Леший. Четвертые врата (СИ)

Глава 33

Вход и выдох.

Рррраз.

Кондрат прикрыл глаза. Не знал зачем, просто прикрыл. Ведь когда шагаешь в неизвестность, в чёрную тьму, за которой может быть смерть, а может… Ты даже не знаешь, что там за чёрной стеной может быть.

Страха нет. Нет, и всё тут. Уже был, Кондрат его переборол. Тогда, в ночи, когда с Тайрой и тётушкой на улицу, в холод босиком, он мужик… Он ничего не мог сделать, только бежать.

В домике Ольги Марковны были остатки страха, уходящего, тонущего в синих, омертвевших глазах харизматичной старухи. Там он и сдох – последний страх. Теперь нет. Ни страха, ни чувства близкой смерти или чего-то ещё, ничего нет. Пустота. Как и там, на улицах Дивного.

Но глаза он все же прикрыл. Реакция. И шагнул.

Ррраз.

Тошнотворный запах болота пропал, на смену пришёл запах холода. Именно запах. Ни вкус, ни чувство, а запах, как у свежестираной рубахи. Кондрат открыл глаза.

Снег. Белый, примятый чьими-то маленькими ботинками, размер не больше тридцать седьмого. Женский, вон как каблучок выделяется, не тонкий, но каблучок. Чёткий, женский след. Человеческий след! А рядом синий след – рваный, искрящимися каплями света.

– Он шёл туда! – указал Кузьма на следы харизмата. – В это здание.

Кондрат поднял глаза.

Белое, будто вылепленное из того же снега, огромное здание возвышалось в сотне шагов от путников. Без окон, единственная дверь, к которой и направлялись следы, наглухо закрыта. Ровный белый куб, уходящий высоко в слишком низкие, белесые в ночи облака.

– НИИ! – завороженно громко прошептал Еши.

– Похоже на то, – согласно кивнул Кондрат.

– Пошли! – махнул рукой Кузьма и все безоговорочно направились за ним. Ни слова. В белой тишине только хруст снега под ногами. Вокруг белая площадь и белое здание. Не видно ни горизонта, ни неба. Всё белое и от этого режет глаза. Колит зрачки и слезы бегут. И вроде даже тёмные пятнышки перед глазами запрыгали.

– Щурься, – посоветовал кузнец, – очи обожжёшь.

Кондрат сощурил веки. И, правда, стало легче.

– Кто-то это построил! – задумчиво сказала Номин, подойдя к двери. – Ни одного окна, тоскливо.

– Дурному делу свидетели не нужны, – Кузьма осторожно взялся за круглую белую ручку и остановился, смотря на дверь.

– А кто сказал, что дурное? Может, они новейшими разработками занимались? Для повышения уровня жизни, – предположил подошедший сзади Еши.

– Ага, видели мы такое «повышение» давеча, дорогу сметала с лица земли, – усмехнулся Кондрат, и ему стало не по себе, когда все обернулись и посмотрели на него. Серьёзно слишком посмотрели. Не до шуток было. Здание странное, жуткое здание. Для чего во внезапно пропавшей деревне стоит здание без окон и с единственной дверью? Для НИИ? Что же должно было разрабатывать такое НИИ, что нужно было отгородиться от мира стеной тьмы и зданием без окон. Отчего харизмат пришёл именно сюда? Ответ напрашивается слабо утешительный – он был создан здесь.

Все смотрели на Кондрата. Думали так же? Или ждали действий? От последнего его передёрнуло. Или всё-таки боятся? Чтобы там ни говорили, дойдя до конечного пункта, стоя у дверей, за которыми возможно их ждут ответы на все вопросы – им страшно. И они чувствуют, что с ним, с Лешим, уже произошло нечто, после чего он не испугается войти в эту дверь.

Кондрат положил руку на пальцы Кузьмы всё ещё держащего ручку, тот отдёрнул ладонь. Кондрат свистнул Тайру, открыл дверь и вошёл.

***

«И создал Бог свет и увидал, что тот хорош» (Библия).

Что есть свет – отсутствие тьмы. А если нет в мире ничего кроме света, то можно ли дать ему определение? Актуален ли свет, если нет тьмы? Мы видим свет, когда умираем, хотя это спорно, кто-то видит коридор, а кто-то может и вовсе ничего не видит. Мы привыкли, что свет – это хорошо. Нам с детства так говорили. Нам священники, это в голову втолковывали, так в Библии написано. А вот тьма – это плохо. Тьма, это то в чем живёт зло. То есть по определению в свете зло не живёт? Глупости, наверное, все эти каноны и всё, что нам внушали. Истерия. Можно заставить человека видеть мир вверх ногами, если с детства научить его ходить на руках. И он будет принимать мир именно таким, поставьте его на ноги, и он не сможет идти. И мир, тот самый, что для нас нормальный, станет для него перевёртышем.

Перевёртыш.

Светлый, дивный, яркий перевёртыш.

***

Длинный, хорошо освещённый коридор. Несколько тел лежали прямо у входа. Давно истлевшие, кости да одежда. Белые халаты. Кондрат присел, перевернул один из трупов, останки рассыпались. Кондрат встряхнул халат, из него посыпалась труха.

«Сероватов И.А. старший ИАМ», – было выбито синими буквами на халате.

В спину толкнул проталкивающийся Кузьма. Кондрат посторонился. Вошли Еши и Номин. Последняя испуганно зажала рот руками и попятилась.

– Кто это? – заглянул через плечо, Кузьма.

– Сероватов И.А. Старший ИАМ, – вслух прочитал Леший. Бросил халат на пол. – Чтобы не означало это ИАМ, но мне это не нравится.

– А кому нравится? – хмыкнул Еши.

Номин подошла и, превозмогая брезгливость и страх, склонилась над останками второго трупа.

– Они были учёными?

– Кто их знает, может молочниками, – без улыбки ответил Кондрат. Поправил оружие, хлопнул по напоясному ножичку. Кивнул Кузьме, тот пощупал ружье и вытащил топорик. Прижал палец к губам и осторожным шагом двинулся по отчётливым следам харизмата.

Леший ступал еле слышно, и отчего-то ему подумалось, что вот именно сейчас и нужна вся многолетняя выучка и тренировки. Тайра кралась следом. Именно кралась, с настороженной мордой, уши торчком, хвост вытянут. Хаски едва ступала подушечками лап на кафельный пол коридора, напряжённо прислушиваясь. Следом двигался Кузьма с топориком на изготовке. Номин прижимала к себе пистолет, а Еши держал руку на рукоятке топора.

Коридор упирался в лифт и расходился в две стороны.

– Вот только разделяться не станем, – уверенно, но чуть дрожащим голосом, проговорила Номин. – Знаю я, как это в фильмах бывает, стоит разбежаться и хлоп, всех по одному схомякали.

Леший посмотрел на девушку. Боится? Боится. И почему-то испытал некое моральное удовлетворения от её страха.

– Не будем, – согласно кивнул. – Да к тому же следы ведут к кабинке лифта.

Девушка смутилась, покраснела, но пистолет сжала крепче.

Кондрат нажал на кнопку. Створки щёлкнули и открылись.

Номин все же завизжала.

Три пустоглазных черепа смотрели на них из белых халатов, надетых на светлые рубашки и белые брюки, из-под которых торчали посеревшие кости.

– Уф, прям, резидент Эвил какой-то, – хрипло пробормотал Еши, и Кондрат заметил, что рука, держащая рукоять топора дрожит. Да и сам журналист видать был в полуобморочном состоянии и стоял ровно из последних сил.

Единственный кто и, правда, стойко держался, был Кузьма, он шмыгнул носом, и под сводом коридора громыхнул голос:

– Что? Какой президент?

– Резидент Эвил. Ну да не объяснить. Фильм такой, кассовый. Про зомбаков и гору трупов, девка там, крутая, – отмахнулся журналист, голос его заметно дрожал. – Смотреть надо.

– Во-во, – кивнул Кузьма. – Насмотритесь про зомбаков, а потом каждого шороха боитесь. Живых страшиться нужно, а не этих, – он кивнул в сторону трупов. – Они мертвы, что тебе сделают? Хотя после всяких ваших резидентов, ну да… встанут… морду бить начнут. Ты, бурят, брось, не смотри фигню всякую. Лучше уж наше, отечественное, и весело, и на душе хорошо, дурь в башку не лезет. – Он ногой подвинул кости в угол. – На какой этаж?

– Начнём с первого, – шагнул в кабинку Леший.

– А может лучше по лестнице… – тихо прошептала побледневшая Номин.

Все переглянулись. Мысль, что ехать придётся в одной кабинке с останками, не впечатляла даже Кондрата.

– Я бы тоже лучше… – промямлил Еши.

Кузьма с Кондратом переглянулись и разом вышли из кабинки.

– Во! – ткнул пальцем вверх Кузьма, и направился направо по коридору. – Зато они фильмы кассовые смотрят. Мозг шлаком засоряют. А нормальные люди потом пешком ходить должны. А мёртвые они чего сделать-то могут? Они и встать-то не в состоянии, кости рассыпятся, а уж чтобы в морду кому… – он махнул рукой.

– Эт точно, – согласился Кондрат. – Не по тем идеалам новое поколение живёт.

– Согласен, – тут же продолжил Кузьма, и, наверное, продолжал бы дальше пестовать зарубежное кино и хвалить советские фильмы, если бы коридор не оборвался уходящей вверх лестницей.

***

– Ждите, – приказал Леший, когда они поднялись на площадку второго этажа. Сам прошёл по коридору до лифта. Следов не было. Он вернулся и, молча, указал подыматься выше.

На площадке третьего этажа, так же молча, кивнул, и ушёл по коридору Кузьма. Вернулся, кивнул наверх.

Ещё один пролёт преодолели мелкой перебежкой.

– У лифта ничего, – шёпотом, весь трясясь, сообщил Еши.

На пятом этаже переглянулись. Номин не пустили, озираясь и, крепко держа пистолет, пошёл Кондрат.

След уходил влево от створок лифта, вдоль коридора.

– Здесь, – шепнул майор, вернувшись. И все вместе, осторожно, по стеночке, вышли в коридор.

Тайра кралась следом.

Они прошли до конца коридора к белой двери с вывеской «Центр ИАМ».

Кондрат, не проронив ни слова, кивнул, сделал жест рукой: «Все за мной». Наверное, это глупо выглядело с гражданскими, но те повели себя так, будто всю жизнь работали под его началом в органах. Кузьма прижался к стенке справа, Еши слева. Номин встала за спиной Кузьмы, тоже наготове. Тайра напряглась и замерла у ног майора.

Кондрат перекрестился. И все следом совершили крестное знамение.

Удар в дверь. Та раскрылась. Поворот влево, право, пистолет на изготовке. Следом Кузьма, Еши на колено влево, вправо. Тайра в стойке.

Огромный кабинет, посреди которого высокая, стеклянная полусфера. В паре шагов от неё, агрегат от пола до потолка с массой кнопок и экранов. У агрегата человек, стоит спиной к вошедшим. Женщина с платком на голове, в белом халате.

Кондрат не сводил с неё глаз. Рядом с женщиной, пластом, окутав ноги, лежал синий свет.

Кондрат ощутил, как зарябило в глазах и ёкнуло в сердце, и тут же тяжело ударило в ребра.

Тук. Тук.

Рука, держащая пистолет внезапно дрогнула, опустилась, невообразимый холод сковал конечности. Кондрат рухнул на колени, ловя ртом воздух. Еши отпрянул к стене. Схватилась за горло Номин, звякнуло выпавшее из рук девушки оружие. Свет клубился, переливался от темно-синего до бирюзового, внутри него вспыхивали и гасли холодные искры. Свет вздымался волнами, и смотрел на непрошеных гостей иссиня-ледовыми глазами.

Свет – это хорошо. Так внушают нам с детства. Свет – это тепло. Свет – это благость. В свете живёт добро. Так нам говорят. Свет – это жизнь.

Кондрат оперся рукой о пол, в глазах потемнело. Тук, тук. Тук-тук.

Свет – это жизнь? Зло не живёт в свете?

Зло живёт там, где ему удобно. Всё остальное мы придумали для собственного успокоения. Сейчас зло было напротив, в искристом синем свете, в прекрасных лазурных переливах, в небесном сиянии. Зло дышало ледяным холодом, наблюдало, как корчится задыхаясь, зеленоглазая журналистка Номин, как оседает по стене бурят Еши, как старший майор Леший качаясь на ватных ногах, пытается встать, шарит одной рукой по полу в поисках потерянного пистолета. Он не видит ничего вокруг, в его глазах яркие вспышки затухающего сознания.

Вот он, вот – холодный ствол. Прицелиться. Ничего не видно. Через бешеный стук сердца, Леший сел на колени. Он не видел, только чувствовал, оно там. Вьётся вокруг женской фигуры, смотрит смертельным взглядом.

Тёплые ладони легли на дрожащие руки Кондрата, мягко взяли из них пистолет.

– Лукишна! На меня фокусы твоего животного не действуют.

Грохот выстрела, казалось, разнёс барабанную перепонку и ворвался в мозг, проясняя и выкидывая его из предсмертного ступора.

И сердце остановило дикий стук. Прояснилось в глазах. Послышался судорожный вдох Номин и тихая ругань Еши. Следом мат Кузьмы и звук отбрасываемого пистолета.

Кондрат тяжело опираясь о стену, поднялся, протёр глаза. Свет стоял столбом напротив Кузьмы, тот перекидывал с руки на руку топор.

Свист и рык, взмах топора.

– Стойте!

Свет взмыл под потолок, кузнец рассёк воздух.

– Остановитесь! – морщинистые руки схватились на топор.

– Уйди, Лукишна! – взревел Кузьма. – Он ответит за Марьюшку! – и оттолкнув Лукишну, наметился в светящийся синий потолок.

– Стойте! – старуха упала на колени. – Он не убивал твою Марью, – она, всхлипывая, зарыдала. – Он хотел спасти её!

Топор застыл к руках Кузьмы. Теперь рука очухавшегося Лешего легла на держащую, рукоятку ладонь кузнеца.

– Опусти, Кузьма. Дай ей сказать, – кузнец зло одёрнул руку. Нахмурился. Но тут, же на плечо легла белая ладонь с тонкими пальцами. – Кузьма, позволь ей сказать, – тихо попросила, едва выговаривая слова Номин.

– Он только что чуть не убил тебя!

– Он оборонялся! – кинулась в ноги девушки Лукишна. – Он же не убил. Он просто пытался остановить вас!

– Мне так не показалось, – хрипло произнёс, поднимаясь Еши.

– Да если б он хотел убить! – рыдала старуха. – Он бы убил, – и кинулась к Кондрату, схватила его за руку, судорожно затрясла её. – Послушайте меня, он никому зла не хочет.

– И всё-таки он напал на нас, – недоверчиво проговорил Леший и покосился на потолок. – И это не в первый раз. В Яндыре он убил молодую женщину по имени Катерина и её знакомого Стаса, последнего, прямо в здании РОВД. Почти у меня на глазах…

– Почти… – вдохнула Лукишна, растирая по морщинистому лицу слезы и покачала головой. – Я вам все расскажу. Всё что знаю.

– Он заразил Севольное, – совсем тихо произнёс Кондрат, спиной чувствуя, как в немом вопросе уставились на него остальные.

– Это ещё не известно, заражено ли Севольное, – нахмурился Кузьма.

– Это точно известно.

– Кому? – Кузьма сощурил глаза.

– Мне, – развернулся и посмотрел в глаза кузнецу Кондрат. – Старуха, Ольга Марковна… она тоже…заражена.

– Так и знал, – прошипел Еши. – Все знали, что-то там не так. Когда ты вернулся, поняли. Все промолчали… а ты… почему ты не сказал?

– О чем сказать: как труп древней старухи пытался убить меня? Или о том, как я отрубил ей голову, а она поставила её на место? А может рассказать, что подпёр дом и поджёг его вместе с ней? О чем тебе в подробностях рассказать, Еши?

Бурят отступил, на побледневшем лице ярко выступили скулы.

– Всё так плохо?

Кондрат проглотил вставший в горле ком.

– Плохо. И если это распространится…

Лукишна вздохнула.

– Это сделал не харизмат.

Кондрат посмотрел на старуху. Поднял свой пистолет, сунул в кобуру, прошёл за оружием Номин, покрутил его в руках и, вернувшись, отдал журналистке. Вытащил из рук кузнеца топорик.

– Это я пока подержу у себя, – и только тогда развернулся к Лукишне.

– Значит, вы знаете, что происходит в Севольном?

Она кивнула.

– И то, что произошло в Дивном, тоже знаете? И зачем он убил людей в Яндыре?

– Отчасти, он не разговаривает. Не может.

– Что значит, не может? Он нем?

Старушка невесело усмехнулась.

– Идёмте, я расскажу всё что знаю. И может, вы, сможете помочь, и ему, и себе.