Летописи Ванильного некроманта. Том первый

Часть 1. Глава 21. Осенние дела

Мать Некромантов сидела у окна. В саду уже почти все листья облетели, и сквозь ветви видно было старую липу. Омегыч повесил на её ветку качели. Маленький Странник учился на них раскачиваться без посторонней помощи.

Он мало что помнит, этот мальчишка. Но потерявшие память дети не впервые оказываются на попечении Матери. Этот странный. Он не умеет шнуровать ботинки, качаться на качелях, правильно пользоваться вилкой. Не рисует, не пишет, не поёт. Зато виртуозно врёт, причём совершенно бесполезно, не преследуя никакой выгоды. Вчера он зачем-то долго рассказывал, как Бертина расчёсывала шёрстку маленькой грифонихе Грей. Когда Бертина сказала, что этого не делала, разозлился и ни с кем не разговаривал до самого вечера. А потом Грей стащила у Бертины цветные карандаши и раскидала по всему дому. Спросили мальчишку, не он ли научил этому грифончика — снова стал врать.

Он боится мыться в ванне, не любит, когда вода течёт на голову и в особенности на лицо. Боится огня, близко не подходит ни к очагу, ни к кострам, а на Омегыча, владеющего магией огня, смотрит как на божество. Стоит лишь хотя бы случайно поднять рядом с Нотом руку — мальчишка вжимает голову в плечи, а иногда и закрывается руками. Давит мух, оставляя на стёклах омерзительные чёрные метки с жёлтыми пятнышками мушиных внутренностей. Зачем-то ворует куски хлеба или сухари и прячет их в своей комнате — не ест, просто рассовывает по углам.

— Кто-то очень плохо обращался с мальчиком всю его жизнь, — говорит Мать сама себе, глядя, как Нот катается на качелях и слыша его смех.

Нервный, неуверенный — словно только и ждёт, что на него прикрикнут.

Кто-то очень плохо воспитывал маленького Странника.

И ещё у него была сестра или подружка. Мать думает, что скорее подружка. Он не обижает девочек напрямую: ту же Бертину он и пальцем не тронул, хоть и обиделся, когда уличила его во лжи. В такой же ситуации он здорово пнул Винни по ноге, а Упырька кусанул за палец. Взрослый Странник говорил, что не берёт заказы на женщин и детей, но ей он угрожал сознательно. Стало быть, от какой-то взрослой женщины в его окружении исходило зло, но не от девочки.

Мать накинула на плечи тёплое пончо и пошла к качелям. Когда она приблизилась, маленький Странник перестал смеяться, только уставился огромными голубыми глазами, серьёзно и по-взрослому. От этого взгляда ей сделалось не по себе. Нот подхватил Грей под пухлый животик и удрал в сад.

— Никак не могу привыкнуть к нему, — сказала Мать Некромантов Омегычу.

Тот пожал плечами, глядя мальчишке вслед.

— Это необязательно. Главное, чтобы он привык. Привык, что он в безопасности, что ему не надо врать, чтобы спасти себе жизнь, и драться насмерть тоже не надо. И запасы делать, потому что голода не будет. Он вырастет вполне сносным человеком, мне кажется.

— Думаешь? Многим приходится страдать, но ведь не все становятся отпетыми негодяями. А этот…

— Он точно такой же как я, — ответил Омегыч. — Он почти полная моя копия. Безответственный, не ценящий чужую жизнь, порой трусливый. Упрямый, где не надо. Недобрый.

— В отношении тебя я согласна только с «упрямым», — Мать грустно улыбнулась. — Верь в него. Только это и остаётся.

— Ты его полюбишь, — сказал Омегыч уверенно.

— Не думаю.

К ногам Матери прижалась вернувшаяся Грей. Она чуть больше взрослой кошки, и у неё на голове пёрышки, похожие на уши. Из-за кустов с воинственным кличем на Омегыча выпрыгнул Нот. Вдвоём с Грей они взяли Омегыча в плен, а Мать предпочла отступить.

Ей порой казалось, что Нот врастёт в семью, станет таким же, как другие дети, но потом это чувство проходило. «Не думала, что моё решение дастся мне так тяжело, — размышляла она. — Что это будет настолько непросто!»

— Мать, где мои тёплые ботинки? — спросил Первый Некромант из прихожей.

— Внизу под вешалкой, третьи от входа, — не задумываясь отвечает Мать Некромантов, не переставая вязать квадратики для большого тёплого пледа. Жёлтые, серые, красные, рыжие квадратики…

— А шарф?

— На вешалке возле твоей рабочей куртки.

— А! Про куртку я тоже хотел спросить, спасибо! А ты не видела, где ящик с инструментами? Всё утро ищу.

— Ты вчера его отнёс в домик Теренция.

— А где…

— В саду. Зачем она тебе?

— Кто?

— Лопата. Ты же идёшь помогать чинить этому олуху печь?

— Нууу… да. В общем. Но можно же заодно и дёрн уложить у стен!

— В общем, она в саду, в сараюшке.

— Всё, я пошёл! До ужина не вернусь.

— Не забудь взять сумку с едой, — спокойно отвечает Мать Некромантов.

— А где она?

— Стоит возле твоих ног, мой хороший.

Славное утро, доброе утро. Мать взяла связанные квадратики и стала соединять их в первый ряд будущего пледа.

— Доброго утречка, — Первый Некромант сгрузил на крыльцо очередную охапку чрезвычайно необходимого инвентаря…

Ох нет! Чрезвычайно Необходимого Инвентаря На Все Случаи Жизни!

— А грабли-то зачем? — спросил Теренций, опасливо отступая от этой кучи железа и дерева.

— На всякий случай, — ответил Первый.

Он, конечно, старался говорить невозмутимо. Но из него так и пёр энтузиазм.

— Но я же хотел сделать всё сам, — в очередной раз напомнил Ванильный Некромант.

— Я просто за тобой присмотрю, — в очередной раз пообещал его отец. — Ну и учти, в некоторых работах просто необходима лишняя пара рук! Вернее сказать, не лишняя, а дополнительная!

И он с радостным видом окинул фронт грядущих работ.

Теренций уже знал, что эти дополнительные руки целый день будут путаться под ногами и отнимать у него любую работу, за которую он только возьмётся.

— Папа, — сказал он как можно твёрже, — я взрослый. Я хочу довести дом до ума сам. Сам, понимаешь? Спасибо, что ты приходишь. Дополнительные руки, если что подержать или принести, есть у жив-курилок. Но я бы…

— Понял-понял.

Мимо промчался пёс Ватсон. Судя по тому, насколько быстро от него убегал какой-то шальной заяц, он снова хотел кого-нибудь одарить своими мокрыми пахучими поцелуями. Язык у Ватсона был всем на зависть большой и лизучий. А скорость не уступала заячьей.

Теренций и Первый Некромант проводили зверей задумчивыми взглядами, а потом отец сказал:

— Ну я пошёл.

Кажется, он обиделся.

Ванильный принялся за конопачение стен с чувством глубокой вины. Впрочем, когда солнце начало пригревать, а в воздухе появилась поздняя, сонная мошкара, он уже так увлёкся, что и забыл про утренний разговор.

Но когда он взялся за починку двери, обнаружил нехватку каких-нибудь дополнительных рук и поднял жив-курилку. Увы: высохшее тело мумии не было наполнено силой, а главное, ума у него не хватало, чтобы подчиняться сразу двум приказам. К примеру — приподними и держи. Или приподнимет, или подержит, одно из двух!

Но звать кого-нибудь на помощь Теренций не решился. Кто ему поможет? Упырёк в этом смысле бесполезен, Део, Ливендода и Тобиаса сейчас дома нет. Винни опять пропадает с удочкой на озере… А отца он обидел.

Горько сожалея, Теренций с кряхтением приподнял дверь, но длины руки, чтобы смазать петли, ему не хватало. Придётся, видно, совсем снимать всю створку с петель, а она тяжёлая. Получился ли потом навесить дверь самому? Ванильный крутился и так и сяк, пока в раздражении не пнул ступеньку. Ушибив пальцы на ноге, он сел на крыльцо и подпер щёки руками. Может, каким-нибудь заклинанием себе помочь? Неспортивно, конечно, но что делать?

И тут захрустели под ногами ветки и зашуршала старая трава.

— Я тебе тут перекусить принёс, — жизнерадостно сказал Первый Некромант, чёрной тенью сгущаясь возле крыльца.

Яркий день стал ещё ярче вокруг его чёрного плаща с капюшоном, скрывавшим лицо.

Он оглядел фронт работ и добавил:

— Вижу, тебе не помешают лишние руки. То есть не лишние…

— А дополнительные, — обрадовался Теренций.

Из леса выбежал заяц, за которым нёсся счастливый пёс Ватсон — пасть нараспашку, язык чуть не на плече. Хороший нынче день.

— А знаешь, — сказал однажды Нот черепу Гоше, — я не настоящий человек.

— А какой же? — Гоша от удивления забыл, что решил не разговаривать с маленьким Странником после того как тот стащил у Теренция склянку с драгоценной мазью от укусов нежити.

— Знаешь, как делают кукол? Ну, из фарфора или из ткани. Вот и меня сделали.

— У тебя вон ссадина кровит и на лбу синяк, — не поверил Гоша.

— Они сделали меня из разных частей, — маленький Странник вздохнул. — Они наверное тоже были некроманты, те мои, другие родители. Я их не помню. А потом отдали этим, приёмным. Но никого не обманешь. Меня сделали из мёртвых детей, и поэтому от меня все сторонятся. Даже пёс Теренция на меня рычит. И цветочная фея мне в какао плюнула, а что я ей сделал?!

— Глупости говоришь, — сказал Гоша и почувствовал, что ему немного не по себе.

Но он передал этот разговор Теренцию, а Теренций, как лучший друг, пересказал его Омегычу. А тот уже поведал о сомнениях Нота Уиндварда Матери Некромантов. Она удивилась, потому что никто никогда не говорил Ноту, что он приёмный. Откуда он это взял?

— Остаточная память, — сказал ей Первый Некромант. — Какие-то обрывочные воспоминания о не очень хороших родителях.

И Мать поёжилась. Мог ли маленький Странник помнить всякие страшные вещи вроде мёртвых детей?

Возможно, что и мог.

— А что делают с памятью в таких случаях? — спросила она.

— Не дают ей вырываться наружу, — ответил Первый. — Попробуй усилить заклинание, лишающее его воспоминаний.

— Этак он забудет и как пуговицы застёгивать, — проворчала Мать.

Поздним вечером, когда стемнело, она нашла Нота, полураздетого и босого, на перекрёстке, стоящим на большом жертвенном камне. Ночь выдалась звёздная, и мальчик смотрел в небо не отрываясь. Когда с неба сорвалась и чиркнула, словно спичка, крупная звезда, он вздрогнул и посмотрел на Мать. Его глаза казались полными звёздного света, и этого оказалось достаточно, чтобы в груди что-то заныло. «Я оттаиваю по отношению к нему, — подумалось Матери Некромантов. — Я не могу не впускать этого ребёнка в своё сердце слишком долго. Я соврала ему тогда, что не смогу полюбить, и соврала Омегычу о том же. Кто, кроме нас поможет Страннику стать человеком?»

— Ты так простудишься, — сказала Мать и укутала Нота в тёплую накидку.

Когда она подняла мальчика на руки, он положил голову на плечо Матери и сказал:

— Это ничего. Ненастоящие дети не простужаются.

И тогда она заплакала.

Анда взбиралась на утёс: всё выше и выше. Залезла на маленькую площадку, откуда хорошо просматривалась долина — и дом-на-семи-ветрах, и сад, похожий на лес, и озеро. Изгибы речки, повторяющие форму ущелья, густые леса, склон соседней горы, пещера Бессвета — всё было словно на ладони.

Издав пронзительный птичий клич, Анда подозвала к себе ястреба-теревятника, который уселся на её тонкую руку в толстой кожаной перчатке. Сверкнуло крошечное золотое кольцо на лапе. Анда дала ястребу кусочек кроличьего мяса, погладила ему шею под клювом и чуть подбросила птицу на руке. Ястреб неохотно снялся с места и сделал над долиной большой круг.

Это был сигнал. С выступа скалы на соседней горе сорвалась чёрная тень куда больше ястреба, распахнула огромные крылья, засвистела и заклекотала. Анда подождала ещё немного, чтобы тень приблизилась.

Затем встала на самый край утёса и, выбрав момент, сделала шаг в пропасть. Высоко — так высоко, что дух захватывает! Отсюда дом казался чуть больше спичечного коробка!

Бессвет подхватил её, прижал к пахнущей холодным воздухом груди, и вместе они летели… правда, тяжело и недолго. Над одной из скал оперённый вдруг взмыл ввысь и круто развернулся в небе, прежде чем приземлиться. Анда и дрожала, и смеялась.

Они долго стояли на скале и смотрели, как ветер колыхал лес, как блестящая рябь пробегала по глади озера, как бурлила мощная и холодная река, как облака меняли свою форму и как дымилась труба дома-на-семи-ветрах. Так и не сказав друг другу ни слова, они обняли друг друга напоследок и разлетелись в разные стороны: Анда бегом вниз по горной тропе, срываясь и оскальзываясь, а Бессвет свечой в небо.

Анда спустилась в долину, её щёки горели от холодного воздуха, а губы пересохли и потрескались. Ладони помнили, как мягок пух на груди Бессвета и в ушах всё звучали торжествующий клич ястреба-тетеревятника — и свист в ответ на птичий крик.

Бессвет помнил только тепло. Он был готов возвращаться к ней раз за разом, следуя сигналу, только за тем, чтобы ощутить ещё раз — тёплое прикосновение, тёплое дыхание на лице, тёплые руки на плечах.

Чем пахнет утро?

Свежестью осеннего сада, сбрызнутого росой, опавшими листьями, преющими на пожухлой траве, грибницей, терпкими яблоками в корзинах. Пахнет кофе из кухни, булочками с корицей к завтраку, далёкими кострами, на которых вчера вечером кто-то жёг листья.

Какое утро на ощупь? Как льняная наволочка, согретая щекой, как шершавый деревянный стол, на котором стоит глиняный кувшин с водой. Как шёрстка котёнка, забравшегося к тебе на колени, чтобы поприветствовать хозяина. Как слегка облупившаяся краска на подоконнике, на который ты облокачиваешься, чтобы выглянуть наружу. Как лепестки георгина на нём — цветочная фея не может принести тебе цветок целиком и оставляет несколько лепестков, напоминая о себе. Как упругость листка клёна, ещё зелёного, но с жёлтой каймой, как его твёрдые прожилки, как щепоть свежей земли, которую бездумно растираешь между пальцами, проверяя почву…

Какое утро на вкус? Кофе со сливками, тающий крем, которым облиты булочки с корицей, сладость, лёгкая горечь, терпкость и снова сладость… пресноватый сыр из Фёкки, сдобренный чёрным перцем, и маслянистый вкус оливок… Вкус лёгкого ветра на коже и губах, вкус позднего яблока с ветки, холодного, кисловатого. Вкус поцелуя девушки, пойманной на бегу к ручью, вкус ледяной воды из лесного ключа, вкус лиственничной хвои, неизвестно зачем отведанной при прогулке по лесу, сладкий вкус переспелой ежевики на цепляющемся за руку побеге…

Теро-Теро провёл ночь как обычно, в забытьи, заменившем ему сон, но под утро его одолели воспоминания. О том, что он когда-то имел и о том, как он был богат. Даже далёкий замок, которым он владел, и сокровища в сундуках, и бескрайние земли Туммарионе, в которых являлся властителем, не могли возместить утраченного. Он даже видел, разговаривал и слышал только благодаря магическим артефактам. И только чтобы не рассыпаться на отдельные косточки, носил Ливендод чёрные доспехи.

Он слышит, как шуршат за окном ветки и как тенькает синица, и как звенят на кухне посудой Мать Некромантов и его сёстры и братья. Слышит смех и голоса. Надо подниматься, выбираться из комнаты, делать вид, что он счастлив своим бессмертием.

А потом, пожалуй, отправляться в Туммарионе, чтобы искать в тамошних библиотеках рецепт, как всё вернуть: нормальную жизнь, человеческое тело, радость существования.

— Тебе грустно? — вдруг услышал Теро-Теро тонкий голосок с подоконника.

Из-под кучи увядающих георгиновых лепестков выбралась Наперстянка.

— Кыш, малявка, — буркнул лич.

Его скрипучий голос не передаёт эмоций и потому это прозвучало довольно неприятно. Но фея не обиделась.

— Если б ты знал, каково быть такой малявкой, — сказала она.

— Если бы ты знала, каково это — быть не вполне живым! — ответил ей Теро.

— Я не могу этого понять. Но могу посочувствовать, — Наперстянка тут же перелетела к нему на плечо.

И Теро-Теро почувствовал что-то вроде участливого тепла. Как если бы кто-то очень близкий разделил его страдания. Вот честное слово — мог бы улыбнуться, улыбнулся бы.

Внезапно в доме стало тихо и пусто. Из детей остались лишь Бертина, которая закрылась у себя в комнате, чтобы порисовать без помех, да маленький Странник. Мать Некромантов устроилась в кухне с чашкой чаю, глядя в запотевшее окно, за которым крупные холодные звёзды загорались одна за другой и становились всё ярче.

Даже Первый Некромант остался в домике Теренция. Даже Анда, известная домоседка, отправилась на перевал, где Бессвет нашёл огромную раненую птицу неизвестной породы. Они вдвоём устроили птице спасательную операцию и собирались ночевать в пещерах, взяв спальные мешки и еду. И остальные разбрелись кто куда…

Именно в это блаженное, тихое, спокойное вечернее время наверху вдруг что-то с грохотом рухнуло. Раздался отчаянный кошачий мяв, рычание, свист, клёкот и гневный детский возглас. Мать Некромантов не успела даже покинуть кухню, как туда ворвались неразлучные озорники-коты, серый по кличке Перец и рыжий без клички. Хвосты у них походили на посудные ёршики, а шерсть на спинках торчала как иглы ежей. Коты, фырча и плюясь, кинулись в убежище — под посудный шкаф. Следом с воинственным грифоньим кличем в кухню ворвалась Грей. А за нею — Нот, встрёпанный не хуже котов. По руке у него текла кровь. Мальчишка схватил Грей в охапку и упал на неё сверху, крича:

— Стой, не надо, они не виноваты, не надо!

Придавленная хозяином, Грей изо всех сил забарахталась, царапая его лапами.

— Это я неправ, Грей…

Мать Некромантов приподняла мальчишку за шиворот, и Грей вместе с ним. Она зашипела, забила лапами, и пришлось успокоить её чарами — совсем чуть-чуть, чтобы не слишком дурманить детёныша грифона.

— Не убивай её! — закричал Странник, кидаясь на Мать с кулаками, кажется, готовый драться за своего маленького питомца.

Мать лишь вздохнула.

— Она сейчас успокоится. И ты успокойся. Будешь чай?

— Не хочу я чай!

— Всё в порядке. Что случилось?

Она села, усадила на колени Нота и Грей, гладя их одинаково мягко и ласково. Они оба ерошились и фыркали, но скоро немного пришли в себя, только грифончик иногда посвистывала, глядя на шкаф, под которым сидели коты.

— Я ударил рыжего. И они меня поцарапали. А Грей на них накинулась. Я не могу ей объяснить, что сам виноват…

— В другой раз подумай о последствиях, прежде чем ударить кого-нибудь. Особенно того, кто слабее. А ещё подумай, не даст ли он сдачи, и вступится ли кто-нибудь за тебя, — тут Мать усмехнулась и слегка потянула мальчишку за вихры. — Идём со мной, надо смазать твои боевые раны. На кого же ты похож!

— На Омегыча! — быстро сказал Нот Уиндвард.

— Есть кое-что хорошее в том, что произошло, — сказала Мать Некромантов, смазывая царапины на маленьком Страннике йодом.

Тот шипел не хуже котов и иногда рычал сквозь стиснутые зубы.

— Что ж хорошего-то, — буркнул он взрослым тоном. Видно, слышал от кого-нибудь и слова, и интонацию.

— А то, мой маленький, что ты осознал, что сам виноват. И не побоялся признаться в этом. Хотя и боялся меня.

— Я боялся не за себя, — ответил Нот.

— Это тоже хорошо, — сказала Мать Некромантов.

Осенний вечер за окном был похож на крепкий чай в кружках Матери и маленького Странника. Даже запах этого вечера чуть-чуть напоминал аромат чая с корицей. Такой запах бывает только тогда, когда всё хорошо.