В последние несколько месяцев я сосредоточилась на своей преподавательской деятельности. Изо дня в день я отчаянно пыталась не думать о Лэндоне. Старалась не вспоминать, как сильно по нему скучаю, но мысли о нем все равно приходили мне в голову.
Каждый день он появлялся в моем сознании, и я, как глупая женщина, позволяла ему там задерживаться.
Я так скучала, что иногда до сих пор плакала из-за его ухода.
Я думала, что смогу просто отключить свои чувства, как в молодости, но на этот раз все оказалось не так легко.
Мне было очень трудно по-настоящему его отпустить. Может быть, потому что любовь во взрослом возрасте ощущалась совсем иначе. В каком-то смысле она казалась проще. Вплоть до того момента, как во мне не зародились сомнения и я его оттолкнула.
Все было хорошо до тех пор, пока я не начала получать от Лэндона странные сообщения.
Лэндон: Я мечтаю о том, чтобы ты села мне на лицо. Ты тоже обо мне думаешь?
Что?
Что, черт возьми, это было?
Он случайно отправил сообщение не той девушке?
Эта мысль заставила мой желудок заныть от беспокойства.
Я оставила СМС без ответа.
На следующий день пришло еще одно сообщение.
Лэндон: Секс на одну ночь?
Лэндон: Я мечтаю оказаться между твоими бедрами.
Прошло еще несколько дней.
Лэндон: Шей, если мы не можем быть парой, мы могли бы снова заниматься сексом без обязательств. Никакой близкой связи — если только ты не захочешь, чтобы я тебя связал.
Очевидно, Лэндон сошел с ума.
Я изо всех сил старалась игнорировать его сообщения, но с каждым новым СМС мне все сильнее хотелось швырнуть телефон в другой конец комнаты.
Когда наступило рождественское утро, я постаралась привести себя в наилучший вид. Я знала, что пересекусь с Лэндоном, и я определенно не ждала этой встречи после его сумасшедших сообщений.
В то утро я взяла себя в руки и направилась на завтрак к Элеоноре и Грейсону.
Было так странно говорить «Элеонора и Грейсон», словно они одно целое. Совсем недавно Элеонора переехала в дом к нему и двум его дочкам.
Несколько месяцев назад Грейсон и Элеонора наконец-то официально объявили о своих отношениях, а сейчас они пригласили меня на праздничный завтрак в честь наступающего Рождества. Я пришла пораньше, чтобы помочь Элеоноре с украшением дома и готовкой.
Все шло прекрасно, пока я не услышала, как открылась входная дверь и младшая дочь Грейсона, семилетняя Лорелай, восторженно завизжала:
— Дядя Лэндон!
Я бросила взгляд в сторону гостиной, куда только что вошел Лэндон с кучей подарков в руках. Я замерла, глядя прямо на него, стоящего всего в нескольких метрах от меня.
Часть меня хотела побежать к нему и оказаться в его объятиях.
Мне хотелось обхватить его руками и сделать вид, что никакого разрыва не было.
Вместо этого я продолжила стоять на месте.
— Счастливого Рождества!
В одной руке он держал подарки, а другой обнимал Лорелай.
Она была очаровательной маленькой девочкой, веселой и полной жизни. Невозможно рассказать историю в больших красках, чем это делала Лорелай, — она никогда не упускала ни малейшей детали. Могу поклясться, что рассказ о простой поездке в супермаркет мог длиться больше часа, и, по словам Лорелай, в ней участвовали инопланетяне и единороги, танцующие вдоль полок с арахисовым маслом и джемами. У Грейсона собралось целое семейство творческих гениев.
Я мыла тарелку, изучая то, как Лэндон проводит время со своей племянницей — не по крови, а по любви.
Лорелай тут же принялась деловито рыться в карманах Лэндона, внимательно что-то выискивая.
Лэндон рассмеялся, и от этого звука у меня по спине побежали мурашки. Он выглядел таким здоровым и счастливым. Словно он не был убит горем так же, как я. Может, так оно и было. Возможно, я чувствовала к нему больше, чем он ко мне. Мне хотелось быть мелочной и ненавидеть его радость, но, по правде говоря, единственное, чего я сильно желала, — счастья этому человеку.
— Ладно, ладно, позволь мне хотя бы освободить руки, — настаивал он, подходя к рождественской елке и прибавляя свои подарки к общей куче.
Затем он выпрямился, залез в карман и вытащил конфету, чтобы дать ее племяннице.
Банановая Лаффи Таффи.
Я пыталась игнорировать целый рой бабочек, атаковавших мой живот.
Он носил в карманах конфеты. Лаффи Таффи — банановые Лаффи Таффи. Все еще мои абсолютные фавориты. На меня нахлынули воспоминания — я вспомнила, как в старшей школе он оставлял в моем шкафчике целую гору конфет вместе с букетом пионов. Мое сердце наполнилось теплом. Это было одним из моих любимых воспоминаний. Я считала это началом истории Лэндона и Шей. Тогда я понятия не имела, куда это нас приведет. Я и подумать не могла, что мы закончим таким образом.
— Если будешь так пялиться, то испортишь зрение, — раздался голос из-за моего плеча, и я едва не выронила тарелку от неожиданности.
— Что? Я не пялилась, — солгала я, повернувшись к Элеоноре. — Я просто смотрела, кто пришел, вот и все.
Она понимающе улыбнулась и не стала развивать тему.
Я отставила тарелку в сторону и вернулась к оставшейся грязной посуде, пытаясь избавиться от бабочек, вызванных появлением Лэндона-кондитера.
Закончив с последней тарелкой, я направилась в ванную. По пути заглянула в комнату Карлы.
В ее спальне стоял Лэндон и крепко обнимал девочку. Он что-то нашептывал ей на ухо, и казалось, что его слова — именно то, что Карле нужно было услышать. Слезы катились по ее щекам, но она не переставала улыбаться и кивала ему в ответ.
— Хорошо, — прошептала она. — Я знаю, дядя Лэндон.
Закончив с ней говорить, он отстранился и одарил ее самой искренней, сердечной улыбкой во вселенной. Лучше бы я не видела, как он утешал эту сломленную девочку. Мне захотелось найти утешение в его объятиях и для моего израненного сердца.
Лэндон поднес большие пальцы к лицу Карлы и вытер ей слезы.
— Я люблю тебя, Карла, и я так рад, что ты здесь.
Я не знала, что именно он имел в виду — то, что она здесь, на празднике, или то, что она жива, — но в любом случае это заставило мое сердце забиться с космической скоростью.
— Я тоже тебя люблю, дядя Лэндон, и я очень рада, что ты здесь.
Каждый раз, когда девочки называли его дядей Лэндоном, мне казалось, что мое сердце вот-вот взорвется от тепла. Как он любил этих девочек, как они улыбались, когда он входил в комнату.
Этого было достаточно, чтобы согреть самые ледяные уголки моего сердца.
Взгляд Лэндона переместился к двери, застав меня прямо на месте преступления.
Сначала он выглядел удивленным, а затем его губы изогнулись в самой сексуальной улыбке. Он кивнул и одними губами произнес:
— Привет, Цыпа.
Я бросилась в сторону ванной, чувствуя себя ужасно смущенной.
Добравшись до ванной, я закрыла за собой дверь, поспешила к раковине и плеснула водой себе в лицо. Все мое тело сходило с ума, и я не знала, как справиться с нахлынувшим на меня потоком эмоций. Лэндон выглядел таким красивым, здоровым и счастливым. Я не могла перестать думать о том, чтобы подбежать к нему и заключить его в объятия. Что со мной не так?
Может, это все праздничная суматоха.
Или суматоха в моем разбитом сердце.
Я похлопала себя ладонями по щекам и начала говорить самой себе ободряющую речь:
— Ладно, соберись, Шей. В конце концов, это всего лишь Лэндон. Тут не о чем думать. Ты сильная, независимая женщина, которая может спокойно находиться в одной комнате со своим бывшим. Вы оба взрослые люди и уже несколько месяцев живете собственной жизнью. Ты можешь быть доброй и любезной, не позволяя романтическим мыслям забивать тебе голову. Ты. Справишься, — сказала я.
— Да, — прокомментировал голос с другой стороны двери. — Ты. Справишься.
Я распахнула дверь и увидела Лэндона, стоящего с самодовольной ухмылкой на лице.
— Что ты делаешь?! — спросила я. — Разве ты не знаешь, что подслушивать неприлично?
Он поднял бровь:
— Ты ругаешь меня за подслушивание после того, как делала то же самое со мной и Карлой несколько секунд назад? Или, может быть, ты не трахала меня глазами, когда я только вошел в дом?
Он заметил, что я на него пялилась?
Как унизительно.
Кроме того, что? Он только что сказал, что я трахала его глазами?
— Я не трахала тебя глазами, — я почти кричала шепотом, чувствуя, как мои щеки горят от смущения.
— Поверь мне, Цыпа, я знаю, когда на меня пялятся. Но не беспокойся. — Он сделал шаг ко мне, посылая разряд электричества через все мое тело. — Я тоже трахал тебя глазами.
Он вел себя так дерзко, словно мы не расстались несколько месяцев назад. Как будто мы не любили друг друга. Он вел себя как полный… самодовольный придурок.
— Можем мы перестать говорить «трахать глазами»? И хватит называть меня Цыпой. Нам за тридцать, Лэндон. Это немного по-детски.
— Ты бы предпочла, чтобы я называл тебя «милой» или «крошкой»?
— Ты пробовал и то и другое в старшей школе. Ни один вариант не сработал.
— Тогда как мне тебя называть?
— Думаю, стоит начать с Шей.
— Хорошо, Цыпа. Я над этим подумаю.
Какого черта?
Он злобно ухмыльнулся, как будто знал что-то, что мне только предстояло открыть.
— Можешь звать меня Шеннон, если хочешь сохранять дистанцию, — предложила я, стараясь не обращать внимания на икоту, подкатившую к горлу.
Он сделал шаг навстречу. Я смотрела, как его глаза изучают мое тело, дюйм за дюймом. Достигнув моих губ, он задержал на них взгляд — всего на несколько секунд, но и они показались мне вечностью.
— С чего ты взяла, что я хочу сохранять дистанцию, Шей Гейбл?
О Господи Иисусе, он на меня пялился. Я почувствовала жар в животе и дрожь в бедрах — Лэндон трахал меня глазами прямо здесь, в коридоре Грейсона, под веткой омелы.
Я сделала шаг назад, пытаясь прервать наше неловкое, но восхитительное взаимодействие. Я знала, что он точно видит все мои чувства — меня выдавали зарумянившиеся щеки.
Его улыбка стала еще шире — он явно был доволен произведенным эффектом.
Он сделал шаг ко мне, а я — два шага назад.
— Счастливого Рождества, Шей, — прошептал он, залезая в карман и вытаскивая банановую Лаффи Таффи.
Я фыркнула и выхватила конфету из его рук.
— Конечно, Лэндон. С Рождеством.
Я поспешила обратно на кухню, чтобы помочь Элеоноре готовить еду. Она приподняла бровь:
— Ты в порядке?
— Да, да. Все замечательно, — проворчала я, думая о странном поведении Лэндона. — А вообще-то ничего не замечательно. Знаешь, кого я ненавижу больше всего на свете?
— Кого?
— Лэндона Харрисона.
Она рассмеялась, словно не верила моим словам — вообще-то в них и правда было трудно поверить, — но я не могла справиться с переполнившей меня тревогой и продолжила говорить:
— Ты можешь себе представить? Когда мы встретились сегодня, он имел наглость сказать мне «счастливого Рождества». Разве такие придурки вообще существуют? — выпалила я.
Под словом «придурок» я имела в виду, что люблю его.
Она рассмеялась:
— Как грубо.
— Точно! Как будто он пытается играть со мной в какие-то интеллектуальные игры.
— Или он просто хотел поздравить тебя с Рождеством.
Я едва не задыхалась. Может быть, я и правда перебарщивала.
Я думала так до того момента, пока Лэндон не сунул голову на кухню.
— Нужна помощь, дамы? — спросил он.
— Ты готовишь? — вопросом на вопрос ответила я.
— Да, иногда.
— Верится с трудом.
— Если ты дашь мне несколько минут, я уверен, что смогу обеспечить тебе отличную колбасу.
Он мне подмигнул.
Он.
Подмигнул.
Мой желудок скрутило. Это было так нетипично для Лэндона, и я совершенно не понимала, что происходит. Честно говоря, сейчас он напоминал мне старого Лэндона, которого я так ненавидела.
— Ты отвратителен, — заорала я, чертовски сбитая с толку поведением этого человека.
Это был не тот человек, которого я любила. Ни на один процент.
— Как хочешь, а ведь это могло быть лучшее мясо в твоей жизни. И, если мне не изменяет память, а она мне не изменяет, ты уже говорила, как сильно любишь мою колбасу.
— Заткнись, Лэндон, — прошипела я, вспыхнув до корней волос. — Ты такой идиот.
— Я в курсе.
— Пошел ты к черту, Лэндон, — выдохнула я, взволнованная и смущенная.
Остаток утра сопровождался грубыми замечаниями и странными взглядами Лэндона, из-за которых я чувствовала себя до ужаса неловко. Мне казалось, что я попала в какую-то альтернативную реальность и не могу из нее выбраться.
Когда пришло время завтрака, Элеонора попросила меня позвать всех за стол.
— Ребята в кабинете Грея. Просто загляни к ним и позови их в гостиную.
Я согласилась и поспешила к нужной комнате. Оказавшись у двери, я остановилась, услышав их голоса.
— Я легко смог бы заставить Шей снова в меня влюбиться, если бы захотел. Но у меня есть дела поважнее, — заметил Лэндон, ударяя мне ножом в самое сердце.
— Сомневаюсь, чувак. Бьюсь об заклад, ты не сможешь. Она давно к тебе остыла, — возразил Хэнк.
— Согласен с Хэнком, — вторил ему Грейсон. — Она к тебе не вернется.
— Давайте поспорим, — предложил Лэндон. — Две тысячи долларов на то, что я смогу заставить Шей влюбиться в меня за три месяца.
— Воу, воу. Не все здесь владельцы прибыльного бизнеса или известные актеры. Некоторые из нас бедняки. Ставлю пятьдесят баксов. Не больше, — ответил Хэнк.
Я была вне себя от ярости. Они спорили на меня так, словно мы вернулись во времена старшей школы. Я ни за что не собиралась в этом участвовать.
Я ворвалась в комнату, готовая атаковать парней за их идиотское поведение, но остановилась, увидев разбросанные по полу листы бумаги. Страницы свисали с потолка, покрывали пол и книжные полки. Сотни и сотни листов бумаги по всей комнате.
Я посмотрела на троих парней, которые старательно прятали улыбки.
— Что происходит? — спросила я, глядя на их нахальные лица.
— Я думаю, Лэндон сам тебе все расскажет, — сказал Грейсон, и они с Хэнком поспешили выйти из комнаты и закрыли за собой дверь.
Мое сердце находилось в секундах от того, чтобы выпрыгнуть из груди.
— Что это?
— Это мы, — ответил он, засовывая руки в карманы. — Вернее, это мои разговоры с тобой. Тут больше трех тысяч листов бумаги. Три тысячи писем, которые я написал тебе. Три тысячи страниц моей любви.
Я подняла с пола лист бумаги, не до конца понимая, о чем он говорит. С каждой прочитанной строчкой на мои глаза наворачивались слезы.
8 января 2007 г.
Цыпа!
Сегодня тяжелый день. Я не могу уснуть. Я хотел тебе позвонить, но сомневаюсь, что у тебя еще остался мой номер. Я хотел бы обнять тебя, но знаю, что больше не имею на это права. В последнее время мне сложно контролировать свой разум, и единственный способ справиться с плохими мыслями — думать о тебе.
Я думаю о твоей улыбке. О твоем смехе. О твоей ямочке на щеке. О твоей доброте. Каждый раз, когда мне плохо, я думаю о твоем сердце.
Это всегда успокаивает хаос в моей душе.
Я скучаю по тебе.
Я всегда буду по тебе скучать.
Рейн сказала мне, что в последнее время ты счастлива. Значит, и я тоже.
Я взяла в руки еще несколько писем. Мои глаза бегали по строчкам так, словно я была наркоманкой, а эти листы бумаги — моей очередной дозой.
3 февраля 2010 г.
С днем рождения, Цыпа.
Надеюсь, ты отлично проводишь время.
И еще одно.
12 июля 2014 г.
Цыпленок!
Я знаю, что глупо до сих пор писать тебе письма, но за столько лет это стало частью моей жизни. Они помогают мне сохранять ясность ума, а мой терапевт говорит, что нужно использовать все способы не сбиваться с верного пути. Итак, я продолжаю тебе писать. Тебе и только тебе.
Прошлой ночью я хотел увидеть во сне твои глаза.
Как жаль, что они исчезают из моей памяти.
И еще…
23 августа 2018 г.
Цыпленок!
Прошлой ночью на вечеринке ты сказала, что меня ненавидишь.
Я хотел сказать, что все еще тебя люблю. Что рядом с тобой я все еще чувствую себя дома. Что самое счастливое время в моей жизни — время, когда я находился в твоих объятиях. Я не могу винить тебя за то, что ты меня ненавидишь. Я бы тоже ненавидел себя за то, что я сделал.
Но моя любовь к тебе все еще надежно хранится в моем сердце. Я люблю тебя — дважды. Я не думаю, что это когда-нибудь изменится.
— Ты… ты писал мне каждый день в течение последних десяти лет? — задохнулась я.
Я стояла посреди самых сокровенных мыслей Лэндона и не могла оправиться от шока. Меня окружали слова — миллионы слов, адресованных мне.
— Да. Я понимал, что однажды мне придется остановиться, но я не мог. Мне казалось, что если я перестану писать эти письма, то официально тебя потеряю, а этого я не хотел. Я никогда не хотел тебя отпускать.
Я подошла к нему и взяла его руки в свои. Прижав их к груди, я покачала головой:
— Мое сердце не работает так, как прежде. Я боюсь любить, потому что это означает, что я могу снова тебя потерять, Лэндон. И это меня пугает.
— Я знаю. Я знаю, как сильно это тебя пугает, потому что я сам этого боюсь. Я боюсь, что снова все испорчу. Я боюсь уничтожить лучшее, что когда-либо со мной случалось, из-за своей депрессии или из-за того, что иногда я совершаю ошибки. Однако мысль о том, что я снова тебя потеряю, слишком невыносима. Мы можем бояться, но все же решиться на этот шаг. Мы можем бояться, но все же дать шанс нашей любви. Мы должны бороться за нас, Шей. Для меня уже не существует никого другого. Ты — моя история. Ты — моя последняя страница. Ты — мое последнее слово.
Я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.
— Что, если мне потребуется слишком много времени, чтобы понять, как перестать бояться?
— Помнишь, что ты сказала мне, когда мы были моложе? Как ты сказала мне не спешить? Мне нужно, чтобы ты последовала своему же совету, а я буду здесь, рядом с тобой, готовый поймать тебя, если ты начнешь падать. Я обещаю идти с тобой бок о бок, не торопясь, чтобы насладиться нашей любовью и не упустить самые прекрасные моменты — твой смех, твою улыбку, твое сердцебиение. Я обещаю, что мы пройдем через нашу историю любви с искренностью, заботой и страстью. Я обещаю тебе все это, всего себя. Я обещаю, что буду sé valiente, sé fuerte, sé amable, y quédate.
В тот момент, когда эти слова сорвались с его языка, по моим щекам покатились слезы.
Я его поцеловала.
Поцелуй был таким нежным, что я не уверена, можно ли его назвать поцелуем. Но, когда мои губы коснулись его, время остановилось.
— На этот раз навсегда? — прошептала я ему в губы.
— На этот раз навсегда. Я не могу представить, что проведу еще один день без тебя. Я люблю тебя, Шей. Я не могу передать словами, как я тебя люблю, и я собираюсь провести остаток своей жизни, наверстывая все, что мы когда-то упустили. Это, — сказал он, притягивая меня к своей груди. — Ты и я. Мы. Это только начало нашей прекрасной истории, и мне не терпится увидеть, что еще будет написано на наших страницах.
— Это будет лучшая история, которую я когда-либо писала.
Он прижался своим лбом к моему, держа меня так, словно он больше никогда не хотел меня отпускать.
— Я люблю тебя — дважды, — сказал он, нежно меня целуя.
— Я люблю тебя — дважды, — повторила я.
И трижды, и четырежды — до бесконечности.