Летописи Ванильного некроманта. Том первый

Часть 2. Глава 38. Сладкий плен

Омегыч нашёл Ют в библиотечном зале, сидящей в кресле с потёртой бархатной обивкой. Её ноги, покоившиеся на маленькой скамеечке, были чисты и безупречны, как и полагается ногам богини. Отороченное белоснежным мехом златотканное покрывало укутывало Безмолвную от коленей и до подбородка.

— Давай обойдёмся без церемоний, — сказал Омегыч. — Мне кажется, тебе от меня что-то нужно. Иначе ты бы не подсовывала мне всё… всё это.

И он положил на резной стол толстую книгу, послушно открывшуюся там, где была картинка с маяком и драконом.

— Вижу, ты настроился на разговор начистоту, — ответила ему Ют. — Это хорошо. Не люблю, когда много слов.

— Так что? Мне нужны ответы, Ют, — Омегыч сам не понимал, отчего волнуется. — Пожалуйста, помоги мне.

— Сядь рядом, Альфред, — сказала богиня, — и я скажу тебе. Я помню час, когда мы, боги, пробудились от долгого забытья. Когда ты отказался поклясться нашими именами и выбрал клятву на имени той, кого зовёшь своей матерью. Хоть она тебе и не мать.

Омегыч молчал. Молчание давалось ему тем труднее, чем дольше затягивалась пауза, во время которой его взгляд притягивался к маленьким, изящным ступням Ют Безмолвной.

— Когда души Фарфани и Охнафа полетели посмотреть, что там за Мать такая, я осталась подглядывать за тобой. У духов особые возможности, особый взор — и я разглядела то, что живым незримо. У твоей души клыки, когти и крылья, и она так и рвётся наружу. Когда ты стал сюда приходить за книгами, я тоже наблюдала. Несоответствие твоего духа и тела терзает тебя?

— Нет, — сказал Омегыч.

— Сядь поближе, Альфред, — богиня убрала ноги со скамеечки и сделала приглашающий жест.

Он не хотел садиться, но покорился, когда взглянул в золотисто-карие глаза Ют. Тягучий мёд в них был, и Омегыч вспомнил, как она обняла его со спины, как прижалась к нему сзади всем телом…

И сел на маленькую скамейку, оказавшись близко-близко к богине. Слишком близко, на его взгляд. Достаточно близко, чтобы понять, что в земном теле она притягательней очень многих женщин.

Многих — но не всех.

— Скажи мне, богиня, что со мной произошло. Как и когда ты сделала… то, что сделала? Ты инициировала во мне зверя?!

— Мне не пришлось ничего делать, мой дорогой Альфред. Всё произошло само — стоило тебе пожелать, чтобы так было, как твоя кровь потомка дракона закипела в тебе. Увы, но твоя клятва именем Матери обернулась для неё и для тебя маленькой ловушкой. Она связала ваши сердца, и я предлагаю тебе распутать этот узел.

— При чём тут моя клятва? — нахмурился Омегыч.

Ют улыбнулась снова.

— Глупый мальчик, — сказала она. — Ты просто не ведал, что творил.

У Омегыча закружилась голова — от золотистого блеска, от приятных запахов и тихого нежного голоса. Богиня очаровывала его, притягивала и манила.

— Всё завязано на крови? — спросил он, пытаясь сбросить с себя эти липкие чары.

— На крови. На твоей крови потомка дракона. Как я уже сказала — эта кровь связывает вас чересчур крепко. Но она тебе не мать, Альфред. Ты клялся ею, а потом отдал ей свой огонь, и он жжёт не только тебя. Вот только ей-то это зачем? Ты же понимаешь, что она не захочет рушить всю свою семью ради тебя одного?

"Для Безмолвной она слишком любит поговорить, — подумал между тем Омегыч. — Видно, прозвище ей было дано в шутку".

Ют Безмолвная склонилась к Омегычу, приблизила своё прекрасное лицо к его лицу и молвила еле слышно:

— И вот когда я увидела, как у нас получилось её воскресить… Когда я увидела, что твоя клятва всё ещё держится, непонятно зачем и как, а ты становишься драконом, я поняла: рано или поздно ты своего добьёшься. Драконы — они такие. И ты её погубишь, и себя заодно. Вот я тебя и предупредила дня три назад: идёшь не по тому пути. А теперь вернись, откуда начал, и будь моим возлюбленным.

Омегыч, однако, чуть отодвинулся и спросил:

— Ты ведь богиня? Так сделай меня свободным и от клятвы, и от этой проклятой крови. Всё равно камень в моей груди не даст мне обратиться, и я сгорю.

Богиня взяла Омегыча за руку, и пальцы у неё оказались тёплыми и нежными.

— О, ты немало хочешь. Но хорошо, что у тебя есть цель. Я могу сделать так, чтобы твоя кровь не сжигала тебя, но ты лишишься своей магии… я могу вложить тебе в грудь другое сердце, а могу просто из раза в раз наполнять тебя силой, которой хватит на то, чтобы тебе не сгореть. Но ты не будешь свободным, пока я не захочу освободить тебя, мой дракон. Потому что у меня на тебя свои планы.

С этими словами Ют вытащила из покрывала, державшегося на её голове, золотую булавку, и приколола её к рубашке Омегыча. Золотистые волосы богини рассыпались и закрыли огнемагу лицо, и он поклялся сам себе, что сейчас же уйдёт.

Уйдёт, как только в голове прояснится, в глазах перестанет рябить от золотого сияния, а руки его оторвутся от прекрасных плеч Ют Безмолвной. Уйдёт, когда сумеет отделиться от её нежного тела, трепещущего и ищущего наслаждений. Уйдёт, когда закончится ночь.

Нельзя не признать… это было божественно. На полу, среди сброшенных мехов и покрывал, книг и свитков, с женщиной прекрасной, как вечерняя заря, в золотом ореоле её нежного сияния… Да, это было прекрасно, но мучительно — потому что воля одурманенного богиней Омегыча всё ещё противилась ласковому соблазну. Но его измученное тело попало в плен и сдалось на милость ошеломительным ласкам, которым, казалось, не будет конца. Ему так не хватало любви, он так тянулся к теплу, что никак не мог насытиться им. И лишь одно цепляло острым крючком: золото, плавкое золото под его руками, не медь.

…Крадучись, будто вор, Омегыч собрал с пола в библиотеке свою одежду и выбрался в холодный, пустой храмовый зал. Здесь не слышалось дыхания богов, не горели свечи, и лишь молчаливые статуи жрецов угрюмо выстроились вдоль стен. Это выглядело жутковато, и Омегыч внезапно понял, что сочувствует им. Особенно младшим, которые не повинны в обмане паствы — скорее всего, верховные жрецы скрывали тайну о Вечно Недовольных богах, некогда лишённых ими возможности жить.

К тому же Омегыч уже успел призадуматься, так ли уж неправы были жрецы пятьсот с лишним лет назад, когда избавились от своих богов.

Он встал возле тёплой купели, от которой шёл пар. Он ощущал в себе ту самую силу, которой обещала его оделить Ют Безмолвная, и эта сила так и распирает изнутри. Омегычу было стыдно и тоскливо — аж сводило челюсти. Но ещё ему было любопытно, а будет ли теперь преградой, чтобы обернуться драконом, его окаменевшее сердце. Этой ночью ему показалось, что камень расплавился — так горячо было его телу и сердцу в объятиях богини. Омегыч прижал руку к груди и прислушался — редкий стук, непохожий на стук настоящего сердца, заставил его поморщиться. Камень, это был всё ещё тот же самый проклятый камень.

Не одеваясь, Омегыч осторожно выдохнул изо рта струйку огня, и не почувствовал боли. Опалённая огненным дыханием кожа не покрылась ожогами. Тогда он зажмурился и представил, как покрывается бронёй из чешуи, как увеличиваются и раздвигаются его кости… как он становится драконом.

Но ничего не произошло, только начало саднить спину. Внезапно эта боль стала настолько сильной, что Омегыч упал на четвереньки. Он изогнулся, коснулся спины и обнаружил, что у него выросли крылья и хвост. Небольшие — наверное, размах этих крыльев уступал Бессветовым. Омегыч увидел в отражении купели хвост, и это напугало и насмешило его одновременно. Он не рассмеялся только потому, что боялся разбудить Ют. Да, боялся! «Я никогда не избавлюсь от собственной трусости, — укорил себя маг. — Этак всю жизнь придётся бежать от чего-то или кого-то».

Он не представлял, как сделать так, чтобы крылья и хвост исчезли, но ему захотелось одеться и уйти отсюда как можно дальше. В конце концов новая волна боли охватила всё тело Омегыча, и на несколько секунд тёмный огонь затмил его разум. Затем он пришёл в себя на ледяном полу — ни хвоста, ни крыльев больше не было, — поспешно натянул штаны и рубашку, обулсяи поспешил к выходу.

Но в тот момент, когда он уже спускался по длинной лестнице и увидел внизу каменное изваяние Кривой Беллы, что-то дёрнуло его, подсекло, как рыбку на леске, и с силой потянуло назад.