Летописи Ванильного некроманта. Том первый

Часть 1. Глава 12. Лазарет-на-семи-ветрах

Мать Некромантов сварила кофе. Запах напитка проникал в самое сердце — крепкий, бодрящий и даже сытный. Она сварила и налила две чашки вместо одной.

Она остановилась возле двери в первую гостевую комнату, где поселили Омегыча. Оттуда доносились шорохи, из-под двери поддувал сквозняк. Неужели исчез?!

В руках был поднос, так что Мать открыла дверь ногой. И увижеда, что Омегыч, едва пришедший в себя, слабый и бледный, стоял посреди комнаты в одних подштанниках и делал зарядку. На худом теле виднелись следы ран, ещё не заживших полностью — багровые, страшные рубцы. Стало по крайней мере понятно, почему он появился в доме скособоченным и хромым: его, видимо, преследовали и пытались убить не один раз.

Мать смотрела на Омегыча со спины и всего секунду, потому что, едва услышав, что дверь открывается, он нырнул в кровать и укрылся одеялом, краснея, словно мальчишка.

— Доктор Конрад велел тебе лежать, — сказала Мать и поставила поднос на стол. — Сядь-ка. Ты ведь уже знаешь, что твой убийца находится в соседней комнате?

Омегыч протянул руку, стянул со спинки кровати рубашку, и неуклюже надел её. Лишь затем он поудобнее уселся на кровати, взяв чашку обеими руками, и стал жадно пить, вздрагивая от слишком горячего кофе. На Мать он почти не смотрел, старательно обводя её взглядом.

— Не знал, — сказал он, наконец. — Мне… уйти? Я чувствую, что камень снова набрал силу, но пока ещё могу сдержать его, чтобы остаться. Но я могу…

— Нет. Убийца слаб и болен. Кроме того, он поклялся не трогать никого в этом доме. Я ему не доверяю, но у меня есть одна мысль.

Омегыч допивает кофе одним большим глотком и кивнул.

— Это хорошо. Я не хочу уходить. Совсем. Но не знаю, сколько продержу камень. Но надеюсь, со временем это как-то исправится…

— Оставайся. Мне нужно твоё имя, потому что я хочу сделать следующий ход первой. Для этого я должна тебя усыновить.

Омегыч кашлянул.

— Усыновить? Ты же не хотела, — сказал он растерянно.

— Потому что это не по нашим правилам. Обычно моими приёмными детьми становятся не так. Но у меня нет другого пути, и у тебя тоже. Боюсь, либо он тебя убьёт, либо ты его. Мне не надо ни того, ни другого. Так имя твоё?..

— Альфред, — ответил Омегыч.

Он вновь отвёл глаза от Матери, но она успела заметить в них необычный блеск — словно два красноватых огонька на самом дне. Вид у Омегыча был какой-то несчастный. Но ведь не до вида сейчас. Нельзя, чтобы здесь кто-то умер.

— С сегодняшнего дня ты мой сын. И ты — мой младший сын.

Она вложила в его руку две игральные кости, потёртые, желтоватые, с чёрными точками. От прикосновения Омегыч слегка вздрогнул, а кости взял так, словно обречён выбрать между жизнью и смертью. Он посмотрел на Мать, словно спрашивая, насколько это необходимо. И на этот раз не отвёл взгляда, не спрятал своего огня.

— Я знаю, что тебя удерживает, — сказала Мать Некромантов и сделала едва заметную паузу. — Но подумай о другом. Ты хотел семью, она у тебя теперь есть. Брось кости, и мы узнаем, сколько тебе будет сегодня лет.

…Убийца сам сказал, что не трогает женщин и детей. Так что у неё есть надёжный способ защитить Омегыча.

И вот он сидит, темноволосый, незагорелый мальчишка, и на одеяле кости лежат рядышком, три точки и четыре. Рубашка сильно велика ему, и виден старый рубец на плече, особенно грубый и жуткий на худеньком детском теле. Мальчик растерян и едва не плачет. Зато Мать очень довольна.

— Что приготовить на завтрак, сынок? — спрашивает она.

— Можешь отставить костыли в сторону и сделать пару шагов. Но не спеши.

Доктор Конрад внимательно посмотрел, как Теренций неуверенно ходит по комнате, опираясь то на спинку кровати, то на стол. Без костылей у него получалось плохо, но юноша старательно улыбался.

— Нигде не больно?

— Неа, — беспечно сказал Ванильный Некромант.

— Он хочет ещё попробовать полетать, — ябедничает с окна череп Гоша. — Потому что он балда!

— Нет, потому что наш спор ещё не окончен…

— Ваши споры, молодые люди, меня никоим образом не касаются, — строго произнёс доктор Конрад. — Но если вы, уважаемый Теренций, едва начав ходить, приметесь прыгать с крыши в надежде полететь — я вас больше лечить не собираюсь. Будете в другой раз вместо недели-другой лежать месяц, а то и больше! Люди не должны летать.

— А вот Бессвет…

— Бессвет не человек, — безжалостно сказал доктор. — У него лёгкие пористые кости, у него перья на спине и голове, у него, в конце концов, крылья. А вы, молодой человек — человек. И ведите себя по-человечески, а не по-свински. Подумайте о ваших родителях, которым рано или поздно придётся собирать вас по косточкам. Получится ли у них после этого полноценный сын — ещё неизвестно! Вы слышите? Не ведите себя по-свински!

— Свиньи не летают, — буркнул Теренций, обиженный тоном врачевателя.

— Я говорю для вашей же пользы. Раз родители не смогли вам объяснить элементарную, банальную, тривиальную истину — это сделаю я. Люди не созданы, чтобы летать.

И, подумав, Конрад добавил:

— К тому же некроманты не могут владеть такими заклятиями, как левитация, трансформация и целительство. Не дано!

И уходит.

— А вот мама умеет исцелять, — ворчал Теренций, всё ещё споря. — Правда, она не очень сильный целитель… но умеет!

— Ты будто не слышал его! — так и взвился на подоконнике Гоша. Он аж подпрыгивает от негодования. И едва не падает с окна. — Я выиграл! Выиграл! Выиграл!

— Ещё нет! — закричал Ванильный Некромант и нервно прошёлся по комнате на костылях. — Дай мне ещё неделю!

— С какой это стати?

— Да с такой, что я болел и не мог продолжить опыты по левитации, значит, эта неделя не считается! — заспорил Теренций. — Значит, у меня ещё есть время! И я полечу… полечу в конце этой недели, не позже. Даже если ты наябедничаешь матери и отцу! Даже если меня привяжут! Клянусь всеми костями мира, я ПОЛЕЧУ!

— Ты сейчас похож на мальчишку. Глупого упрямого мальчишку, — послышался голос от окна.

Оно распахнулось словно само собой. Подхватив на руки падающий с подоконника череп, Бессвет влетел в комнату. Здесь было так мало места для распахнутых крыльев, что со стола свалился кувшин с водой, а рядом чуть не рухнул сам Ванильный.

— Тебе же ещё нельзя! — сказал он восхищённо.

Он в восторге от крыльев, от полёта Бессвета и от его бунтарства. Вот как надо!

— Честно сказать, я всю дорогу от Пещеры шёл пешком, — признался Бессвет. — Хорошо, что нынче пасмурно. Взлетел я только снизу и до твоего окна, это не считается.

— И… как оно? — жадно спросил Теренций.

Череп Гоша на руках оперённого что-то пробубнил, но на него не обратили внимания.

— Здорово, — вздохнул Бессвет. — Так я насчёт одного глупого спора…

Он поставил на стол сумку, в которой звякнули склянки.

— Здесь всё, что надо. Но! Зелье составляешь вместе со мной или с Омегычем, он всё-таки опытнее тебя в создании составов. Летишь только когда я встану на крыло. Всё делаешь под присмотром. Понял?

— Почему ты помогаешь мне? — с восторгом спросил Теренций.

Ему сейчас как будто и не шестнадцать лет, он выглядит как ребёнок, которому вот-вот дадут в руки воплощённую мечту.

— Понял? — с нажимом произнёс Бессвет.

— Понял.

Оперённый схватил сумку и пошёл прочь: видимо, на сытный запах блинчиков из кухни.

Он не обернулся на очередное «почему» Ванильного Некроманта. И так ведь понятно, зачем и почему. Потому что Теренций — он упрямый, он всё равно будет пытаться. Уж лучше путь пытается с присмотром. На то и существуют старшие братья, чтобы присматривать.

Ранним утром в кухне возле расписания столпились сразу несколько человек, и их взволнованные голоса Мать услышала ещё от крыльца. Поставив кружку, из которой пил Дух Леса, на стол, Мать Некромантов подошла к чёрной доске, где в списке, сделанном мелом, первым значилось имя: «Альфред» и в скобках «Омегыч», пояснила:

— Так надо.

— Но почему? — спросил Упырёк, почёсывая бородёнку. Он её уж и холил, и лелеял, а всё равно росла кое-как. — Это не по правилам!

Хелли Рэй стояла молча, скрестив руки на груди. Но и по её молчанию делалось ясно: не одобряет.

Мать вздохнула:

— Я решила нарушить правило, потому что мне не хотелось другого исхода. Иногда от правил… устаёшь.

— Угу, понятно, — процедил сквозь зубы Бессвет. Сердился. Конечно, самого-то его приняли в семью совсем не так легко.

— Будем считать, что всё было по правилам, — упрямо сказала Мать. — В конце концов, он был уже на грани. Зато теперь он полностью под защитой.

И только Теренций с Бертиной были рады. Особенно Бертина, и особенно когда Омегыч вышел к обеду из своей комнаты. Барахло уже притащил ему одежду по размеру. В чёрных брюках и чёрной рубашке, подпоясанный серебристым ремнём и даже причёсанный, маленький Омегыч казался точной копией себя-взрослого, разве что лицо не прятал под капюшоном. А ещё он постоянно проводил рукой по собственному животу, как будто беспокоясь, что исчезающий камень вот-вот вырвется наружу. Бертина обожала малышей, хотя ей бы хотелось, чтобы Омегыч стал ещё младше.

Теренций же просто обрадовался. Он-то давно надеялся, что Мать забудет о всяких нудных правилах и просто усыновит его друга.

— Вот здорово, — сказал он, беря младшего брата за руку. — Теперь бы ещё вытащить этот твой камень…

В этот же день и Странник впервые спустился со второго этажа к обеду. На него смотрели недобро. Пожалуй, только цветочная фея заинтересовалась им, и то потому, что ужасно скучала по Теро-Теро. Который обещал вернуться только завтра, а всем известно, как это мучительно — ждать до завтра. Фея прохаживалась взад-вперёд перед тарелкой Странника и поглядывала на него. В конце концов она не выдержала и спросила:

— И за какие же такие деньги ты согласился укокошить нашего Омегыча?

За столом стихли все разговоры. Несколько пар глаз устремились к фее и Страннику.

Тот невозмутимо хлебал наваристый фасолевый суп и поглядывал на крошечную фею насмешливо, но незлобно.

— Хозяйка, — сказал он матери, когда молчание прискучило ему. — Мне кажется, не мешало бы тебе и со своих детей взять что-то вроде клятвы, что они не причинят никакого вреда мне. Потому что я, связанный обещанием, данным тебе, не смогу отбиваться от них.

Дети молчали. Омегыч, маленький и серьёзный, встал из-за стола и подошёл к убийце.

— Ты узнаёшь меня? — спросил тихо.

— Конечно. Хоть у меня и нет тающего ключа, я без ошибки могу указать на того, кто проглотил исчезающий камень, потому что я помню глаза всех своих жертв.

— И много у тебя их было? — звенящим в тишине голосом спросила фея.

— Ты ведь Наперстянка, да? — спросил Странник. — У тебя бледно-жёлтые волосы и зелёные глаза с золотыми крапинками. Ты похожа на цветок наперстянки. Я однажды взял заказ на фея по имени Ирис, который слишком много знал… и очень жалел потом, что связался с таким заказом. Убивать фея — всё равно, что ребёнка! Но Свободные беспощадны не только к объектам, к исполнителям тоже. Каждый заказ продлевает жизнь моей больной сестры.

— Нет у тебя никакой сестры! — топнула ногой фея. — Убийцы не могут быть хорошими!

— Омегыч мой пятый объект, и самый сложный. А дни моей сестры тают. Если я не принесу камень…

— Ндай, да возьми, — Анда положила на стол шкатулку с вторым камнем. — Только не открывай возле Омегыча.

Теренций спохватился и оттащил младшего брата за шиворот подальше от убийцы.

Но тот и не думал открывать шкатулку — похоже, он и так знал, что там. Он очень бережно погладил блестящую металлическую оковку, коснулся крошечного замочка.

— А если бы я соврал? — спросил он леденящим голосом. — А если бы я украл камень и не вернул его Свободным? И вместо меня они прислали бы другого человека… быть может, знакомого вам, из тех, с кого вы не стали бы брать клятв, а посадили бы его рядом с собой за стол? И если бы это был такой человек, который поднимет руку и на дитя, и на женщину? Что тогда?

Фея взмыла в воздух и повисла прямо перед носом Странника, пытаясь разглядеть его глаза.

— Дурак, — сказала она. — Да Теро-Теро тебя просто на хлеб намажет и свиньям скормит за такое.

— Ты не врёшь, — сказала Мать Некромантов. — Не знаю, что там насчёт сестры, но камень ты отдашь прямо сегодня. Я вижу, что ты ещё можешь исправиться, поэтому потом приходи сюда снова. Тебе и твоей сестре, если она существует, здесь не будут рады, но вам найдётся место.

— Но она умрёт, — напомнил ей Странник.

— Ничего-ничего, это не имеет значения, — как-то очень мягко сказала Мать. — Тут не умирают.

— Ты ведь не пытался летать без присмотра, пока меня тут не было? — спросил Теро-Теро Ливендод.

— Нет, что ты!

Со стороны вряд ли кому-то покажется, что у этих двоих есть что-то общее. Лич — скелет в чёрном доспехе, весь такой пафосный, на груди ожерелье из самоцветов, руки в перчатках, унизанных перстнями. На голове шлем, украшенный султаном из длинных белых человеческих волос. Не надо думать, что Теро-Теро такой уж франт. Всё, что на него надето, служит для него поддержкой и имеет свои функции.

А оперённый одет лишь в штаны грязно-зелёного цвета да рубашку застёжкой назад, сшитую Матерью. У него чистое, светлое лицо, обрамлённое чёрным и сероватым пухом и большие жёлтые глаза, как у совы. На руках и спине у Бессвета чёрные перья. И два больших крыла за плечами. Эти-то крылья сейчас и оглядывает Теро-Теро. У него глаза из голубых топазов и магии, и сверкают они на солнце так ярко, что Бессвет щурится. Ему не нравится мягкое солнце сентября, но что делать? Теро-Теро, как всегда, прибыл ненадолго, а вечером у Теренция на него какие-то планы.

Мать Некромантов сидела тут же, на скамеечке у дома, и смотрела, как Теро готовит Бессвета к первому полёту.

— Ты же говорил, что мне самой придётся заняться его воспитанием и становлением на крыло. Что заставляет тебя возиться с Бессветом? — спросила она, улыбаясь.

— Мне просто стало любопытно, получилось у меня или нет.

— Получится, — сказал Бессвет, стараясь не вкладывать эмоций в свой тон.

Вот что роднит этих неродных братьев — так это безразличие в их голосах. Если не знать этих двоих, то можно подумать, что они и эмоций не испытывают!

Маленькая цветочная фея сидела на крупном белом гладиолусе. Она жадно следила за личем, находя в его скупых движениях особую прелесть, а в сухих интонациях слыша заботу и тепло.

Жаль, что не на неё направленные! Она обняла коленки худенькими ручками и вздохнула. Её рыцарь был прекрасен, но она сама… такая крошечная! Как это было печально…

Бессвет оттолкнулся от земли ногами и распахнул крылья, подняв лёгкий ветер. Сорвалось с его крыла одно чёрное перо, взлетело вверх, и тут же с крыши дома слетел крупный ворон, описав круг рядом с оперённым. Бессвет взлетел невысоко, подлетел к яблоне, сорвал поздний золотистый плод, прозрачный с одного бока, и надкусил. Его лицо в этот миг было торжественно и серьёзно, он словно смотрел внутрь себя.

Он протянул руку, и ворон сел на неё. Бессвет приземлился с ним на руках, погладил отливающие зеленью и синевой перья, так похожие на его собственные, и отпустил в небо. В его ладони недолгое время ещё словно продолжало биться птичье сердце.

Ворон улетел недалеко — в сад, к старой толстой липе, за которой притаилась, закрыв глаза, Анда. Её сердце колотилось ничуть не медленнее, чем у птицы, которая села на её плечо. Сознание Анды вернулось от птицы к ней, и кровь прилила к её лицу, когда она получила прикосновения Бессвета.

Из окна за полётом следил и Теренций, едва не крича от восторга. Как же хочется летать…

— И я полечу, — шепнул он.

Череп Гоша ядовито хмыкнул.

— Ты проиграешь!

В дом тихо вошёл вечер в чернильно-фиолетовых тапочках на босу ногу. На нём была байковая ночная рубашка до пят, а поверх — стёганый халат, потому что ночи уже стали холодны.

Мать Некромантов сидела на крыше дома, там, где раньше непременно устраивался Теренций. Она завернулась в плед и держала в руках огромную кружку горячего чая. Она уже давно не сидела просто так, спокойно, глядя на звёзды и мечтая о чём-то очень хорошем. Но сейчас ей не хотелось даже мечтать — только пить чай со звёздами и любоваться осенней ночью, только и всего. Она прекрасно понимает Теренция и Бессвета в их желании взлететь туда, где серебро сталкивается с бескрайней чернотой, где звёзды расталкивают тьму в стороны, где серая неясыть бесшумно машет крыльями.

Матери Некромантов стало тепло под пледом, её руки грела толстая большая глиняная кружка. Она подумала: хорошо бы, чтобы все поскорее выздоровели.

Но чай кончился, и на дне кружки осталось отражение лишь нескольких осколков серебра. Становилось всё прохладнее. В саду дети выставили в ряд большие столы, накрыли их — должно было начаться соревнование обжор. Мать подхватила плед и пошла спускаться: ей было интересно проследить за тем, как Теро обыграет прожорливого чайного гнома.

…А вечер остался в кресле-качалке на веранде, потому что в тапочках бродить по тропам заросшего сада, похожего на лес, ему неудобно.

— Ну что, готов? — спросил Ванильный Некромант у Теро-Теро.

Тот подпрыгнул, издав металлический лязг. Выглядел лич внушительно: в полном доспехе, закутанный в плащ. Теренций осмотрел старшего брата с головы до ног и добавил в грозный облик ещё одну деталь: иллюзию человеческого лица.

— Отлично, — захлопала в ладоши Бертина. — А то негодник сегодня опять воровал плюшки на кухне.

— Ты оставила ему приглашение? — спросил Ванильный строго.

— Ага. Пригласила на поединок. Проигравший всю осень и зиму моет чашки!

— Хорошо. Теперь понимаешь, зачем мы в прошлый раз устроили Кимми пирушку?

— Неа, — ответила Бертина.

— Мы изучили его возможности, — ответил за брата Теро-Теро Ливендод. — Выяснили, сколько в него влезает и есть ли пределы его обжорству.

— Точно! — подтвердил Теренций. — И теперь мы выдвинем против него нашего лучшего бойца!

— Теро, как ты согласился на это? — удивлённо спросила Бертина.

Теро-Теро жалел о том, что сделался личем, потому что лишился возможности есть. Он страдал по вкусной пище, по деликатесам и даже по самой простой еде вроде варёной картошечки с салом.

— Сам не знаю. Наверное, проклятие эльфа действует, — отговорился Теро-Теро и показал пальцем на книгу «Светлые проклятия и как бороться с их последствиями». Книга была покрыта изрядным слоем пыли, на которой отпечатались следы крошечных фейских ножек.

— А оно не помешает тебе обмануть несчастного гнома? — спросила Бертина.

— Не помешает. Потому что он вредитель, а вредителей ждёт справедливое возмездие!

Самый большой стол так и ломился от всевозможных сладостей, но накрыт был всего лишь на двоих. Желающие перекусить могли набрать себе вафель, кексов и печенья на другом, куда более скромном столике. Теро-Теро и Киммельбобель церемонно пожали друг другу руки и уселись один напротив другого. Перед каждым стояла большая кружка чаю.

— Тур первый, — объявил Теренций, восседающий на высоком стуле. — Подать торты! Едим на время!

Два больших шоколадных торта исчезли так быстро, словно их проглотили. Это была ничья.

…На шестом туре Киммельбобель принялся отдуваться и уже подумывал отодвинуть от себя тарелку с вафельными трубочками, наполненными кремом, как вдруг у него открылось второе дыхание. Теро-Теро невозмутимо глотал одну трубочку за другой, и что-то внутри него то ли покряхтывало, то ли поварчивало.

На седьмом туре Ливендод начал подавать Теренцию тайные знаки. Ванильный делал большие глаза и пожимал плечами, потому что не понимал, в чём дело. Киммельбобель облизнул пальцы и протянул руку личу.

— Предлагаю ничью, — сипло сказал он.

Они снова съели поровну. На тарелке каждого лежало по два надкусанных кекса с шоколадной крошкой. Теро-Теро, скрипя зубами, затолкал в рот ещё один кекс. Гном, отдуваясь, сделал пару глотков чаю и икнул.

Присутствующие разразились радостными криками, думая, что он победил, но Киммельбобель, кряхтя и краснея, повторил подвиг Ливендода.

— Больше ни крошки, — простонал чайный гном.

И тогда Теро-Теро пальцем смахнул с пирожного на другой тарелке кремовую розу и сунул её в рот.

Победу уже почти присудили личу, но… едва он встал, как огромный чан, который Теренций засунул брату в доспехи, треснул. Куски пирожных, целые печенья и кексы, ломти пирогов и тортов так и хлынули из него.

Чайный гном выпучил глаза. Он тяжело дышал и вытирал пот.

— Нечестно! — прокряхтел он. — Нечестно!

И, схватив в обе руки по целому пирогу, медленно пошёл в сад. По дороге Киммельбобель не переставал ворчать. Уже почти покинув двор, он обернулся и сказал:

— Победа присуждается сильнейшему и прожорливейшему Киммельбобелю!

И все, как ни странно, были с ним согласны.

Запах кофе в доме — неотъемлемая часть утра. Мать Некромантов привыкла, что первую чашку можно выпить в тишине и одиночестве. Как ни странно, одиночества иногда может не хватать!

Но этим утром она неожиданно столкнулась на кухне с Омегычем. Он, судя по всему, снова выкинул на костях семёрку, потому что ничуточки не изменился со вчерашнего дня. Мать вошла тихо, почти беззвучно, и увидела, как он, подставив к плите маленькую ножную скамеечку, варит кофе. На столе стояла её любимая чашка, а рядом лежала фиолетовая астра. Встав возле полки с чашками и мисками всех цветов и мастей, Мать Некромантов некоторое время наблюдала за новым приёмышем, но он быстро заметил её и начал медленно испаряться в воздухе.

— Кофе убегает! — сказала она негромко.

И чудо свершилось — Омегыч воплотился обратно, снял турку с плиты и поставил на деревянную столешницу. Мать Некромантов поблагодарила и взяла чашку, как любила — обеими руками, чтобы ладони как следует почувствовали тепло.

— Садись, не убегай, — сказала она, видя, что Омегыч потихоньку направился к выходу. — Ты не мешаешь.

Её и саму это удивило, но Омегыч действительно не мешал. Он, видно, в детстве был не такой, как другие дети — не шумный, не болтливый и умеющий проявлять заботу. Не то чтобы другие дети-некроманты вели себя плохо или не заботились о Матери, всякое бывало, но всё-таки Омегыч сильно от них отличался. Интересно, что с ним было в настоящем детстве, как он рос, кто о нём пёкся? Но она не стала расспрашивать мальчика, боясь, что ему трудно станет сдерживать исчезающий камень, и он пропадёт.

Омегыч сварил ещё порцию кофе и сел на краешек скамейки рядом с Матерью Некромантов. Так они молча, в тишине и спокойствии, выпили кофе, глядя, как за окном накрапывает дождик, пятная стекло крошечными чёрточками и точками, и как качаются яблони, клёны и рябины, и как наступает очередной день. Немного пасмурный, немного грустный, но новый и оттого уже добрый.

Дом просыпался медленно, лениво, и Мать почувствовала, что сегодня произойдёт много нового, не совсем привычного. Наверно оттого, что утро нынче выдалось тоже не совсем обычное.

Задумавшись, она даже не заметила, что чашки помыты, фиолетовая астра стоит в высоком стакане с водой, а Омегыча уже нет в кухне.