Личное дело опера Иванова

Глава 24

Этот был тот самый случай, когда чуйка безапелляционно заявила: Пора! И всё, что Андрей успел сделать перед выходом из дома – это отзвониться единственному оставшемуся на связи человеку, внештатнику от Олега, и передать информацию о своём предполагаемом местонахождении. А ещё, с каким-то уже слегка подзабытым особенным спокойствием, которое всегда накатывало в преддверие рискованных оперативных вылазок, обнять на прощание детей.

Выскочил из такси на углу возле железнодорожного переезда, а дальше минут семь пешком.

Высокий кирпичный забор оптовой базы, с усыпанным битым стеклом коньком, чернел глухой непреодолимой преградой. В центральные ворота бил прожектор, где-то там, за ними, наверняка обхаживал территорию сторож. Здесь, снаружи, вся южная сторона и зады территории непролазно заросли камышом, и где-то тут же должен был сидеть в засаде и человек Машкова.

Не обнаруживая себя визуально, Андрей коротко присвистнул. Всего один раз, но тип в кепке не заставил долго ждать. Почти без шороха появился из камыша, присел рядом.

– Они вон в том здании.

– Также вдвоём?

– Минут десять назад ещё один присоединился. Высокий такой, слегка кособокий. Руки несуразные, длинные.

– Собаки есть на территории?

– Есть, но сейчас на привязи. – Усмехнулся. – Не жалуют они твоих объектов. Кидаются.

– И я их понимаю. А ты как сюда успел-то? Они же вроде оторвались там, в посёлке?

– Это просто парниша твой не всё видит. А я не один, нас трое, в том числе и мотор.

Андрей удовлетворённо хмыкнул. Договорённости на расширенную слежку не было, но Машков и тут не подкачал. Сразу видно – бывалый, даром что не мент.

– Шумный он у тебя, кстати, – прикусил травинку тип в кепке. – Слишком заметный.

– Петров, что ли? Да молодой ещё просто, неопытный.

Тип кивнул.

– Только пуля-дура этого не понимает. Не ждёт, пока клиент дозреет.

Андрей не ответил. Тип, конечно, был прав и по-военному прямолинеен, но и Петров на самом-то деле был неплох. Для своего места, конечно.

– Так, ладно, пора. Не нравится мне их посиделки. Вернее наоборот – нравятся. Хочу присоединиться.

– Один что ли? А опергруппа твоя где?

– А я сам себе опергруппа, к тому же, я пылить не буду, мне только посмотреть. А ты продолжай тут, мало ли куда ещё рванут.

Местечко, где можно перемахнуть через забор нашлось на самых задах. Там и без того реже натыканные стекла оказались подчистую сбиты, а к самой стене привален обломок бетонной плиты. Похоже здесь, под покровом жирующего на болотистой почве камыша, кто-то устроил себе секретный лаз на базу. И не может быть, чтобы Николаенко этого не знал, но странно, что ничего с этим не делает. Впрочем, не менее странно, что он закрывает глаза и на повышенную пожароопасность вблизи своей базы и не устраивает контролируемое выжигание камыша.

С внутренней стороны забора была свалена куча строительного мусора. Удобно и без палева. Похоже, тот, кто пользуется этим лазом не особо высокого роста.

Держась теней построек, Андрей двинулся в сторону Управления. То ли почуяв его, то ли ещё не успокоившись после приезда троицы, на все лады разрывались собаки. Сторожей видно не было, но в их будке у центральных ворот горел свет и была настежь открыта дверь. Там же, у ворот, стояла и директорская «Волга», а в окне на втором этаже Управления горел свет и мелькал, прохаживаясь взад-вперёд, грузный силуэт Николаенко.

Андрею нужно было попасть внутрь. В идеале – нарыть бы что-нибудь безапелляционное. Ну или, как минимум, – просто услышать о чём говорят. На данном этапе даже этого было бы достаточно для дальнейшей разработки. Главное, сделать всё тихо, не вызвав и тени подозрений у фигурантов, а значит, потом следовало дать им спокойно уйти. Понимая, что после их отъезда сторожа спустят собак и пробираться обратно к лазу станет невозможно, Андрей даже готов был отсидеться до утра в какой-нибудь подсобке Управления. Впрочем, сейчас об этом было ещё рано. Для начала нужно было попасть внутрь, а для этого предстояло пересечь довольно широкую, хорошо освещённую площадку как раз между крыльцом Управления и сторожкой, к тому же, под пристальным вниманием рвущегося с цепи пса.

Но не пришлось – на крыльце Управления нарисовалась троица. Длинный оказался свежеизбит, и даже со своего места Андрей видел его кровящий нос. Кроме того, он держался за живот и болезненно морщился. Скорее всего пинали. Не задерживаясь, все трое проследовали к воротам. Андрею тоже нужно было срочно уходить.

Пробираясь обратно к лазу, слышал, как посигналил сторожам, требуя открыть ворота Николаенко, как громыхнул, замыкаясь за умчавшей машиной, засов. Оставалось надеяться, что собак спустят не сразу. Ускорился и, потеряв бдительность, едва не выскочил прямиком на перелезающую через стену знакомую длинную тень.

Шарахнулся в сторону, прижался к куче строительного мусора. Вот это сюрприз! Надеясь, что луна сегодня недостаточно яркая, пропустил Длинного мимо. А тот тоже явно не ожидал свидетелей. Не таясь, сморкнул кровавую соплю на забор и спешным шагом отправился куда-то на территорию. Андрей за ним. Пришли к приземистому кирпичному ангару, но не с центрального входа, где большие подъездные ворота, а сзади, там, где на стене призрачно чернела небольшая железная дверь. Открыв замок своим ключом, Длинный ловко скользнул внутрь ангара и плотно прикрыл дверь за собой. А Андрей так и остался на улице. Несмотря на то, что дверь открывалась без скрипа, идти следом рискованно – возможно, Длинный просто схитрил, и стоит теперь прямо за входом с пером наизготовку. А не идти – возможно, упустить что-то важное.

Рука так и тянулась к бедру, где за столько лет службы уже практически вросла в тело кобура, а сейчас было непривычно пусто. До беспомощности. Ствол сейчас точно не помешал бы…

Решение ускорила выскочившая из-за угла псина. И Андрей скользнул за дверь.

Здесь было непроглядно темно и тихо. И даже бесполезно давать глазам привыкать – просто не было ни малейшего источника света, даже аварийного. Густо пахло овощами и погребом. Андрей знал этот запах – овощехранилища с подземными секциями. Перед мысленным взором тут же встала и характерная планировка: заставленные ящиками стеллажи верхнего уровня, и вход в подвал, за которым лестница. Если спуститься по ней – попадёшь в длинный коридор с дверями направо-налево, за которыми такие же стеллажи с ящиками, как и на верху. Проблема только в том, что он понятия не имел, где именно здесь стеллажи, а где вход в подвал. Правда, у него имелась зажигалка, но…

Не понадобилась. По потолку метнулся луч фонарика, и Андрей затаился. Вырисовывалась очень нежелательная ситуация – сейчас Длинный выйдет на улицу и запрёт дверь снаружи. И всё. И даже не понятно, как скоро следующий раз здесь появятся люди. Завтра? Или через день-другой? Словом, надо брать немедля. И идеально бить сзади, когда Длинный будет выходить.

Но едва только тот приоткрыл дверь, как снаружи на него обрушился лай. Длинный отшатнулся, но тут же, выругавшись, сунулся на улицу снова. Позвал вполголоса:

– Найда, Найда! Ты чего дура, свои же!

Но она разрывалась, исходя уже на хрип.

– Не признала? Найда!

А она не признала, да. Но не его, а Андрея. Длинный занервничал – на лай могла набежать если не охрана, то другие собаки. А там и охрана.

– Заткнись, сука! – рявкнул он, и кинул в неё подхваченный с земли камень. Псина замолкла на мгновенье, но тут же зашлась снова, уже чуть издалека. – Ах, ты… – угрожающе зарычал Длинный и выскочил на улицу. Собака заскулила, но тут же снова разлаялась. – У-у-у, тварь, прибью! – рычал уже поодаль Длинный, и Андрей рискнул выглянуть.

Отмахиваясь обломком доски, Длинный, так и бросив хранилище открытым, прорывался к забору, а бестолковая псина, потеряв от злости и страха последние мозги, преследовала его, напрочь забыв про Андрея. Воспользовавшись моментом, он выскочил из хранилища. Бросок – и он уже скользит, держась теней, в сторону лаза. Чуть поодаль, всё так же отмахиваясь от беснующейся псины, прорывался и Длинный. Кутерьма заварилась нешуточная, уже слышался лай других собак и матерные окрики охранников.

Андрей махнул через забор первым и успел юркнуть в камыши до того, как на верхотуре показался Длинный. Грузно сиганув вниз, он тоже кинулся в камыши, но тут же, тяжело дыша, замер. Андрей его не видел, но по характерным хриплым стонам догадывался, что это дают о себе знать отбитые печень и почки. «Собачья у тебя служба, майор» – вспомнились вдруг слова Машкова. А вот и нет. Есть и пособачливее. Андрей, по крайней мере, в холуях никогда не ходил и ходить не собирается.

В общем, получалось, что чуйка подвела, и вылазка на оптовку оказалась не такой уж хорошей затеей. Оставалось надеяться, что тип в кепке и его товарищи успешно проводили Николаенко и Маруновского дальше по маршруту.

Но что теперь? Брать Длинного сейчас – а смысл? Лучше поставить хвост за Маруновским и Николаенко, а через них – и на остальных выйти. Было, правда, опасеньице, что мелких исполнителей уберут заочно и без промедления, и тогда след затеряется. В идеале бы – чтобы на Петрунина как можно скорее вывел сам Длинный.

– Педаля, гад, – словно в ответ на его мыли, зло прохрипел тот. – Прибью, гнида… Урою…

И так решительно ломанулся через камыши, что Андрей тут же понял – а вот и след Петрунина!

Соблюдать тишину было крайне сложно – при малейшем движении шуршал камыш и местами появлялись участки заболоченной почвы, засасывающей ноги по самые щиколотки и отпускающей лишь с предательским чавканьем. Благо Длинный был в бешенстве и полной уверенности, что он здесь один, а потому ломился вперёд словно обезумевший бизон и не особо прислушивался. Однако, его всё равно пришлось отпустить вперёд, и держать ориентир лишь по звукам.

А потом что-то негромко хлопнуло и всё стихло, лишь по-прежнему перебрёхивались на территории базы собаки, шелестел на ветру камыш и гомонили лягушки. Несколько раз пронёсся взад-вперёд, разрывая ночь протяжным гудком, маневровый тепловоз на железнодорожной ветке в километре отсюда. И снова тишина.

Осторожно пробираясь в прежнем направлении, Андрей вдруг упёрся в стену. Полуразрушенная кирпичная кладка, не более полутора метров в длину и не выше роста человека, кусок покорёженного железного листа, на месте бывшей крыши. Чудом сохранившееся зарешёченное оконце, похожее на вентиляционную отдушину. Впрочем, это она и была – вентиляция. А полуразрушенный «домик» – это заброшенный надземный воздуховод. Видимо останки старых, может, даже, довоенных ещё коммуникаций овощехранилища.

Обошёл строение вокруг, обнаружил свежую грязь на самой обвалившейся части стены. Заглянул внутрь – темно, как в бездне, но Длинный явно исчез именно здесь.

Подсвечивая зажигалкой, пробрался внутрь, обнаружил прикрытый сколоченными овощными поддонами люк. Под ними оказалась металлическая, типичная для шахт лестница. Спустился. Пол бетонный, потолок высокий, можно стоять не сгибаясь. Темно, душно и сыро. Тишина. Рискнул щёлкнуть зажигалкой, обнаружил уводящий вдаль коридор безо всяких ответвлений и многочисленные, разной степени свежести следы грязи. Пошёл по ним. По ощущению, да и по логике, подземный ход вёл обратно на территорию оптовой базы, и чем дальше от входа продвигался Андрей, тем заметнее становился уклон вниз, под землю.

– Педаля, гад, открывай! – донеслось из темноты и следом раздался грохот, словно кто-то долбил ногами в железо.

Лязг, скрип. Неяркий свет из-за поворота коридора прямо по курсу. Андрей замер.

– О, Длинный… – удивлённо прохрипел заспанный голос. – А ты чего вдруг среди ночи?

А вместо ответа звук удара и глухой вскрик, переходящий в рык и мат.

– Гад, из-за тебя, падла, мне чуть почки сейчас не отбили…

И шум драки. Не дожидаясь, пока они поубивают друг друга, Андрей подхватил кирпич, и бросился туда.

Длинного вырубил сразу, а вот с Петруниным, в руках которого оказался гвоздодёр, пришлось повозиться. Но через пару минут и он оказался на полу. Пока оба были в отключке, Андрей нашёл чем их связать. Привалил обездвиженные туши к стене, ещё раз осмотрелся.

Это тоже был коридор, но пошире, чем в прежней его части, что-то вроде преддверия к другим помещениям, которые должно быть, начинались за ржавыми воротами у дальней стены. Половинка раскладного дивана, подушка, смятое ватное одеяло. Чайник, кое-какая посуда. Примус. На стене у лежака, добавляя землянке неожиданного уюта, пёстрый ковёр. А ещё здесь нашёлся целый склад явно ворованного барахла – от магнитофонов и автомобильных колёс, до фарфоровых сервизов и целого ассортимента дамских сумочек. Здесь же была свалена и мелочёвка из них: выпотрошенные кошельки, косметика, платки, расчёски и прочее. Нашлась здесь и холщовая сумка с печатью восемьдесят второго отделения связи. Та самая, которую так и не вернул почтальонке Петров.

Приходя в себя, замычал Длинный. Следом за ним очнулся и Петрунин. Андрей присел возле него, вынул кляп изо рта.

– Ну вот и свиделись, Петрунин Семён Анатольевич. А я ведь маманьку твою неоднократно предупреждал, что даже из-под земли тебя достану. Прям как воду глядел, да? – Стиснул его подбородок, задирая голову. – Ордена где?

– Не понимаю за чё базар, гражданин начальник…

Очень хотелось ему врезать, но сейчас было не до того. Затолкав кляп обратно, Андрей по второму кругу пролез помещение. Ордена, замотанные в тряпку, нашлись во внутреннем кармане висящей у входа фуфайки. Переложил их к себе. Осмотрел ворота у дальней стены. Они были закрыты с обратной стороны, а вот врезанная в них дверь, наоборот, на засов изнутри. Также на засов изнутри закрывалась и дверь, в которую Петрунин запустил Длинного, а вот снаружи на ней не имелось даже дужек для навесного замка. Значит, она вообще не запиралась снаружи, только изнутри. Что ж, умно́. Так у каких-нибудь залётных шпанёвых пацанов, имеющих слабость к развалинам, не было бы возможности сорвать замок и заглянуть внутрь секрета. А ещё, это значило, что сами подельники попадали сюда в основном через ту, вторую дверь, которая предположительно вела в секции подземного овощехранилища. И через неё же и уходили. Если только заранее не договаривались, что кто-то один ждёт внутри, чтобы открыть ход через камыши, например для того, чтобы без палева складировать ворованное добро. Поэтому Длинный и пошёл сначала через склады – просто не знал, что Педаля здесь. Всё гениальное просто.

Оставив задержанных надёжно связанными, Андрей поспешил обратно на улицу. Нужно было срочно состыковаться с опергруппой, и ещё до утра успеть хлопнуть всю банду, включая и верховодов. Однако, едва он свернул за угол коридора, как из глаз брызнули искры и всё провалилось в туман.

Очнулся снова в комнатке, но виду не подал – так и остался валяться на полу. Руки вывернуты и скованы наручниками, голова раскалывается.

Маруновский в полном молчании ожесточённо пинал Петрунина. Тот был всё ещё связан и с кляпом во рту, поэтому звуки ударов раздавались в тишине глухо, перемешиваясь лишь с отяжелевшим сопением самого Маруновского. Наконец отпихнул ногой обмякшее тело, глянул на Длинного:

– Ну вот и спалились вы, Длинный. А я ведь предупреждал! – с размахом пнул его в бок.

Тот замычал, Маруновский вырвал из его рта кляп:

– А? Что-то хочешь сказать? Снова будешь гнать, что не знаешь, где Педаля? Или хочешь объяснить, что за блатхата у вас тут нарисовалась?

– Это не то… Это просто… – залепетал Длинный. – Просто перекантоваться. Клянусь, что кроме нас никто не знает! Кому вообще придёт в голову сюда лезть?

– Не верный вопрос, Длинный! Кому, кроме таких дебилов как вы, придёт в голову таскать ворованное под бок хозяину – вот правильный вопрос! Ладно ты, фуфел необъезженный, но этот-то чёрт две ходки уже имеет, понимать должен, что делает! Я тебя сколько предупреждал не иметь с ним больше дел? Я тебе ещё когда этот, – кивнул на Андрея, – впервые на базу заявился, сразу сказал, что ещё раз, и отымею! Было? – Не дождавшись ответа, снова пнул по рёбрам. – Было?!

– Б… было…

– Тогда какого хрена тут происходит?

– Я… – с трудом продышавшись, захрипел Длинный, – я как раз и шёл сюда, чтобы завязать с этим. Педалю выгнать хотел и прикрыть тут всё. Насовсем.

– Ты гнида всего полчаса назад божился, что знать не знаешь, где он. Или забыл уже, как в ногах у нас ползал? Забыл?! Так я напомню!

Избивал от души, потому что не собирался оставлять в живых. Значит, Андрей прикинул правильно, и Маруновский планировал покончить с исполнителями ещё до утра. Не учёл только, что он может не уехать с Николаенко, а сразу упасть на хвост Длинному. И это был огромный просчёт. Роковой. Потому что Маруновский явно не собирался оставлять в живых вообще никого.

– Да ты, Маруновский, мужик, – собираясь с силами завозился Андрей. Нужно было срочно переключить внимание психопата, иначе следующей избитой тушей рисковал стать сам Андрей. – Это очень круто, пинать связанных. Даже круче, чем трахать замужних.

Сумел подняться на колени, тряхнул головой, сбрасывая головокружение. Маруновский рассмеялся и пошёл на него, но бить не стал, просто пихнул ногой в грудь, снова опрокидывая навзничь.

– Давай, давай, умничай, Иванов! С удовольствием послушаю. Напоследок.

Андрей снова поднялся, хотя это было и нелегко, с выкрученными-то за спину руками.

– Я только одно не понимаю, Маруновский, откуда столько ненависти? Чего я тебе сделал? Неужели вся эта эпопея – из-за выбитого зуба?

Маруновский снова пихнул.

– Примитивный ты, всё-таки, Иванов. Предсказуемый до оскомины. И вся твоя жизнь примитивная и предсказуемая – дом, работа, дом, работа. Честь. Исполнительность. Самопожертвование во имя коллективного светлого будущего. – Сплюнул. – Прогнивший хлам советского коммунизма, вместо мозга.

Андрей снова упрямо поднялся.

– Странно слышать это от такого же точно простого советского мента. У тебя ведь та же самая дом-работа. С честью, правда, проблемы, это да. Но зато с исполнительностью всё в порядке – уж что-то, а задницу лизать ты умеешь.

– Я и говорю – примитивный, – снисходительно усмехнулся Маруновский. – Ты даже не видишь, что другие времена настают, не видишь, что реальная власть переходит к тем, против кого ты жопу рвёшь, не понимаешь, что дальше всё будет решать не закон, а сила и умение приспосабливаться.

– Я-то как раз понимаю. Поэтому и собираюсь до последнего драть таких крыс, как ты. Не за себя, а за будущее своих детей и внуков. Чтобы такая мразота, как ты и твоя, как ты выражаешься «реальная власть», захлебнулись собственной кровью не успев заразить совесть нормальных людей.

– Какая речь, я чуть не прослезился! Думаешь, наверное, ты герой? Жеглов* нашего времени? Нет, ты просто биомасса, Иванов! Безмозглый рабочий муравей. Вас таких сотни тысяч по всей стране. Задавишь одного, на его место тут же встаёт другой. Сегодня ты сдохнешь, завтра скорбящий Петров примет твои дела, но уже послезавтра он про тебя забудет, потому что своя рубаха ближе к телу. Не веришь? А зря. Он молодой, у него нет ещё твоих примитивных установок. – Говоря, он прохаживался перед Андреем и был похож на самовлюблённого павлина. – Я тебе больше скажу – сегодня ты сдохнешь, и завтра твои сопливые спиногрызы, которых ты так ревностно берёг от их мамашки, достанутся ей. А уже полгода они забудут кем был их папаша. Потому что помнить нечего! Был никем, сдох как никто. Биомасса. А если я захочу, то ещё через годик-другой они начнут называть папкой меня. Как тебе такой расклад, а, Иванов? Благословишь?

Андрей рассмеялся, хотя смешно вовсе не было. Эта сволочь действительно мог навредить детям, просто потому что он сволочь. Больше всего на свете сейчас хотелось просто убить его.

– Я кажется, понял в чём твоя проблема, Маруновский. В твоей гениальной башке не стыкуется одна деталь: почему я так и не отказался от сына, да?

Маруновский замер.

– Его ненавидишь за то, что он бросил тень на твою исключительную генетику, меня – за то, что я принял его таким, какой он есть, даже несмотря на его происхождение. – Усмехнулся, глядя ему в глаза. – Неприятно понимать, что ты всего лишь говно, правда же? Обычный примитивный гондон.

Маруновский рванулся вперёд, выхватывая из-за пояса ствол, жёстко упирая дуло в глазницу Андрея… А в следующее мгновение уже рухнул сам.

Андрей, зажмурив ушибленный глаз, вторым сквозь пелену набежавшей от боли слезы, наблюдал как тип в кепке ловко обшаривает карманы Маруновского в поисках ключа от наручников.

– Чего так долго-то? Ещё секунда и мозги бы вынес.

– Ждал подходящий момент, чтобы рожей своей перед ним не светить, – спокойно ответил тип и расстегнул наручники. – А кроме того, заслушался я. – Усмехнулся. – Думал, такие душевные разговорчики со злодеем только в кино бывают.

– Я, если честно, тоже. Спасибо! – Протянул руку: – Андрей. Иванов.

– Значит, тёзки мы, – усмехнулся тип в кепке, и ответил на пожатие. – Только я Медко́в.

Выбравшись из камышей, обнаружил идущего спешным шагом по обочине Мишку Босых. Обалдели оба, хотя Андрей, конечно, больше, потому что не ожидал такой удачи. Оказалось, где-то здесь уже и Олег топчется, и Генка Шевцов.

– Жив, чёрт! – крепко обняв Андрея, чуть не прослезился Харламов. – А я ни сном ни духом с выезда возвращаюсь, а мне весточку передают, куда ты рванул. Почти час назад! Один, без плана, без прикрытия! Твою мать… – схватился за голову. – Домой тебе звоню, там дед на проводе, говорит, нету тебя. Ну я тогда сразу пацанов в обойму и сюда, а тут хрен его знает, что делать без наводки-то. Темно, как у негра в кишке и тишина. То ли тебя вальнули уже, то ли ты ещё куда рванул. Так и поседеть раньше времени можно!

– По-другому было нельзя. И то в последний момент успел, чуть протянул бы, хрен бы что выяснили, Маруновский уже этой ночью хотел концы рубить. Но я, если честно, был не один. Мне тут ребята афганцы здорово помогли. Но это только между нами, они просили их не светить.

– Ну ты даёшь, Андрюх! Да какой с тебя участковый – оперюга ты конченый! Ну-ка, дай гляну… – Осмотрел разбитый висок и стремительно затекающий глаз. – В больничку бы тебе, похоже, шов накладывать придётся. Да и фонарь, конечно, знатный намечается. И вообще, где этот Маруновский, гад, дай я ему хоть напоследок почки помну!

– Не, Олеж, теперь уже точно хватит самодеятельности. Надо хлопать их компашку прямо сейчас. Но официально, чтобы комар носа не подточил потом. Только это, про Попковского и ордена молчок, ясно? Дед не хочет, чтобы кто-то знал. Стыдно ему, что награды не уберёг.

*** *** ***

Следственно-оперативная группа работала на месте почти до утра. Начали с землянки в камышах, и из неё, через ту внутреннюю дверь на засове, попали в заброшенный ход, упирающийся в завал-тупик. Но и там обнаружился прокопанный сквозь завал лаз. Дальнейший путь, как и предполагалось, привёл в действующие подземные овощехранилища, не вызывающие особого интереса кроме как один из способов проникновения в землянку под камышами. Казалось, на этом всё. Однако, при более тщательном осмотре подземных секций овощехранилища, был обнаружен ещё один тщательно замаскированный ход, ведущий в заброшенные катакомбы хранилищ довоенных лет. И вот там уже было с чем работать!

Помимо бункеров с крупными партиями контрафактных товаров, в катакомбах обнаружилась самая настоящая темница с двумя пленницами. Девушки были живы, но оказались сильно истощены. Увидев их, Харламов чуть не заплясал. Это были те самые пропавшие, которых они безуспешно искали весь последний месяц.

Тут же был взят под стражу Николаенко. Пришедшие в себя Петрунин и Длинный изъявили желание сотрудничать со следствием, обещая рассказать много интересного. Маруновский пока ушёл в глухую молчанку, но это пока…

Правда обо всём этом Андрей узнал только на следующий день. Сейчас же, сразу после дачи всех необходимых показаний и объяснений, он был доставлен в больницу. Там, после наложения шва на висок и диагностирования ушиба глаза и мягких тканей лица, а также сотрясения мозга средней степени тяжести, написал отказ от госпитализации и под свою ответственность поехал домой.

Получая ордена обратно, Попковский прослезился. Обнял Андрея, как родного, долго хлопал по спине. Он был возбуждён хорошими новостями, его так тянуло на разговоры по душам, на воспоминания и служивые байки… Но Андрей просто валился с ног. Голова раскалывалась, ушибленный глаз тупо пульсировал, второй слезился от напряжения и боли. По-хорошему – надо было бы остаться в больнице. Но дома дети.

Пожелав Попковскому доброй ночи, ушёл спать в комнату к Тёмке. Вырубился мгновенно. Но перед утром проснулся от головной боли и жуткого, непроходящего напряжения в мыслях. Обдумывал варианты ходы следствия, делал предположения по поводу того, что же обнаружат на складах ребята, переживал по поводу возможных осложнений в ходе следствия и ухода виновных от ответственности. В общем – бестолковая, никому не нужная суета, от которой становилось только хуже.

А ещё, сейчас, лёжа на диване рядом с сыном и слушая его мерное сопение, он особенно остро понял, что вполне мог бы и не вернуться вовсе. И что тогда? Куда дети? Действительно ведь Ирке достались бы. Она, как ни крути, мать, на её стороне закон.

От этого всего стало ещё сумбурнее, ещё тяжелее. Хотелось прижаться виском к чему-нибудь мягкому, провалиться в забытье, почувствовать, как отступает суета, боль и тревога.

…Она дышала спокойно и ровно, и от этого её прохладный живот мягко ходил вверх-вниз, а Андрей покачивался на этих волнах, и ему наконец-то было хорошо и беззаботно. Понятно и просто. Прикаянно. Оказалось, что вся боль не в голове, а в груди, и теперь, с каждым его вздохом и каждым её выдохом, боль растворялась. Минувший день без неё оказался всего лишь дурным сном, и как же неистово счастливо было это понимать! Обнимать её трепетно, проваливаться в неё, растворяться, забываться…

Выплывая из сна, первым делом осознал, что обнимает всего лишь подушку. Вспыхнуло и тут же стремительно погасло, раздавленное здравым смыслом, разочарование. С леденящим спокойствием признал, что да, скучает, да нуждается в ней. А вот она в нём нет. Ну и что теперь, нюни распускать? Некогда!

Голову отпустило, отёк глаза немного спал. В целом – состояние не то, чтобы стабильное, но достаточное для того, чтобы явиться в Отделение. Нельзя было не явиться. Пришла пора отвечать за самоуправство. Да и вообще – не умер же, значит, пора на службу.

___________________________________

* Глеб Жеглов – персонаж романа братьев Вайнеров «Эра милосердия» и снятого по его мотивам кинофильма «Место встречи изменить нельзя». Капитан милиции, опер Московского уголовного розыска, начальник Отдела борьбы с бандитизмом. Действия романа происходят в августе-ноябре 1945 года.