ещё и, про нравы современного мне Голливуда — перенаселённого гомосеками и прочей нечистью, я поневоле задумался:
«А стоит ли влезать ещё и в это дерьмо? Одной литературы тебе мало, что ли?».
Видя моё сомнение, «Кото-олень», участливо-издевательски заглядывая мне в глаза, вопросил:
— Вы ещё не передумали, стать кинодельцом, Серафим Фёдорович?
«Ну, что ж… Киноиндустрия — это заведомо липкая грязь и вонючее дерьмо. Но и, огромное влияние и большие деньги. Эх… Где наша не пропадала!».
— Нет, не передумал. И, давайте наконец перейдём к делу, Осип Максимович!
По словам этого «гиганта мысли» — плод уже давно созрел и был готов упасть в руки от малейшего дополнительного толчка, которые по его довольно-таки прозрачно-недвусмысленному намёку — должен был произвести я, «договорившись» с Председателем «Совкино» Стефаном Бала-Добровым.
Ну, что ж…
Я готов!
Глянув на свои «траншейные» часы фирмы «Swiss», вскочив восклицаю:
— Ох, ёшкин кот! Я ж, на ристалище с вашим «Щеней» опоздал… Мне же поражение засчитают. Уже засчитали!
— Для Вас это имеет большое значение?
Усевшись обратно:
— Пожалуй, уже нет.
— Тогда давайте подождём Володю и Лилю.
Минут пять поскучав в номере «Красного трактира», ибо обсуждать уже нечего — пора действовать, я снова встаю:
— Чтоб время даром не терять я, пожалуй, пока схожу за сценарием.
Тот, чуть от удивления очки свои не проглотил:
— За каким «сценарием»?
— Нашего первого фильма.
— Если не секрет, как называется?
— «Место встречи изменить нельзя». Правда, там одну из главных ролей переделать придётся… Под вашу Лилию Юрьевну. Ну и адаптировать под немое кино. У Вас есть на примете человек, который мог бы этим заняться?
— Ээээ… Дайте подумаю… Разве, что Туркин Валентин Константинович?
Сценарий, скажу напоследок — всем без исключения понравился.
Мой проигрыш «подчистую» не нанёс ущерба ни моей, ни Маяковского репутации. Ибо, перед тем как Жюри его объявил, тот сам публично признал своё поражение и объявил в переполненный зал:
— Видя какие таланты подросли в провинции, я бросаю поэзию и постараюсь вернуться в кинематограф.
Это произвело такую сенсацию, что за ней — как за дымовой завесой, все и забыли из-за чего весь этот сыр-бор начался.
Ваш же покорный слуга, в первом же интервью — сказал, как отрезал:
— Я лишь жалкий подражатель Владимира Маяковского — как вы сами уже поняли, по моим стихотворным опусам. Если он бросает писать стихи — то и от меня их не дождётесь.
Действительно, творчество Роберта Рождественского мне никогда не нравилось и, до сего досадного недоразумения — я не собирался на нём двигаться.
Завершая поэтическую тему, скажу: кой-какие меры предпринял и «поэтические поединки» — с тех пор стали модными и популярными. То одного, то другого поэта — кусала какая-то загадочная «муха», он бросал вызов кому-нибудь из своих коллег и, они ехали в наш город целыми литературными группами — «померяться писюками».
Символисты, ЛЕФовцы, имажинисты, футуристы, кубофутуристы, перевальцы, «Ничевоки», мои собратья конструктивисты и «Серапионовы братья» —
'Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут…'.
Не было только хоть сколько-нибудь значительных представителей групп «Молодая гвардия», «Октябрь», «Рабочая весна», «Вагранка» — организационно входящих в Московскую «Ассоциацию пролетарских писателей» (АПП) и, в «реальной» истории — трансформировавшихся в «Российскую ассоциацией пролетарских писателей» (РАПП) в этом году.
Члены этой литературной группировки, претендующей на монополию в советском искусстве — ныне напоминают терпил кораблекрушения с картины Теодора Жерико «Плот Медузы».
Знаете, эту классику из истории всемирного каннибализма?
Авербах и Киршон уже сушит сухари из-за своих сфальцифированных автобиографий, а Фурманов, Фадеев, Либединский, Ставский, Ермилов, образно говоря — отчаянно дерутся за безопасное место у мачты, топчут ногами ослабевших и бросают жребий меж собой — выбирая кого в следующий раз схарчить… Модест Карлович, Лерочка, Жоржик, Петюня и прочие мои бойцы невидимого фронта из «Могучей кучки» — дело своё знали туго и тех денег что я им платил, стоили.
Так что «1-й Всесоюзной конференции пролетарских писателей» — скорее всего уже не будет и, соответственно — про аббревиатуру «РАПП», никто и никогда уж не услышит.
История начинает меняться!
К лучшему или худшему, спросите?
А фиг его знает, скажу максимально откровенно… Поживём и если доживём — то узнаем.
По крайней мере — Фадеев уже написал «Разгром», а Фурманов «Чапаева» и, больше ничего эпохального за этими двумя литераторами — ставшими скорее чиновниками от литературы после образования «РАППв», я не припоминаю.
На этом деле наш Ульяновск изрядно «поднялся» — увеличив так сказать «внутренний валовый продукт», едва ли не вдвое.
Да и не только на них!
Ведь, он ещё — официально числился «столицей» популярной настольной игры «Мировая революция» и, в нём как раз этой зимой — здесь прошёл Первый общероссийский чемпионат. Затем, состязания по этой игр стали регулярными и сюда как мухи на мёд, стали стекаться нэпманы — строящие небольшие предприятия общепита и загородные отели по типовым проектамархитектурного отдела «ОПТБ-007». Население Ульяновска — когда-то репрессивного волостного городишки, ещё пуще росло, его благосостояние увеличивалось… Жить становилось всё лучше, всё веселей…
Ладно, в этот раз разговор не про то!
А про кино.
Однако, время подошло, плод созрел и, уже пора как планировал — обзавестись собственной киностудией.
Ибо, наш вечно живой Ильич как всегда был прав: через зрительные образы на экране — самый близкий путь к умам и сердцам людей.
К директору «Госкино» и члену Худсовета при Главполитпросвете (к главному кинематографическому цензору) — Стефану Бала-Доброву, я подослал договорщиком своего «офицера по особым поручениям». Ипполит Степанович к тому времени уже набрался довольно-таки «незаурядного» опыта в подобного рода «деликатных» делишках, не оплошал он и в сей раз. В результате нашего договоряка с этим «серьёзным товарищем», следующие фильмы киностудии «Межрабпом-Русь» («Дорога к счастью» и «Дитя Госцирка») — бдительные цензоры не допустили даже до проката в родном социалистическом Отечестве, не говоря уже про зарубежный прокат через «Aufbau Industrie und Handels AG». А «Закройщика из Торжка», вообще — зарубив сценарий, не дали снимать.
Ну а дальше — завертелось-понеслось!
Как серые пасюки с тонущего судна — из этой киностудии начали разбегаться актёры, режиссёры, операторы и прочий кинотворческий люд…
Когда держатель менее половины акций кинофабрики — старовер и бывший купец Михаил Семёнович Трофимов дошёл до нужной «кондиции», к нему явился Дед Мартимьян. Его единоверец, бывший собрат по купеческому ремеслу, а ныне — Председатель совета акционеров «Красной взаимопомощи» — кредитно-кооперативного учреждения, вошедшего в свою очередь капиталами в общую кассу Нижегородского «Общества взаимного кредита» (ОВК) и, по совместительству — финансовый директор «Красного рассвета». Не знаю, о чём они там говорили — возможно о количестве перстов участвующих в обряде древнеправославного крещения, но доля ценных бумаг Трофимова оказалась в полном моём распоряжении.
Кстати, я этого хорошего человека ни в коем случае не обидел — оставил номинальным Управляющим киностудией и платил ему вполне по-божески. По крайней мере, на паперти этого бывшего купца никто не видел.
С обладателем контрольного пакета акций, представителем «Межрабпома» в Москве — Францем Юнгом, я поговорил лично. Изложив сложившуюся вокруг киностудии ситуацию, я расписал несколько вариантов развития событий — в зависимости от линии его дальнейшего поведения. Тот сперва не поверил мне на слово, на очень хорошем русском — очень вежливо попросил меня выйти вон. Я его послушался, но оставил на всякий случай визитку:
— Когда вам разрешат сценарий «Папиросницы» — обязательно позвоните, хер Юнг. Иначе проката Вам не видать — как вашему Адику обратной стороны Москвы.
— Кто есть «наш Адик»?
— Это неважно, хер Юнг. Так, к слову пришлось…
Повертев в руках визитку, внимательно её рассматривая, тот надменно на меня посмотрев:
— Кто Ви есть такой?
— Я есть тот, кто может решить наши взаимные проблемы. Вам нужен заграничный прокат, мне…
Не дослушав, тот почти швырнув визитку на стол передо мной (едва поймать успел, иначе пришлось бы с пола поднимать) и спокойно-категорично:
— Я Вам повторяйт: пошёл вон!
Так вот ты, какой — «немец, перец, колбаса — имел лошадь без хвоста».
Принципиальный попался, падла!
Ладно, я не из обидчивых — коль ради дела. Зайдём на тебя с другой стороны…
Михаил Гешефтман, он же — Барон, с отличием закончил Ульяновскую рабочую школу второй ступени и, по рекомендации Нижегородского Губкома ВКП(б), Губкома РКСМ и губернского ГПУ поступил в «Дивизию особого назначения» (ДОН) при Коллегии ОГПУ СССР. Причём не рядовым бойцом в один из её стрелковых полков, а сразу оперативником в Особый отдел дивизии.
Согласитесь: особист Особого отдела при Особой дивизии — это неимоверная круть!
И надо напомнить, что несмотря на юные годы — особистом он был довольно многоопытным. Кроме заочно-удалённого обучения шпионскому ремеслу по моим методичкам, он на практике уже являлся организатором сети агентуры в Ульяновске, создателем до сих пор действующей сети агентуры из беспризорников во время операции «Вернисаж» и имел самое непосредственное отношение к образованию «Могучей кучки», куратором которой он до сих пор и являлся.
Не каждый опер нквд-эшник или огпу-шник — скажем прямо, обладал в то время подобным опытом!
Встретившись с ним в обусловленном месте, я поставил задачу:
— В тот раз мне многого не надо, Миша — всего лишь узнать повадки этого типа германской национальности. Его привычки, слабые и сильные стороны. Ферштейн, зи?
— Das stimmt, mein Engel!
— Ну, тогда выполнять и причём — шнель, шнель!
— Ich gehorche und gehorche!
Всё оказалось даже проще, чем я предполагал.
Франц Юнг оказался неимоверно амбициозным типом, морально угнетённым тем обстоятельством, что «Межрабпом» при Коминтерне — находится в качестве какого-то незначительно-ничтожного придатка, а следовательно — сам он недооценён, как личность мирового рабочего движения.
Эге… Делаем «зарубочку» себе на память.
Как и положено немцу — дисциплинирован, пунктуален, аккуратен и упорно-работоспособен как малороский вол… Но любит на досуге расслабляться в питейных заведениях культурно-европейского типа и изрядно падок на центровых шлюх.
Ага!
Узнав в каком ресторане тот предпочитает тусить, я заслал туда семейку Брик.
Дальше, всё понятно, да?
Франц Юнг, как нерестящийся омуль — с ходу по самые жабры влетел в её ловко расставленные сети и, затрепыхался там — меча чёрную икру центнерами.
Звонка от представителя «Межрабпома» долго ждать не пришлось:
— Продолжим разговор, камрад?
— Oh ja ja… Я есть извиняйт, Genosse.
— Ладно — проехали прошлое и забыли, камрад! У киностудии, держателем контрольного пакета акций является ваша организация — есть вполне определённые проблемы. А я тот — кто может решить эти проблемы…
Внимательно слушает.
— … Если Вы, в свою очередь — поможете мне решить мои проблемы.
— Какие есть ваши проблемы?
В «пасторальных» тонах довольно мутно изложив своё желание снимать фильмы по собственным сценариям, я:
— Вам нужен заграничный прокат, мне — внутренний. Мы не являемся конкурентами, согласны?
— Согласен.
— Поэтому, мы можем с вами успешно сотрудничать, если ваша организация уступит мне контрольный пакет акций.
— Это ни есть карашо!
Тяжело вздохнув, я начал по новой:
— Мне нужен контроль над киностудией чтоб снимать фильмы по собственным сценариям, вам — доходы от проката фильмов этой киностудии за границей. Так?
— Так.
— Так, давайте придём к взаимовыгодному консенсусу…
Долго мы с ним «бодались», но в конце концов, хорошенько подумав, умный немец за возможность проката любых фильмов кинофабрики за пределами страны, согласился по вполне разумной цене уступить часть акций. В результате следующей встречи и сравнительно недолгих переговоров — контрольный пакет киностудии оказался у меня, а сама она стала одним из многочисленных предприятий торгово-промышленного кооператива «Красный рассвет».
«Вывеску» менять не стали: «Межрабпом-Русь» — известный, хорошо зарекомендовавший себя бренд, а «от добра — добра не ищут». Но слова в названии поменяли местами, вставили ещё одно словечко и теперь это Акционерное общество называется: «Красная Русь — Межрабпом».
Дополнительным, очень приятным для меня бонусом явилось наличие у компании собственного периодического издания под названием «Кино-газета».
Боюсь сглазить: тьфу, тьфу, тьфу…
Но я становлюсь настоящим медиа-магнатом!
Кстати, с представителем «Международной рабочей помощи» при штаб-квартире Коминтерне в Москве, мы чуть позже крепко подружились. Подписав все бумаги и уладив все формальности по киностудии, я его заманил в ресторан «спрыснуть» сделку.
Я несколько припоздал, ибо явился не один.
— Кто с Вами есть?
Представляю свое спутника:
— Познакомьтесь, Франц — этого мальчика зовут Виталик. Виталик: этого дядю — зовут Франц.
Подозрительно посмотрев на него, затем на меня, и:
— «Мальшик»?
Кто б на моём месте, удержался — чтоб не ответить классической фразой?
Вот и я:
— «Кто скажет, что это девочка — пусть первым кинет в меня камень».
Немец, протягивая ладонь:
— Франц Юнг.
«Мальчик», выглядевший ненамного младше самого Юнга — застеснялся и спрятался за мою спину.
Вздыхаю:
— Родители отдали его в детдом, а мне он чем-то приглянулся. Оставить было не с кем, сами понимаете, поэтому пришлось взять с собой. Он посидит рядом с нами и ничем не помешает.
Пожав плечами:
— Пусть сидит, мне ни есть жаль.
Далее, разговор продолался в неформально-приятельской обстановке, так сказать — «без галстуков»:
— Я слышал, что у «Межрабпома» имеются коммерческие проекты в России?
— Да, это есть так…
— А не желало бы руководство вашей организации построить несколько предприятий кооперативно-акционерного типа в Ульяновске? Вот списочек.
Читает:
— «Завод пластических масс», «Завод поршневых колец», «Завод автомобильной электроники и свеч зажигания», «Завод зубчатых передач», «Резино-технический завод», «Оптико-механический завод»…
Поясняю:
— Небольшие специализированные, предельно механизированные и автоматизированные предприятия с немногочисленным персоналом, но при этом высокопроизводительные. Если заинтересуетесь, я предоставлю вашему руководству полное финансово-экономическое обоснование, а проектно-техническую документацию вы сами разработаете.
Немец, задрав «грабли в гору», как недоделанный фельдмаршал Паулюс в Сталинграде:
— У нас нет столько денег!
— Деньги я найду. С вас — оборудование, кадры и менеджмент. Оформим как помощь германского пролетариата — пролетариату русскому, чтоб ни одна собака не гаФкнула.
Аккуратно сворачивает список и кладёт его во внутренний карман:
— Сам я ни есть решать такой вопрос. Скоро ехать Дойчланд — будем говорить с Вилли Мюнценберг: тот с камрадами решайт.
В принципе я и сам туда собираюсь.
— Думаю, если Вы правильно расскажите ему о наших с ульяновскими товарищами-кооператорами задумках, ваш шеф и другие ответственно-руководящие камрады возражать не будет.
Плавно меняю тему разговора, одновременно переходя на «ты»:
— Кстати, о «гаФкающих собаках»… Мне кажется, Франц, проблемы у «Межрабпома» существуют не только в киноиндустрии. Я уверен, что ваша организация могла бы играть более важную роль в германском рабочем и даже — в международном коммунистическом движении, но… Но вам что-то или кто-то мешает.
После чего, в течении нескольких часов выслушивал «чернуху» о порядках и нравах, царящих в Коминтерне.
Блин, надо срочно изобретать портативный магнитофон!
Человеческая память несовершенна и не способна запомнить такое количество информации… Ээээ…
Это, смотря какого человека память!
«Мальчик» Виталик из Центра изучения способностей человека «Осознание-Икс», был аутистом — но память имел феноменальную, особенно слуховую и с магнитофонной точностью мог воспроизвести любой разговор, слышимый им в течении жизни.
Конечно, с ним были определённые проблемы и, приходилось при довольно частых дальних и длительных «командировках» брать с собой специально обученную в Центре няню-сиделку…
Но, оно того стоило.
— Ну, что ж… — прощаясь, я крепко пожимая руку Францу, — думаю, если кости выпадут вовремя и правильно, то я смогу решить ваши проблемы и с Коминтерном.
— Их бин тоже, так думайт!
А про себя:
«Я не думайт — я буду делайт, что кости выпали вовремя и правильно».
— Пойдём, Виталик. Может, «пи-пи» хочешь? Ну, давай я тебя отведу…
На следующий же день, я попросил Виталика «воспроизвести» в письменном всё, что он слышал от дяденьки-немца. Он — грамотный, даром что аутист.
[1]Ганиева А. «ЛИЛЯ БРИК: Её Лиличество на фоне Люциферова века».
[2]Осип Максимович (Меерович) Брик (1888–1945 гг) — русский и советский писатель, литературный критик, сценарист и стиховед, адвокат, один из теоретиков русского авангарда.
[3]Наиболее известный фильм снятый по сценарию Осипа Брика — «Потомок Чингисхана» Всеволода Пуговкина.
[4]В соответствии с постановлением СНК РСФСР от 4 июня 1926 года кинопредприятия «Совкино», «Госкино» и «Севзапкино» были объединены в акционерное общество «Совкино», которое просуществовало до 1930 года.
[5] В «реальной» истории, в 1928 году была преобразована в киностудию «Межрабпомфильм», та в свою очередь в 1936 году — в киностудию «Союздетфильм»«, которая наконец в 1948 году была переименована в 'Киностудию имени М. Горького».
[6]Как бы там не было, «Аэлита» была первым первый полнометражный фильм о космическом полёте. Интересно мнение о нём наших современников: «…при всех её недочётах, является одним из лучших научно-фантастических фильмов эпохи немого кино. Лишь полвека спустя (с появлением „Соляриса“) советское кино смогло предложить нечто столь же впечатляющее», — Фредерик Пол, американский писатель-фантаст.