Леший. Четвертые врата (СИ)

Глава 21

Кондрат сидел на скамейке у дома и курил. Тайра спряталась под его ноги. Ветер выл, стучала то и дело калитка от входящих и выходящих из неё людей. Журналиста Кондрат отправил к Ольге Марковне, чтобы тот не мешался под ногами.

– Так и думал, что когда-нибудь этим кончится, – на скамейку присел местный участковый, дядька лет пятидесяти в бушлате и шерстяной шапчонке. Присел, достал из кармана папиросы, покрутил в руках.

– Прикурить есть? Кому-то из парней отдал спички.

Кондрат протянул зажигалку.

– Почему думал-то?

– Так… – участковый затянулся, вернул зажигалку Кондрату. – Как по-другому? Одна была. Всякие у неё ошивались. Кто на ночь, кто на неделю. Всяко бывало. Вот иногда, приду, а там такие типы… Прям с глаз воротит. Я ей говорю: «Марья, ты бы себе либо мужичка хорошего крупного заимела, либо вот этим делом прекратила заниматься. Ты на их морды глянь. Прибьют тебя как-нибудь, и поминай, как звали». Она смеялась: «Да кому я нужна, чтобы меня прибивать. Разве только Кузе и тот носа не кажет, смельчак».

– А кто такой Кузя?

– Кузя? Так, Кузьма – кузнец нынешний. Любовь он к ней испытывал. Сталь гнет, а бабу не может. Духу, говорит, не хватает подойти.

– А последних постояльцев помните? – спросил Кондрат.

– Помню, – кивнул участковый. – Вам рапортом или…

– На словах.

– Так девка к ней приехала, рыжая, журналистка из города. Соседи говорят, в последний день Лукашку видали у неё. Больше вроде и никого. Значится кто-то из них…

– Отчего сразу кто-то из них. Может они уехали, а хозяйку уже после… – Кондрат присвистнул и сделал говорящий жест по шее.

– Может и так, – кивнул участковый. – Только мне всегда не нравится, когда свидетели вдруг пропадают. Вот скажи, мил человек, коли они не при делах, то куда они намедни пропали.

Кондрат усмехнулся. Хорошо он хоть сумку Номин успел отдать Еши до приезда местной бригады. Тот её в машину сунул, когда к Ольге Марковне шел.

– Так может и не пропадали? Может, съехали жильцы? Заблаговременно.

– Заблаговременно? – усмехнулся участковый. – Может и так, – дядька косо посмотрел на Кондрата. – А можно ли полюбопытствовать, что городской майор здесь делает? Ищет кого-то? Не жильцов ли, съехавших заблаговременно?

– Хороший дом у Марьи, – вместо ответа сказал Кондрат. – Дела хорошо шли? Постояльцев много?

Дядька почесал бороду.

– Постояльцы, почитай всегда у неё были. А хорошо ли, плохо ли… Нам ли судить, чем она зарабатывала?

Кондрат встал, расправил плечи.

– И то ладно. А что жильцы у неё только с города были? И все жуткие?

– Да отчего ж. Из деревень, кто на ярмарку, кто на рынок приезжали. И… вот те, что странные. Они в основном по ночам, и уезжали с рассветом. Как-то раз, одного такого видел у Марии во дворе. Темно уже было. Припозднился, по работе в местных домах был, вот мимо и шел. Странный, во дворе чего-то вошкался. Я просто мимо проходил, смотрю во дворе кто-то шарится, свет главное не горит, но луна яркая, видать силуэт хорошо. Я за фонарь схватился и посветил. Едва коснулся, как тип в домик юрк, и пропал. Секунду всего его и видал, а мурашки до сих пор по телу как вспомню. Жуткий тип, лицо длинное непропорциональное, тело худое, руки плетьми висят до колен. А тут Марья подходит, по плечу хлопнула.

«Чего здесь ошиваешься?»

«Так, увидал, кто-то по двору у тебя, шастает».

«То жилец мой, а тебе чего?»

«Так я ж бдю!»

«Вот иди и бди в другом месте. У меня бдить нечего».

«Что-то жилец твой страшный то…»

«А не всё ли равно, страшный али красавец. Мне с ним в койку не ложиться. А деньги… они ж, что у страшного, что у красивого одинаковые».

Сказала и ушла. А на следующее утро я к ней пришел, маетно на душе. Думаю, проверю документик жильца. А того уж и след простыл.

– Так может, кто из старых жильцов к ней намедни заходил? – поинтересовался Кондрат.

Участковый пожал плечами.

– Ты к Кузьме наведайся, пока наши к нему не зашли. Он завсегда знал, кто и что к Марье заходит.

– Завсегда?

– Так, он же следил за ней. Домик напротив снял, все ночи в окно за ней смотрел. Днем значит в кузне, а ночью как на посту напротив сидит, в окошко выглядывает. Я уж ему говорю, ты или подойди раскройся, замуж позови, или не мучь себя. Что ж ты изводишься. А он все стеснялся. Весь поселок знал, что Кузя за Марьей следит, да и она знала. Так что, если кто познехонько к ней наведывался, то Кузя видал.

– А дом, то, какой?

– Так вот, напротив и есть. Идем, вместе и поговорим, – участковый поднялся, откинул окурок в сторону и направился к дому.

Кондрат пошел следом.

– Тьфу, ты! – покрутив большой амбарный замок на воротах, сплюнул участковый. – Видать не судьба, нет его сегодня.

– А говоришь, каждую ночь здесь куковал?

– Так оно и было, – и вдруг всплеснул руками. – Может это он. Приревновал к кому! Ох, тож несчастье то… Стой здесь, ща мы к дому его поедем.

***

Тайра выскочила из служебного газика и широко зевнула. Посмотрела, сощурившись на Лешего. «Спать нужно по ночам хозяин, а не бродить по поселку», – красноречиво говорил её взгляд. Кондрат махом подозвал собаку к ноге и прошел следом за участковым к дому Кузьмы.

Кузнец открыл после первого же звонка. И Кондрат сразу же ощутил, как мгновенно увеличился мир, а он, майор, стал маленьким. Кузьма – был кузнецом в самом руссконародном смысле. Широк в плечах, высок, могуч. С пронзительно синими глазами. Лет сорока с лишним. В цветной рубахе с закатным рукавом, поверх которой меховая безрукавка, шаровары, спрятанные в высокие сапоги. Леший смотрел на него снизу-вверх и чувствовал жуткий дискомфорт. До сегодняшнего дня он считал себя высоким – гммм, ошибочка. Кузьме следователь Яндырского РОВД доходил до плеча.

– Где вы были сегодня ночью, Кузьма? – стандартный вопрос из уст Кондрат вышел каким-то несерьезным.

Кузьма посмотрел на майора сверху вниз, посторонился.

– Может, сначала войдёте? – голос громыхнул тяжелым басом. – Не боитесь, я всё расскажу. А вы уж там сами. Ребят можете вызвать, а то мало ли.

Кондрат и участковый переглянулись.

Кузьма бросил взгляд на Тайру.

– Хорошая собака. У меня тоже такая была, от старости сдохла. Идемте в дом. Нехорошо соседи подумают. Ночью и рядом с двором разговоры не ведут.

Кондрат и участковый вошли.

– Сидеть! – приказал Кондрат собаке у крыльца.

– Что ж вы её на улице оставите? – укорил его кузнец. – Ветер стылый. Захворает животина. Она ж у вас домашняя. Шерсть вона какая. Пошли в дом, собачатина. Небось, хозяин работу не забыл, а покормить забыл. Глаза какие голодные.

Тайра как будто забыла о приказе Кондрата, а ведь всегда отличалась хорошей службой, вскочила и, не смотря на хозяина, побежала следом за Кузьмой.

– Идём, идём, – кивнул головой кузнец, – всё расскажу, как было или не было, или почудилось. Одно верно, мертва моя Марьюшка. Но не человек убил Марьюшку. Дьявол приходил. Идем те всё расскажу.

Кондрат кивнул и пошел следом, не заметив, как отступил в сторону и пропал в темноте ночи участковый.

– Как вас зовут? – едва вошли в дом, спросил кузнец.

– Кондрат.

Кузьма проводил в освещённую залу. Ничем не примечательная комната, диван, два кресла, телевизор на тумбе, внизу плеер и несколько дисков. Журнальный столик, на котором бутылка водки и рюмка.

– Кондрат! Хорошее имячко, доброе. Присаживайтесь, Кондрат, – указал кузнец на диван, а сам вышел. Вернулся через минуту с тарелкой и дополнительной рюмкой. Поставил тарелку на столик, на ней оказалась нарезанная колбаса и ломтики огурца.

– А собака где? – встревожился Кондрат.

– На кухне, я ей супца налил.

– Животные вас любят.

– Так я ж к ним с душой. Они это чувствуют. Я б себе завел, рыженького, лохматого. Без породы, так что б глаза умные, чтобы было кому встречать, – вздохнул Кузьма. – Времени нет, это ж ухаживать нужно. – Он поднял глаза на Кондрата. – А она ждет. Весь день дома, поди? Негоже так над животиной.

Он разлил по рюмкам водки.

– За Марьюшку! – и выпил не чокаясь.

Кондрат с сомнением посмотрел в рюмку, потом на верзилу кузнеца и тоже выпил. Занюхал кружком колбасы и отправил его в рот. Водка была крепкая, домашняя.

– Не боись, эту я сам гоню. Чистая, не отравишься. Не на их хрени всякой, на лимончике, да кедре, с клюковкой. Пей, не боись. Давай еще по одной, чтобы спалось Марьюшке сладко, а потом и за рассказ...

Он налил до краёв и выпил. Кондрат чувствуя, как первая стопка уже ударила в голову, выпил содержимое и второй.

Подошла, запрыгнула на диван и устроилась рядом с кузнецом Тайра. Тот похлопал её по боку. Отломил кусочек колбасы и отправил себе в рот.

– О том, что за Марьей следил, уже рассказал тебе Фёдор?

– Фёдор?

– Участковый наш. Фёдором его зовут. Мрачный мужик. Все сплетни знает, за всем следит. Ну да работа у него такая, понимаю. А вот душой… нельзя так с людьми. Ты ежели и следишь, так каждому встречному поперечному не рассказывай. А он… ех, что баба базарная. Так вот, мурыжить тебя не стану. Сегодня как обычно с работы и сразу на Марьину улицу. Чаек поставил, конфеток достал, сладкое люблю, – голос Кузьмы грохотал в комнате. Кондрату было хорошо и тепло. Самогоночка, и, правда, славная. – У окошка присел… сижу, смотрю. Рыжая уже жила у Марьи. Видал, как с сумкой вышла, к машине собралась. Вдруг идет бабка, вроде и старая, шагает словно молодая, залихвацки так, уверенно, спинка ровная. Сумка в руках чёрная. Остановилась она, глянула на рыжую, что-то у той спросила и в дом к Марье пошла. Рыжая следом кинулась. Час нет, второй нет. Парнишка пришёл, молоденький, в ворота Марии стучал. Та вышла, говорили они не долго. Мария ушла, а парнишка на скамейку через два дома сел. Долго там сидел. Я пошел чай повторно поставить, а когда вышел, смотрю рыжая уж в машину садится и старуха та с ней. Мальчонка вскочил к машине побежал, потом остановился. Мне он показался знакомым, вроде как у Федора в отделе видал. Но не о нем говорю. Сели рыжая со старухой в машину и укатили. Марья за ними вышла, посмотрела вслед и в дом пошла. Темнеть уж начало к тому времени. Свет в доме Марии погас, ну и я думаю, пойду прилягу, нечего уж там выглядывать. И прилег там же на диванчике. Заснуть не успел. Не хорошо мне стало, вроде как сердце щемит. И предчувствие дурное. Вскочил и к окну. Сначала я подумал, что ночник у неё в комнате включен. Да только смотрю, движется тот ночник. Я к самому окну припал. Сердце как каменное стало, тяжелое, в ребра бьет. От предчувствия дурного, мозг сворачивает. Я выбежал из дома и к Марьюшке. Не успел. Хрип её уж у крыльца услышал. Бросился к коровнику и увидал его…

Оно стояло над телом Марии и покачивалось, синее облако света. У меня ноги ватные стали.

– Она кричала? – тихо спросил Кондрат.

– Кричала! Ещё как кричала. У меня её крик до сих пор в ушах стоит.

– Как же так выходит? – чувствуя, как мутит сознание от водочки с лимончиком да клюковкой, спросил Кондрат. – А соседи? Кто-то должен был слышать.

– Должен был… только вот… в наших краях всякое случается. И всякое видится. Никто на крики не выйдет, побоятся.

– Странно это. Бабка Ольга Марковна другое говорила, вроде как тихо и спокойно у вас.

– Ольга Марковна, – усмехнулся кузнец. – Так ведь, она первая клиентов Марьюшке поставляла, разве ж она станет народ пугать. Да не о том мы. Уж и не знаю, откуда силы взялись, да только схватил я лежавший у коровника топор и за ним. Свет посторонился. Я на него с топором… «Ааа, падла!» – кричу. И тут же меня в сторону отбросило, топор из рук вырвало и отшвырнуло. Думаю, все кончено. Ну и Бог с ним. Без Марьи-то как? Свет наклонился надо мной. И я учуял его дыхание, оно дышало на меня лесом, тайгой таежной, хвоей. Я глаз с него не сводил, ярко, больно, слезы побежали. И я увидал его харю… противную харю… – Кузьма налил водки и выпил. – Я от него отползаю, оно медленно на меня движется. И тут я снова топор под рукой нащупал, схватил, да и рубанул. Взвыло оно… – Кузьма вытер губы ладонью, –… харя, исказилась. И сквозь свет проступил он весь.

– Ты можешь его описать? – спросил Кондрат.

Хлопнула дверь. Кузьма резко обернулся. Глянул, в коридор входили ребята в форме, а среди них участковый Федор.

– Не человек. Дьявольское видать отродье. Ведовское. Но живое. Ты понимаешь. Эта тварь живая. Из неё кровь хлестала, синяя, – Кузьма навис над столиком, на раскрасневшемся лице читались ярость и страх.

– Ночи доброй, Кузьма, – пропел елейным голосом участковый. – Тут к тебе пришли.

Тайра спрыгнула с дивана и слегка зарычала на незваных гостей. Кузнец потрепал её по голове.

– Тихо, тихо, успокойся. Пора мне. Хорошая ты собака, отличная, – и тут же повернулся к Лешему, на лице уже не было ни ярости, ни злобы, ни страха. Оно вдруг стало пустым. – А знаешь, почему я его ранил? Потому что демонское, а топорик я самолично вытачивал, в святой водице вымачивал. Отец так учил. Вот оно и пригодилось. А ты собачку кормить не забывай, – он поднялся и пошёл к полицейским. Обернулся в коридоре, одернул безрукавку. – Двери прикрой, Кондрат, а то дом выстынет, – и вышел, следом за ним направились и ребята.

Федор подошел к столику, взял бутылку, плеснул в рюмку.

– Хороша, кузнецова самогоночка! – вздохнул, – дылда, и есть дылда, дурак.

– Откуда вам знать? Не ваша вроде работа диагнозы ставить.

– Так всё и без диагноза ясно, приревновал и убил, – опрокинул в себя рюмку водки Федор, поморщился. – Ну, я пошел.

И прихватив бутыль самогонки с собой, вышел.