Лед тронулся, тренер! Но что делать со стояком? 18+

Глава 15 Инструкция к искушению

Выиграла… конечно, млять, выиграла! — пронеслось в голове. — А как ей не выиграть с такими сиськами? Они же как два козырных туза! Против них ничего и быть не может! Самая, млять, сильная карта!

Я стоял на том же месте еще с минуту, и всё моё тело мелко дрожало от странной, извращённой эйфории, смешанной с осознанием собственной низости. Я был полностью в её власти. И в понимании этого, чёрт возьми, была какая-то порочная, освобождающая простота. Я чувствовал себя выжатым, просто опустошённым до дна, но где-то в самой глубине, под слоем усталости и стыда, тлел тот самый демон, что был доволен, очень доволен произошедшим.

Сделав несколько неуверенных шагов, я вышел в коридор.

Он встретил меня той же зловещей, вымершей пустотой, что и полчаса назад. Я снова стал призраком, блуждающим по лабиринту собственного падения, где единственным маяком, единственным подобием убежища в этом море безумия был мой кабинет.

Я поплелся туда, волоча ноги, чувствуя, как каждый мускул ноет от напряжения и опустошённости. Когда дверь в кабинет закрылась, я прислонился к ней спиной, закрыл глаза и попытался отдышаться, выгнать из лёгких тот густой, опьяняющий воздух, что витал в комнате персонала.

Бесполезно. Он был во мне.

В ноздрях так и стоял терпкий, мускусный запах её кожи, смешанный с ароматом духов. На языке — привкус её власти, металлический и сладкий одновременно, а в паху — пустая лёгкость после мощнейшего оргазма.

Я плюхнулся на стул, уставившись на часы, висевшие на стене. Стрелки, казалось, застыли. Время остановилось, затаившись в ожидании новой катастрофы. Скоро. Совсем скоро должен был начаться сеанс с Алисой.

Алиса…

Само это имя, холодное и отточенное, как лезвие конька, вызвало во мне новую, совершенно иную волну смятения. Ледяная, неприступная Алиса. Та самая, которую я… застал в прачечной за тем самым интимным моментом.

После всего, что только что случилось с Татьяной, после той грубой, властной близости, я сомневался, что смогу вообще к кому-либо прикоснуться. Мои пальцы всё ещё хранили память о бархатистой груди Татьяны, о её властных, требовательных словах.

А уж прикасаться к Алисе, к этому фарфоровому созданию, чей холодный, пронизывающий взгляд сейчас казался мне страшнее любой ярости, — было бы высшей формой кощунства.

Минуты ползли, как израненные звери, тяжко и медленно. Кабинет был готов к новому сеансу, а я — нет, совершенно нет, поэтому я просто сидел, пытаясь сосредоточиться.

Десять минут позже положенного времени. Пятнадцать. Двадцать.

Тишина в кабинете из просто отсутствия звуков превратилась в нечто материальное, давящее, оглушительное. Эта тишина звенела в ушах, стучала в висках и шептала о том, что что-то не так.

Где она, млять? Забыла? Не рассчитала время? Нет, не может быть, она же сама пунктуальность… А значит, скорее всего, виной всему та дурацкая сцена в прачечной, и теперь она просто не может заставить себя лечь под мои руки.

Ладно, ледышка, — с горькой, усталой усмешкой подумал я. — Сиди в своей скорлупке. Прячься. Мне бы сейчас самого себя в порядок привести, а не твои выточенные мышцы разминать.

Но долг — или, вернее, его жалкая, избитая видимость, которую я тут отчаянно пытался сохранить, как утопающий держится за соломинку, — тянул меня из кабинета. Найти. Узнать. Сделать вид, что я всё ещё что-то контролирую в этом сумасшедшем доме. Что я не просто игрушка, которую завели и бросили, а специалист, который следит за графиком.

С трудом оторвав себя от стула, я вышел в коридор. И, как по какому-то дьявольскому наитию, почти сразу же наткнулся на Ирину. Она вынырнула из-за угла, словно её кто-то вызвал самим моим смятением, моим запахом страха и угасающей похоти.

Рыжая бестия предстала передо мной, загораживая путь. В её глазах цвета зелёного льда вновь плясали насмешливые чертики, как и в самый первый день.

Она вернулась, — пронеслось в голове, — настоящая она.

Ирина окинула меня с ног до головы насмешливым, всевидящим взглядом, будто рентгеном просвечивая мою помятую рубашку, мой уставший вид, мою душу, испачканную случившимся недавно.

— Что-то видок у тебя… не очень. — её голос был сладким и озорным. — Устал? Может, помочь тебе расслабиться… — она подчеркнуто медленно облизнула губы. — Как и ты мне… помогаешь?

Я на мгновение замер и потерял дар речи.

Капец! Да что она…! Что за…! Она что… решила в открытую говорить о случившемся в последний раз?

Я немного поглазел на неё молча, затем собрался с мыслями и ответил:

— Да так, самую малость, а ты случайно Алису не видела? — спросил я, пытаясь проигнорировать её колкость и в то же время пройти мимо. Голос мой прозвучал хрипло и устало. — Она на сеанс не пришла.

— Алису? — Ирина сделала преувеличенно печальное лицо, поджав губы. — Не знаю… наверное, у неё… голова разболелась. — она сделала шаг навстречу, сократив дистанцию до опасной и заставив меня остановиться. — А вот у меня, знаешь, голова не болит. — она томно потянулась, закинув руки за голову, и тонкая ткань ее топа демонстративно натянулась на груди, открыв вид на спортивный животик.

— Когда расслаблюсь… всегда чувствую себя очень… освежающе. Прямо будто заново рождаюсь. И всё благодаря тебе… так что спасибо.

— Эм… мне?

— Да, а кому? — она кивнула с довольной улыбкой. — Воспоминания о твоем массаже… самые, самые тёплые.

Она говорила не словами, а намёками, обволакивая каждую фразу таким плотным слоем двусмысленности, что воздух вокруг казался гуще. Её взгляд, тяжёлый и томный, скользнул по моему лицу, задержался на губах, потом опустился ниже, к моим рукам, будто она вновь ощущала их на своем теле, и томная улыбка вновь тронула уголки ее губ.

— Я даже подумала, — продолжила она, понизив голос до интимного, заговорщицкого шёпота, от которого по моей спине побежали мурашки, — что сегодняшний сеанс мог бы быть… Ну, знаешь… особенным… Немного разнообразия никогда не помешает, правда? А то как-то однообразно — легла… постонала… ушла. — она игриво прикусила губу, и в ее глазах вспыхнул озорной, опасный огонёк. — Я вот уже настроилась на нужную волну. Мысленно… подготовилась. — она сделала паузу, давая мне прочувствовать весь вес этого слова. — Поэтому… и ты подготовься. Ладно?

Она нежно, почти неосязаемо, провела кончиками пальцев по моему предплечью. И это прикосновение, лёгкое, как пух, обожгло меня сильнее, чем плен сисек Татьяны.

Затем, бросив мне многообещающий, полный тайны и откровенного желания взгляд, она прошла мимо и поплыла прочь.

Её упругая попка мерно покачивалась в такт шагам, будто дразня меня.

— Я буду ждать. — сказала она, обернувшись. — Очень ждать. А раз… Алиса не пришла, то я приду раньше, и тогда у нас… будет больше времени.

Я остался стоять, как вкопанный в пол, с бьющимся как сумасшедшее сердцем и медленно разгорающимся внизу живота предательским огнем.

Слово, которое она бросила, повисло в воздухе, обрастая в моём воспалённом, уставшем мозгу самыми похабными смыслами.

Это такое простое слово «подготовься» било точно в цель, в самое сердце моей похоти и страха. После её откровенной мастурбации на столе, после её влажных, требовательных стонов, после того, как она, не стесняясь, достигла оргазма под моими руками…

Что ещё, млять, могло означать это «разнообразие»? Что ещё могло следовать за этим «настроилась» и «подготовься»? Она же не намекала, она почти что прямо говорила! Она явно ждала, что сегодня наши игры перейдут в другую лигу. Что я, её «главный специалист по релаксации», предоставлю ей полный спектр услуг.

Она ждала… жаждала… требовала… секса? Мля! Да, мля, я не готов нифига! Секс? Сегодня после всего, что было? Мля! Мля! Мля!

Паника, острая, стремительная и леденящая, на мгновение затмила всё — и усталость, и опустошенность, и даже свежую память о Татьяне.

Чёрт, чёрт, чёрт! Одно дело — Татьяна Викторовна, которая существовала в своей собственной реальности, по своим таинственным, то ли капризным, то ли расчётливым правилам. С ней всё было одновременно сложно, легко и запутанно, это была игра в кошки-мышки на уровне психологии, где физиология была лишь инструментом.

Но Ирина… Ирина будто проще и прямее, и она игрок с другого поля, где правила ясны и понятны: она возбуждается и предпринимает действие, а потом следует разрядка. И теперь она явно готовилась к игре по взрослым, буквальным правилам. И в этой её игре теперь должен был появиться союзник…

Сходить купить презики, что ли? — мысль промелькнула, яркая и безумная, и тут же разбилась о суровую реальность. — Нет, какие еще презики, Орлов? Ты спятил? Во-первых, нет денег. У меня, нищего студента, не было ни копейки лишней. Те деньги, что я заработаю здесь, уйдут на долги, на еду и на то, чтобы не выгнали из общаги. Во-вторых… а если узнает или, не дай боже, увидит Татьяна?

Она же только что, буквально пятнадцать минут назад, напомнила, что я «её». И презервативы в моём кармане, купленные в разгар рабочего дня, были бы равносильны объявлению мятежа.

Прямому неповиновению…

После того, как я только что… кончил ей между сочных прекрасных сисек, это был бы мой окончательный и бесповоротный смертный приговор. Её месть была бы страшной!

Божечки, кошечки, — с отчаянием, граничащим с истерикой, подумал я, — я только что отдал все свои соки, всю свою волю, всю свою жалкую гордость одной женщине, а другая, похоже, не менее ненасытная, уже требует… своей порции?

Да я же пуст! Выжатый! Сухой! У меня ничего нет! Буквально нихера! Яйца пустые!

Нет. Покупать нельзя. Слишком опасно. Слишком дорого. Слишком поздно. Да даже сама эта мысль просто абсурдна!

Да и вдруг я вообще надумал себе это всё? Может, она имела в виду что-то другое? Млять…

Я стоял, как парализованный, посреди пустынного коридора, чувствуя, как на меня накатывает новая, ещё более изощрённая волна безумия. Моё тело, предательское и похотливое, уже откликалось на намёки Ирины, вспоминая её гибкое, отзывчивое тело, её наглые, требовательные стоны и её горячую, влажную кожу.

В паху заныла знакомая, тупая тяжесть, возвещая о том, что, вопреки всем законам физиологии, во мне ещё что-то осталось. Но разум, забитый страхом, усталостью и осознанием полной своей беспомощности, кричал одно-единственное слово: «СТОП!».

Ладно, — смирился я, чувствуя, как апатия, тяжёлая и серая, как свинец, снова затягивает меня в свои безразличные объятия. — Просто сделаю ей массаж. Как обычно. Разомну её длинные ножки, её упругие ягодички, её гибкую спинку и… сиськи…

А вдруг что — сделаю вид, что я глухой и слепой. А если она начнёт… это… если её рука снова поползет вниз… то что тогда? Резко одёрнуть? Сказать: «Ирина, хватит, мы не можем, я не готов, это непрофессионально»? Звучит до жути жалко, фальшиво и смешно, особенно после того, что уже успело случиться.

Я уже давно пересёк все возможные границы профессионализма. Где же та последняя, условная черта, за которую мне было страшно заступить? Та, что отделяла просто похабность от чего-то более серьёзного, более опасного?

Или… или пускай? Пускай делает что хочет. Чего я, в сущности, боюсь? У меня же ничего нет. Ни презервативов, ни сил на полноценный секс, ни воли, чтобы ей отказать.

Пусть развлекается, если ей так надо. А я просто буду лежать… нет, работать… и стараться не сделать ничего лишнего.

Это была слабая, никудышная, трусливая позиция, и я это прекрасно понимал. Но другой у меня не было. Я был полностью истощён, морально раздавлен, загнан в угол и физически, и психологически.

Сейчас я был пустой оболочкой, которую ветер порочных событий нёс прямо на скалы в виде сисек.

Бред, — с горькой, почти что болезненной усмешкой заключил я, медленно бредя обратно в свой кабинет. — Полный, окончательный и беспросветный бред. Ладно, выкручусь как смогу. Буду действовать по ситуации.

Я шагнул в свою клетку, захлопнув за собой дверь. Впереди был очередной виток этого сладострастного ада. Впереди была Ирина. А у меня в карманах была пустота, в голове — хаос, а в душе — смутная, идиотская надежда, что у меня хватит сил просто пережить этот бесконечный день.

Будь что будет, — прошипел я сам себе, плюхаясь на стул. — Действуй по ситуации. Главное — не смотреть ей в глаза. Не поддаваться на провокации. Просто работать руками. Руки помнят, что делать.

Я поднялся и принялся бешено наводить порядок, которого не было в моей голове. Поправил бутылочки с маслами, разгладил простыню на массажном столе до идеальной гладкости, подоткнул каждую складку. Это был глупый ритуал, попытка построить хлипкий частокол из профессионализма против надвигающегося хаоса.

И снова тишина. Но теперь она была иной — напряжённой и наполненной ожиданием. Каждый скрип половицы за стеной, каждый отдалённый голос заставлял моё сердце бешено колотиться.

Это она? Нет, не она.

Прошло ещё пять минут. Затем десять. И тут… «Тук-тук-тук».

Стук в дверь прозвучал не как робкий щелчок, а как уверенный, наглый ультиматум. Моё сердце ёкнуло и провалилось куда-то в пятки.

— Входите, — выдавил я, и голос мой предательски дрогнул.

Дверь открылась, и в кабинет впорхнула Ирина. Не вошла, а именно впорхнула, словно вихрь из рыжих волос, зелёных глаз и дерзкой улыбки. Её взгляд сразу же нашёл меня и пригвоздил к месту, заставив нервно сглотнуть.

— Ну что, готов? — бросила она, окидывая кабинет довольным взглядом хищницы, осматривающей свою территорию. — Я, как и обещала, пораньше и… — Она развернулась и щёлкнула замком, затем обернулась и произнесла: — Чтобы ничто… и никто… нам не мешал.

Ну пиздец… — пронеслось в голове. — Она явно настроена серьезно!

Она подошла к столу и провела по нему ладонью, будто проверяя качество работы. Её пальцы скользнули по ткани с таким сладострастием, что у меня по спине пробежали мурашки.

— Раздевайся… до белья, — скомандовал я, стараясь придать голосу металлические нотки, но получилось лишь жалкое подобие.

— Ох, сразу к делу? — она игриво надула губки, но в её глазах читалось торжество. — Мне нравится такая… решительность.

Она повернулась ко мне спиной, и её пальцы медленно, с театральной неспешностью, потянули за край топа. Ткань соскользнула, обнажив спину, покрытую лёгкими веснушками.

Затем последовали её штаны, которые она снимала так сексуально изгибаясь, что я тут же отвернулся.

Но когда я услышал, как они упали на пол, обернулся, и она предстала передо мной в одном лишь чёрном белье, которое подчёркивало каждую линию её молодого, гибкого и спортивного тела.

Увидев её, я сглотнул и резко отвернулся, делая вид, что что-то ищу среди масел, чувствуя, как жар разливается по моему лицу, а в паху начинает назойливо пульсировать предательский, едва заметный, но всё равно ощутимый отклик.

Сука ты, Орлов! Зачем ты вообще решил посмотреть? Полный придурок!

Краем глаза, этим предательским периферическим зрением, я видел, как она легко взобралась на стол и устроилась на животе, положив голову на сложенные руки. Её поза была одновременно расслабленной и вызывающей.

— Ну, я вся в твоих руках, — прошептала она, и её голос прозвучал томно и сладко. — Заставь меня чувствовать себя хорошо.

Я подошел, налив на ладони масло с запахом цитруса. Оно пахло слишком жизнерадостно для того, что должно было произойти.

Мои руки дрожали.

Я положил их ей на плечи, и кожа под моими пальцами оказалась удивительно горячей и шелковистой.

— Ой, какие холодные, — вздохнула она, слегка вздрагивая. — Согрей их… согрей свои руки об меня.

Мои руки замерли на её плечах, и в голове пронеслось: «Вот чёрт… она прям знает, что говорить!» Буквально каких-то десять минут назад мне даже казалось, что я ничего не чувствую ниже пояса, но сейчас я ощутил, как мой член начал предательски напрягаться.

Вздохнув воздух, в котором витал цитрусовый аромат, через нос и собравшись с мыслями, я продолжил массаж. Сначала были просто поглаживания, чтобы разогреть мышцы. Но под тонкой кожей плеч и лопаток я чувствовал не просто мышечные зажимы, а напряженное, живое ожидание. Казалось, каждое мое движение она встречала легким, едва слышным стоном, а каждое прикосновение, нажим — мелкой дрожью.

Через несколько минут я спустился к пояснице, а потом к ягодицам. Работал основанием ладони, глубоко и профессионально, пытаясь загнать себя в знакомую колею.

Musculus glutaeus maximus, — твердил я про себя. — Большая ягодичная мышца. Просто большая ягодичная мышца. Но… это была не просто мышца. Сука…

Это были две идеальные, упругие полусферы, обтянутые тончайшим черным шелком. И каждый раз, когда я надавливал, ткань сдвигалась, обнажая смуглую кожу, и мой взгляд против воли цеплялся за ту самую ленточку, что затерялась в ложбинке между ними.

— Да… вот здесь… — ее голос был приглушенным, но в нем слышалась знакомая, опасная нотка. — Сильнее… не бойся.

Я усилил нажим, чувствуя, как под моими пальцами мышцы постепенно отпускают зажимы. Но вместе с ними уходило и мое хрупкое самообладание. Ее стоны становились громче, глубже. Она не просто расслаблялась — она наслаждалась. И наслаждалась демонстративно.

— Ах, Алексей… — она повернула голову набок, и её зеленые глаза, полные хитрого огня, поймали мой взгляд. — Твои руки… они просто волшебные. Чувствуешь, как я вся горю?

Я чувствую… я, млять, чувствую…

Жар исходил от нее волнами. Воздух в кабинете быстро стал густым и сладким. Мое дыхание сбивалось. Я пытался сосредоточиться на технике, на анатомии, но все мысли уносились прочь, оставляя лишь животное осознание ее близости, ее запаха, ее звуков.

— Теперь… ноги, — скомандовал я, пытаясь вернуть контроль. — Перевернись.

Она медленно, с кошачьей грацией, перекатилась на спину. И тут мое сердце замерло. Грудь, высокая и упругая, почти вырывалась из чашечек лифчика. А тонкая ткань лишь подчеркивала форму и очертания сосков. Ее живот был плоским и гладким, а бедра… бедра, затянутые в эти трусики, казались воплощением порока и соблазна.

Я налил новую порцию масла и, стараясь не смотреть ей в лицо, принялся за ноги. Начал со стоп, с их сводов, но каждый раз, когда мои пальцы скользили по ее лодыжке, по икре, она томно вздыхала и слегка раздвигала свои стройные ноги.

— Выше… — прошептала она, когда я добрался до бедер. — Внутренняя сторона… там всегда так зажато.

Это была ловушка, и я в нее шагал уже не думая, будто не понимая, мой мозг был отключён. Мои ладони скользнули по ее внутренней поверхности бедер. Кожа здесь была самой нежной, какой я только касался. Бархатистой и обжигающе горячей.

Она застонала глубже, когда я начал разминать приводящие мышцы, и ее ноги инстинктивно разъехались еще шире.

Мой взгляд, предательский и неуправляемый, снова и снова соскальзывал в ту самую запретную зону, к тонкой полоске ткани, скрывавшей все, что сводило меня с ума. Я видел, как под тканью пульсирует ее киска, как она влажнеет прямо на моих глазах.

— Да… вот так… — ее рука вдруг легла поверх моей, останавливая ее. — Но… знаешь, мне кажется, тебе нужно подняться еще… немного выше.

Она приподнялась на локтях. Ее лицо было раскрасневшимся, губы — припухшими, а глаза горели таким огнем, что у меня перехватило дыхание.

— Я же говорила, что хочу разнообразия, помнишь? — ее пальцы сжали мою руку и медленно повели ее вверх, по своему животу, к груди. — Твои руки… они должны быть везде. Не только на спине и ногах. Понял?

Я понял. Понял все. И понял, что проиграл еще до начала. Моя «ситуация», на которую я так наивно надеялся, оказалась ловушкой без выхода. И единственное, что мне оставалось, — это действовать по ее сценарию.

Мои пальцы онемели. Они лежали на ее животе, под ее властной рукой, и чувствовали под тонкой, горячей кожей каждое напряжение, каждое биение ее пульса. Мой собственный пульс бешено стучал в висках, заглушая голос разума, который слабо пищал что-то о профессионализме, о Татьяне и о всём другом.

— Ну же, — её шепот был обжигающим, он впивался в сознание, выжигая последние островки сопротивления. — Я не буду кусаться… если ты сам не захочешь.

Млять… что за фигня? — пронеслось в голове, пока я смотрел в её выразительные глаза и на милую улыбку. — Почему каждая девушка тут заставляет меня сдаться? Я уже готов прям раствориться в ней! Какой же я слабак!

Ее пальцы отпустили мою руку, давая свободу, но это была свобода падения в пропасть. Я замер, не в силах пошевелиться. Вдох. Выдох. Запах масла, ее пота, ее духов и чего-то еще, чего-то дикого, сводил с ума.

— Или тебе… не нравится? — она приподняла бровь, и в ее глазах мелькнула насмешка. — Может, я не так хороша, как… другие твои клиентки?

Это был укол. Точный и болезненный. Она знала. Черт возьми, она всё знала или догадывалась, и теперь играла на этом.

— Нет, ты… — я сглотнул ком в горле. — Ты прекрасна.

Она тут же довольно улыбнулась, ее глаза сверкнули озорными искорками, и прежде чем я успел что-либо предпринять, она плавно поднялась с массажного стола и села на край прямо передо мной.

Ее пальцы сами нашли застежку на спине. Легкий щелчок — и лифчик ослаб. Она не стала его сбрасывать сразу, а лишь медленно стянула бретели с плеч, позволяя мне оценить момент. Потом, все с той же вызывающей улыбкой, сбросила его окончательно.

И передо мной предстала она. Вся. Ее грудь была идеальной — высокой, упругой, с темно-розовыми, набухшими от возбуждения ареолами.

Она сидела с гордо поднятой головой, и в её позе не было и тени стыдливости, только вызов и животная уверенность.

— А так… лучше? — она слегка выгнула спину, подавая грудь вперед.

Я не мог оторвать от неё взгляда. Горло пересохло, а сердце колотилось где-то в районе горла, и я смог лишь кивнуть, сглотнув ком.

— Да… — прохрипел я. — Лучше…

Услышав это, её улыбка стала еще шире и более торжественной.

— Тогда докажи это, — выпалила она своё требование и с той же кошачьей грацией снова улеглась на стол, её грудь выгнулась навстречу моим застывшим рукам.

Мои ладони, все еще смазанные маслом, наконец сдвинулись с мертвой точки. Я коснулся ее кожи чуть выше талии, и она вздрогнула, издав короткий, прерывистый вздох.

Я начал медленно, почти робко, подниматься вверх, скользя по ее бокам, огибая упругие ребра. Каждое движение было пыткой и наслаждением.

И я чувствовал, как под моими пальцами ее тело оживает, как напрягаются мышцы живота, как учащается ее дыхание.

Мои большие пальцы невольно провели по нижнему изгибу ее груди, и она застонала, еще больше выгнувшись навстречу.

— Да… ахх… вот так… — ее голос был хриплым. — Не бойся… касаться… меня.

Мои пальцы пошли дальше, нежно перемещаясь по изгибу ее груди, очерчивая вокруг, и ее соски затвердели, превратившись в маленькие твердые драгоценные камешки.

— Да… продолжай… — прошептала она, и это прозвучало как заклинание.

И я понял, что не могу больше сопротивляться. Я обхватил ее грудь ладонями, и она вся затрепетала, ее бедра непроизвольно приподнялись со стола.

Затем я, действуя как автомат, будто запрограммированный, наклонился ниже, мои губы оказались в сантиметре от ее кожи, от ее упругой груди, от ее твердого сосочка.

Я чувствовал исходящий от нее жар, сладкий и пьянящий. И мой шаловливый язык сам, будто мимо моей воли, провел по ее соску, и она взвыла, её рука взлетела и впилась пальцами мне в волосы.

Вскоре я потерял счет времени и растворился в пространстве, в ней. Был только он — этот кабинет, ее тело под моими руками и губами, и оглушительный грохот крови в ушах.

Я ласкал ее грудь то губами, то языком, то легкими покусываниями, и она отвечала мне дикими, неконтролируемыми стонами, пока её тело извивалось в такт моим прикосновениям.

Не знаю, сколько минут это продолжалось, но вдруг ее рука снова накрыла мою и резко, властно потянула вниз, к самому краю тех самых черных трусиков.

— Я хочу чувствовать тебя… там… — на выдохе произнесла она, и в её голосе не осталось ничего, кроме чистой, животной похоти. — Сейчас… быстрее…

Наши руки добрались до цели, и её пальцы, властные и наглые, еще крепче схватили мою ладонь, прижав ее к тонкой, уже влажной от её соков ткани трусиков. И я почувствовал пульсацию, жар, и мое собственное тело ответило на это мощной, болезненной пульсацией в паху.

У меня больше не было выхода. Не было сил бороться. Не было желания отказываться. Я готов быть её инструментом. И сейчас она явно собиралась сыграть на мне свою самую похабную симфонию.

Мои пальцы впились в шелк, чувствуя под ним пылающую плоть. Каждая клетка моего тела кричала, но теперь это был не крик о необходимости проникновения, а жажда дать ей наслаждение другими, не менее острыми способами.

Воздух стал густым, как сироп, и каждый её вздох приносил её запах — смесь пота, духов и чего-то дикого, первобытного женского сводила меня с ума.

— Давай, — ее голос был хриплым, уже лишенным всякой игривости. — Ну же…

Вместо того чтобы пытаться снять, я дрожащей рукой лишь отодвинул тонкую шелковую полоску в сторону, обнажая влажную, трепещущую плоть её киски.

Этого оказалось достаточно. Более чем достаточно.

— Видишь, какая я мокрая? — она прошептала, и ее рука снова легла на мою, ведя мои пальцы к тому самому сокровенному месту. — Из-за… тебя.

Мои пальцы коснулись ее половых губ, и она резко выгнулась, издав сдавленный стон. Ее киска была обжигающе горячей, приятной и невероятно влажной. Я замер, чувствуя, как под моим прикосновением ее тело содрогается в предвкушении.

— Не останавливайся, — ее ноги раздвинулись шире, приглашая, умоляя и требуя. — Сделай это… хочу… твои пальцы… внутри.

Ее слова, откровенные и влажные, ударили в голову сильнее любого алкоголя. И я послушно, почти благоговейно, скользнул рукой между ее раздвинутых ног. Кончик моего указательного пальца прошёлся по её влажным, вздувшимся губам, нащупав маленький, твердый, невероятно чувствительный бугорок. Она тут же вздрогнула всем телом, и ее низкий стон прозвучал как мольба.

— Да… вот… — прошипела она, и ее бедра приподнялись навстречу моей руке.

И тогда я проник внутрь. Мой палец медленно, преодолевая упругое, но податливое сопротивление, вошел в ее пылающую глубину. Ощущение было сногсшибательным. Она была невероятно тугой и обжигающе горячей. Ее внутренние мышцы влагалища тут же сжали мой палец с такой силой, словно пытались вобрать его в себя, не отпустить.

— О, боже… — ее голос сорвался на высокую ноту. Ее глаза были закрыты, лицо искажено гримасой наслаждения. — Да… так… ах…

Я начал двигать пальцем — сначала медленно, почти робко, затем увереннее, находя свой ритм. Каждое движение встречалось с её судорожными толчками бедер и прерывистыми, хриплыми стонами. Я чувствовал каждую бархатистую складку внутри неё, каждую пульсацию её дырочки. Это была самая интимная близость из всех возможных.

— Глубже… — она была вся во власти ощущений, ее слова были обрывистыми. — Больше… еще один… пожалуйста… еще… — выдохнула она, и в этом слове была не просьба, а жажда, и я, повинуясь, ввел второй палец внутрь.

Она застонала глубже, её голос сорвался на низкую, горловую ноту. Ее бедра активно заходили в такт движениям моей руки, она двигалась навстречу моим пальцам, ища ещё более глубокого проникновения.

И тут её собственная рука, дрожащая и нетерпеливая, потянулась ко мне. Ее пальцы нащупали болезненно напряженный выступ на моих брюках. Она обхватила его через ткань — неумело, но с такой жадной решимостью, что по моему позвоночнику пробежала судорога.

И ее рука на моем члене через ткань брюк начала свое неумелое, но невероятно возбуждающее действо. Она сжимала член то сильно, то слабо, водила вверх-вниз, сбиваясь с ритма, когда волны удовольствия от моих пальцев внутри нее накатывали с новой силой.

В тоже время я чувствовал каждую складку, каждую пульсацию внутри неё. То, что происходило, казалось мне интимнее любого секса. А её судорожные, беспомощные попытки «помассировать» меня через штаны сводили с ума, добавляя в эту гремучую смесь похоти щемящую нотку неловкости и искренности.

Мои губы снова нашли её грудь. Сначала я просто дунул на мокрый от масла и пота сосок, и она вздрогнула, ее пальцы на моем члене судорожно сжались. Затем я провел кончиком языка вокруг ареола, медленно рисуя круги, наслаждаясь тем, как она извивается подо мной.

— Ах… да… — ее стоны стали громче, отчаяннее.

Ее рука на моем члене двигалась все быстрее, но еще более беспорядочно, будто она сама не знала, чего хочет сильнее — кончить или заставить кончить меня.

Я взял её сосочек в рот, нежно засасывая, и одновременно пальцы внутри нее ускорили свой ритм, находя ту самую точку. Я давил на неё, грубо и настойчиво.

Ее свободная рука вцепилась в мои волосы, она потеряла всякий контроль. Ее дыхание превратилось в сплошной прерывистый стон.

— Да… да… вот там… да… ах… там! — ее крик был оглушительным. — Я сейчас… я…

Я чувствовал, как ее внутренние мышцы начали судорожно сжиматься вокруг моих пальцев. Ее тело напряглось, как тетива. Ее рука на моем члене замерла, вцепившись в него в наступающей судороге наслаждения.

И я прижался губами к ее груди, засасывая ее сосок еще сильнее, и в этот момент ее тело взорвалось. Мощный, сокрушительный оргазм буквально приподнял её над столом.

Из её горла вырвался низкий, почти звериный крик из-за волн удовольствия, что накатывались одна за другой. Она вся трепетала, а мои пальцы и губы, повинуясь инстинкту, продолжали ласкать ее, продлевая блаженство, пока она не разлеглась на столе, разбитая, тяжело и прерывисто дыша.

Ее рука безвольно соскользнула с моего члена, а на красивом лице застыла блаженная, умиротворенная улыбка.

Я смотрел на нее, на эту расслабившуюся, поверженную бестию, и чувствовал странную смесь торжества и щемящей нежности. Я не вошел в нее, и она не закончила начатое своей рукой, но было ощущение, что я обладал ею полностью. А ее неумелые, искренние попытки доставить удовольствие мне через ткань брюк оставили в душе странный, теплый и горький след.

Она продолжала лежать неподвижно с закрытыми глазами, словно выброшенная на берег морская нимфа. Ее грудь мерно вздымалась, а на коже проступали капельки пота. Тишину в кабинете нарушало лишь ее тяжелое, восстанавливающееся дыхание и бешеный стук моего собственного сердца.

Подождав немного, любуясь её блаженством, я медленно, стараясь не нарушить ее покой, вынул пальцы из её киски, они блестели, напоминая о только что случившемся безумии.

В тот миг, когда они покинули её влажную, трепещущую дырочку, она снова застонала — тихо, протяжно, словно сожалея об окончании этого порочного таинства. Ее тело еще несколько секунд мелко вздрагивало после столь мощного оргазма, а ее пальцы начали медленно, почти лениво, водить по собственному телу.

Легкие, едва ощутимые прикосновения скользили по влажному от пота животу, поднимались к груди, лаская ее, затем опускались вниз, к внутренней стороне бедер, останавливаясь в сантиметре от той самой чувствительной, разгоряченной зоны, будто дразня саму себя воспоминаниями.

Каждое такое прикосновение заставляло ее вновь слегка вздрагивать, и на ее лице проступало блаженное, сонное выражение.

Так прошла целая минута. Минута тяжелого, сладкого покоя. И только тогда она медленно открыла глаза. Взгляд ее был влажным, затуманенным, но в нем не было прежней хищной насмешки. Была лишь глубокая, почти что нежная усталость.

Она медленно приподнялась и села на край массажного стола, ее ноги свесились вниз. Несколько секунд она просто сидела, словно приходила в себя, затем наклонилась и подняла с пола свой бюстгальтер.

Она надела его, ловко продев руки в бретели, но застегнуть застежку сзади у нее, казалось, не было сил или желания, и тогда она повернулась ко мне спиной.

— Поможешь? — ее голос был тихим, без привычной дерзости.

Я молча подошел ближе. Мои пальцы, еще помнившие каждую складку ее горячей кожи, нашли маленький крючок. Я застегнул его, и этот простой бытовой жест почему-то показался мне невероятно интимным — куда более интимным, чем все, что было до этого.

Она обернулась, и прежде чем я успел что-то понять, ее губы нашли мои. Поцелуй был — быстрым, легким, почти дружеским, но в нем была капля той самой нежности, что размягчила ее взгляд.

— Спасибо, — прошептала она, едва оторвавшись, ее дыхание было теплым на моих губах. — Это было… невероятно.

Она молча принялась одеваться. Движения ее были плавными, умиротворенными. Натягивая штаны, она посмотрела на меня через плечо, и в ее глазах снова вспыхнул тот самый знакомый озорной огонек, но на сей раз без угрозы, а с обещанием.

— Знаешь, — сказала она, уже поправляя топ. — Мне кажется, у нас неплохо получается. Это… разнообразие… так что… готовься, завтра будет еще интереснее… в этот раз для тебя.

Она подмигнула легко, как ни в чем не бывало, и выпорхнула из кабинета, оставив дверь приоткрытой.

Я же стоял, все еще чувствуя на губах прикосновение её губ и запах ее кожи, смешанный с маслом. Слова «Завтра будет еще интереснее» висели в воздухе, словно не разорвавшаяся бомба.

Что она имела в виду? Больше пальцев? Нормальную дрочку? Минет? Или… что-то еще?

Мой мозг отказывался работать.

Я оперся ладонью о массажный стол и вдруг машинально поднес к лицу пальцы, все еще липкие от ее соков. Сначала просто вдохнул ее терпкий, мускусный аромат, от которого вновь закружилась голова. А потом, словно завороженный, коснулся подушечек пальцев кончиком языка. Сложный, солоновато-сладкий вкус ударил в нёбо, окончательно добивая меня.

Это её вкус… вкус её похоти и моего нового полного поражения.

Собрав волю в кулак, я прибрался в кабинете, смывая с рук следы греха. Затем вышел в коридор и направился в холл, но через несколько шагов замер и посмотрел в сторону двери в кабинет Татьяны Викторовны.

Стоит ли заходить? Прощаться? — мысли о том, чтобы просто уйти, не сказав ей, вызывали странное неприятное чувство. — Да, нужно. — решил я и направился к ней.

Постучал, и её властное «Войдите» прозвучало мгновенно, будто она ждала.

Я открыл дверь и, не заходя дальше порога, сказал:

— Я… ухожу, Татьяна Викторовна. До завтра.

Она сидела за своим столом, все так же безупречная и собранная. Ее взгляд скользнул по мне, оценивающий, холодный. Уголки ее губ дрогнули в легкой, почти невидимой улыбке.

— До завтра, Алексей, — произнесла она ровным тоном, в котором не было ни капли сомнения, что это «завтра» обязательно наступит.

Это было не прощание. Это была констатация факта. Я кивнул и ретировался.

На выходе я столкнулся со Светой, которая что-то разбирала на своем столе.

— Всего хорошего, Лёш! — улыбнулась она мне своей обычной, солнечной улыбкой.

— До завтра, Свет, — буркнул я и вышел на улицу, в прохладный вечерний воздух.

Добравшись до автобусной остановки, я прислонился к стене и закрыл глаза. В голове билась одна-единственная фраза: «Завтра будет еще интереснее». Она была одновременно и угрозой, и обещанием.

Я был пуст, как выпотрошенная рыба, а она уже строила планы на завтра.

Я усмехнулся и, открыв глаза, заметил, как вдалеке показались огни автобуса. И уже через минуту, подчиняясь законам физики и расписанию, с шипением тормозов он остановился прямо передо мной. Двери открылись с привычным пневматическим вздохом.

Ну вот и всё, — мелькнула в голове мысль, пока я заносил ногу на подножку. — Обычный парень садится в обычный автобус после обычного рабочего дня. Никто даже и не догадывается, что у меня в штанах ноет напряжение, а на языке и пальцах — вкус женских сокровенных секретов.

Интересно, — подумал я, уже заняв место и глядя на свое отражение в темном стекле, — а есть ли в «Ледовой Короне» бонусная программа для массажистов? Типа, десять доведенных до оргазма клиенток — один бесплатный сеанс психотерапии? Или… хотя бы проездной на автобус?

Я фыркнул в пустоту. Ответ, увы, был очевиден. Никаких бонусов. Только растущий долг. Долг по воле. Долг по сперме. Долг по душе. И, видимо, расплачиваться по долгам мне предстоит очень и очень долго.