В порывах материнской любви и нежности Мать Некромантов называла Теренция — Бледный Олух. У него и в самом деле бледное лицо, по которому аккуратно расположились тёмные, сочные веснушки. У него каштановые волосы, небрежно свисающие на глаза, и спокойный нрав. Он всегда старался походить на невозмутимую Мать — правда, это не всегда получалось.
Он шёл по лесной тропинке от старого кладбища, где копошились подручные некроманта — жив-курилки, поднятые из могил. Им выдали задание: прополоть на могилках траву, подстричь разросшиеся кусты черёмухи и сирени, а потом закопаться обратно в землю. Он шёл — руки в карманы, неспешная походка — и вдруг запнулся о корень. Чья-то рука незамедлительно поддержала его под локоть. Вот только что здесь не было ни души (если не считать, конечно, самого Ванильного Некроманта), и вот стоит человек.
Так себе, конечно, стоит — пошатывается. Скособоченный такой. Словно изувеченный, причём давно. И на голове почему-то горит пламя. Пёс Ватсон, лучший друг Теренция, выскочил из кустов и залаял на незнакомца. Люди обычно пугались большой чёрной собаки, по крайней мере сначала, пока не понимали, что цель Ватсона — облаять, а потом облапить и как следует вылизать лицо и уши любому, кто попадётся.
Человек хлопнул себя по макушке, и пламя исчезло. Остались только волосы — длинные, чёрные, ничуть не сгоревшие. Пса он не испугался — потрепал по крупной голове, между ушами, и дал облизать руки.
— Привет, — сказал Теренций.
Его мать никогда никого не боялась. Поэтому он решил, что тоже никого и никогда бояться не будет. Тем более — если человек помог не упасть, подхватил — то он, наверное, не такой уж и опасный.
— Я есть Альфа и Омега, — сказал человек одними губами. — Я есть начало и конец, и нет у меня иной доли, чем родиться и умереть, не оставив следа после себя.
— Мда? — усомнился Теренций. — Я б так не сказал. У тебя такой вид, будто тебя надо как следует вылечить, дать отоспаться… а ещё, пожалуй, напоить, накормить и всё такое.
— Как в сказке? — слабо улыбнулся незнакомец.
У него было болезненное лицо, горящие, словно в лихорадке, глаза, и он на глазах сжимался, словно пытался защитить что-то внутри себя. Незримое и ценное.
— Как в сказке, — подтвердил Теренций. — Пошли, тут недалеко.
Домик на кладбище был когда-то сторожкой, где хранились лопаты и никто не жил. Но года три или четыре назад Ванильному Некроманту вздумалось поселиться тут. Удобно: вроде как и своё жильё, и в то же время близко от дома-на-семи-ветрах! С тех пор он понемногу оборудовал сторожку под жилище, хоть и не слишком удобное. Теперь там были печка, кровать и умывальник — а что ещё надо одинокому некроманту? Лопаты у него тоже имелись, но уже стояли строго в кладовке.
— Кого притащил? Опять поднял какого-нибудь рыцаря печального образа, что ли? — приветствовал Теренция лежащий на подоконнике череп.
— Нет, — сказал Ванильный Некромант. — Он, кажется, живой.
— Меня зовут… — незнакомец слегка замялся.
— Понятно, — сказал Теренций. — Скрываешься. Можно тебя звать Омегычем? Ты же Альфа и Омега и ещё чего-то там?
Человек слабо кивнул и сел на край кровати.
— У тебя говорящий череп, — сказал он.
— Ага. Я Гоша, — череп не шевелил челюстью и вообще, строго говоря, разговаривал мысленно. Просто мысли у него были на редкость громкие и к тому же трескучие. — Хочешь послушать мою историю?
— Позже расскажешь. Слушай, Омегыч. Я сейчас сбегаю домой, принесу тебе поесть. Постарайся тут ничего не сломать… и, если зайдёт сюда пара мертвецов — вот тебе лопата, гони их прочь, но не повреди сильно. Это мои подмастерья. Понимаешь?
— А ты некромант? — спросил незнакомец.
Слабость заставила его улечься на не слишком чистое бельё и согнуться в три погибели.
— Ну вроде того.
Ванильный с некоторым сомнением посмотрел на подопечного.
— Или давай, позову сюда доктора? Ты ранен?
— Нннет, — ответил Омегыч. — Не ранен и не отравлен. Даже не заклят. Устал. Как тебя зовут, добрый человек?
— Доброго человека зовут Теренций Августус Восьмой, и сегодня ему, олуху, шестнадцать лет, — сообщил череп Гоша. — Давай вали за подмогой, балда! Видишь, человеку плохо.
— Не надо никого звать, — слабо сказал Омегыч. — Я не доставлю хлопот. Если вы не против, ребята, я просто посплю тут и исчезну.
Теренций сбегал домой — это заняло вовсе не так уж много времени! — и, ничего не объясняя, набрал в кухне мелких жёлтых яблок, больших жёлтых сырных лепёшек и варёных яиц.
— Яйца были для пирога, — сказала ему сестра, Хелли.
— Ты нынче по кухне дежуришь? — спросил Ванильный.
— Ага.
— Я только три штучки взял, ладно? А пироги когда будут? Вечером? Я ещё забегу, хорошо?
Он пошарил глазами по полкам, нашёл кусок копчёной грудинки, завёрнутой в грубое полотенце, схватил и его. И удрал, пока Хелли не нашла для него какой-нибудь работы.
Та лишь проводила брата недоумевающим взглядом.
— В жизни не видела, чтобы олух так торопился, — пробормотала она и занялась стряпнёй.
Мать Некромантов нарочно вставала пораньше, чтобы застать дом спящим. В этой дремотной тишине не спали разве что многочисленные питомцы, особенно, конечно, коты и кошки, но они не мешали пить утренний кофе в полном одиночестве. Уютно устроившись у окна, Мать сделала первый глоток и с удивлением посмотрела на чашку. Сегодня кофе отдавал гарью пожарищ. Хуже нет, когда кофе пахнет горелым — хуже только, если аромат его вдруг отдаёт болотной гнилью. Это плохой знак, и Мать сразу же задумалась о том, что же может сулить перемены.
Её дети — те, кто нынче жил в доме-на-семи-ветрах — просыпались медленно и постепенно брели на запах завтрака, и Мать Некромантов по старой привычке стала их пересчитывать. Она нередко сбивалась со счёта, потому что количество детей в её семье никогда не было постоянной величиной. То убавятся, то прибавятся!
К примеру, некоторые из её детей давно уже покинули родительский кров. А некоторые лишь недавно вернулись. И был ещё новенький — только жил он в пещере неподалёку, за лесом. Не от него ли идут неприятности? Надо будет послать к нему Теренция, пусть проведает, спросит, не надо ли чего.
…Вот в кухню вошёл скелет в чёрных доспехах. Он их не снимал: без этих доспехов да ещё без многочисленных артефактов он рассыпался бы по косточкам.
— Теро-Теро? Не знаешь ли, что случилось?
— А что сразу я? — бесстрастно спросил скелет в доспехах.
Его глаза — голубые топазы — опасно сверкнули в утреннем свете.
— Я сегодня занят! У меня трактат по воскрешению дракона. Кто-нибудь когда-нибудь пытался воскресить дракона?
Теро-Теро не нуждался в завтраке. Он уже очень давно был личем, ничего не ел и приходил на общие трапезы только завидовать живым.
— Тобиас?
Приёмный сын Матери Некромантов, упитанный, краснощёкий Тоби походил на своего названного брата Винни, словно близнец. Иногда Мать даже сомневалась, приёмный ли он! Вдруг она забыла, как родила ещё одного мальчишку?
— Я сегодня за старшего, помню-помню, — пропыхтел Тоби жизнерадостно, подошёл к расписанию, написанному мелом на чёрной доске, и поставил напротив своего имени галочку. — Чур мне будет шестьдесят лет!
И тут же превратился в ещё более толстого и жизнерадостного пожилого некроманта в чёрной длинной одежде.
— Что на завтрак?
Нет, и от этого не приходилось ждать пояснений о неприятностях! Впрочем, Тобиас и неприятности несовместимы по любому календарю — он слишком ленив и благодушен, особенно в конце лета, в это безмятежное время года!
— А где Теренций?
Мать ещё раз обвела семью, собравшуюся за столом, беспокойным взглядом. Интуиция редко подводила её. Раз тревога бередила сердце — стало быть, что-то не в порядке.
— Да как всегда где-то скачет. По лесам и по полям, — сказала приёмная дочь Матери Некромантов, Хелли.
— Ндай, мальчик большой уже, пусть поскачет, — хмыкнула другая дочь, Анда.
Она долго жила среди дикарей, была шаманкой и воскрешала туземцев. Поэтому говорила с гортанным акцентом и странными словечками.
Все занялись едой. Мать, разложив по тарелкам рисовую кашу с изюмом и выставив посередине стола большое блюдо со свежими плюшками, села и налила себе вторую чашку кофе. Вкус гари в нём оказался настолько сильным, что она выплеснула кофе на стол.
Вот тут и вошёл Теренций. И с ним незнакомый человек, сутулый и скособоченный. На голову он, несмотря на жару, натянул капюшон чёрного плаща.
— Раздолбаев в семье прибавилось, — как бы между прочим сказала Анда.
— Я есть Альфа и Омега, я есть начало и конец, — пробормотал своё странное приветствие Омегыч.
— Мам, это Омегыч, и ему нужна помощь, — сказал Теренций. — Он мой товарищ, последний из огнемагов, алхимик и некромант.
На голове Омегыча, портя хороший, почти новый плащ, вспыхнули язычки синеватого пламени. Он виновато вздохнул и потушил его рукой.
— Во время завтрака я не признаю никаких забот, а тем более — товарищей, алхимиков и так далее, — строго сказала Мать, вытирая кофе со стола.
При первом же взгляде на скособоченного огнемага она поняла, почему пахло гарью. Теперь этот запах явственно шёл от горелого плаща.
— Сгинь, — Мать Некромантов повела на Омегыча бровью, и тот послушно развоплотился.
— Ну мааааам! — вскричал Ванильный Некромант.
Но Мать не любила, когда ей с утра портят настроения всякие дурные предзнаменования, и к тому же лишают её удовольствия от первой чашки кофе.
К счастью, третья за это утро пахла так, как положено.
— Воплотится до обеда — примем в обязательном порядке, — утешила она сына.
И добавила в кофе зефирок.