К тому времени, когда я прилетел в Чикаго, Грейсон уже поместил Карлу в психиатрическую клинику. Такси доставило меня прямиком туда, и, когда я приехал, Шей уже сидела в зале ожидания рядом с Грейсоном.
Я поспешил к ним. Не сказав ни слова, я просто заключил Грейсона в самые крепкие объятия.
— Черт, Грей, — пробормотал я, чувствуя нарастающие эмоции.
— Да, я знаю, — ответил он, отстраняясь. Он ущипнул себя за переносицу, прежде чем вытереть слезы. — Мне никогда в жизни не было так страшно. Лэндон, если бы она приняла эти таблетки… — начал он.
Я покачал головой:
— Она этого не сделала, Грейсон. Она в порядке.
— Она не в порядке. — Он всхлипнул и вытер нос рукой. — Она абсолютно не в порядке.
Я не знал, что сказать, потому что он был прав. Карла не в порядке и еще долго не будет. Я знал, какие тяжелые, страшные мысли предшествуют мыслям о самоубийстве. Я знал, как они настигают человека и поглощают его душу.
Я тоже через это прошел. Это заняло большую часть моей жизни, и мне потребовалось много времени, сил и размышлений, чтобы выбраться из пучины отчаяния.
— Мистер Ист? — позвала женщина. — Вы можете зайти в палату. Обследование закончено, и ваша дочь попросила вас побыть рядом с ней.
Грейсон поспешил уйти. Я провел руками по волосам и глубоко вздохнул, прежде чем повернуться к Шей:
— Привет.
Она встала:
— Привет.
Затем она заключила меня в объятия. Ее теплые руки крепко обвились вокруг моего тела. Я не мог вспомнить, когда я в последний раз это чувствовал. Черт, прошли годы. Конечно, в последнее время наши тела сливались воедино, но точно не благодаря объятиям.
Я любил объятия.
Я в них нуждался, потому что мне казалось, что сейчас я нахожусь в шаге от пропасти.
Когда мы отстранились, я неловко откашлялся.
— Как твое сердце? — спросил я.
Шей улыбнулась самой грустной улыбкой на свете, а ее карие глаза смотрели прямиком в мою душу.
— Как твое сердце? — повторила она.
Из моих глаз выкатилось несколько слезинок, и я постарался незаметно их смахнуть. Я заставил себя улыбнуться.
— Все еще бьется.
Конечно, не так сильно, как следовало бы, но все же оно билось — потому что Карла осталась с нами. Мы не потеряли ее, и это была наша маленькая победа.
Мы сидели в зале ожидания в полной тишине — время шло, но все вокруг нас казалось совершенно неподвижным.
Мы не разговаривали, потому что сказать было нечего. Я радовался, что Шей сидела со мной, мне нужен был кто-то рядом. Я нуждался в ее касаниях — когда она дотрагивалась до моего плеча или колена, напоминая, что я не один, хотя мой разум пытался убедить меня в обратном.
Может быть, моя боль передалась Карле.
Может быть, это моя вина.
Это всего лишь часть той лжи, которая отравляла мое сознание. Демоны, которых я пытался уничтожить. Каждый раз, когда этих мыслей становилось слишком много, я чувствовал руку Шей на моей спине, и тяжесть уже не казалась мне настолько невыносимой.
Я ритмично стучал ногой по кафельному полу, в то время как мой разум спускался по длинной лестнице воспоминаний.
— Трудно здесь находиться, — тихо признался я.
Шей наклонила голову в мою сторону и нахмурилась:
— Из-за твоего дяди?
— Нет, — я покачал головой. — Из-за меня.
Она в замешательстве посмотрела на меня прищуренными глазами.
Несколько часов спустя вышел Грейсон и криво нам улыбнулся. Он выглядел таким измученным, словно его сбил грузовик.
— Карла хочет тебя видеть, — сказал он мне.
Я кивнул и посмотрел на Шей:
— Ты пойдешь?
Она покачала головой:
— Нет. Если честно, я сомневаюсь, что она хочет меня видеть, учитывая мою связь с Элеонорой. Я не хочу лишний раз ее тревожить.
— Ох. — Я наклонил голову. — Тогда почему ты здесь?
Она натянуто улыбнулась, и я точно знал ответ на свой вопрос.
Она была здесь из-за меня.
В этот момент я вновь в нее влюбился.
По правде говоря, я никогда не переставал ее любить.
Я шел по длинным коридорам, и уровень моего беспокойства нарастал с каждым сделанным шагом. Но я знал, что должен быть сильным, потому что эта маленькая девочка нуждалась во мне, в моей поддержке. Я не имел права показывать ей свои слабости.
В клинике были оборудованы отдельные палаты. Стены некоторых из них украшали рисунки и записки, рассказывающие о жизни пациента. Чем больше украшений — тем дольше человек находился в клинике.
Я вспомнил, как во время пребывания в стационаре мои стены сначала пустовали. Затем я начал заполнять их письмами.
Письмами, которые я писал для Шей.
Я провел в клинике три месяца, а когда меня выписали, собрал все свои записи и надеялся однажды передать их ей, чтобы показать, как она, сама того не зная, помогла мне пройти через самое темное время в моей жизни.
К тому времени, когда мне стало лучше, Шей исчезла из моей жизни и так и не смогла прочитать адресованные ей строки.
Я стоял у входа в палату Карлы и смотрел на пустые стены, надеясь, что ей не придется заполнить их сверху донизу, прежде чем она найдет выход из тьмы.
В комнате находились односпальная кровать, два стула и письменный стол. Все выглядело таким тусклым и безжизненным. На маленькой кровати сидели двое — Карла и ее прекрасная тьма.
Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что темнота тоже может быть прекрасной. Многие прекрасные вещи живут во мраке, и нам следует быть к ним добрее — так, чтобы они точно знали, что им тоже есть место в этом мире.
Она посмотрела на меня и попыталась изобразить улыбку:
— Привет, дядя Лэндон.
— Привет, дружок. Я могу войти?
Она кивнула.
Я вошел в палату и направился в ее сторону. Сев на кровать, я заключил Карлу в объятия. Она обняла меня в ответ. Она так крепко меня обняла. Так крепко. Словно была благодарна за то, что все еще может меня обнимать. Может чувствовать. Может жить.
Я тоже был чертовски этому рад.
Я был так счастлив, что могу обнять эту маленькую девочку.
— Прости, — всхлипнула она, отстраняясь.
— За что?
— За то, что была такой глупой и думала о том, чтобы принять эти таблетки. — Она покачала головой. — Я не собиралась этого делать, дядя Лэндон. Клянусь, я не собиралась.
Я провел рукой по ее спине.
— Ты знаешь, кто я для тебя, Карла?
— Кто?
— Тот, с кем ты можешь чувствовать себя в безопасности. Тебе не нужно говорить мне то, что от тебя хотят слышать. Тебе не нужно лгать, пытаясь защитить мои чувства. Понимаешь? Со мной ты в безопасности. Ты можешь мне доверять. Здесь нет лжи. Только правда.
Она сгорбилась, опустив плечи.
— Я уже думала об этом раньше, — тихо призналась она. — Я часто думала об этом после аварии.
Эта правда ранила мое сердце, но я терпеливо слушал, как эта девочка делилась со мной своей тьмой.
— Я думаю, что у меня депрессия, — прошептала Карла, словно ей было стыдно в этом признаться.
— Расскажи мне, что ты чувствуешь.
— Каждый день дается мне с трудом. Даже хорошие дни кажутся тяжелыми, и я не знаю, как избавиться от этой боли в моем сердце. В последнее время все вокруг меня так счастливы. Лорелай — самый счастливый ребенок в мире. У папы появилась Элеонора. Все, кроме меня, оправились после аварии. Все выздоравливают, кроме меня. Это выводит меня из себя. Меня так злит, что все, кроме меня, счастливы. Это единственное, чего я хочу. Я хочу быть счастливой, дядя Лэндон.
Я снова притянул ее к себе. Я должен был помочь ей почувствовать мое присутствие, напомнить ей, что она не одна.
— Ты справишься, Карла, клянусь. Я знаю, это звучит ужасно банально, но этот путь требует времени. Когда твой разум погружен в темноту, тебе приходится пробовать множество вариантов лечения, чтобы понять, что тебе помогает, а что нет. Иногда это медитация, иногда лекарства. Не существует универсального способа вылечиться от депрессии, Карла. Ты должна выяснить, что помогает именно тебе, и изучить свои триггеры. Но, клянусь, депрессия — это не смертный приговор.
— Я не хочу умирать, — поклялась она, и я ей поверил.
Я видел это в ее глазах. Возможно, это была ее самая большая правда — то, что она очень хотела жить.
— Я знаю, и мы сделаем все, что в наших силах, чтобы найти то лечение, которое тебе поможет.
Она медленно кивнула:
— Откуда ты столько знаешь о депрессии? У тебя есть все. Сомневаюсь, что ты хоть раз в жизни грустил.
Я тихо рассмеялся:
— Ты даже не представляешь, насколько это иронично.
— Что? Я серьезно. Бьюсь об заклад, ты никогда не плакал от грусти.
— Я плакал сегодня, когда услышал о тебе. Я много раз плакал от грусти. Смотри.
Я закатал рукава рубашки и взял ее руку в свою. Затем я провел ее пальцами по своим татуировкам — по моей покрытой шрамами коже, по отпечаткам моего прошлого.
— Ты это чувствуешь?
— Да, что это?
— Моя печаль. Раньше я причинял себе вред, потому что пытался справиться с депрессией.
Она широко распахнула глаза:
— Ты причинял себе вред?!
— Да. Я искал способ что-то почувствовать. Вернее, почувствовать хоть что-нибудь. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что мне помогает, но, поверь мне, сейчас в моей жизни хороших дней гораздо больше, чем плохих. Я нахожу причины улыбаться каждый божий день, и одна из этих причин — ты, Карла. Этот мир прекрасен, потому что в нем есть ты, и ты обязательно совершишь нечто волшебное. Мне нужно, чтобы ты продолжала сражаться и помнила, что у тебя большая команда поддержки. Хорошо?
— Хорошо. Обещаю. Мама бы не хотела, чтобы я сдалась, — сказала она.
— Ты права, она бы этого не хотела. Я знаю, что сейчас она смотрит на тебя с гордостью, потому что видит, какая ты сильная.
Она улыбнулась, и я улыбнулся ей в ответ.
— Я рада, что в прошлом ты не слишком сильно себе навредил. Было бы так грустно, если бы сейчас тебя не было рядом. Я очень рада, что ты все еще здесь, дядя Лэндон.
Я почувствовал, как от ее слов в моем сердце разливается тепло.
— Я тоже очень рад, что ты все еще здесь.
Я пожелал Карле спокойной ночи и пообещал зайти к ней следующим утром. Грейсон остался с ней на ночь — он хотел, чтобы она знала, что ни на секунду не останется одна. Им двоим предстоял долгий путь, но я был счастлив, что они наконец шли к свету рука об руку.
Я прошел в зал ожидания и обнаружил, что Шей все еще сидит там. Она улыбнулась и встала на ноги:
— Как она?
— Жива и начинает свой путь к исцелению.
— Хорошо. Я рада. Не могу смириться с тем, что ей приходится через это проходить.
— Я тоже, но иногда необходимо пройти через тьму, чтобы добраться до света. Она сможет, я знаю. Я за этим прослежу.
— А как насчет тебя? Ты нашел свой путь к свету?
— Мой свет становится немного ярче с каждым днем.
— Это хорошо, — она кивнула. — Это очень хорошо.
Она слегка поерзала на пятках, прежде чем снова на меня взглянуть.
— Хочешь, подвезу тебя до отеля?
— Это было бы замечательно.
Мы ехали молча, и время от времени Шей поглядывала в мою сторону. Я видел в ее глазах беспокойство. Словно она боялась, что я слишком сильно погружен в свои мысли — а так оно и было. Я слишком устал, чтобы надевать маску и вести себя так, будто со мной все в порядке. Кроме того, я больше не хотел носить свою маску рядом с Шей.
Она проводила меня до гостиничного номера, и я поблагодарил ее за помощь.
— Тебе не стоит оставаться одному, — сказала она, прислонившись к дверному косяку.
— Я буду в порядке. Кроме того, у нас есть правила, верно? Никаких ночевок, — пошутил я, пытаясь спрятать за смехом тяжесть в груди.
Шей стояла, засунув руки в карманы джинсов и слегка покачиваясь взад и вперед.
— Лэндон… — прошептала она тихим голосом. — Если ты скажешь мне остаться, я останусь. Если ты скажешь мне уйти, я останусь наверняка.
Этого было достаточно, чтобы заставить меня медленно кивнуть и пропустить ее в дверь номера. Она закрыла ее за собой и посмотрела на меня с беспокойством в глазах.
— Что я могу сделать? — спросила она.
Я не знал. Она не могла стереть из моей памяти то, что случилось с Карлой. Она не могла вернуться в прошлое и изменить то, что уже случилось. Она не могла остановить тревожные мысли, переполнявшие мой разум.
Она могла сделать одну вещь, и, возможно, это было то, в чем я нуждался сильнее всего.
— Можно тебя обнять? — тихо произнес я, опустив голову.
Больше всего я нуждался в том, чтобы этой ночью она была рядом со мной. Нуждался в том, чтобы заключить ее в объятия и крепко прижать к себе. Нуждался в напоминании о том, что я не одинок.
Она обвила меня руками и притянула к себе. Она растворилась в моих объятиях, словно ее главным и единственным желанием было прижаться к моему телу. Когда я сказал ей, что она может меня отпустить, она прижалась еще крепче.
Я был чертовски благодарен ей за эти объятия.