Лед тронулся, тренер! Но что делать со стояком? 18+

Глава 8 Ледяной взгляд и танец стыда

Я оттолкнулся от двери и начал ходить из стороны в сторону, размышляя.

Тишина в кабинете после короткого, но такого насыщенного визита в комнату персонала была обманчивой.

Она не была пустой.

Она была густой, как кисель, наполненной эхом только что отзвучавших звуков и событий. Оглушительным грохотом захлопнувшейся двери, в которую умчалась Ирина, и эхом хихиканья Светы, и тем призрачным теплом от того момента, когда ее прекрасная грудь прижималась к моей спине и плечу.

Ну вот, Орлов. Поздравляю. Ты только начал, а уже умудрился превратить одну девушку в испуганного зайца, а другую… другую в кого? В соблазнительную кошку, что учит тебя готовить кофе, упираясь в тебя самым аппетитным местом?

Боже, этот запах ее духов… жасмин… и её тепло… мягкость… Млять, да сосредоточься ты!

Я тяжело рухнул на стул и попытался заставить себя думать о чем-то нормальном. Об учебе. Об экзаменах.

Нарушения водно-солевого обмена… отеки… — думал я, но перед глазами надоедливо вставали то испуганные, широко раскрытые зеленые глаза Ирины, то хитрая, будто знающая обо всем на свете улыбка Светы, и, конечно, её грудь, подрагивавшая под тонкой тканью блузки, когда она тянулась к кнопке кофемашины…

Отеки… да у меня сейчас самый главный отёк встанет, если я не возьму себя в руки! Концентрация, Орлов! Musculus trapezius… начало верхней выйной линии… а конец… а черт, какой конец, когда все мысли только о том, как бы свой конец… помять или пристроить куда-нибудь…

Мои героические, но тщетные попытки вернуться в реальность и собраться с мыслями прервал тихий, но четкий стук в дверь.

Не властный и тяжелый, от которого сжимается всё внутри. Не нервный и робкий, как бы, наверное, постучала Ирина. И не тот, с легкой насмешкой, каким могла бы постучать Света или Софья. Этот стук был… вежливым. Почти безличным. Как стучит почтальон или курьер. От этого стало даже как-то не по себе.

— Войдите, — выдавил я, пытаясь взять себя в руки и принять вид профессионала.

Дверь открылась беззвучно, и в проеме, очертив собой идеально ровный силуэт, возникла Алиса. Она вошла и остановилась в метре от меня, не говоря ни слова. Просто смотрела. Ее взгляд был тяжелым, изучающим, но лишенным того хищного огня, что был у Татьяны. Она смотрела на меня, как на просто интересный, одушевленный объект.

— Меня попросили вас пригласить, — наконец произнесла она ровным, бесстрастным тоном, в котором не было ни «здравствуйте», ни «извините за беспокойство» — просто констатация факта.

Я молча поднял бровь, ожидая продолжения. А в голове пронеслось: «Пригласить». Звучит как вызов на дуэль… или на казнь.

— Тренер просит Вас оценить мою технику приземления после массажа, — продолжила она, не отводя от меня ледяного взгляда. — Ронджамп. Выйдите на лёд, когда освободитесь?

Фраза была выстроена безупречно с точки зрения субординации и профессионализма. Никакого намека на личный интерес, ни тени сомнения в моей компетентности или, наоборот, особого доверия.

Чистая, стерильная деловая коммуникация.

Но я, уже наученный горьким опытом читать подтекст в каждом взгляде обитательниц «Ледовой Короны», уловил в глубине её глаз, тех самых, что обычно смотрели сквозь человека, едва заметную тень чего-то… любопытства? Не как к мужчине, а как к специалисту.

— Конечно, — кивнул я, стараясь, чтобы голос не выдал внутренней дрожи и остатков недавнего возбуждения. — Подойду через пару минут.

Она кивнула столь же коротко и беззвучно, развернулась с отточенной грацией и вышла, закрыв за собой дверь так тихо, что я на секунду усомнился, была ли она здесь вообще.

Я остался сидеть, пытаясь осмыслить этот визит.

Тренер… значит? Татьяна Викторовна? Но зачем? Зачем ей, чтобы я вышел на лед? Снова проверить мою профессиональную компетентность? Или это её странный способ показать, что я полезен не только для… определенных процедур?

Мысль о том, что я могу быть чем-то большим, чем просто игрушка для удовлетворения её властных прихотей, вызвала странное, щемящее приятное чувство в груди.

Собрав волю в кулак, я вышел из кабинета и направился к главной арене.

Чем ближе я подходил к арене, тем громче становился многоголосый гул ледяного царства. Еще из коридора доносились лишь приглушенные звуки, но стоило сделать последние шаги — и меня накрыла настоящая симфония: ритмичные удары зубцов о лед, свист лезвий, рассекающих зеркальную поверхность, резкий скрежет торможений — и сквозь все это пробивалась мощная, драматичная музыка, под которую девушки отрабатывали свои программы.

Я вышел на бортик, и резкий, чистый холод ударил в лицо, заставив вздрогнуть после душного коридора. Воздух здесь был другим — ледяным и острым, пахло морозной свежестью, металлом лезвий и едва уловимым сладковатым запахом разогретых тел.

Передо мной разворачивалось гипнотизирующее зрелище: фигуристки, словно стрекозы, выписывали сложные пируэты, оставляя за собой призрачные белые следы на идеальной поверхности льда. Басы от музыки гулко отдавались в огромном пространстве, смешиваясь со звуковым калейдоскопом тренировки.

Это был другой мир. Мир абсолютной грации, сконцентрированной мощи и невероятной, почти мазохистской дисциплины. После душных, наполненных скрытыми страстями кабинетов и коридоров, эта арена казалась храмом, где поклонялись чистой, почти абстрактной красоте.

Алиса скользила по дальнему краю арены, ее движения были плавными, но скрывавшими взрывную мощь.

Она готовилась к прыжку. Разгон, мощный толчок — и она взмыла в воздух, ее тело свернулось в тугой комок, совершив несколько безупречных оборотов, и приземлилось с легким, почти неслышным шорохом лезвий, выбросив одну ногу вперед в изящной ласточке.

Движение со стороны выглядело безупречным. Но мой взгляд, настроенный на поиск мышечных дисфункций, уловил едва заметную, мгновенную асимметрию в момент касания льда.

Работа суставов… мышечный корсет… — тут же пролетело в голове, и мой мозг, привыкший выискивать в женских телах прежде всего объекты вожделения, против воли начал анализировать.

Через минуту она подкатилась ко мне, ее дыхание было ровным, лишь легкий, едва розовый румянец на идеально бледных щеках выдавал её колоссальное усилие.

Она остановилась в метре, положив руки на свою безупречную талию. Ее поза была одновременно закрытой и выжидательной.

— Ну? — коротко бросила она, и это слово прозвучало не как вопрос, а как требование отчета.

Я на секунду забыл, где нахожусь. Забыл про Ирину, про Свету, про свои похотливые мысли. Включился медик. Студент, который три года зубрил анатомию.

— Есть небольшой перекос, — сказал я громче, чтобы перекрыть шум и музыку. — При приземлении вы чуть заваливаетесь на левую сторону. Незначительно, но это видно. Нагрузка идет на внешний край стопы, вот тут, — я показал на свою собственную лодыжку, — идет перенапряжение малоберцовой группы. И отсюда, — я провел рукой по воздуху от голени к бедру, — идет отдача вверх, в двуглавую мышцу бедра. В ту самую, что мы разминали.

Алиса, обычно абсолютно невозмутимая, слегка, почти незаметно приподняла бровь. Ее ледяной взгляд растаял на долю секунды, сменившись пристальным, изучающим интересом. Не к моей персоне, а к информации, что я выдал. Мое замечание, сухое и профессиональное, попало в точку. Оно не было комплиментом её грации или упреком в ошибке. Это была диагностика.

— Понятно, — произнесла она, и в ее голосе, всегда ровном и безжизненном, впервые зазвучали какие-то новые нотки — не тепло, нет, скорее некое подобие уважения. — Спасибо.

В этот самый момент мимо нас, демонстративно и на опасно высокой скорости, пронеслась Ирина. Она выполняла сложную дорожку шагов, ее рыжие волосы развевались, как огненный шлейф.

Алиса медленно, с преувеличенным спокойствием, проводила ее холодным, безразличным взглядом, а затем так же медленно перевела его на меня. В ее глазах что-то мелькнуло — не ревность, не злорадство. Скорее… заинтересованность.

— А что вы думаете о ней? — неожиданно спросила она, кивком головы указывая на удаляющуюся Ирину. — Как её техника?

Вопрос застал меня врасплох. Я посмотрел на Ирину, которая в этот момент выполняла вращение. И заметил, что её движения были… иными. Не такими выверенными, как у Алисы, но в них была какая-то природная, почти животная грация.

Странно, сейчас, сравнивая Алису и Ирину, я вижу, что Ирина как будто грациознее. В ее движениях присутствует легкость, в то время как у Алисы — напряженность. Почему так? Алиса, судя по её зажатым мышцам и проблемным узлам под приятной молодой кожей, явно предпринимает больше усилий и больше тренируется.

Я задумался.

Наверное, это связано с ее воспитанием, характером и тем, что ее мать пытается заставить ее добиться тех успехов, что сама не смогла. Но Ирина… почему её движения теперь выглядят… более завораживающими и красивыми?

Хм. — в голове промелькнула забавная мысль. — Может, из-за того, что она так хорошо расслабилась у меня на столе? Эмм… кончила? Она же кончила?

— У неё… всё хорошо, — осторожно начал я, чувствуя, что попадаю на минное поле. — Техника чистая. Проблем не вижу. — Алиса молчала и просто смотрела на меня своим пронзительным взглядом, казалось, заставляя продолжать. — Просто… — я замялся, подбирая слова. — Не то чтобы лучше… э-э… просто немного плавнее. Расслабленнее.

Я увидел, как в глазах Алисы что-то изменилось. Не гнев, нет. Скорее… удивление. И что-то еще, что я не мог определить — может быть, зависть? А может, досада?

— Видимо, её Вы лучше разминаете, — неожиданно произнесла она своим ровным, бесстрастным тоном, но в этих словах прозвучал такой ледяной укор, что я почувствовал, как по спине побежали мурашки.

И прежде чем я успел что-то ответить, оправдаться или объяснить, она резко оттолкнулась и укатила, оставив меня на бортике с открытым ртом и смешанными чувствами.

Вот чёрт, кажется, я только что совершил непростительную ошибку! — сердце на мгновение остановилось. — Но… почему она так отреагировала? Неужели её задело, что я нашел в движениях Ирины какую-то… эм, легкость? Или дело наоборот в том… что я увидел проблему в её движениях…

Я постоял еще минуту, наблюдая за девушками, за их титаническим трудом, пытаясь осознать весь масштаб и безумие этого места. Это была не просто спортивная школа. Это был настоящий храм, где поклонялись красоте движения, силе, боли и победе.

И я, со своими вечными стояками, похабными мыслями и сложной сетью из стыда, похоти и странного, просыпающегося профессионализма, чувствовал себя чужаком, варваром, ворвавшимся в святилище с членом наголо, где все были невинными жрицами.

Но точно ли я варвар? — задумался я, вспоминая Татьяну и её властный тон, действия и приказы. — Может, скорее послушник? Адепт? Жертвенное животное? Или вообще раб?

Со смесью облегчения и сожаления я покинул арену и направился обратно в свой кабинет, в свою клетку, которая после ослепительного света и простора арены вдруг показалась мне единственным безопасным, хоть и немного душным, убежищем.

Коридор за дверями арены был пустым, прохладным и тихим после оглушительного гула. Я шел, думая о произошедшем, и в голове раз за разом мысли складывались в одну забавную идею:

Хм, а может, я создан для этого? Для массажа и оценки тел фигуристок, а не для хирургии? Лекции, учеба — довольно скучны и тяжелы, а тут я могу использовать свои знания в деле, при этом имея вокруг столько… развлекающих факторов…

Решив, что мои знания действительно могут пригодиться, я начал прокручивать в голове траекторию движения Алисы, пытаясь мысленно выстроить анатомическую цепочку, которая вела от её стопы к бедру.

Камбаловидная… икроножная… напрягатель широкой фасции… двуглавая бедра… ягодичные…

Картинки из учебника Грея накладывались на её стройную, мощную фигуру в движении, и это было на удивление… профессионально.

Не успел я дойти до своего кабинета, как из-за угла появилась Софья. В отличие от других, она не шла по коридору, а буквально плыла, будто в танце. Её милое лицо озаряла улыбка, а в руках она несла две бутылочки с йогуртом.

— Лёша! Привет! — весело крикнула она, подбегая ко мне. — Как дела? Чего тут гуляешь?

— Э-э, да, — растерялся я. — Привет.

— Вижу, ты тут весь в своих мыслях. Что, наши красотки не дают покоя? — подмигнула Софья, протягивая мне бутылочку. — Держи, угощаю!

Я взял йогурт, чувствуя себя неловко от её непосредственности.

— Просто работа, эм… давит, — пожал я плечами, машинально откручивая крышечку. — Ещё осваиваюсь.

— Понимаю, — кивнула Софья, и ее лицо стало серьезнее. — Я помню, как сама первый раз сюда пришла. Думала, не выдержу. Эти бесконечные тренировки, постоянный контроль… — она вздохнула, но в глазах светилась искорка. — Но когда выходишь на лед, все забываешь. Чувствуешь себя… свободной. Как птица.

Я с удивлением смотрел на нее. Обычно веселая и беззаботная, сейчас она говорила с такой искренностью, что это заставляло забыть о всех перипетиях моего дня.

— А родители не были против? — поинтересовался я. — Отдать ребенка в такой спорт?

— О! — Софья закатила глаза. — Мама сначала была в ужасе. Говорила, что это не спорт, а калечение. Но папа… папа всегда верил в меня. Он сам в молодости хоккеем занимался. Говорил: «Если нравится — иди до конца». — Она на мгновение замолчала, словно вспоминая что-то важное. — Он даже ночами шил мне первые платья для выступлений. Кривые, конечно, но я в них чувствовала себя принцессой.

Мы постояли еще минутку, пока я доедал йогурт. Разговор с Софьей был удивительно простым и легким — никаких подтекстов, никаких двойных смыслов. Как глоток свежего воздуха после удушающей атмосферы страстей и интриг.

— Знаешь, — Софья вдруг стала совсем серьезной, перестав вертеть бутылочку в руках. — Иногда мне кажется, что мы тут как рыбки в аквариуме. Всё на виду — каждое движение, каждая слеза. — она нервно провела рукой по коротким волосам. — Но вот недавно, например, я сбегала в кино. Просто так, одна. Смотрела какой-то глупый комедийный фильм и хохотала до слез. И никто об этом не знал. — она посмотрела на меня, и в ее глазах мелькнуло что-то неуловимое. — Такие моменты напоминают, что за этими стенами есть другая жизнь… — она сделала паузу. — Ладно, побегу я, — наконец сказала Софья, забирая у меня уже пустую бутылочку. — У меня через пару часов массаж. Ты же меня не забудешь?

— Конечно нет, — улыбнулся я, и на этот раз улыбка была совершенно искренней. — И… эм, спасибо за йогурт!

— Не за что! — ответила она и, развернувшись, шутливо повертела бедрами, будто зная, что я буду на них смотреть…

…и вскоре скрылась за углом, оставив меня с неожиданным чувством тепла к этой хрупкой снаружи, но такой казалось сильной внутри девушке.

С этой мыслью я наконец-то добрался до своего кабинета, готовый к новым вызовам, которые непременно приготовила мне судьба в лице обитательниц «Ледовой Короны». Но тут живот предательски заурчал, напоминая, что с утра я не ел ничего, лишь сделал пару глотков кофе.

Столовая? — пронеслось в голове. — Она же тут есть? Или буфет какой-нибудь? Надо спросить у Светы. — решил я и вновь вышел из кабинета.

Холл «Ледовой Короны» снова поражал своей пустотой. Солнечные лучи, преломляясь в стеклянных стенах, рисовали на полированном мраморе длинные призрачные полосы.

У стойки ресепшена не оказалось ни души. Тишина была настолько гулкой, что слышалось собственное дыхание.

Странно. — подумал я, начав оглядываться. — Света как минимум должна быть тут, щёлкать клавиатурой или болтать по телефону. Куда же она делась? Может, в комнате персонала? — пронеслось в голове, и я тут же туда направился.

Дверь была приоткрыта.

Я заглянул внутрь — пусто. На диване никого. Кофемашина молчала. Единственной находкой стала забытая яркая помада, и почему-то этот простой женский предмет вызвал странное умилительное чувство в груди.

Это же Светы? Или кого-то другого? Кто у нас с такой яркой помадой ходит? — задумался я, но быстро поймал себя на мысли, что кроме их грудей и задниц перед глазами ничего не появляется. — Так-так, успокойся. — я встряхнул головой, отгоняя соблазнительные образы. — Может… к Татьяне Викторовне зайти? Раз уж тут никого… — мелькнула следующая мысль.

Ее кабинет находился в противоположном конце коридора. Дверь была закрыта, а через щель внизу было понятно, что внутри темно и пусто. Странное беспокойство зашевелилось где-то под ложечкой.

Куда, млять, все подевались? — удивился я. — На собрание какое-то ушли? — с этой мыслью я достал телефон и быстро понял, что время уже перевалило за двенадцать. — Ааа, так у них обеденный перерыв! Вот в чём дело… Все просто разбежались по столовым и кафешкам. А я уж решил, что пропустил какое-нибудь важное объявление.

Я дошел до поворота, ведущего к раздевалкам и выходам на лед. Оттуда доносились всё те же приглушенные звуки — скрип коньков, отрывистые женские крики, музыка.

Ну да, конечно, — с иронией подумал я. — Фигуристки-то никуда не делись. Им не до обедов, тренируются, не жалея сил и себя. А вот административный персонал… Света, секретарь, и, по всей видимости, и Татьяна ушли подкрепиться. Логично… — подумал я, и еще раз глянул в сторону выхода на лёд.

Там кипит жизнь. Но идти туда, в этот эпицентр всего, что сводит меня с ума… А еще и зная, что там есть Ирина и Алиса…

Нет, уж лучше голодным останусь, — заключил я, но, вернувшись к стойке ресепшена и постояв в нерешительности у тяжелой двери, ведущей на улицу, которая казалась границей между двумя мирами, я глубоко вздохнул и, подойдя, надавил на ручку.

Ослепительный дневной свет ударил по глазам после полумрака «Ледовой Короны».

Улица встретила меня грохотом машин, криками чаек и резким порывистым ветром. Я постоял секунду, привыкая, потом сунул руки в карманы и побрел вдоль здания, высматривая хоть какое-то заведение.

«Биновар» обнаружилась за первым углом — небольшая, но уютная кофейня, затерявшаяся между пафосными бутиками. Дверь с дребезжащим колокольчиком, запах настоящего кофе, чего-то жареного и чего-то приятно домашнего.

Я заказал крепкий чай и круассан с ветчиной на последние деньги и, плюхнувшись у окна, впервые за сегодня позволил своим плечам расслабиться. Через пару минут мой заказ был уже на столе, и я откинулся на спинку стула, наблюдая за паром, поднимающимся от чашки.

И пусть этот круассан был слегка подсохшим, а чай — слишком крепким, но это была нормальность, та самая, которой мне сейчас так не хватало. Вот так… просто сидеть и быть никем — не массажистом, не объектом вожделения, не игрушкой в чьих-то руках, а просто парнем, который жует булку и пьет чай.

Ах… млять… да кого я обманываю? Надо признаться, мне всё это нравилось. Нравилось, что Татьяна смотрит на меня как на кусок мяса. Нравилось быть инструментом для её тайных желаний. Да черт возьми, после трех лет тотального игнора в общаге это было прям пьяняще…

Хотя… где-то глубоко в груди периодически всплывает странное чувство — будто я хочу поменяться местами с Татьяной…

Нет не стать женщиной, нет. А оказаться по ту сторону власти. Быть тем, кто дергает за ниточки, а не марионеткой. Вот бы взять её сейчас за волосы… прижать её надменное лицо к своему паху… схватит член свободной рукой и чувствовать, как головка отбивает ритм по её щекам, губам…

Ох… млять… это было бы прекрасно… Хочу заставить её смотреть на меня снизу вверх, как смотрел на неё в той гардеробной вчера или сегодня в массажном кабинете… Да-а… это было бы просто невероятно! Вот бы она позволила так сделать…

Я продолжал плыть по потоку своих пошлых фантазий и даже не заметил, как пролетело время — настолько яркими были картинки, рождавшиеся в воспаленном мозгу, пока я делал неспешные глотки и расправлялся с круассаном.

Всего полдня, млять, — размышлял я, уже с наслаждением закусывая последним кусочком круассана. — А ощущение, будто прошел весь курс терапии, причем в роли дивана…

Алиса с ее этим ледяным перфекционизмом, который, черт побери, на самом деле чертовски возбуждает. Хотя, может, тут дело не в её характере, а в соблазнительных изгибах… Хотя нет, скорее всего, и в том, и в том.

А Ирина? Боже… эта девушка со своей бурей эмоций, она ведь кончила прямо у меня на столе… прям под моими руками. Ох, эта мысль снова заставляет кровь прилить ниже пояса. Интересно, что она выкинет в следующий раз? Который, кстати, состоится всего через пару часов… чёрт, даже не представляю.

Света… Света с ее опасной домашней простотой и фигурой порно-модели. Она… чертовски сексуальна… но в то же время и просто интересная девушка, с ней приятно общаться, но особенно приятно, когда она прикасается ко мне своей грудью…

С этой мыслью я глубоко вздохнул через нос и медленно, не спеша выдохнул.

Млять… снова встал. Ну какого чёрта, а? А ну успокойся, а то я тебя вместо ложки использую, чтобы сахар размешать! А чай пиздец какой горячий!

Вот-вот, правильно. — я закрыл глаза, и тут же возникло весёлое лицо Софьи. — А она всё-таки прикольная, какая-то заводная… что ли.

Ну и под конец… над всеми этими столь разными девушками нависает… не тень Татьяны Викторовны, а её железная длань. Та самая, что могла ласкать до дрожи или сжать в кулак, выжимая все соки. Ох… и она их хорошенько так выжила… и ногами и руками… Чёрт… ну что я делаю? Не могу, что ли, думать о другом? Сейчас же опять стояк словлю!

Неожиданно мои мысли прервало знакомое лицо.

Дверь в кафе открылась с тем самым дребезжащим звуком и звоном колокольчика, и на пороге появилась Света. А увидев меня, ее лицо тут же озарила теплая, непринужденная улыбка, отчего мне стало приятно на душе.

— Места хватит? — спросила она, подходя к моему столику без тени сомнения. — Я тут обычно в гордом одиночестве пирожные уничтожаю.

Так она пирожных такие сочные сиски отъела, что ли? — пронеслось в голове, пока я наблюдал, как ее грудь колышется при каждом шаге.

— Хорошо, что ты к нам пришел. — произнесла она и села напротив. — А то скучно, знаешь ли, одной-то.

— О… — я удивился, и мне тут же стало стыдно, что при виде Светы первое, о чем я думаю, и первое, на что я смотрю, это её прелести. — Спасибо. Я… тоже рад.

— Ну ты-то понятно. — сказала она и улыбнулась.

— А? — я сделал притворно обиженное лицо и спросил. — А это что еще значит?

— Да шучу я, — она захихикала, ее плечики затряслись вместе с грудью.

Млять… Она специально? — задумался я, видя, как две божественные формы подпрыгивают.

От Светы пахло теми же духами с нотками жасмина, что и утром, но сейчас запах был смешан с ароматом свежего воздуха и чего-то простого, человеческого. Ну и, конечно же, кофе, которое она заказала.

Затем мы заговорили. О простых вещах. О том, как сегодня странно тепло для этого времени года, и как ее кот утром устроил погром на кухне. О дурацкой рекламе по телевизору, который висел за стойкой бара, где усатый мужчина с неестественной улыбкой пытался продать нам чудо-сковородку. О том, как тяжело рано вставать, особенно когда за окном темно и холодно, и единственное, что хочется, — это зарыться обратно в одеяло.

Это было настолько простое, ни к чему не обязывающее общение, что я по-настоящему расслабился. Впервые за сегодняшний день мой внутренний диалог не крутился вокруг фигуристок, их тел и скрытых желаний. Мой член, до этого находившийся в состоянии постоянной боевой готовности, наконец-то успокоился и заснул, уставший от бесконечных тревог.

Но… изредка все же давал о себе знать, чтобы я не расслаблялся.

Особенно когда Света смеялась, откидывая голову назад, и ее грудь соблазнительно подрагивала под тонким шифоном. Или когда, рассказывая что-то особенно забавное, она наклонялась ко мне, и ее пальцы и ладонь машинально касались моего колена, вызывая мурашки по коже.

В такие моменты мой «уснувший» друг тревожно вздрагивал, будто говоря: Эй, не засыпай там окончательно, эта грудь достойна внимания! Представь, как бы эти упругие сисечки смотрелись в твоих ладонях, как бы ты облизывал её соски…

И в этот момент… в момент, когда я уже вертел Свету на хую, я увидел ее.

Через большое панорамное окно к припаркованной у тротуара темной иномарке подошла Татьяна Викторовна. Она была в своем строгом костюме, лицо выражало привычную собранность и власть. Ее взгляд, скользнув по витрине кафе… остановился на нас. На мне и Свете, сидящих вместе за одним столиком, смеющихся над какой-то глупостью.

И… никакой улыбки. Никакого гнева. Лишь легкая, почти незаметная тень удивления промелькнула на ее идеально контролируемом лице, словно она увидела неожиданный ход в своей собственной шахматной партии. Она задержала взгляд на пару секунд — ровно столько, чтобы я успел ее заметить, и понять, что она нас видит, — затем села в машину и уехала, не подав и вида.

Блин, — похолодело у меня внутри, а в животе зашевелились тревожные черви. — Она что, ревнует? Или просто удивлена, что ее личный массажист и секретарша могут просто по-человечески общаться? Или… или это просто оценка ситуации? Как это теперь аукнется? Сделает вид, что ничего не было? Или устроит очередной «воспитательный» сеанс в гардеробной, где наглядно продемонстрирует, кто здесь главный и кому я должен уделять внимание… и лизать… лизать без остановки? При этом еще, наверное, и санкции на дрочку введет!

Покой, длившийся не более пятнадцати минут, был безжалостно разрушен. Оставшуюся часть обеда я провел в напряжении, снова и снова прокручивая в голове тот короткий, безмолвный взгляд.

Света, казалось, ничего не заметила, продолжая болтать о своем проказнике-коте, но я уже не мог избавиться от ощущения, что на меня снова надели невидимый ошейник и лишь ненадолго ослабили поводок.

— Ну что, пойдем? — наконец сказала Света, доедая свое пирожное. — Пора возвращаться.

— Я… я еще посижу, — выдавил я, стараясь звучать непринужденно. — Чай допью. Ты иди, я следом.

Когда она ушла, я еще минут десять просидел в кафе, оттягивая неизбежное возвращение. Наконец, собравшись с духом, я вышел на улицу — и тут же остолбенел. Та часть окна, за которой я сидел, снаружи оказалась… зеркальной. С улицы невозможно было разглядеть, кто находится внутри кафе.

Млять, да я зря парился! — мысленно выругался я. — Она вообще нас не видела! Наверное, думала зайти выпить ли кофе или нет! Вот я идиот!

С чувством глупого облегчения, смешанного с разочарованием, потому что где-то в глубине души эта игра в кошки-мышки с Татьяной начинала заводить, я направился обратно в «Ледовую Корону» — к новым приключениям, которые наверняка уже поджидали меня за ее стеклянными дверями.