Лед тронулся, тренер! Но что делать со стояком? 18+

Глава 18 В поле трех огней

С момента, как ушла Ирина, прошло десять минут, состоящие из умывания, уборки кабинета и тупого метания туда-сюда в попытке проветриться — ведь пах я теперь миндалём, мылом и… грехом. Причём грех этот был настолько свежим и откровенным, что казалось, его видно невооружённым глазом. Или носом.

Ох… всё, успокойся, млять, Орлов. Уже можно расслабиться, — пытался я внушить себе, пока намывал руки до скрипа. Но тело не слушалось. Член устало ныл, обиженный слишком усердным мытьём и попыткой стереть любые следы прикосновений рук и ротика Ирины. И в то же время где-то в подкорке, в самой лимбической системе, тлел жадный, гадкий уголёк: А что, если Татьяна захочет секса? Ну вдруг? А я тут… с намыленным до блеска членом и пустыми, как кошелёк в конце месяца, яйцами…

Я плюнул на эти мысли. Само собой, фигурально. Но с таким чувством, будто бы и буквально.

Уже через несколько минут я стоял у её двери, замерев в нерешительности. В горле стоял комок, слепленный из страха и дурацкой надежды, что, может, её срочно вызвали проверить запас полотенец на складе или она спонтанно решила лично оценить остроту коньков у всех фигуристок.

Но нет. Она была здесь. Прямо за этой дверью, — я это чувствовал кожей спины, которая уже заранее покрывалась мурашками. — Ну что, Орлов… время пришло. Отстрелялся с одной, теперь по расписанию — начальница. Прям боевой график, млять.

Ох, надеюсь, она не спалит, — подумал я и постучал. Не решительно, не робко — просто постучал. Как стучит человек, который принёс бумаги на подпись и уже предвкушает, как пойдёт пить кофе.

— Войдите, — послышался голос. Ровный, как лезвие конька по идеальному льду. Ни тепла, ни нетерпения. Констатация факта.

И я вошёл.

Татьяна сидела за своим столом, погружённая в документы. В одной руке был карандаш, которым она что-то отмечала на разложенных бумагах, в другой — планшет. Она то и дело поглядывала на экран, прежде чем поставить очередную галочку или что-то написать.

В остальном — светлый костюм, тугая коса — всё как утром. Будто и не было того разговора, того взгляда, того обещания. Будто я принёс ей отчёт о расходе бумажных полотенец, а не пришёл, грубо говоря, за отлизом. Обычный деловой визит. Казалось бы.

И тут же я осознал, что, пока шёл сюда, на полном автомате разминал язык. Чисто на рефлексе, как спортсмен, вот только спортсмены разминают ноги, руки, в общем, мышцы, а я… инструмент предстоящих переговоров. Логично…

— Алексей, — произнесла она, даже не подняв головы. — Присядь. На минутку.

Я прошёл вглубь кабинета, не закрывая дверь на защелку. Это маленькое непослушание — или осторожность — было моей проверкой. Опустился на стул напротив, стараясь не скрипеть.

Следующую минуту я сидел молча, уставившись в её опущенные ресницы, на идеальную линию бровей. Ждал. Время в кабинете, казалось, текло иначе — густое, вязкое, как старое масло. Я слышал тиканье настенных часов, собственное дыхание и лёгкий шелест её пальца по стеклу планшета.

Наконец она отложила гаджет в сторону и подняла на меня глаза. И тут меня пронзило. Это был не оценивающий, не хищный взгляд. Это был взгляд контролёра. Она смотрела на меня так, будто я был сложным прибором, показания которого нужно сверить после тестовой эксплуатации.

— Ну что, — начала она без предисловий. — Отчитайся. Как прошли утренние сеансы?

Я сделал глубокий вдох, собирая мысли в кучу. Нужно было говорить сухо, по делу. Без подробностей. Как робот.

— С Софьей — всё в норме. Работал с поясницей, снял гипертонус. Жалоб нет. С Алисой… — я слегка запнулся, вспоминая её зажатые мышцы и тот слом в конце. — … у неё был глубокий спазм в левой икроножной. Снял. Но требует наблюдения, и ей бы… лучше не перенапрягаться. С Ириной… — здесь голос попытался было дрогнуть, но я выдавил из себя ровный, профессиональный тон, — … всё в порядке. Особых проблемных зон не выявил.

Татьяна молчала, пока я говорил, будто изучая не слова, а меня самого. Её взгляд был буравящим.

— Значит, с Ириной всё в порядке? — переспросила она, и в голосе прозвучала лёгкая, ядовитая нотка. — А я думала, что нет, раз вы… задержались.

Вот же сука, — тут же ёкнуло внутри. — Она что-то знает? Или просто догадывается? Неужели чует конкурентку своим чутким носиком? Мля…

— Нет, — я покачал головой, стараясь смотреть прямо. — Всё по графику. Просто… убирался в кабинете для следующих сеансов. Ну и… — я сглотнул, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — … умылся. Перед тем как идти… сюда.

Уголки её губ дрогнули, а затем растянулись в медленной, довольной улыбке. Улыбке хищницы, которой только что подтвердили, что её добыча боится и готовится к встрече.

— Умылся… перед тем как идти сюда, — повторила она, растягивая слова, смакуя их. — Как предусмотрительно. Значит, готовился.

Я не ответил, да и что тут можно было сказать? «Да, Татьяна Викторовна, надраил так, что блестит, можете пользоваться в своё удовольствие? Всё стерильно!»

Мой член, будто услышав её голос, предательски дрогнул в тесных штанах. Не сильно, но достаточно, чтобы напомнить о себе. А она в этот момент откинулась в кресле, сложив руки на столе. Казалось, формальный разговор окончен.

— Что ж, работа сделана. Это хорошо.

Я уже мысленно начал подниматься со стула, прощаться, чувствуя дикую сладкую надежду, что сегодня, возможно, пронесёт. Что она забыла про утренние намёки или у неё есть дела поважнее, особенно учитывая, как усердно она только что что-то делала.

— Алексей, — сказала она и встала со стула. Не резко, а плавно, как поднимается туман над болотом — незаметно, но всё заполняя.

Я тут же замер, а она прошла вокруг стола и остановилась прямо передо мной. Стоя, она казалась ещё выше, монументальнее. От неё пахло теперь не только духами, но и её кожей, тёплой и живой, и чем-то ещё… возбуждённым и возбуждающим. И мой взгляд, будто сам собой, сполз вниз и остановился на её промежности, скрытой светлой тканью юбки.

Ну всё, — пронеслось в голове. — Походу, пора лизать… Ну, дело знакомое, отработанное и… даже приятное, можно сказать. Сделаю быстро, качественно, как хороший специалист, и, может, отпустит без продолжения.

Я так много об этом думал последний час, что даже без команды, на чистом рефлексе, уже потянулся к её бёдрам. Схватился двумя руками за подол юбки и уже собрался было задирать его, мысленно прикидывая, как удобнее устроиться на полу и этом проклятом ковре. Или мы сделаем это, пока я сижу на стуле?

В голове в этот же момент мелькнула одна мысль: «Ну хоть прелюдии не понадобятся. Химия и так будет — её, моя, да ещё и вчерашние остатки…» И, будучи весьма увлечён, я не видел, как она улыбнулась — шире, властнее, с таким видом, будто читала мои мысли и нашла их до жути смешными и предсказуемыми.

Её глаза блеснули чистым азартом. Она быстро оглянулась на приоткрытую дверь, а затем и за спину на окно, убеждаясь, что мы одни. Затем её ладонь легла мне на голову — сначала почти нежно, лаская волосы, как будто я был её любимым, но непослушным псом.

А потом… потом её пальцы впились.

Не больно, но так крепко, так властно, что я невольно вскрикнул от неожиданности. И в следующее мгновение она дёрнула вниз, и моё лицо со всей силой прижалось к её промежности. Сначала я ощутил только тепло. Упругое, живое тепло сквозь тонкую ткань.

И тут же мгновенной волной накатило возбуждение — тупое, животное, от одного этого ощущения и от её силы. А уже следом, когда я вдохнул, меня ударил запах. Густой, пряный, совершенно безумный запах её тела — смесь дорогих духов, чистого пота и чего-то глубокого, тёплого, чисто женского.

Она была уже возбуждена, и я понял это носом раньше, чем мозгом.

— Ох, Лёшенька… — её голос прозвучал прямо над моим ухом, хриплый, сдавленный, полный такого неудержимого удовольствия, что по моей спине пробежали мурашки. Она слегка, едва заметно, поводила бёдрами, втирая свою киску в моё лицо, и я почувствовал, как ткань становится влажной насквозь. — Как же ты меня возбуждаешь… одним своим видом…

Она издала тихий, глубокий стон, когда я, не выдержав, открыл рот и прижался губами плотнее, пытаясь сквозь шёлк угадать форму её половых губ, найти клитор. Моё дыхание стало частым и горячим, пар запотевал на ткани. Член в штанах вздрогнул и моментально налился свинцовой тяжестью, больно упираясь в ширинку.

— Уже готов, значит? — прошептала она, и её пальцы в моих волосах сжались ещё сильнее, прижимая меня к себе с такой силой, что у меня закружилась голова. Я мог дышать только её запахом, чувствовать только этот жар и влагу. — Уже хочешь… сделать мне хорошо? Доставить удовольствие?

Она говорила это не как вопрос, а как констатацию факта, с наслаждением наблюдая за моей реакцией. Её бёдра начали двигаться активнее — мелкие, жадные толчки навстречу моему лицу. Она терлась об меня, и сквозь шёлк казалось, я чувствовал каждую складку, каждую пульсацию. Её стоны становились громче, отрывистее, теряли всякую тренерскую сдержанность.

— Да… вот так… — выдохнула она, и её голос дрожал. — Чувствуешь, как я хочу? Чувствуешь, какой я мокрой стала из-за тебя?

Я мог только мычать в ответ, захлёбываясь её запахом, и мои руки, без команды, еще сильнее вцепились в её бёдра, пытаясь удержать её, помочь этому ритму. В голове не было мыслей, только животный восторг и жгучее унижение, смешанные в один пьянящий коктейль. Я был её инструментом, её игрушкой, и в этот момент мне это нравилось до одурения.

Она использовала моё лицо, чтобы тереться, чтобы доводить себя, и каждое её движение, каждый стон были доказательством её власти и… чего-то ещё. Искреннего, дикого наслаждения.

В следующую секунду её движения стали резче, почти отчаянными. Она вжалась в меня всем весом, её пальцы впивались в мою кожу. Я услышал, как её дыхание оборвалось на полуслове, превратившись в прерывистый, хриплый вой, который она пыталась подавить.

И вдруг она замерла. Вся. Абсолютно. Её тело стало каменным. Пальцы в моих волосах свело судорогой. Она издала странный, сдавленный звук — не крик, не стон, а что-то вроде «кх-ммм», будто её душили изнутри. Я почувствовал, как под тканью её тело вздрогнуло в серии коротких, мощных спазмов. Это не был разлившийся, томный оргазм. Это было что-то сдержанное, почти яростное, вырванное силой и тут же запертое обратно, как будто она сама себе запретила кончать, и тут же с силой оторвала моё лицо от себя.

Мы оба дышали как загнанные лошади, а на юбке, прямо напротив того места, куда было прижато моё лицо, появилось маленькое тёмное, откровенно мокрое пятно — смесь её соков и моей слюны.

Я видел её разгорячённое, сияющее лицо, полуприкрытые глаза, но в её взгляде, который медленно фокусировался на мне, уже не было той животной отрешённости. Там была усталость, странное удовлетворение и та же самая железная воля, которая сдержала её на самом краю.

Вот же хрень! — пронеслось в голове единственной связной мыслью. — Она реально только что… обтерлась об мою рожу. Как об диванную подушку. И ей это дико понравилось. И мой член, чёрт возьми, от одного этого осознания чуть не выстрелил сам, без помощи рук, прямо в штаны.

Она отпустила мои волосы. Её взгляд медленно прояснился, вернувшись из мира чистого ощущения в мир контроля. Но на её губах всё ещё играла та самая довольная ухмылка.

— Я утром говорила, что мы обсудим твои обязанности. И отметим прогресс. Но сейчас… — она взглянула на часы на стене, — … мы не успеем заняться тем… о чём говорили, так, как я хочу. — она сделала недовольное, даже злое выражение лица, будто её только что лишили чего-то очень-очень важного и приятного, но в следующий миг она поправила прядь волос, и её взгляд снова стал собранным, начальственным. Но в нём теперь читалось и кое-что ещё: предвкушение отложенного, но неизбежного. — У меня через пару минут важный звонок, а потом нужно идти к девочкам. Делать свою работу. Закончу через час, и я… буду ждать тебя, Алексей. — она сделала паузу, облизнула губы, и её глаза, тёмные и бездонные, впились в меня. — И в этот раз — без опозданий. Ты понял?

Я кивнул, не в силах вымолвить и слово. Её взгляд, её тон — всё это было настолько властным и требовательным, что даже мысль отказать: «Нет, Танюш, у меня есть другие дела» — тут же в голове обросла последствиями в виде увесистой оплеухи прямо по роже.

— Понял, — выдавил я наконец, посчитав, что односложный ответ — это хоть какая-то демонстрация того, что я ещё не полностью обратился в овощ.

Понял, — мысленно повторил я. — Отсрочка. Не помилование. Час отсрочки перед казнью, где палач — она, а я — и осуждённый, и эшафот, и, по ходу дела, ещё и топор в её изящных ручках.

— А пока… — она сделала шаг вперёд, вновь сокращая дистанцию между нами до нуля. Её запах, густой и властный, снова заполнил всё пространство вокруг. — … кое-что мы можем сделать. Дать тебе небольшой стимул. Зарядку на этот час.

Она взяла меня за запястье — твёрдо, без возможности сопротивления — и потянула за собой к неприметной двери в гардеробную. Я послушно поплёлся, как пёс на поводке, чувствуя себя одновременно униженным и чертовски возбуждённым.

Млять, что еще за зарядка? Что еще она придумала? — пронеслось в голове, когда я оказался в тесном, полумрачном пространстве, заставленном шкафами с её одеждой, она отпустила мою руку, повернулась ко мне и, не говоря ни слова, взяла мои ладони в свои.

А потом медленно, с гипнотической неспешностью, положила их себе на бёдра. Я почувствовал под пальцами тонкую ткань юбки, а под ней — упругое, живое тело, и мои пальцы, будто сами собой, впились в её плоть, сжимая полные, идеальной формы ягодицы через ткань.

Она издала тихий, одобрительный вздох и прижалась ко мне всем телом. А потом её губы нашли мои.

Это был не просто поцелуй. Это было поглощение. Грубое, безжалостное, с немедленным вторжением её языка в мой рот. Вкус её — кофе, дорогая помада и что-то неуловимо женственное, хищное — заполнил всё. Я ответил с той же животной жадностью, вцепившись в её задницу, мня и сжимая её, прижимая её тело к своему еще сильнее. Мой член, болезненно твёрдый, тут же врезался ей в бедро.

Она почувствовала это, и её моментально рука скользнула между нами, и её ладонь, тёплая и уверенная, легла мне на пах. Не стесняясь, она начала натирать меня через ткань штанов — твёрдыми, круговыми движениями, точно зная, где и как давить. Каждое прикосновение отправляло в мозг разряды молний, смешиваясь с яростью поцелуя, с её запахом, с ощущением её плоти под моими пальцами.

Казалось, это будет длиться вечно. Что она просто сожрёт меня здесь, в этой гардеробной, и выплюнет обезвоженную оболочку с обконченными изнутри штанами. Но вдруг она резко прервала поцелуй. Её губы, распухшие и влажные, оторвались и оказались в сантиметре от моих. Её дыхание, сбившееся и горячее, обжигало меня.

— Всё, — выдохнула она хрипло, но в её глазах уже снова был холодный, собранный огонь. — … как успокоишься. — её взгляд стрельнул вниз, в мой пах, где под тканью отчётливо выпирал внушительный рельеф. — Можешь уходить. — добавила она, и на её лице мелькнула та самая довольная ухмылка, будто говорящая: «Всё идёт по плану».

Я кивнул, не в силах произнести ни слова. Горло было пересохшим, тело — одним сплошным напряжённым нервом. Татьяна же в этот момент поправила одной рукой слегка помятую юбку, другой — выбившуюся прядь волос и вышла из гардеробной.

Я остался один в полумраке, прислонившись к стеллажу с вешалками. Член бешено пульсировал, требуя продолжения, но здесь, в этом тесном пространстве, пахнущем её духами и её властью, продолжения не было. Только приказ: «Успокоиться».

Ну вот, зарядила так зарядила, — прошипел я мысленно, глядя на неприличную выпуклость в штанах. — Теперь целый час я буду ходить и думать только о том, что будет? О том, как и каким образом она заставит меня кончить.

Чёрт… она умеет! Ух, ещё как умеет возбудить! А я там ещё что-то переживал, ха-ха… Да мой член же за секунду встал! Она просто гений… заклинательница хуев, блин…

Я сделал несколько глубоких, прерывистых вдохов, пытаясь силой мысли выгнать кровь из одного конкретного места. Бесполезно. Она там, в мозгу, уже поставила метку. Запах, вкус, ощущение её ягодиц в ладонях — всё это въелось в подкорку, как татуировка.

Не заставляй ждать, — вспомнились её утренние слова. — Ага… и кто кого теперь заставляет? Неужели это её месть за то, что я опоздал? Чёрт, она что, хочет, чтобы следующий час я проходил с постоянным, ноющим возбуждением, с этой «зарядкой», которая на самом деле была самой изощрённой пыткой — пыткой ожиданием? Так же нельзя! Это коварство! Это противозаконно!

Фух, нет, надо выйти отсюда, — решил я и выбрался из гардеробной, она уже сидела за столом, снова уткнувшись в планшет, будто ничего и не было.

Через пару секунд её телефон завибрировал, она подняла трубку и ответила:

— Да, слушаю… — её голос был деловым, ровным.

Она обсуждала какие-то поставки, графики, договоры. А я стоял и думал.

Мля, что это вообще было? — крутилось в голове. — Такой пошлый, грубый поцелуй… она же будто мой рот изнасиловала! Не поцеловала, а именно изнасиловала! Захватила, подчинила, использовала! И самое страшное, что это было чертовски… возбуждающе… Да, немного унизительно, особенно когда она прижимала моё лицо к своей промежности, но по-звериному честно и, млять, так… приятно. Чёрт… сука… какой же я изврат!

Я стоял, слушая её ровный голос по телефону, и ждал. Ждал, когда этот «стимул» в штанах поутихнет. Член, сучара, сдавался медленно. Минуту. Две. Наконец, он угомонился, превратившись из боевой единицы в усталого ветерана. Она в этот момент продолжала разговор и периодически бросала на меня быстрый взгляд.

Я поймал один из таких, когда следы возбуждения практически полностью исчезли, и кивнул в сторону двери: «Мол, можно?» Она подмигнула. Один раз. Быстро и игриво, а затем кивнула в сторону двери, как бы разрешая. И в этот миг я почувствовал новый укол возбуждения. Слабый, но чёткий.

Млять, уже достаточно одного лишь её взгляда! И всё, я готов трахать всё, что движется, а что не движется — двигать и трахать!

Я поспешил выйти, чувствуя, как щёки начинают гореть, а член снова наливаться кровью. В коридоре я остановился, опершись о стену, и подумал: «Час. У меня есть час». Стояк потихоньку то возвращался, то снова угасал, подпитываемый возникающими образами в голове и воспоминаниями о том, что было между нами.

Капец… мне надо отвлечься! Но… куда идти? В кабинет? Нет, нельзя, вдруг не удержусь и подрочу, а зачем дрочить самому, если это могут сделать другие? Логично же. В комнату персонала? Нет, там рядом всегда Света с её томным взглядом и намёками на бордовую тетрадь.

Не, не готов.

Через минуту метаний от одной идеи к другой инстинкт, подкреплённый профессиональным любопытством, потянул к катку. Захотелось взглянуть на Алису не как на клиентку, а как на живую медицинскую загадку. Проверить её технику, движения, попытаться понять, где именно тело даёт сбой. И, возможно, этот процесс поможет мне отвлечься от мыслей о том, что будет через час.

Я направился к арене. Звук ударил по ушам знакомой какофонией: визг лезвий, крики, музыка из динамиков. Воздух был холодным и влажным. Я прислонился к бортику, чувствуя, как его прохлада через футболку немного приглушает внутренний жар.

Первой увидел Софью. Она не каталась, а, казалось, парила над льдом. Легкая, улыбчивая, она отрабатывала дорожку шагов, и каждый её элемент был наполнен такой естественной радостью, что на душе сразу стало светлее. Она промчалась мимо, поймала мой взгляд и, не сбавляя скорости, весело помахала рукой. Я кивнул в ответ, и на миг показалось, что мир может быть простым, нормальным, обыденным.

Потом мой взгляд нашёл Алису. И контраст был разительным. Она готовилась к прыжку. Разбег, толчок — и что-то пошло не так. Не срыв, а какая-то помятость в движении, будто идеальный механизм дал сбой в миллиметре. Она приземлилась на две ноги, едва не поскользнулась. Её лицо, обычно бесстрастное, исказила гримаса чистой, нефильтрованной злости и досады. Не на кого-то — на саму себя.

И тут же, будто нарочно подчёркивая этот контраст, на соседней дорожке мелькнула рыжая молния. Ирина. Не прыжок, а просто красивая, размашистая дуга с лёгким вращением — элемент несложный, но сделанный с такой нахальной лёгкостью и артистизмом, что глаз не оторвать. Закончив, она бросила быстрый, победный взгляд в сторону Алисы. Та, поймав этот взгляд, будто сжалась внутри, и злость на её лице стала ещё острее, но и при этом ещё беспомощнее.

Я продолжал смотреть за разворачивающейся картиной перед глазами еще минут десять. Софья в это время просто каталась, наслаждаясь процессом, не обращая внимания на чужие драмы. А драма разворачивалась любопытная.

Разница между Ириной и Алисой становилась всё очевиднее. У Ирины каждое движение было наполнено уверенностью, почти дерзостью. У Алисы — внутренней борьбой. Я всё больше убеждался: «с ней что-то не то». И дело, казалось, было не в травме, а в её внутренних метаниях, в каком-то глубоком сломе, который я пока не мог понять, но уже чувствовал кожей.

Еще через несколько минут из-за бортика появилась Татьяна Викторовна. Уже переодевшись в спортивное и на коньках.

Она несколько секунд молча наблюдала за очередной неудачной попыткой Алисы, потом покачала головой.

— Захарова! — её голос, чёткий и громкий, прорезал шум. — Что за скованность? Ноги одеревенели?

Алиса замерла, опустив голову. Плечи напряглись так, что, казалось, вот-вот лопнут швы на одежде.

— Извините, ошиблась. Исправлюсь, — прозвучал её тихий, но отчётливый голос, полный внутренней, плохо скрываемой ярости.

— Конечно, исправишь, — сказала Татьяна, и её взгляд скользнул ко мне, стоящему у бортика. На её губах играла лёгкая, усмехающаяся улыбка. — Алексей, что-то наши ледовые принцессы сегодня не летают… Уж не побочный ли это эффект от твоих оздоровительных процедур?

Я почувствовал, как кровь ударила в лицо. Не от страха, а от неловкости. Алиса резко подняла голову и бросила на меня быстрый, колкий взгляд. В нём было не столько обвинение, сколько что-то вроде: «И ты ещё здесь? Всё видишь?» Она резко оттолкнулась и умчалась прочь, но теперь её движения были отравлены явным раздражением.

Татьяна, будто удовлетворившись, развернулась к другой части катка. Туда, где Ирина, рыжая бестия, не просто каталась — она владела льдом. В этот момент она заходила на прыжок — не простой, а двойной аксель. Разбег, мощный толчок, вращение в воздухе — и чёткое, уверенное приземление на одну ногу, без намёка на сомнение или помятость.

— Вот молодец, Ирина! — голос Татьяны стал теплее, одобрительным, и в нём явно читалась гордость. — Чисто, энергично. Видно, что в форме.

Ирина, закончив, подкатила к Татьяне, сияя, как солнце после грозы. Щёки горели, глаза искрились. Она не сказала ничего про меня вслух, но её взгляд, быстрый и горячий, нашёл меня у бортика и явно сказал: «Это и тебе спасибо». Я едва сдержал улыбку, чувствуя странную гордость.

Потом она сделала круг по катку — лёгкий, разминочный, будто показывая, насколько ей легко. И вдруг направилась прямо к тому месту, где стоял я. Подкатила вплотную к бортику, так, что её грудь упёрлась в ограждение.

Она была так близко, что я почувствовал её тяжелое дыхание, затем она оглянулась на лёд, где вовсю шла тренировка, и её уверенность на миг дрогнула. В глазах мелькнула знакомая тень неловкости.

— Привет, — выдохнула она почти шёпотом, чтобы не услышали другие. — Я скоро… закончу тут. — она повернулась ко мне, её взгляд стал твёрдым, решительным. — Может, потом поболтаем? Обсудим… ну-у… что мы будем делать на следующем сеансе. Или… ты любишь сюрпризы?

Я почувствовал, как внутри всё ёкает. «Сюрпризы». После утреннего цирка это слово звучало как прямое указание к действию.

— Можно, конечно, — ответил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Только меня перед сеансами ждёт Татьяна Викторовна, нам нужно кое-что обсудить. А ты… может, ты просто скажешь, что хочешь? Прямо сейчас? Например… эм, взаимных ласк?

Она засмущалась. Буквально на глазах: щёки покрылись лёгким румянцем, взгляд на секунду убежал в сторону. Но тут же вернулся, горячий и заинтересованный.

— Ну да, — выдохнула она, и в её голосе прозвучала детская, почти виноватая радость. — Я бы хотела… и еще мне, в общем, хочу снова увидеть, ну… как ты… — и тут, будто решив ответить не словом, а делом, под прикрытием своего тела и высокого борта она ловко перекинула руку через край. Пальцы нашли мой пах — не так дерзко, как раньше, а скорее жадно, с вопросительным ожиданием, ощупывая твердеющий и увеличивающийся бугорок через ткань. — Я хочу снова… тебе сделать, — прошептала она, и её губы дрогнули в смущённой улыбке. — … приятно.

Я сглотнул, пытаясь не дёрнуться от её внезапной выходки. Мне стало чертовски неловко, ведь за её спиной катались Софья, Алиса, а ещё находилась Татьяна. Любой из них мог увидеть, как мы стоим слишком близко, как она что-то шепчет и как у меня в штанах из-за её прикосновения начинается настоящий пожар. Ирина краснела от своей же выходки, да я и сам почувствовал, как краснею до корней волос.

— Я… я согласен, — медленно кивнул я. — И раз мы уже решили, то увидимся на сеансе? — пробормотал я, глядя куда-то мимо неё, на ледяную дорожку, где Алиса снова готовилась к прыжку с уже снова ледяным безэмоциональным лицом.

— Хорошо, — она кивнула, и в её голосе снова появились знакомые озорные нотки, заглушившие смущение. Она тут же одёрнула руку, и на её щеках вспыхнул ещё более яркий румянец, но она не отводила глаз. — Я буду ждать… очень буду ждать.

Она оттолкнулась, но не умчалась прочь. Сделав пару скользящих шагов назад, всё не отрывая от меня взгляда, она набрала скорость. Не для прыжка. Для вращения.

И это было не просто вращение. Это была демонстрация. Рывок, чёткий вход, и её тело завинтилось в тугую, стремительную вертикаль. Футболка взметнулась, обнажив её спортивный, напряжённый животик. Она крутилась так быстро, что рыжие пряди хлестали по воздуху. А потом — резкая, идеальная остановка.

Лезвия коньков врезались в лёд, брызги снежной пыли долетели даже до меня, затем она замерла, уперев руки в бока, вся в лёгкой испарине от усилия, и поймала мой взгляд. Улыбка на её лице была уже не смущённо-игривой, она была решительной, ждущей, обещающей.

И в этот момент я поймал ещё один взгляд. Не её. Через всё пространство катка, от своего тренерского островка, на меня смотрела Татьяна Викторовна. Она стояла неподвижно. Её лицо было каменным, но в глазах горел холодный, оценивающий огонёк. Она всё видела. И её взгляд, без единого слова, сказал мне яснее ясного: «Я наблюдаю. Я вижу. И мне это не нравится. Тоби пизда. Ты мой. Не забывай».

Только тогда Ирина, словно удовлетворившись произведённым эффектом, развернулась и умчалась к центру льда. А я остался стоять, пронзённый с двух сторон: её — наглой, горячей охотой и всевидящим властным оком Татьяны.

Краем глаза я заметил, как Алиса, выполняя дорожку шагов, на секунду задержала на нас взгляд. Он был быстрым, колким и полным какого-то непонимания и… обиды? Контраст был оглушительным: одна только что на глазах у всех устроила целое шоу с плёвым намёком, а другая, казалось, билась в тихой, одинокой борьбе с собственным телом, будто в клетке.

Я отлип от бортика, чувствуя себя полным идиотом и в то же время возбуждённым до предела. Член снова опух после наглых прикосновений Ирины и, вероятно, не понимал, чё его все трогают, а дело не доделывают.

Да уж, моё время, походу, уже расписано, сука… Татьяна ждёт, и Ирина, похоже, тоже что-то задумала. Это что получается? Там отлиз, тут отлиз? Прям социальный пакет — сперма и унижение! Как мне, блядь, везде успеть одновременно? Я же не Наполеон! Хотя… вряд ли бы торт на моём месте лучше бы справился.

Я развернулся и поплёлся в сторону комнаты персонала. Голова загудела, а в горле пересохло от всего увиденного. Нужно было выпить воды. Освежиться.

Проходя через просторный холл, я краем глаза заметил Свету. Она сидела за своим столом, уткнувшись в телефон, и что-то увлечённо печатала, изредка улыбаясь экрану. Я замедлил шаг, надеясь пройти незамеченным к заветной двери и кулеру.

Но не успел я сделать и пары шагов, как она подняла глаза.

— О, Лёш! — её лицо озарилось солнечной улыбкой, и она отложила телефон. — Куда путь держишь?

— Воды попить, — буркнул я, останавливаясь рядом со столом.

— Ох да, тут без воды никак, — она кивнула с преувеличенным пониманием и откинулась на спинку кресла.

Это движение заставило блузку натянуться, и мой взгляд против воли соскользнул в её декольте. Глубина выреза была стратегической, а тень между грудей — густой и многообещающей. Я быстро перевёл взгляд на её лицо, но было поздно — она заметила. На её губах появилась лёгкая, довольная улыбка, но она ничего не сказала. Вместо этого наклонилась вперёд, положив локти на стол, что лишь подчеркнуло её формы.

— Слушай, раз уж ты здесь, — начала она, и её голос стал доверительно-тихим, затем она с улыбкой на лице спросила: — Давай обменяемся телефонами? А то вдруг мне спинку прихватит, и ты срочно понадобишься для спасительного массажа, — она сказала это с улыбкой, явно будучи довольной такому оправданию её желания побыстрей получить мой номер.

— Давай, — согласился я и достал телефон.

Просто обменяться номерами можно, — подумал я, — тем более мы об этом уже договаривались, а вот со всем прочим надо еще подумать…

Мы обменялись номерами, и Света как-то по-особенному оживилась.

— Отлично! — радостно произнесла она, будто мы только что решили важный рабочий вопрос. — Теперь точно не потеряемся. А и насчёт твоего визита на дом… я практически всегда дома после семи. Так что подумай, хорошо? — она подмигнула, но тут же вернулась к деловому тону, как будто обсуждала график уборки, и с задумчивым видом продолжила. — Только вот что… у меня дома нет специального стола. На кухонном можно? Или на диване? — она поморщилась, будто решала сложную, но чисто техническую задачу, но в то же время уголки её губ дрогнули, будто она сдерживала улыбку. — И нужно же масло какое-то, да? У меня вот только оливковое, для готовки. И кунжутное.

Я смотрел на неё, пока она всё это говорила, и в голове медленно проплывала мысль: Блин… а её прям пробрало на шуточки… Или, может быть, она всё это серьезно? Про масло кунжутное и кухонный стол? Да не… явно же шутит, судя по её довольной ухмылочке. Но Света что, и правда думает, что я приеду к ней с полным комплектом оборудования, как сантехник? Хотя… блин, я ведь могу…

— Ну, вообще… — я замялся. — У меня в общаге есть складной массажный стол. Старый, видавший виды, но крепкий.

Хотя не уверен, что он твои сиськи выдержит, — тут же мелькнуло саркастическое дополнение где-то на задворках сознания. — Сломается под тяжестью природного дара и бытовых неудобств.

— И масло тоже своё есть, — добавил я уже вслух. — Специальное… не оливковое.

Её глаза округлились от искреннего, почти детского удивления.

— Ого! А откуда у тебя всё это? — с неприкрытым интересом спросила она, и мне пришлось выдать полуправду, которую я и сам почти начал считать правдой.

— Да как-то… подрабатывал немного раньше. Частным массажистом. Стол сначала арендовал у одного товарища, а потом он куда-то… делся. Связь потерялась. Так стол и остался у меня. Временно. Пока хозяин не объявится. И масла тоже остались с тех пор.

Света слушала, заворожённо кивая, будто я рассказывал не про старый складной стол, а о тонкостях редкой профессии.

— Понятно, понятно… — протянула она, и в её взгляде читалось неподдельное любопытство. — Как интересно… целая история.

— Но я же ещё не решил, — поспешно вставил я, чувствуя, что разговор снова начинает наползать на слишком личные рельсы. — Так что не планируй особо. Вдруг сессия нагрянет или ещё что.

— Да-да, конечно! — сказала она, махнув рукой. — Я просто… на всякий случай интересуюсь, чтобы быть готовой. Ну всё, ладно, иди, не буду тебя больше задерживать. — произнесла она, приятно улыбаясь, а затем добавила: — Ой, а может, тебе кофе сделать?

Я замотал головой и наконец-то двинулся к двери комнаты персонала.

— Не стоит, спасибо, я просто воды выпью, — бросил я через плечо.

Войдя в комнату, я с облегчением обнаружил, что она пуста. Подошёл к кулеру, налил полный стакан воды и залпом выпил его, чувствуя, как холод растекается по всему телу, слегка приглушая внутренний жар и сумбур.

Голова, однако, гудела по-прежнему. Помимо всего прочего — Татьяны, Ирины, Алисы — теперь нужно было ещё и решать, ехать к Свете или нет, а также ещё и везти ли в её квартиру тот самый старый, шаткий стол, который пахнет пылью, чужим потом и студенческой безнадёгой, и как бы при этом не выглядеть полным идиотом.

Зря я про него сказал… — заключил я и, поставив стакан, потопал обратно в свой кабинет, решив, что можно передохнуть там, в относительной тишине.

Но по пути буквально наткнулся на Софью. Она шла со льда, неся в руках коньки.

— Лёша! Ой, а ты куда? — спросила она, явно обрадовавшись, и в её глазах вспыхнули знакомые тёплые искорки.

— Да в кабинет иду, — ответил я, и усталость в голосе, как по заказу, прозвучала сама собой, без наигранности, но не успел я добавить «передохнуть», как она вставила:

— А пошли со мной! Чего там сидеть будешь один, а так поболтаем хоть по пути, — предложила она с такой естественной, не требующей усилий простотой, что отказаться было невозможно.

После всего этого цирка с Ириной у бортика и «деловых» переговоров со Светой её прямота была как глоток свежего воздуха. Хотя, справедливости ради, этот воздух был наполнен лёгким запахом чего-то безобидно-сладкого — то ли геля для душа, то ли жвачки.

Я, недолго думая, согласился, развернулся и, зашагав рядом, спросил:

— А ты куда, кстати, идешь? Коньки менять? — спросил я, кивнув на её обувь, перекинутую через плечо.

— Да, эти сегодня что-то не очень… зацепы какие-то плохие, — она пожала плечами, и коньки звонко брякнули. — То ли точили криво, то ли я сама затупила… не угадаешь никогда. Эх, лучше бы я на гитаре продолжала учиться играть, — вырвалось у неё неожиданно, и она тут же смущённо хихикнула, будто выдала большой секрет.

— Ого, гитара? — удивился я. — Неожиданно. А я думал, у всех фигуристок мечта — Олимпиаду выиграть, свою школу открыть или в шоу каком сняться.

— Ну, это всем надоевшие официальные версии для интервью, знаешь ли, — она снова засмеялась, и этот смех был лёгким и звонким. — А гитара… это моя личная дурость. Ещё с самого детства мечтала. Представляешь, сидеть у костра где-нибудь и бренчать что-нибудь душевное, пока все маршмеллоу жуют. Глупо, да?

— Да ну брось, гитара — это круто, — искренне сказал я. — Куда лучше, чем возиться с ордами малявок на льду, например. Хотя, наверное, и те, и другие «ноют» одинаково громко.

— Точно! — она фыркнула. — Только от малышей хоть толк есть — чемпионов растишь. А от гитары какой толк? Разве что для души.

— А разве для души — это мало? — сказал я и сам удивился этой нехарактерной для меня лёгкой философии. — Будешь единственной в мире гитаристкой-фигуристкой. Сможешь в интервью рассказывать: «Днём — тройные тулупы, вечером — блюз на струнах. А в перерывах — массаж у Алексея, чтобы руки не отвалились».

Мы оба посмеялись. Было на удивление легко и просто.

Подходя к раздевалке, она вдруг спросила как-то особенно задумчиво:

— Слушай… а тебе не бывает… ну, неловко среди нас? Здесь, в этом нашем чисто девичьем царстве? Ты же тут один такой… ну, парень.

Вопрос застал врасплох. Он был неожиданно личный, прямой, без привычных мне двусмысленных намёков. Неловкая пауза затянулась.

— Ну… работа такая, — пробормотал я в конце концов самый простой и глупый ответ из всех возможных. — Ко всему привыкаешь. Сначала да… глаза разбегаются, а потом смотришь на тело уже как на набор мышц и триггерных точек. Ну, почти…

— Почти, — она повторила за мной, и в её голосе прозвучала лёгкая, понимающая усмешка. Затем она повернула ко мне голову, и в её глазах читалось не навязчивое любопытство, а что-то вроде искреннего, дружеского интереса. — Ты же не только про мышцы думаешь, правда? — она вдруг хитро заулыбалась, а потом задумчиво продолжила, не дожидаясь ответа. — Просто иногда кажется, ты видишь больше, чем мы показываем… вот как со мной сегодня, и я не про полотенце, что упало, — она захихикала, а потом резко стала серьезной и продолжила: — Ну-у… я про то, что ты ведь чувствуешь, что скрывается за словами. Или… что за молчанием. Тело ведь… реагирует, даже если не говорить ничего вслух…

— Ну да… стараюсь, — уклончиво ответил я, чувствуя, как под её прямым ясным взглядом становится невыносимо жарко и неловко. — … понимать. Это помогает в моей работе…

Намек в её словах был призрачный, почти неуловимый, но он висел в воздухе, сладкий и опасный, и… если честно, я его не до конца понял.

Мля… про что она вообще? — пронеслось в голове, и я задумался, пытаясь понять её вопросы. — Про свои томные стоны во время массажа? Про всё-таки случайно упавшее полотенце? Про то, что я собираюсь сегодня отлизать целых две киски? Или просто про общую усталость фигуристок от бесконечных тренировок и ожидания от них великих свершений и побед?

— Это ценно, и видно, что ты не просто пощупать нас пришел, — тихо сказала она, и в её голосе не было ни игры, ни флирта, казалось, это была простая благодарность. — Ладно, мне сюда, — она указала на дверь в раздевалку и сделала шаг к ней, но на пороге обернулась.

— Увидимся позже на сеансе! И спасибо ещё раз за утро, мне правда полегчало, даже гитару, глядишь, скоро освою.

— Удачи с зацепами, — кивнул я ей в ответ. — И с гитарой.

Она скрылась за дверью, и её легкий приятный смех ещё секунду звучал в коридоре, постепенно затихая.

Я остался стоять один и сразу же глянул на часы: до встречи с Татьяной оставалось ещё минут тридцать, и тут в голове всплыла та самая навязчивая, азартная мысль: Блин, а раз я уже тут, буквально у нужной двери… и раз уж решил проверить, то чего ждать-то?

Решимость, тупая и азартная, снова поднялась во мне.

Да, я должен проверить её «экипировку»! Особенно после того печального зрелища на льду, что я только что наблюдал. Но делать это на виду у Софьи — чистое самоубийство.

Я огляделся. Коридор был пуст. Сделал несколько шагов в сторону от раздевалки и встал за углом, откуда было видно и дверь, и подходы к ней. И замер, стараясь дышать тише. Минуту. Другую. Наконец дверь распахнулась, и вышла Софья. На её лице сияла улыбка, а в руках она несла другую пару коньков — поновее и явно в хорошем состоянии. Она весело что-то напевала себе под нос и, не заметив меня, бодрым шагом направилась обратно к катку.

Отлично. Свободно.

Как только Софья скрылась из виду, я выскользнул из-за угла, толкнул дверь в женскую раздевалку и вошёл. Она была пуста и покрыта тишиной, если не считать тихого гула вентиляции. Воздух пах тем особым запахом женского помещения, от которого у нормального мужика срабатывает древний инстинкт «тебе тут не место».

Я всего на минуточку, — ехидно подумал я и быстро огляделся.

На одной из скамеек у стены лежала чёрная спортивная сумка. Лаконичная, без лишних деталей, как и её хозяйка. Не сумка, а манифест минимализма.

Ну, Алиса, привет, сейчас мы посмотрим, что ты там прячешь, кроме гордости.

Я присел рядом и открыл молнию. Внутри — аккуратно сложенные спортивные штаны, пара простых футболок, тот самый практичный чёрный спортивный лифчик…

Стоп. А откуда он тут? — мозг выдал логичный вопрос. — Она что, сейчас без лифчика? Или у неё запасной есть? Может, у неё их целая коллекция? Нет, бред. Спортивные, чёрные, скучные. Парочки хватит.

Сердце колотилось, но не от возбуждения, а от адреналина и осознания собственной идиотской наглости.

Мля, что я вообще делаю? — спросил я сам себя, продолжая рыться, но в самой сумке, кроме всяких женских штучек, я ничего интересного не нашёл.

А опустив взгляд, заметил коньки, торчащие из-под скамьи. Вытащил их и начал осмотр с серьёзностью криминалиста. Лезвия идеально острые, крепления надёжные, никаких люфтов. Потрогал стельки — обычные, без сюрпризов. Проверил внутренние швы ботинок — всё ровно, как по линеечке. Никаких камешков, торчащих гвоздиков или зловещих заводских дефектов.

М-да, ну я и дебил, конечно… — подумал я с досадой, аккуратно ставя коньки обратно на пол. С чего я, млять, вообще решил, что смогу найти какой-нибудь скрытый дефект? Я же не специалист, и я в целом-то вообще не разбираюсь в коньках!

Я же на них только в детстве катался, и то в основном только падал… да сами фигуристки явно опытнее меня будут в этом плане… — это осознание ударило по мне сильнее страха быть пойманным. — Вот же пиздец! Получается, я просто изврат, который облапал чужие вещи без разрешения владельца?

Сука… ну ладно, раз уж начал, надо доводить до конца. Как говорится, если уж полез в чужую сумку — ищи до дна. Хотя дно уже наступило, и там одни разочарования.

Я ещё раз покопался в сумке, стараясь ничего не помять, а затем, вздохнув, начал аккуратно складывать всё обратно. Футболка к футболке, свернул штаны, лифчик… лифчик на своё место. Получилось почти как было. Почти. Затем мой взгляд упал на её уличные кроссовки, скромно стоящие у шкафчика.

Может, и их на всякий случай проверить? Ну а вдруг именно там затесался этот заветный, рушащий карьеры юных спортсменок камушек?

И только я потянулся к ним, как… услышал шаги за дверью. Быстрые, чёткие, раздражённые. Такие, какими может идти только один человек. Такие, от которых кровь стынет в жилах, а разум кричит: «БЕГИ!»

А-а-а! Мля! Мля-мля-мля! — паника, холодная и липкая, ударила в виски, и я начал быстро оглядываться, как крыса в мышеловке. — Большой шкаф для инвентаря! — мысль была гениальной в своей простоте.

Я метнулся к нему, отодвинул створку и втиснулся внутрь, в темноту, пахнущую резиной, кожей, пылью и безысходностью.

Это же раздевалка, млять! — пронеслось в голове, пока я пытался устроиться среди олимпиек и запасных коньков, один из которых больно ударился мне о ногу. — Проклятье… хуже будет, гораздо хуже, если меня тут в шкафу поймают, а не просто стоящим посредине раздевалки, тогда отмазаться, что «заблудился», будет уже никак. Ведь: «Извините, я заблудился и случайно залез в шкаф» — звучит как предсмертная записка полного психа.

Какой я дурак, сначала надо было отговорку придумать! Мля, я же мог просто сказать, что ошибся дверью, типа шёл на склад полотенец, а попал в царство девичьих секретов. Вполне правдоподобно, да, Орлов? Идиот ты, млять, конченый… Вот зачем ты сюда залез, а?

В следующую секунду дверь в раздевалку открылась, я замер и сквозь щели увидел, как вошла Алиса. Она вошла молча и плавно, как всегда. И тут же резко, со всей злости швырнула коньки об пол. Металл лезвий грохнул о кафель, оглушительно громко в тишине помещения.

— Сука… — вырвалось у неё сквозь зубы, тихо, но с такой концентрированной, сжатой в комок яростью, что у меня внутри всё сжалось. — Ничего не получается. Ни-че-го.

Я затаил дыхание.

Нихрена себе… не ожидал от неё такое услышать. Никогда. «Ледяная королева», а ругается как начинающий сапожник. Интересно, а в порыве ярости она могла бы и покрепче ругань использовать? Типа «Ёб твою мать, этот тройной тулуп! И вообще, нахер этот ваш спорт! И тебя нахер, и себя нахер!»

Она стояла несколько секунд, тяжело дыша, будто только что пробежала спринт. Потом резко, почти яростно, начала раздеваться. Скинула свою олимпийку на скамейку рядом со своей сумкой. Потом потянула за низ облегающей, влажной от пота футболки и одним движением стянула её через голову.

Твою мать… — мысль повисла в пустоте, и я тут же впился глазами в щель между створками шкафа.

Алиса осталась в чёрном спортивном лифчике. Её спина была напряжённой, мышцы играли под кожей, лопатки резко очерчены. Потом её руки потянулись за спину. Пальцы нащупали застёжку. Раздался тихий, но отчётливый щелчок.

Она сбросила бретельки с плеч. И начала стягивать лифчик.

Моё сердце колотилось так громко, что, казалось, его стук разнесёт весь шкаф. Я видел, как ткань медленно ползёт вверх с её тела, открывая сначала бок, гладкий и бледный, потом лопатку, покрытую мелкими каплями пота…

Она повернулась чуть в сторону, освобождая одну руку. И в узкой щели между вешалками со старыми комбинезонами, в полосе жёсткого света от люминесцентной лампы, я увидел изгиб её груди, самое начало, самый краешек гладкой, бледной, почти фарфоровой кожи.

В следующую секунду Алиса освободила вторую руку, и лифчик упал на скамейку, рядом с курткой, с мягким шлёпком. Затем она начала медленно оборачиваться к шкафу — и, соответственно, в мою сторону.

Я же замер, боясь даже моргнуть от дикого предвкушения.

Блин, а не зря я, получается, пришёл! Такое ведь далеко не каждый день увидишь… особенно если ты не её бойфренд, не маммолог и не такой вот конченый подглядыватель, как я.

Эх, а жизнь, млять, интересная штука!

Давайте вместе подглядим за Алисой в следующей части цикла!:)

Продолжение: https://author.today/reader/515612/4967565